***
Случайно откроешь словарик
под шорох безумных ночниц,
помятый найдёшь календарик,
заложенный между страниц.
Касания, шёпоты, лица,
кромешная тьма напросвет.
И щёку щекочет живица —
минувшего в будущем след.
Там плакалось, пилось и пелось,
смеялось, любилось, жилось
под страхом рождённую смелость,
бессилья весёлую злость.
Там билась в ладони синица
и звали с собой журавли,
пока посиневшая птица
купалась в дорожной пыли.
Сквозь памяти хрупкость проклюнусь
и встретятся, чувств не тая,
моя постаревшая юность
и юная старость моя.
***
Ой, не надо, не надо тепла —
я о снеге мечтала полгода.
Юлия Драбкина
В Петах-Тикве вовсю зацвела
и пугает жарою природа.
Смыться в Питер, пройтись до угла,
пусть целует Мороз-воевода.
Здесь в апреле пурга замела,
непогода, ворчат, непогода.
Ой, не надо, не надо тепла —
я о снеге мечтала полгода.
Пусть кружúт могендóвидопад
и в ладони ложатся снежинки,
и сверкают прохладные льдинки,
и не верится словно в картинке
под небесные ритмы токкат
яблок хрусткий дрожит аромат.
***
На четыре стороны, на четыре стóроны
разбегутся топтуны, разлетятся вóроны
и народ пойдёт плясать, раззудив коленочки,
а устанет, твою мать, прислонится к стеночке,
подопрёт спиною тьму и на свет прищурится,
скажет: «Что-то не пойму — где тут моя улица,
где тут шарфик голубой, облачная конница,
журавли и корабли, оттепели звонница?».
Чей-то голос крикнет: «Пли!» —
и всё ему откроется.
***
Гадали на погоду тени
плывущих облаков, высоток,
чугунной графики решёток,
людей и птиц, кустов сирени.
Оркестр военный у вокзала
дыханьем шевелил штандарты.
Война раскладывала карты,
тела и души тасовала,
пасьянс раскладывала липкий,
соль стыла на сукне багровом
и ангелок в венце терновом
ещё живой играл на скрипке
ещё живым богам в угоду
вальсок любви, надежды, веры
пока глумливые химеры
гадали, воя, на погоду.
Окна поскрипывала створка
и в комнату со светом плыли
неторопливый голос были
и небылиц скороговорка.
***
Голове с плеч
говорю: «Не плачь.
Хочешь, можешь в траву прилечь —
лучше, чем ухватит палач
за покорные волоса,
чтоб под пьяные голоса,
под холопью мать-перемать
на потеху царю поднять,
или будет как мяч гонять
стая сытых кровью собак,
или век не в силах поднять
волочиться в слепой барак,
из которого путь в овраг.
Голова сквозь слёзы: «Не плачь, —
говорит, — себя не дурачь»,
покачнувшись на шеи стебле.
Отраженье расплывчато зыбко,
то ли мýка, то ли улыбка,
и дыханья туман на стекле.
***
тихо-мирно шито-крыто
врётся правда вьются враки
бабке новое корыто
суповой мосёл собаке
мышке сыру кошке мышку
деду трубку всем погоду
раку свиста ёлке шишку
рыбке золотой свободу
***
Враньё уныло и веселье пусто,
а по ночам кровавая отрыжка.
Хрустит голов под топором капуста
и шеи сиротеет кочерыжка.
Краплёны карты. Под напёрстком пусто.
Клеймо на лбу. Рассыпанная книжка.
И сверху щедро валит манна дуста,
мол, не балуй, негодный шалунишка.
Забыть. Забыться. Наплевать. Не плакать.
Но так земная шевелúтся мякоть,
так дышит, надышаться не умея
глотком последним, от любви шалея
под бритвою слепого брадобрея
на шее, что о рёбра звякать
от боли каменеющему сердцу.
***
Еже писах, писах.
Еже читах, читах.
Написано, что Земля на трёх возлежит слонах,
которые, в свою очередь, стоят на скользких китах
или на панцире одной из космических черепах.
Земные империи на человеческих черепах
качаются, как кораблики на океанских волнах.
Думаешь, чуть погодя к черепам добавится твой.
Постукивают капли дождя, сталкиваясь с головой.
Слушаешь и понимаешь — слышишь значит живой.
В строю календы ровняет, позёвывая, конвой.
Годы в пыль опадают высохшею ботвой.
Связаны жизнь со смертью порукою круговой.
Мало ещё досталось, хотя досталось с лихвой.
Воздух пропитан горечью, пеплом и прахом пропах.
Тихо слова молитвы подрагивают на губах
о той, чьё дыхание ровно дышит вместе со мной.
***
Ни от сумы, ни от тюрьмы не зарекаясь,
молясь богам и матерясь, греша и каясь,
летишь, не ведая куда, и нет пути назад,
и мысью в колесе по прутьям растекаясь,
вращаешь, выхода ища, земной весёлый ад.
Поскрипывает ось земная,
мука струится костяная,
восходят с пылью дýши ввысь
и мельник, бога поминая,
скорлупкой смысла дразнит мысь.
***
Карусель закрутится,
верёвочка завьётся,
всё, что было, сбудется,
сбудется, забудется
и опять вернётся.
Ключик повернётся.
Ржавых пéтель песенка,
за картинкой лесенка —
вниз ли, вверх ли?
Беглецом
он стоит к стене лицом
и записочка в стене:
— Боже, вспомни обо мне.
— Помню, помню, Буратино,
дурачок и егоза.
Между молний бирюза,
на ладони стрекоза
и у девочки Мальвины
изумрудные глаза.
***
дежавю ни на что не похоже
пополудни ночной кошмар
маски лики личины рожи
заунывный мажор фанфар
миротóченья пересуды
тусклый скрип проржавевших скреп
мышеловка ушкá для верблюда
на воде каменеющий хлеб
всё наружу и шито-крыто
горько снадобье сладок яд
ангелочков ражих копыта
крылья режутся у чертенят
не спасут от похмелья поллитра
в чаше кровь и в крови душа
и в душе о любви молитва
бьётся шёпотом шебурша.
© Февраль-сентябрь 2017
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2018-nomer1-kagan/
