Спросите вы у «Тишины»…
На ноги людям не наступал.
Мне наступали — не плакался….
Евг. Евтушенко
Творческий диапазон Эдуарда Колмановского необычайно широк. Но поскольку уже очень много написано о его эпохальных произведениях, в том числе и мною, сегодня хочется вспомнить о простой лирической песне, с которой началась его известность. Впрочем, «Тишина» стала этапной не только для композитора. С нею пришёл на эстраду Владимир Трошин, до этого известный своим пением только на театре. Поэта Виктора Орлова привёл в песню тоже Колмановский — они ещё потом написали «Перекрёсток». Но главное — песня принесла композитору популярность, без которой работа в этом жанре — бессмысленна. И сразу возник характерный для совдепа котрапункт. Любовь артистов и слушателей к этой песне стремительно нарастала, но и тем самым вызывала возмущение идеологов от исуссктва. Ведь её интонации, как и вообще в музыке Эдуарда Колмановского, шли от жизни во всей её неоднозначности, а не от придуманного властями блогполучия. Я, пожалуй, не назову артиста, который в то время не пел «Тишину». Пришлось даже создать женский вариант стихов. Автора заваливали восторженными письмами, часто он получал рифмованные на мотив песни диферамбы, такие наивные, неумелые и, может быть, как раз поэтому трогательные:
Нет средь нас, конечно, Трошиных,
Нет средь нас вообще певцов,
Но мы люди все хорошие
Не принадлежим к числу льстецов…
Так начиналось восторженное послание рабочих одного из московских заводов…. Несколько позже в статье, прорабатывавшей всё творчества отца, А. Новиков предлагал не всегда идти навстречу заявкам слушателей, но в каких-то случаях вместо песни давать объяснения по поводу её низкого художественного уровня. То есть нравится народу должно было только рекомендуемое сверху. Такая вот демократия.А по «Тишине» буквально ходили ногами. Чего только не писали — и мрачная меланхолия, и мещанская лирика, и ресторанный пошиб (как будто в рестораны ходили не советские люди). Впрочем, это была судьба многих настоящих песен. В «Школьном вальсе» Дунаевского тот же А. Новиков в своё время услышал звон гусарских шпор. Бюро песенной комиссии при Союзе Композиторов не дало возможности Аркадию Островскому напечатать на стекле в типографии Музфонда двадцать экземпляров (!!!) одного из самых долговечных его творений под названием «Песня остаётся с человеком!». Что уж говорить о папиной песне «Я люблю тебя, жизнь!», такой непривычной и по теме, и по музыке! В архиве Эдуарда Колмановского хранится письмо из издательства «Музыка» о непринятии песни к изданию. Да и по радио её первое время передавали со скрипом, часто вычёркивали из программ — не знали, как отнестись к её концепции, которую в печати определяли, как абстрактный внеклассовый гуманизм. Но вот как-то раз песню включили в концерт по заявкам в хорошее эфирное время. Многострадальный опыт заставил композитора перед самым эфиром проверить, всё ли в порядке прежде, чем поделиться радостью с родными и друзьями. И позвонив в редакцию, он услышал: «Эта песня больше никогда не будет звучать по радио!» ….Но жизнь действительно было за что любить — она брала своё. Ведь артисты могли петь только то, что им интересно и что близко слушателю. А музыкальному издательству, чтобы сделать покупаемым сборник песен образцово-показательных композиторов, нужен был, как они это называли, хотя бы один «тягач». При этом, сидя на спинах поставщиков таких тягачей, вельможные пассажиры ещё и прорабатывали на собраниях и в печати тех, на ком ехали! После снятия железного занавеса эфир был засорён иностранными дешёвками, которым руководство радио с русским максимализмом давло зелёный свет без разбора. Ко всему русский текст к ним создавался наскоро, на каком-то пещерном уровне. Особенно часто звучала французская песня с рефреном «Да, Мари всегда мила, всех она с ума свела». Против этой беды решила выступить в печати тогда ещё совсем молодая Александра Пахмутова. Союз Композиторов её поддержал. И тут Александра Николаевна заодно нашла хитрый ход в защиту коллеги. Она начала свою антизападную статью с такой преамбулы: «В то время, как мы усердно критиковали «Тишину»…» Её хотели заставить «отредактировать» этот заход следующим образом: «В то время, как мы совершенно справедливо критиковали «Тишину»…Но она не сдалась, статья вышла в её редакции…. Тем временем великое противостояние «Тишины» и её гонителей продолжало развиваться и кульминировало двумя полюсами в газете «Правда». На одном — статья Д.Кабалевского под названием «Нам нужны мужественные песни», где папина «Тишина» объявлялась эталоном пошлости и унылой меланхолии. На другом — восторженный рассказ правдинского же корреспондента о том, как четыре советских солдата, выброшенных на барже в открытый океан, запели на его просторах ту же «Тишину»! Впоследствии, когда Эдуард Колмановский проявился в полную силу, подобное противоречие как бы взошло на более высокую ступень: в «Советской культуре» (орган ЦК КПСС) была напечатана целая подборка уничижительных высказываний разных композиторов уже о папином творчестве в целом, и почти одновременно в «Комсомольской правде» рассказывалось, что Юрий Гагарин запел в космосе «Я люблю тебя, жизнь!». А чуть позже появилось «антиколмановское» коллективное письмо в журнале «Советская музыка». Среди прочих его подписал Д. Шостакович и тут же через Евг. Евтушенко передал отцу свои извинения — мол, был вынужден. Тут есть над чем задуматься — с какого же верха надо было давить на великого композитора, чтобы заставить его публично покривить душой?! …..Чем же так не угодила, скажем, та же «Я люблю тебя, жизнь!» культуртрегерам? Да тем, что и туда проникла проклюнувшаяся в «Тишине» настырная колманòвская щеминка. Она-то и сделала героев гражданских песен Колмановского живыми, узнаваемыми, человечными. Потому что из всего живого под луной только человеку дано одновременно грустить и радоваться! Потому что без этого тепла рождаются вовсе не «мужественные», а казённые песни. Вот что тогда поощрялось и поддерживалось! Стоит ли удивляться гонениям на композитора, не имевшего никакого отношения к этому серому потоку? Но настоящему художнику важно не быть поглаженным по головке начальством, а искать свою тропинку к каждой людской душе.Таким он и был — мой отец, композитор Эдуард Колмановский.
Мы выбираем? Нас выбирают?
Да, многому остаться суждено,
Но что-то ведь уходит всё равно….
Евг. Евтушенко
Успех первых песен Эдуарда Колмановского привёл их автора на концертную эстраду. С этого времени и до конца жизни он выступал с авторскими концертами по всей стране и за её пределами… В этой ипостаси очень ярко проявилась его артистичность, чувство зала, дар непростого искусства аккомпанемента. Он блистательно конферировал, а иногда и сам с неизменным успехом пел свои песни. При этом постоянно попрекал себя в отсутствии «смежной» профессии. Отец считал оптимальным право композитора на публичное выступление, если он не только создаёт любимые народом произведения, но при этом ещё и либо поёт, как Мишель Легран, либо играет, как учившийся у Нейгауза Тихон Хренников, либо — в идеале — дирижирует, как Исаак Дунаевский, который давал авторские концерты под оркестр. Но зато скольким артистам и режиссёрам стала союзником музыка Эдуарда Колмановского — яркая, театральная, динамичная, всегда работающая на действие! Я считаю, что музыка к спектаклям была главным в его творчестве. В ней он наиболее полно и разносторонне сумел раскрыть своё дарование, в ней он добился наибольших художественных успехов. Понимаю, что многие со мною не согласятся. Понимаю, что его имя связывается прежде всего с любимыми с детства песнями. Но ведь в отличие от песен, театральная музыка за редкими исключением не могла рассчитывать на звучание по радио и телевидению. Да и существовала она, как правило, только пока шёл спектакль.
Папа поёт
И всё же именно театр вызвал к жизни такие известные песни Колмановского, как «Бежит река» (спектакль «Чудотворная» в Современнике), «Песня о заводском гудке» (спектакль «Сталевары» во МХАТе), «Вальс о вальсе» (спектакль «Романьола» в театре им. Пушкина), уже не говоря о «Песне Шута» из мхатовской «Двенадцатой ночи» — спектакля, который и вывел отца на песню. Стала довольно известной симпатичная студенческая песенка «Мы сдадим последние эказамены» из радиоспектакля, названия которого я не помню — их у отца было несколько десятков…. Именно с музыки к драматическим спектаклям берёт начало создание его двух известнейших, уже около шестидесяти лет не сходящих со сцены мюзиклов — «Белоснежки» и «Женского монастыря». В конце жизни написана и поставлена московским детским музыкальным театром опера «Двенадцатая ночь» (либретто и стихи Давида Самойлова), где звучат мелодии и из того самого мхатовского спектакля — первой ласточки отцовского успеха. Такая вот гигантская арка, символизирующая театр, как «линию жизни» композитора…Символично, что ещё в детстве отец сходил с ума по запаху кулис. Он жил напротив театра им. Вахтангова, где на первых ролях была жена его дяди —Валентина Вагрина. Мальчик мог легко пройти на любой спектакль. Тем не менее, каждый такой выход был для него событием, он начинал волноваться за несколько дней до похода в театр, будто чувствовал, что там его судьба. Так что Мельпомена как бы сама выбрала его, и, став композитором, Эдуард Колмановский ответил жанру избыточной взимностью.
Двенадцатая ночь. В. Трошин в ролм Шута
Если можно назвать Эдуарда Колмановского одним из корифеев советской песни, то в жанре театральной музыки он был несколько десятилетий просто композитором номер один. Об этом говорит список театров, во многих из которых он сделал не один и не два спектакля: МХАТ, театр им. Евг. Вахтангова, «Современник», театр Советской Армии, театр им. Станиславского, театр на Таганке (правда, «долюбимовского» времени), театр на малой Бронной, театр им. Пушкина, театр Сатиры, театр им. Юного Зрителя, театр им. М. Ермоловой, театр имени Ленсовета, Детский Музыкальный театр им. Н. Сац. С отцом в разное время сотрудничали такие режиссёры, как П. Массальский, В. Станицын, О. Ефремов, О. Табаков, В. Плучек, Г. Волчек. Н. Сац, Евг. Евстигнеев, И. Владимиров, Б. Равенских. Это если ограничиваться Москвой и Петербургом. А ведь спектакли с музыкой Колмановского, его мюзиклы и опера шли по всей стране, идут и сейчас по постсоветскому пространству…. До чего же обидно, что это музыка, по своей театральной природе оторванная от средств массовой пропаганды, не знакома широкому кругу слушателей, а к имени Эдуарда Колмановского прилип ярлык «композитор-песенник». Правда, отрывки из «Двенадцатой ночи», как вокальные, так и инструментальные, исполнялись с таким успехом, что единственное тогда в стране музыкальное издательство заказало автору симфоническую сюиту на музыку из спектакля. Случай беспрецендентный, если учесть, какое количество композиторов обивало тогда пороги этого издательства. Впоследствии сюита была целиком записана на радио. Но никак не менее значительной была музыка Эдуарда Колмановского, скажем, к «Голому королю» в Современнике. Однако она не могла звучать вне спектакля и потому, что была привязана к действию, и потому, что ярко характеризовала в основном отрицательных персонажей. Пожалуй, ни в какой другой работе не проявился талант отца как композитора-сатирика, его склонность к гротеску, пародии. Сейчас уже забылось, с какой целью вообще создавался Современник. Поговаривают даже, что выпускники школы-студии МХАТ, не принятые в театр (О. Ефремов, О. Табаков и др.), чуть ли не из мести решили создать противовес дряхлеющему гиганту. Что ж, противовес имел место, только на совсем другом уровне. МХАТ, будучи ведущим и потому самым официальным театром, долгие годы вынужден был придерживаться господствовавшего при Сталине постулата: у нас нет конфликтов, а есть только сопоставление хорошо с лучшим! Это не могло не привести к деградации театра. Достаточно сказать, что спустя ещё долгие годы после смерти Сталина, козырным спектаклем театра были насквозь лживые «Кремлёвские куранты». А знаменем Современника стал именно КОНФЛИКТ, без которого Ефремов не мыслил театра! Он говорил, что если жизнь когда-нибудь станет бесконфликтной, театр умрёт. А теперь представьте себе, какой же многогранной должна была быть музыка Эдуарда Колмановского, если он значительное время был фаворитом и Современника, и МХАТа, который всё же нет-нет, и ставил иногда что-то живое!…
Конечно же, меня распирает желание дать этим дивным мелодиям новую, полноценную жизнь! Бывает же, что театральная музыка берёт своё! Повезло же мюзиклу М. Дунаевского «Три мушкетёра». Он годами шёл по всей стране, но никто не знал этих песен, которые подхватили, лишь когда был снят и показан фильм по этому мюзиклу. В Большом Театре поставлен балет «Гамлет» на музыку Шостаковича, где звучат мелодии не только из всем известного фильма Козинцева, но и из спектакля театра им. Вахтангова — там имела место неординарная трактовка Шекспира, и Дмитрий Дмитриевич написал очаровательную в своём озорстве музыку. Отец восхищался ею, где-то достал ноты, и тоже сокрушался, что эти мелодии уходят в песок. Не дожидаясь такого везения,. Н. Богословский написал «Театральную симфонию», где, видимо, развивает свои мелодии из спектаклей. Ну, а что же с театральным наследием отца? Мне удалось сделать концертную редакцию сюиты «Двенадцатая ночь» и организовать её исполнение с солистами, чтецом и симфоническим оркестром в Москве, Ярославле, Иваново, Вятке, Нижнем Новгороде и Кемерово. Успех был ошеломляющим. А недавно московский детский музыкальный театр вторично поставил «Белоснежку». То есть у меня есть союзники. Не я один думаю, как спасти от забвения папину музыку в его любимом жанре. Значит, есть надежда, что когда-нибудь эта музыка зазвучит в полном объёме, и тогда каждому будет ясно: как точно они выбрали, угадали друг друга — композитор Эдуард Колмановский и Его Величество Театр!
Где ты раньше был?
Жизнь моя — кинематограф…
Ю. Левитанский
Из всех искусств для нас важнейшим является кино.
В. И. Ленин.
Этот ленинский тезис совпал с устремлениями большинства советских композиторов. Кино было мощнейшим средством популяризазии как музыки, так и имени композитора, а главное — отличалось необыкновенно высокими гонорарами. Можно назвать имена, которых только кино и сделало известными : М. Таривердиев, И. Шварц, А. Зацепин; и я вряд ли назову хоть одного сколько-нибудь стòящего композитора, который не прикоснулся бы к кинематографу. В силу вышеназванных причин, добиться кинозаказа было очень трудно. Тут мало было таланта и мастерства. Нужно было ещё либо сумасшедшее везение, либо умение «искать концы». Вот почему Эдуард Колмановский в этом пространстве так и не занял достойную его нишу. Отец был очень общительным человеком, но никогда не заводил знакомств и, тем более, дружбы «для дела». Поначалу ему удалось получить рекомендацию только на Союзмультфильм. Как и в любом другом жанре, с первого же опыта Колмановский стал фаворитом мультипликаторов. Его музыка сопровождает огромное количество самых разнообразных мультиков — от «Пересолил» по рассказу Чехова до узбекской народной сказки.Этот опыт был для него просто бесценным. Ведь в мультфильмах музыка должна быть предельно характеристической, требовала ювелирной композиторской техники, чувства юмора. Тут выявилась и развилась любовь отца к музыке для детей. Эта линия впоследствии кульминировала в его ставшей детской классикой «Белоснежке». Работа над мультфильмами доставила отцу много радости, и когда более значительные работы заставляли его отказываться от мультиков, это было огорчением и для него, и для режиссёров, разочарованных его отказом. Совсем другого характера музыка потребовалась в работе над полнометражным документальным фильмом «Над нами одно небо» о московском международном фестивале молодёжи и студентов. И тут Эдуард Колмановский сразу же заявил о себе ярко и убедительно и безусловно мог стать ведущим композитором и в этой кинообласти. Но один из руководителей студии документальных фильмов отдал распоряжение убрать фамилию отца из титров, как недостаточно известную для ленты о событии такого масштаба. Колмановский занял принципиальную позицию, дошёл до Е. А. Фурцевой, и при её личном вмешательстве фамилия отца была восстановлена в титрах. Только вот на эту студию его больше не приглашали. Тем временем музыка Эдуарда Колмановского становилась всё известнее, а хода в большое кино у него так и не возникало. Было, правда, несколько проходящих фильмов — «Весна на Одере» (Мосфильм), «Денискины рассказы» (т/о Экран), «Улица без конца» (Беларусьфильм). Но для того, чтобы выйти на оперативный простор в кинематографе, композитору недостаточно было написать удачную музыку. Репутация композитора целиком зависела от успеха фильма. И вот удача наконец улыбнулась отцу. В. Мотыль, тогда ещё молодой и неизвестный режиссёр, приступил к съёмкам фильма, в котором одну из ролей должен был играть Марк Бернес. Поскольку в этой роли предполагалась песня, режиссёр решил, что сам артист точнее всего может определить, кто может написать её, а, значит, и музыку ко всему фильму. Выбор Бернеса пал на Эдуарда Колмановского. Однако тут отец дал серьёзного маху. Он не угадал Мотыля, не почувствовал его творческой природы. Этот режиссёр был по натуре импровизатором, всё время менял решения или, как отец говорил «шаманил». Это раздражало по горло занятого композитора, образовалась конфликтная ситуация. Когда отец приехал к Мотылю под Калининград, где шли съёмки фильма, чтобы показать часть музыки, выяснилось, что эпизод, для которого она написана, из фильма удалён. Окончательно раздосадованный и поэтому, видно, забывший, что искусство требует жертв, Эдуард Колмановский ушёл с картины, в чём потом горько раскаивался. Фильм получился интересный, необычный, он вышел под названием «Женя, Женечка и Катюша», но главной потерей для отца был сам В. Мотыль, впоследствии создавший подлинные киношедевры. Кроме того, фильм мог бы стать началом творческого содружества отца с Б. Окуджавой, в которого отец был безответно влюблён. Безответно потому, что Окуджава вообще не признавал советскую песню и если и сотрудничал с композиторами, то только для кино или театра. А в фильме Мотыля предполагалась песня на стихи Б. Окуджавы. Папа был строг к себе не только в творчестве, но и в жизни, и в своём раскаянии усугублял ситуацию. Дело в том, что в съёмках фильма принимали участия войска калининградского военного округа, которым командовал генерал Алтунин. Они с отцом подружились, и генерал организовал моим родителям королевский отдых на Балтийском море. Рассказывая друзьям о своём нелепом поступке, отец ругал себя: «Ишь ты! Отдохнуть, понимаешь, захотелось бугаю здоровому!» Но это была неправда. Отдых к его отказу от работы над фильмом никакого отношения не имел, эта идея родилась уже после судьбоносного разговора с Мотылём…Следующее приглашение на художественный фильм Эдуард Колмановский получил спустя десятилетия. Лишь с этого момента можно говорить о его серьёзных успехах в кино. И музыка была необыкновенно точной и выразительной, и фильмы пользовались успехом, и песни из них становились всенародно любимыми — «Белое и чёрное» («Большая перемена») «Ты говоришь мне о любви», больше известная по припеву «одна снежинка ещё не снег» («Три дня в Москве»), Московская серенада из этого же фильма («Пусть остался ты за горизонтом где-то»), «Спасибо вам, люди!» («По семейным обстоятельствам»). Отец идеально «совпал» с режиссёром Алексеем Кореневым. Только жаль, что эта встреча произошла так поздно….. Быть может именно сожаление о своей не вполне состоявшейся судьбе в кино побудило отца в конце жизни написать песню «Кинематограф» на стихи Ю. Левитанского. Помню, с какой горечью и даже отчаяньем папа пел эти строки: «Даже если где-то с краю перед камерой стою, даже тем, что не играю, я играю роль свою….»
Было бы неправильно закончить мой рассказ таким печальным аккордом. Ведь мне хотелось показать, насколько многообразно и ярко состоялся Эдуард Колмановский и далеко не только в песне. Словосочетание «композитор-песенник» по отношению к отцу огорчает меня потому, что больше подходит таланту, который может лишь придумать мелодию в несколько тактов, часто не умея даже записать их. То есть это вот самое «песенник» не только определяет жанр, но и выдаёт некоторую профессиональную неполноценность.
Почему-то вспомнилось, как одна соседка попросила Эдуарда Колмановского достать ей билеты в Современник на «Голого короля»: «Вы ведь там музыкальный…» — далёкая от искусства женщина замялась с формулировкой, и тогда отец с улыбкой, но достаточно определённо произнёс: «Я — композитор!» И всё….
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2018-nomer1-kolmanovsky/
