ПО ИТОГАМ…
Муза должна быть послушна — как невестка перед свекровью.
Следует сдернуть шляпу в присутствии короля.
Если корыто разбито, его не наполнить кровью:
Жидкость уходит в трещины, остаются чисты края.
Вот открытка почтовая: «… из такой-то страны — с любовью».
Земля превращает в землю все, что впитывает земля.
Когда тебя провоцируют, разумней ответить сухо:
Легче дистанцию выдержать, чем удержать напор.
Вот корыто разбитое, перед ним — старик и старуха;
Дети свалили вовремя, отъехали за бугор.
Отсутствие вечных ценностей — страшная невезуха.
Доктор нашел малокровие и прописал кагор.
Мадьяры — храбрые воины, но войско их заколдовано:
Там, где враги не справятся, союзники предадут.
Пути присущи неровности — камни или колдобины.
Что началось в этой местности, и завершится тут.
Вкуснее — дебаты вечные — крыжовник или смородина?
Только идти настроишься, а сапогам капут.
Если решил расслабиться, верное средство — музыка.
Воет и скачет Мусоргский («Ночь на Лысой горе»).
Жучка кусает Бобика, Бобик кусает Тузика,
А Канифоль облезлая прячется в конуре.
Нынче приснилась девушка: в лифчике, но без трусиков.
Стыдно — в моем-то возрасте, в месяце сентябре.
Что там во сне! Я бодрствую, а в голову лезут глупости,
Уже без всякой фривольности — суше, строже, страшней:
Нет, не смогу я вынести все, что обязан вынести
Прежде, чем жизнь позволит мне не совмещаться с ней.
Когда картинка сужается до собственной жалкой личности,
То, не будучи новшеством, это ещё стыдней.
Муза должна быть послушна, а мадьяры — храбрые воины.
Жучка кусает Бобика, а кровь в корыте — на дне.
Как мне из этого выбраться — на все на четыре стороны?
Не важно, зачем я пришел сюда — зачем это нынче мне?
Таксисту в костюме с галстуком я дал чаевые в форинтах
И лишь в самолете, в воздухе, спросил себя: что же — вне?
Что — вне куцых уроков опыта, вне цинизма и вне иронии?
Что же, собственно, маскируется нарочитостью дисгармонии?
(2017)
МЁРТВАЯ МЫШЬ НА ФЕРМЕ РОБЕРТА ФРОСТА
Вначала я решил пройти по дорожке
Вокруг лужайки и через лес, а там уж —
И в дом зайти. После недавних дождей
Луговые цветы сияли и благоухали.
Я перешёл по мостику через ручей,
Вспоминая те немногие строки Фроста,
Которые знаю. Я подумал вполне банально:
«Всё здесь дышит поэзией.» Банальность мысли
Всё же лучше, чем вычурность. Потом я увидел
На земле нечто серое с серебристым
Отливом. Это было очень красиво.
Я сначала подумал о кусочке старого корня,
Но, нагнувшись, понял, что передо мной — трупик
Крупной мыши. Хорошо, что я не успел взяться
За него рукой. Перевернув мышку
Носком сандалии, я увидел
Признаки начинающегося разложения —
И пошёл к дому, почему-то думая,
Что в мире нет ничего важнее правды.
Наверное, это стихотворение уже начиналось.
В доме пол был выкрашен красной краской,
И это напомнило мне Россию,
Дощатые полы нашего детства
И запахи, которых уже никогда не будет.
Всё остальное, впрочем, относилось к другой жизни.
Я узнал, что из шести детей Фроста
Он пережил четверых, причём
Его старшего сына унесла холера,
А младший покончил самоубийством.
Из двух остававшихся в живых дочерей
Одна находилась в доме для умалишённых.
Сам Фрост был удивительно светлым человеком,
Спокойным, добрым и постоянным,
Без надрыва, обязательного для поэтов.
Он жил девять лет в глухом захолустье, здесь, на ферме,
Разводил кур и продавал яйца,
И писал стихи, лишённые демонизма,
Ни на что не сетуя и ни к кому не взывая.
Я позавидовал — не Фросту, но самому себе,
Каким я был бы, не будь я такой как есть.
(2001)
СЕМНАДЦАТЫЙ ВЕК. КАРТИНА МИРА
Бог обитает в пространстве безликих монад,
И каждый день совершает большой променад.
В рай он заходит существенно чаще, чем в ад:
Богу милее картины добра и довольства
Стонов, мучений, вставления огненных клизм,
Божьему нраву претит экстремальный туризм,
И неприятны ему мазохизм и садизм,
Как и другие тиранам присущие свойства.
Ангел настырный и некий пронырливый бес
Богу советуют делать побольше чудес,
Так, чтобы манна почаще валилась с небес,
Твердь разверзалась и шли вертикальные воды.
Бог их не слушает — ибо ему самому
Близок порядок событий, понятный уму,
Чтобы философы, глядя сквозь вечную тьму,
Видели: он соблюдает законы природы.
Это не трудно. Ведь он, когда их создавал,
Думал, прикидывал, сравнивал и прозревал,
Тренье рассчитывал — так, чтобы горный обвал
Не уничтожил всё разом, но был бы возможен.
Сколько он формул попробовал, сколько констант!
Мало иметь всемогущество, нужен талант,
Чтобы Декарт, например, или будущий Кант
Поняли: путь размышлений велик. И не ложен.
Кое-где есть недочёты, но в целом мила
Богу вселенная. Если б другая была,
Он бы сравнил их. Однако бывают дела
Неповторимые. Дело в любви, а не в даре.
Он полюбил этот мир, как наездник — коня,
Чередованье ритмичное ночи и дня,
Свойства металлов, характер воды и огня.
Мир пусть пребудет и дальше в одном экземпляре.
Ньютон и Лейбниц — пусть спорят. Он ценит их спор.
Это куда интересней, чем тот перебор,
Что допускают монархи. Разумный укор
Слышать не слышат, лютуют, не ведают правил.
Он бы тем паче мог всё разнести по пути,
Но невмешательство — мудрость: без шума пройти,
Так, как сегодня прошёл. Ну, явился блаженным пяти,
Музыку надиктовал, на орбите комету подправил…
(2007)
* * *
И оттого, что смерть страшна,
И оттого, что жизни жалко,
И оттого, что из окна
Такая осень (ёлки-палки!)
Видна, и красная стена,
И у стены грачи и галки, —
Мне нужен звук. Жужжанье прялки.
Шум твоего веретена.
(2002)
ВОЛШЕБНАЯ ГОРА
Никаких влажных испарений, никакой туманной духоты! Напротив — ясность, сухость, прозрачность и терпкая мягкость.
Томас Манн
Ясность, сухость, прозрачность и терпкая мягкость.
В этом климате жизнь обретает двоякость,
Этот воздух щекочет каверны души.
Вся в своих бугорках, уплотнениях, ямках,
Плоть здесь держит экзамен: поглубже дыши.
Сухость, терпкая мягкость, прозрачность и ясность.
Чем спокойнее время, тем больше опасность,
Что лавина захватит живущих врасплох,
Ибо им, замечающим всякую частность,
Не понять тектонических сдвигов эпох.
Мягкость терпкая, ясность, прозрачность сухая.
Взгляд неспешно ползёт по горам, отдыхая
От понятной жестокости плоских равнин.
Если притча и есть здесь, то притча плохая,
Если есть здесь и вывод, то он не один.
Ясность, сухость, прозрачность — не влажная вялость.
В щель меж двух катастроф так удачно вписалось
Поколенье моё. От фортуны — сюрприз
Нам достался, такая блаженная малость.
Можно даже сказать: мы последние из
Тех, кому ещё мерили температуру,
Тех, кто вслух говорил про любовь и культуру,
Отворяя в горячую зелень окно.
И упорно искали другую фактуру,
И ценили иное — не то, что дано.
(2006)
АБСТРАКЦИЯ № 724
— Что же нам делать, сеньор?
— Что делать? — переспросил Дон Кихот.
— Оказывать помощь и покровительство слабым и беззащитным.
Сервантес
Щёлкать орехи в горнице у окна.
Если не думать о будущем, время проходит быстро.
Из четырёх царевен всего одна
Переживёт отца и избежит убийства.
Так корыто, подставленное под решето,
Наполняется мусором и шелухою.
Если и вправду грядущее предрешено,
То не грех и просто махнуть на него рукою.
Над вечно вращающимся нудным веретеном
Трещит в допотопной лампе плохое масло.
Из сорока столетий всего в одном
Может родиться пророк — да и то напрасно.
Но уж если пророк побывал в гостях
У планеты, то ждите блестящей стали:
Бесконечные воины встают под стяг,
Взаимозаменяемые как детали.
Индивидуальность пуле не так нужна.
В порнофильме зрителю важны не лица.
Из четырёхсот фантазий всего одна
Имеет шанс в реальности осуществиться.
Но, невзирая на всё это, мы должны,
Как по званию и надлежит нам,
Позабыв, что мы сами не вооружены,
Оказывать покровительство слабым и беззащитным.
(2004)
* * *
Если б ты крепче прижалась грудью к моей спине
Во сне,
Джульетта моя, Мадонна моя, моя Лукреция,
Я бы лежал, боясь шелохнуться, в ночной тишине,
И мне
Полюбилась бы больше планета Земля, страна Италия, город Венеция.
Мы будем стариться вместе с тобою, — но нет, не вдруг,
Мой друг,
А постепенно, как знойное лето собой заменяет капризную зиму,
Как поглощает город, отживший своё, океан вокруг,
Если на круг —
То равнодушно, мягко и неумолимо.
Я должен всё облекать в слова, такое уж я трепло.
Но если на то пошло:
Я люблю тебя так, как кустарник — свою поляну.
Мы будем стариться вместе, стремясь подольше держать тепло
Назло
Объективно поднимающемуся океану.
(2003)
* * *
Так ожидаешь этих выходных —
И вот они прошли. Какая жалость!
Блеснули, промелькнули — и от них
Немного нам осталось и досталось.
Темнеет нераскрытая тетрадь.
Пора ложиться. Завтра — на работу.
Но Боже мой, какая благодать:
Ночь с пятницы, ведущая в субботу.
(2003)
В ДОМЕ ПРЕСТАРЕЛЫХ
Смерть берёт человека по капельке,
Опуская соломинку в лёд.
Он ещё и гуляет, и кашляет,
Но по сути уже не живёт.
Боль и возраст, два опытных сыщика,
В общей сутолоке-кутерьме
У него изымают всё личное,
Как на шмоне в советской тюрьме.
Почему человек так беспомощен
Прибираемый кем-то к рукам?
Остаётся исконно-посконное,
Остаётся наследственный хлам.
То ли страх в человеческом облике
Подбирает по мерке черты,
То ли Бог, восседая на облаке,
Бедолагу разит с высоты.
Как он ёжится, мучится, корчится,
Некрасивый, невзрачный старик —
Ведь и жить ему больше не хочется,
А цепляется. Крепко привык.
Так в пространстве, свернувшемся конусом,
Что-то булькает вроде воды
И, готовясь к свиданию с Хроносом,
Оставляет повсюду следы.
(2005)
* * *
В подборе нужных слов, точнее — в переборе
Возможностей души в означенный момент,
Присутствует всегда случайный элемент
Как сдавленный смешок — в опасном разговоре.
Так — мальчик лет семи вдруг, ночью, в коридоре,
Столкнувшись взглядом с тем, чему названья нет,
Забудет этот страх на шесть десятков лет,
Но станет чуть взрослей, оправившись от кори.
Так — проще угадать не то, что будет вскоре,
А тень туманных дней, что прячется за ним.
Так — вора мы легко на глаз определим
По бледному огню на головном уборе.
Безумные в любви и злобные в раздоре,
Мы в радости глупы и бессердечны в горе,
Но знаем иногда без всякого труда:
Вот этот блеск — вода, а этот — лишь слюда,
И — белая скала предполагает море.
А море остаётся навсегда.
(2010)
* * *
Удовольствие: лечь после двух,
Встать в одиннадцать. Кофий откушать.
Почитать себе что-нибудь вслух,
С удовольствием это послушать.
Побродить среди стульев. Потом
Долго мыться, копаться, возиться.
Всё на свете даётся трудом? —
Кто бы спорил. На ветке — синица,
Письмоносица царства теней.
Дальше -только соседская крыша.
Снова книгу раскрыть и по ней
Вслух читать. Но не слыша.
(2014)
Питеру С.
В декабре Мерида кажется идеалом
Климата: не мёрзнешь и не потеешь
(Днём — в бассейне, ночью — под одеялом),
От райского сада отличаясь тем лишь,
Что всё гремит — как на прокатном стане
Киножурнала начала шестидесятых:
Грузовики, автобусы, птичьи стаи,
Телевизоры, фейерверки… Замечу кстати,
Что фейерверки — чуть ли не раз в неделю,
Карнавал не поспевает за карнавалом,
И вообще: за исключеньем денег
У населения — всего навалом.
А главное — у всех позитивный вектор:
Не страдай, расслабься, не злись, не гнобься.
Если быть бедным, то уж лучше в этом
Климате, где от холода не загнёшься.
Но лучше всё-таки быть побогаче,
Подавать нищему два-три песо,
Понимая: могло б сложиться иначе,
Потому что жизнь как плохая пьеса
Не боится штампов и прёт как хочет,
Наделяя каждого чем попало
Без каких-то тонкостей и отсрочек:
Ты сиди в кутузке, а ты — под пальмой.
Пьеса не искусна, но не банальна,
Судит не по замыслу, а по факту:
Мог бы жрать баланду — жую бананы
(Не по Провиденью, а лишь по фарту).
Небо здесь — с особыми облаками,
На которых — виза другого мира,
То они — как грузные пеликаны,
То — как пламенеющие фламинго.
Впрочем, расстоянье до океана —
Километров сорок. С колокольни собора
Видны улицы, крыши, лес, саванна,
Но любая влага скрыта от взора
Кроме облачной. И повсюду — камень.
Городские улицы — как ущелья.
Каждый дом, соседей тесня боками,
Защищает личный квадрат веселья
От чужого взгляда. Но если — сверху,
То видны столы, гамаки, навесы,
И ретивый ум производит сверку,
Как оценку женщины — глаз повесы.
Что ж, картинка радует. Принимаю
Этот рай, явившийся ненароком,
Где безумный зной раскалится к маю
И сентябрь с небес загремит потоком.
У индейцев майя — жёсткие лица,
Их черты и пугают, и привлекают,
Потому что рай здесь недолго длится.
Но я слышал, что к этому привыкают.
(2014)
* * *
Трагедию изобрели в Германии,
И, что бы там ни возражали греки,
Могли лишь немцы разглядеть заранее
Всю бездну зла в обычном человеке.
Лишь немцы с их приверженностью правилам,
С командным духом — в битве и футболе —
Могли понять насколько не пристало нам
Чураться злобы, ненависти, боли,
Отчаянья, беспомощности, ревности,
Желанья славы, жажды разрушенья…
Какие ненасытные потребности
Тоскуют в нас и ищут разрешенья!
И не пытайтесь оценить, пожалуйста,
Придирчивым британским ноу-хау
Длину пути от мыслящего Фауста
До безымянных узников Дахау.
(2010)
В УЩЕЛЬЕ
Там, где чёрного неба громада
Низвергалась дождем среди скал,
Я под Третий квартет Телемана
На машине своей проезжал.
Расстыкованный с ночью кромешной,
Мне рассказывал Третий квартет
О какой-то свободе безгрешной,
Понимая и сам: её нет.
Я глотал эти сладкие враки
Словно знахарский тёмный отвар,
И деревья, как нотные знаки,
Возникали в сиянии фар.
А за ними, теснясь в беспорядке,
Силы хаоса в облике гор
Факт звучания музыки сладкой
Мне поставить пытались в укор.
Но покуда слепые уроды
Сбыть своё мне стремились старьё,
Я, ничтожный осколок природы,
Ощущал себя больше её.
(2017)
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2018-nomer1-lepstein/
