Кнок, или Триумф медицины. Комедия в трёх действиях. (Перевод с французского Эдуарда Шехтмана)0

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Кнок

Доктор Парпале                Жан

Муске                                 Г-жа Парпале

Бернар                               Г-жа Реми

Глашатай                            Дама в чёрном

Первый парень                  Дама в фиолетовом

Второй парень                   Горничная

Сципион                             Голос Мариэтты
 

Посвящается Луи Жуве

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Действие происходит внутри или возле очень старого автомобиля, выпуска 1900-1902 гг. Громадный кузов (дубль-фаэтон, переделанный позднее — с помощью металлической обшивки, — в псевдоторпедо). «Дутые» медные детали. Маленький капот в виде печки для согревания ног.

Часть действия автомобиль движется. Отъезжают на нём от небольшой железнодорожной станции, чтобы затем подниматься по горной дороге.

Единственная сцена

К н о к, д о к т о р П а р п а л е, г-ж а П а р п а л е, Ж а н

Д о к т о р П а р п а л е. Здесь все ваши вещи, дорогой коллега?

К н о к. Все, доктор Парпале.

Д о к т о р П а р п а л е. Жан пристроит их рядом с собой. А мы втроём отлично разместимся сзади. Салон так просторен, сиденья так удобны… Да! Это не нынешние тесные коробки!

К н о к (Жану, когда тот укладывает ящик). С этим ящиком поосторожней: я положил туда несколько хрупких приборов.

Жан начинает громоздить вещи Кнока.

Г-ж а П а р п а л е. Я бы долго жалела о нашем торпедо, вздумай мы его по глупости продать.

Кнок рассматривает машину с удивлением.

Д о к т о р  П а р п а л е. Ведь, что ни говори, а у этого торпедо остались все преимущества прежнего дубль-фаэтона.

К н о к. Да, да.

Всё переднее сиденье исчезло под кучей вещей.

Д о к т о р П а р п а л е. Видите, как свободно поместились ваши чемоданы! И Жану они ничуть не мешают. Даже жаль, что их мало: вы бы лучше оценили удобства моей машины.

К н о к. До Сен-Мориса отсюда далеко?

Д о к т о р П а р п а л е. Одиннадцать километров. Заметьте, это расcтояние от железной дороги — как раз такое, чтобы пациенты хранили врачу верность. Больные не сыграют с тобой шутку, отправившись на консультацию в ближайший крупный город.

К н о к. Здесь разве нет дилижанса?

Д о к т о р П а р п а л е. А! Есть жалкая развалюха, скорее захочешь топать пешком.

Г-ж а П а р п а л е. Тут почти никак не обойтись без автомобиля.

Д о к т о р П а р п а л е. Особенно при нашем-то ремесле.

Кнок стоит невозмутимо, в вежливом молчании.

Ж а н (доктору). Поехали?

Д о к т о р П а р п а л е. Да. Заводите машину, друг мой.

Жан проделывает серию манипуляций: открывает капот, вывинчивает свечи, проверяет впрыск бензина и т.д.

Г-ж а П а р п а л е (Кноку). Дорога подарит нам пленительные пейзажи. Зенаид Флерио[2] описала нечто подобное в одном из своих прелестных романов… забыла его название. (Она поднимается в машину. Мужу.) Ты на откидном сиденье? Верно? А доктор Кнок сядет рядом со мной, так он полнее насладится открывающимся видом…

Кнок садится слева от г-жи Парпале.

Д о к т о р П а р п а л е. Салон достаточно вместителен, чтобы троим было вольготно и на заднем диванчике, но созерцать окрестности… тут уж надо суметь устроиться. (Он подходит к Жану.) Всё нормально? Бензин поступает? В оба цилиндра? Вы не забыли немного протереть свечи? Это было бы не лишней предосторожностью после одиннадцати километров сюда. Хорошенько накройте карбюратор. Старый шейный платок, вот что здесь нужно, а не эта тряпица. (Возвращаясь к остальным.) Отлично! Отлично! (Поднимается в машину.) Я сажусь — о нет, не то слово, дорогой коллега, — я комфортно располагаюсь на широком откидном сиденье… да это просто складное кресло!

Г-ж а П а р п а л е. До Сен-Мориса дорога всё время поднимается. Идти туда пешком и тащить столько вещей… ужас! Зато в машине — одно удовольствие.

Д о к т о р П а р п а л е. Когда-то, дорогой коллега, случалось мне баловаться стишками. Я сочинил сонет в четырнадцать строк, в котором воспел красоты здешней природы — сейчас они предстанут перед нами. Чёрт меня подери, если я ещё помню этот сонет… ага: «Глубины долин, приют пастухов …»

Жан отчаянно крутит рукоятку.

Г-ж а П а р п а л е. Альбер, уже столько лет ты упрямо твердишь: «Глубины…», а ведь вначале было: «Бездны долин…»

Д о к т о р П а р п а л е. Верно! Верно! (Раздаётся звук выхлопа.) Слышите, дорогой коллега, как хорошо пошёл мотор? Всего лишь. несколько оборотов рукоятки, чтобы смесь воспламенилась и — держитесь крепче… выхлоп… другой… вот оно, вот! В путь!

Жан садится на своё место. Машина трогается. Медленно — одна за другой — меняются картины пейзажа.

Д о к т о р П а р п а л е (немного помолчав). Верьте мне, дорогой преемник (он хлопает Кнока по плечу), ибо с этой минуты вы мой преемник! Вы совершили хорошую сделку. Да, с этой минуты мои больные — ваши. И если б сейчас, на дороге, какой-нибудь пациент, ухитрившись узнать меня на такой скорости, воззвал к моему искусству исцелять, я улизнул бы, сказав: «Вы ошибаетесь, милейший. Вот он, здешний врач!» (Он показывает на Кнока.) И я выйду из своего укрытия (чиханье в моторе) лишь тогда, когда вы по всей форме пригласите меня для консультации в неясном случае. (Мотор чихает снова.) Но вам повезло встретить человека, ещё готового на безрассудные поступки.

Г-ж а П а р п а л е. Мой муж поклялся закончить карьеру в большом городе.

Д о к т о р П а р п а л е. Пропеть свою лебединую песню на громадной сцене! Немного смешное тщеславие, не правда ли? Я мечтал о Париже, но удовлетворюсь и Лионом.

Г-ж а П а р п а л е. Вместо того, чтобы спокойно сколачивать состояние здесь!

Кнок смотрит поочерёдно на них, размышляет, бросает взгляды на проплывающий пейзаж.

Д о к т о р П а р п а л е. Не очень потешайтесь надо мной, дорогой коллега. Благодаря этой причуде у вас все мои пациенты, а с ними и верный кусок хлеба.

К н о к. Вы так считаете?

Д о к т о р П а р п а л е. Это совершенно очевидно!

К н о к. Во всяком случае, я не очень торговался.

Д о к т о р П а р п а л е. Верно. И прямота ваша мне понравилась. Я оценил также вашу манеру утрясать детали по переписке и являться на место уже с готовым договором. Это, я бы сказал, по-рыцарски или даже по-американски. Но могу поздравить вас с удачной сделкой, такая возможна только раз. Пациенты неприхотливы, без выкрутасов…

Г-ж а П а р п а л е. Никаких конкурентов.

Д о к т о р П а р п а л е. Есть аптекарь в единственном числе, но он не выходит за рамки своих обязанностей…

Г — ж а П а р п а л е. Не на что тратить деньги.

Д о к т о р П а р п а л е. Ни одного дорогостоящего удовольствия.

Г-ж а П а р п а л е. Через полгодика вы сэкономите в два раза больше того, что должны моему мужу.

Д о к т о р П а р п а л е. И я согласен на четыре выплаты — каждый квартал,- чтобы не так уж вас обременять… Ах! Не будь у моей жены ревматизма, думаю, что в конце концов сказал бы вам «Нет!»

К н о к. У мадам Парпале ревматизм?

Г-ж а П а р п а л е. Увы!

Д о к т о р П а р п а л е. Хотя климат здесь в общем-то здоровый, ей, в частности, он совсем не подходит.

К н о к. В этих краях много ревматиков?

Д о к т о р П а р п а л е. Считайте, дорогой коллега, что здесь одни ревматики.

К н о к. Вот это мне кажется очень интересным.

Д о к т о р П а р п а л е. Да, для тех, кто хотел бы изучить ревматизм до тонкостей.

К н о к (мягко). Я-то подумал о возможных пациентах.

Д о к т о р П а р п а л е. А-а… В этом смысле интереса ни-ни. У местного народца не больше желания идти к врачу из-за своего ревматизма, чем у вас отправиться к кюре с просьбой вызвать дождь.

К н о к. Надо же… экая досада.

Г-ж а П а р п а л е. Взгляните, доктор, какой восхитительный вид. Просто Швейцария!

Мотор чихает всё чаще.

Ж а н (на ухо доктору Парпале). Мсье, мсье, что-то мотор барахлит. Надо снять бензопровод.

Д о к т о р П а р п а л е (Жану). Хорошо, ясно… (Остальным.) Именно здесь я предложил бы вам сделать небольшую остановку.

Г-ж а П а р п а л е. Почему вдруг?

Д о к т о р П а р п а л е (делая ей знаки глазами). Тут такая панорама… гм… разве она не заслуживает этого?

Г-ж а П а р п а л е. Если тебе уж вздумалось остановиться, то чуть выше ещё красивее.

Машина перестаёт двигаться. Г-жа Парпале всё поняла.

Д о к т о р П а р п а л е. О чём говорить? Чуть выше мы остановимся снова. Остановимся и в третий раз, и в четвертый… сколько душа пожелает. Слава богу, мы не какие-нибудь там лихачи, чтобы нестись сломя голову. (Кноку.) Обратите внимание, дорогой коллега, как мягко машина притормозила. А как она вас слушается на ходу — вы просто её повелитель. Это важнейший момент в горной местности. (В то время, как они выходят из машины.) Вы прибегнете к механической тяге гораздо раньше, чем об этом думаете. Но опасайтесь брать эту дешёвку — нынешние машины!

К н о к. Если с ревматизмом тут дела не имеешь, то, наверное, его место занимают воспаление лёгких и плевриты?

Д о к т о р П а р п а л е (Жану). Воспользуйтесь-ка нашей остановкой, чтобы немного прочистить бензопровод. (Кноку.) Вы спросили, дорогой коллега, о воспалении лёгких и плевритах? Они тоже редки. Климат здесь суров, вы это знаете. Все хилые новорождённые погибают в первые же полгода… врача, разумеется, не приглашают. Те, кто выживает, не парни, а кремень. Однако встречаются гипертоники или сердечники. Но они даже не подозревают о своих болезнях и умирают скоропостижно годам к пятидесяти.

К н о к. Не визитам же к внезапно умиравшим вы обязаны нажитым состоянием?

Д о к т о р П а р п а л е. Нет, конечно. (Он думает, что сказать.) Значит, у нас остаётся… ну, прежде всего, грипп. Но не тот банальный грипп, который их нисколько не беспокоит и которому они даже рады, ибо считают, что он выгоняет порчу из тела… Нет, я говорю о больших, мировых эпидемиях.

К н о к. Но, помилуйте, это вроде того превосходного вина, что удалось сто десять лет назад, когда люди видели большую комету. Если мне надо ждать ближайшей мировой эпидемии гриппа!..

Д о к т о р П а р п а л е. На моей памяти их две: в конце прошлого века и в 1918-м году.

Г-ж а П а р п а л е. В 1918-м здесь была громадная смертность, куда большая, чем в крупных городах. (Мужу.) Так ведь? Ты бы привёл цифры, Альбер.

Д о к т о р П а р п а л е. С нашими процентами мы оставили позади восемьдесят три департамента.

К н о к. Больные лечиться хотели?

Д о к т о р П а р п а л е. Да. Особенно, когда дело шло к концу.

Г-ж а П а р п а л е. И у нас были прекрасные деньги к Святому Мишелю.

Жан улёгся под машину.

К н о к. Не понял…

Д о к т о р П а р п а л е. Здесь пациенты платят вам к Святому Мишелю.

К н о к. Но… что означает это выражение? Не то же ли самое, что «отложить до греческих календ»? Или это какой-нибудь «Святой Дуралье»?

Д о к т о р П а р п а л е (иногда посматривает украдкой на работу шофера). Куда вас заносит, дорогой коллега! Святой Мишель — это одна из самых известных календарных дат. Она приходится на конец сентября.

К н о к (меняя тон). А сейчас начало октября. Вот те на! Вы… вы сумели, однако, выбрать момент для продажи своего места. (Он делает несколько шагов, размышляя.) Но к делу. Если кто-нибудь пришёл к вам на обычную консультацию, он платит сразу же?

Д о к т о р П а р п а л е. Нет, к Святому Мишелю! Так принято.

К н о к. Но если он пришёл на одну — единственную консультацию, и вы его больше не увидите целый год?

Д о к т о р П а р п а л е. К Святому Мишелю.

Г-ж а П а р п а л е. К Святому Мишелю…

Кнок смотрит на них. Молчание.

Г-ж а П а р п а л е. Впрочем, люди редко когда приходят больше, чем на одну консультацию.

К н о к. Да ну!

Г-ж а П а р п а л е. Ну да.

Доктор Парпале напускает на себя рассеянный вид.

К н о к. Тогда каковы ваши отношения с постоянными пациентами?

Г-ж а П а р п а л е. Какими ещё постоянными пациентами?

К н о к. Ну, теми, кого врач навещает несколько раз в неделю, в месяц…

Г-ж а П а р п а л е (мужу). Ты слышишь, о чём говорит доктор? О клиентах вроде тех, что у булочника или мясника. Доктор как все новички. Он живёт иллюзиями.

Д о к т о р П а р п а л е (кладя руку на плечо Кноку). Верьте мне, дорогой коллега. Здесь лучший сорт пациентов. Они оставляют вас независимыми.

К н о к. Независимыми? Вы шутки шутите?

Д о к т о р П а р п а л е. Объясняю. Я хочу сказать, что вы не зависите от каких-нибудь пациентов, способных выздороветь не сегодня-завтра и потеря которых подорвёт ваш бюджет. Завися от всех, вы не зависите ни от кого. Вот так.

К н о к. Другими словами, мне надо захватить с собой горсть червей и удочку? Или всё это есть там, наверху? (Он делает несколько шагов, размышляет, подходит к рыдвану, созерцает его, потом полуобернувшись.) Ситуация начинает проясняться. Мой дорогой коллега, вы уступили мне за несколько тысяч франков — я вам их ещё должен — пациентов, в точности похожих на эту машину (он нежно её похлопывает), о которой можно сказать, что отдать за неё девятнадцать франков было бы недорого, а двадцать пять — немыслимо много (он смотрит на неё взглядом оценщика.) Ладно! Я люблю жить широко и даю вам все тридцать.

Д о к т о р П а р п а л е. Тридцать франков? За мой торпедо? Я не уступил бы его и за шесть тысяч.

К н о к (с сокрушённым видом). Я этого и ожидал. (Он снова оглядывает рыдван.) Значит, купить вашу машину я не смогу.

Д о к т о р П а р п а л е. И тем самым вы сделали мне настоящий подарок.

К н о к. Жаль, жаль. Я-то думал переделать её в сундук для всякого хлама. (К нему возвращается спокойствие.) Что до ваших пациентов, то если бы не было поздно, я б от них тоже отказался и тоже не испытывая горечи.

Д о к т о р П а р п а л е. Позвольте мне сказать вам, дорогой коллега, что вы жертва… ложного впечатления.

К н о к. Мне же сдаётся, что я скорее жертва ваша. А, пусть. Я не привык ныть. И если меня обставили, то во всём виню лишь самого себя.

Г-ж а П а р п а л е. Обставили? Протестуй, Альбер, протестуй!

Д о к т о р П а р п а л е. А мне так хочется вывести доктора Кнока из заблуждения…

К н о к. Кстати, о сроках выплат вам. Справедливо ли делать их ежеквартальными, практикуя в краях, где пациент, скажем так, ежегодовой? Надо бы это дело поправить… Ну будет, не терзайтесь из-за меня. Ненавижу быть должником. Хотя, если пораскинуть, это куда менее тягостно, чем боль в пояснице, к примеру, или простой фурункул на ягодице.

Г-ж а П а р п а л е. Как? Вы не хотите платить к обусловленным датам?

К н о к. Мадам, горю желанием вам заплатить, но я не имею никакой власти над календарём и не в моих силах приблизить хоть на миг день Святого Дуралье.

Г-ж а П а р п а л е. Святого Мишеля!

К н о к. Пусть Святого Мишеля.

Д о к т о р П а р п а л е. Но какие-то сбережения у вас ведь есть?

К н о к. Никаких. Я живу на то, что зарабатываю. А, вернее, спешу на заработанное жить. И тем более сожалею о мифическом характере передаваемых мне пациентов, что собирался опробовать на них методы совсем новые. (После минутного раздумья как бы про себя.) Похоже, ситуация заставляет меня точку зрения изменить.

Д о к т о р П а р п а л е. В этом случае, дорогой коллега, вы взяли бы грех на душу, предавшись преждевременному унынию, а оно всего лишь следствие вашей неопытности. Конечно же, медицина — богатое поле. Но урожай на нём не получается сам собою. Ваши юношеские мечтания слегка вас подвели.

К н о к. Речь ваша, дорогой коллега, изобилует неточностями. Ну вот для начала: мне сорок лет. Мои мечтания, если таковые у меня и есть, никак не назовешь юношескими.

Д о к т о р П а р п а л е. Будь по-вашему. Но вы никогда не практиковали.

К н о к. Снова ошибаетесь.

Д о к т о р П а р п а л е. Как это? Не вы ли мне говорили, что написали диплом только прошлым летом?

К н о к. Верно. Говорил. Тридцать две страницы малого формата, озаглавленные «К вопросу о мнимых состояниях здоровья», с эпиграфом, который я числю за Клодом Бернаром[3]: «Люди, считающие себя здоровыми, — суть больные, не ведающие этого».

Д о к т о р П а р п а л е. Вот мы и пришли к согласию, дорогой коллега.

К н о к. Относительно глубины моей теории?

Д о к т о р П а р п а л е. Относительно того факта, что вы новичок.

К н о к. Простите! Учился я действительно недавно. Но мой дебют в практической медицине состоялся двадцать лет назад.

Д о к т о р П а р п а л е. Вы, что же, были свободным врачом[4] без диплома, притом во времена, когда их уже не существовало?

К н о к. Нет, бакалавром.

Г-ж а П а р п а л е. Но никто не слышал о бакалаврах медицины.

К н о к. Бакалавром словесности, мадам.

Д о к т о р П а р п а л е. Выходит, вы практиковали, не имея на то права и тайным образом?

К н о к. Напротив, на виду у всех и не в какой-нибудь провинциальной дыре, а на пространстве почти в семь тысяч километров.

Д о к т о р П а р п а л е. Не понимаю вас.

К н о к. Тем не менее всё просто. Двадцать лет назад, вынужденный обстоятельствами отказаться от изучения романских языков, я стал продавцом в марсельском магазине «Французские дамы», в отделе галстуков. Потом я это место теряю. И вот однажды, прогуливаясь в порту, читаю объявление, что пароходу водоизмещением 1700 тонн, отплывающему в Индию, требуется медик, звание врача необязательно. Что бы вы сделали на моём месте?

Д о к т о р П а р п а л е. Я… я, конечно, ничего.

К н о к. Да, просто вы человек из другого теста. Я же спешу по указанному адресу. И поскольку смерть как не люблю двусмысленных ситуаций, заявляю с порога: «Господа, я мог бы вам сказать, что я врач, но я не врач. И скажу нечто более тягостное: я ещё не представляю себе темы будущего диплома». Они отвечают мне, что не держатся за звание врача и что в высшей степени плевать хотели на тему будущего диплома. Тогда я опять беру слово: «Хотя я не врач, но по соображениям престижа и дисциплины хочу, чтобы меня называли судовым врачом». «Само собой», — обещают они. Но я не угомонился и ещё добрых четверть часа втолковывал им, почему, вопреки своей щепетильности, и — по совести говоря — не имея на то права, прошу этого звания. Они внимали мне прямо не дыша и, когда мы перешли к жалованью, то уладили это дело менее, чем в три минуты.

Д о к т о р П а р п а л е. Но вы ведь, действительно, не имели никаких знаний?

К н о к. А вот послушаем. С детских лет я запоем читал в газетах медицинские и аптекарские объявления, а также инструкции под названием «Способ употребления», в которые заворачивают коробки с пилюлями и флаконы с сиропом — их во множестве покупали мои родители. Лет с девяти я наизусть уже знал целые страницы, посвящённые трудностям с дефекацией у больных, страдающих запорами, и хоть сейчас могу процитировать вам восхитительное письмо, адресованное в 1897-м году некой вдовой из Бурга фирме «Американские целебные отвары». Хотите?

Д о к т о р П а р п а л е. Спасибо, я вам верю.

К н о к. Эти тексты весьма рано познакомили меня с профессиональным языком. Но, главное, они открыли мне истинный дух и истинное предназначение врачевания, которые обучение на медицинских факультетах лишь затемняет наукообразным пустословием. Я смею утверждать, что с двенадцати лет уже обладал верным медицинским чутьём. И мой нынешний метод — весь оттуда.

Д о к т о р П а р п а л е. У вас есть свой метод? Любопытно было бы о нём узнать.

К н о к. Не люблю об этом распространяться. Впрочем, ведь судят по конечным результатам. Сегодня, как сами признались, вы сплавили мне несуществующих пациентов…

Д о к т о р П а р п а л е. Несуществующих?.. Простите, мой друг, простите!

К н о к. … так вот возвращайтесь через год, чтобы увидеть, как я с ними улажу дело. Доказательства будут укладывать наповал. Вынудив меня начать с нуля, вы делаете эксперимент куда интересней.

Ж а н. Мсье, мсье… (Доктор Парпале идёт к нему.) Мне кажется, было бы правильным разобрать и карбюратор.

Д о к т о р П а р п а л е. Разбирайте его, разбирайте. (Он возвращается.) Так как мы тут ещё потолкуем, я попросил нашего парня сделать и профилактическую чистку карбюратора.

Г-ж а П а р п а л е. Но как же вы там выкручивались из положения на вашем корабле?

К н о к. Две последние ночи перед отплытием я провёл в раздумьях. И кое-что надумал. Полгода практики на борту позволили мне проверить свои концепции. Почти так же действуют и в клиниках.

Г-ж а П а р п а л е. Сколько человек поручило себя вашим заботам?

К н о к. Экипаж и семь пассажиров, очень непритязательная публика. Всего тридцать пять душ.

Г-ж а П а р п а л е. Это немало.

Д о к т о р П а р п а л е. Смертельные случаи у вас были?

К н о к. Ни одного. К тому же это противоречило бы моим принципам. Я сторонник уменьшения смертности.

Д о к т о р П а р п а л е. Как все мы.

К н о к. Вы тоже? Смотри-ка! Вот бы не подумал. Ну ладно. Коротко говоря, я считаю, что, вопреки всем противоположным искушениям, мы должны стараться сохранить больному жизнь.

Г-ж а П а р п а л е. В словах доктора столько правды!

Д о к т о р П а р п а л е. Много ли человек у вас болело?

К н о к. Тридцать пять.

Д о к т о р П а р п а л е. Выходит — все?

К н о к. Да, все.

Г-ж а П а р п а л е. Но как же тогда корабль плыл?

К н о к. Не очень быстро.

Молчание.

Д о к т о р П а р п а л е. Гм… а теперь всё-таки скажите: юридически вы врач? Потому что здесь-то диплом врача требуют, и вы можете причинить нам большие неприятности… Если юридически вы не врач, то лучше бы признаться в этом сейчас…

К н о к. Я врач юридически, метафизически, как угодно. Когда я увидел, что мой метод подтверждается практикой, меня словно зуд охватил поскорей применить его на твёрдой почве и как можно шире. А я знал, что необходимое условие для этого — врачебное звание.

Г-ж а П а р п а л е. Но тем не менее вы нам сказали, что учились совсем недавно.

К н о к. Я не мог начать заниматься тогда, после парохода. Чтобы заработать на жизнь, я на время должен был податься в торговлю арахисом.

Г-ж а П а р п а л е. А это что такое?

К н о к. Арахис называют ещё и земляным орехом. (Г-жа Парпале делает соболезнующее движение головой.) О, мадам, я и минуты не был уличным торговцем. Я основал центральную базу, куда приходили за товаром оптовые покупатели. Я стал бы миллионером, прозанимайся этим делом лет десять. Но оно показалось мне таким нудным! Впрочем, уйма профессий в конце концов наводят скуку, как я сам имел возможность убедиться. Сказать без экивоков, одна только медицина забирает за живое, ну, может быть, ещё политика, финансы, церковное поприще… здесь свои силы я пока не пробовал.

Г-ж а П а р п а л е. И вы думаете применить ваш метод в этих краях?

К н о к. Если б я об этом не думал, мадам, то взял бы ноги в руки, и только б меня здесь и видели. Конечно, я предпочёл бы большой город…

Г-ж а П а р п а л е (мужу). Ты, который собрался в Лион… ты не мог бы порасспросить доктора о его методе? Ведь это ни к чему тебя не обязывает.

Д о к т о р П а р п а л е. Не похоже, чтобы доктор Кнок поделился своими секретами.

К н о к (после размышления — доктору Парпале). Так и быть — только вам! — могу предложить следующее: вместо того, чтобы платить бог знает когда и частями, я заплачу вам натурой. Иначе говоря, беру вас с собой на неделю и посвящаю в суть моего метода.

Д о к т о р П а р п а л е (уязвлённый). Вы смеётесь надо мной, дорогой коллега. Скорее именно вы запросите письмом как раз через неделю моих советов.

К н о к. Зачем мне ждать так долго? Я рассчитываю уже сегодня почерпнуть у вас множество полезных сведений.

Д о к т о р П а р п а л е. Располагайте мною, дорогой коллега.

К н о к. Там, куда мы едем, есть глашатай?

Д о к т о р П а р п а л е. Вы имеете ввиду человека, который, стуча в барабан, собирает толпу и объявляет разные новости?

К н о к. Совершенно верно.

Д о к т о р П а р п а л е. Такой человек есть. Муниципалитет поручает ему сообщать то и сё. К его услугам прибегают и частные лица, ну, скажем, потерявшие кошелек или там какой-нибудь ярмарочный торговец, распродающий по дешевке остатки фаянса и фарфора.

К н о к. Хорошо. Сколько в Сен-Морисе жителей?

Д о к т о р П а р п а л е. Думаю, тысячи три с половиной.

К н о к А всего в кантоне?

Д о к т о р П а р п а л е. Раз в пять больше.

К н о к. Население бедное?

Г-ж а П а р п а л е. Отнюдь. Зажиточное и даже богатое. Нередки большие фермы. Много рантье и живущих на доходы с земель.

Д о к т о р П а р п а л е. Между прочим, ужасные скупердяи.

К н о к. Есть промышленность?

Д о к т о р П а р п а л е. Весьма незначительная.

К н о к. А как с торговлей?

Г-ж а П а р п а л е. В чём нет недостатка, так это в лавках.

К н о к. Торговцы очень поглощены делами?

Д о к т о р П а р п а л е. Ну нет! Для многих это всего лишь побочный доход и, главным образом, способ как-то скоротать время.

Г-ж а П а р п а л е. Притом, пока жена охраняет лавку, муж где-то прохлаждается.

Д о к т о р П а р п а л е. Или наоборот.

Г-ж а П а р п а л е. Признай, что чаще это всё-таки муж. Прежде всего, женщине почти некуда пойти. А у мужчин что-нибудь да найдётся: охота, рыбалка, кегли, зимой — посидеть в кафе.

К н о к. Женщины здесь очень набожны? (Доктор Парпале смеётся.) Вопрос для меня по-своему важный.

Г-ж а П а р п а л е. Многие ходят к мессе.

К н о к. Но в их каждодневных мыслях бог занимает большое место?

Г-ж а П а р п а л е. Какое там!

К н о к. Отлично. (Размышляет.) Предаются ли жители разным порокам?

Д о к т о р П а р п а л е. Каким, например?

К н о к. Опиум, кокаин, сеансы чёрной магии, гомосексуализм, политические грешки?

Д о к т о р П а р п а л е. Вы свалили в одну кучу столько разного! Никогда не слышал разговоров об опиуме и чёрной магии. Что касается политики, то ею интересуются как везде.

К н о к. Так. Но вы знаете тех, кто бы скандалил в предвыборных кампаниях или из-за неправильного исчисления подоходного налога?

Д о к т о р П а р п а л е. Боже упаси, до этого ещё не дожили.

К н о к. А как насчёт супружеских измен?

Д о к т о р П а р п а л е. Что именно вы хотите услышать?

К н о к. Не слишком ли они там заметны? Нет ли какой-нибудь мессалины?

Д о к т о р П а р п а л е. Ваши вопросы — из ряда вон! Должно быть, как и повсюду, есть обманутые мужья и жены, но до крайностей дело не доходит.

Г-ж а П а р п а л е. И то сказать, легко ли это? Ведь всё время на виду у людей…

К н о к. Ладно. Вы не хотите обратить моё внимание еще на что-нибудь? Ну, например, секты, суеверия, тайные общества?

Г-ж а П а р п а л е. Одно время многие дамы увлекались спиритизмом.

К н о к. Надо же!

Г-ж а П а р п а л е. Собирались у жены нотариуса, вертели столик и прочее.

К н о к. Плохо, плохо. Отвратительно.

Г-ж а П а р п а л е. Но, думаю, с этим покончено.

К н о к. Да? Тем лучше! А нет ли там какого-нибудь колдуна или чудотворца? Какого-нибудь пахнущего козлом старого пастуха, который лечит наложением рук?

Иногда все поглядывают на Жана, который до изнеможения крутит рукоятку, потом смахивает пот со лба.

Д о к т о р П а р п а л е. Когда-то, может, и были, но не теперь.

К н о к (кажется взволнованным, он потирает руки, нетерпеливо расхаживает). Так, так. Я провижу здесь начало медицинской эры. (Он подходит к машине.) Дорогой коллега, не будет ли бесчеловечной просьба поскорее вдохнуть жизнь в этот экипаж? Мне позарез надо быть в Сен-Морисе возможно раньше.

Г-ж а П а р п а л е. Почему вдруг так загорелось?

К н о к. Ну, прошу вас, едем наверх.

Д о к т о р П а р п а л е. Чего это вас с такой силой туда потянуло?

К н о к (молча делает несколько шагов вперёд-назад, затем). Дорогой коллега, у меня впечатление, что в Сен-Морисе вы загубили место с блестящими возможностями и, говоря вашим стилем, трудолюбиво взращивали чертополох там, где надлежало подниматься плодоносящему саду. Оттуда вы должны были уехать с сервизом из чистого золота, восседая на тюфяке, набитом ассигнациями; вы, мадам, — с тремя нитками жемчуга вокруг шеи и оба вместе — внутри сверкающего лимузина, а не этого памятника первым усилиям инженерного гения. (Он показывает на рыдван.)

Г-ж а П а р п а л е. Вы шутите, доктор?

К н о к. Так шутить было бы жестоко, мадам.

Г-ж а П а р п а л е. Но тогда это ужасно! Ты слышишь, Альбер?

Д о к т о р П а р п а л е. Слышу. Я слышу, что доктор Кнок фантазер и впридачу у него (Кноку), простите, не всё в порядке с психикой. Он игрушка разгулявшегося воображения. Только что эта должность не стоила и двух су. Теперь идёт речь об Эльдорадо. (Он пожимает плечами.)

Г-ж а П а р п а л е. А ты… ты слишком самоуверен. Не я ли тебе столько раз твердила, что, взявшись за Сен-Морис умеючи, там можно добиться чего-то большего, чем жалкое прозябание?

Д о к т о р П а р п а л е. Хорошо, хорошо, хорошо! Я приеду сюда через три месяца за первой выплатой, и мы увидим, чего доктор Кнок добьётся.

К н о к. Согласен. Через три месяца я вас жду. И у нас будет время поговорить. Но теперь умоляю вас: давайте едем!

Д о к т о р П а р п а л е (Жану, робко). Вы готовы?

Ж а н (вполголоса). Я-то готов. Но не думаю, что на сей раз нам удастся запустить её без посторонней помощи.

Д о к т о р П а р п а л е (так же тихо). Как же быть?

Ж а н (тряхнув головой). Здесь нужны мужчины посильнее нас.

Д о к т о р П а р п а л е. А если попытаться её толкнуть?

Ж а н (неуверенно). Разве что так…

Д о к т о р П а р п а л е. Тогда вот. Тут метров двадцать дороги без подъёма. Я сяду за руль. Вы толкнёте.

Ж а н. Понял.

Д о к т о р П а р п а л е. А затем постараетесь в нужный момент прыгнуть на подножку, договорились? (Доктор Парпале возвращается к остальным.) Итак, в машину, дорогой коллега, в машину. Сейчас за рулем буду я. Жан, наш славный геркулес, хочет позабавиться и запустить машину без помощи заводной рукоятки, этот способ можно бы назвать автоматическим… Здесь, правда, электрическая энергия будет заменена мускульной, но ведь они почти одной природы, не так ли?

Жан наваливается сзади на кузов.

З а н а в е с

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Бывшая квартира д о к т о р а П а р п а л е, где временно разместился К н о к. Стол, стулья, книжный шкаф, кушетка. Чёрная доска, умывальник. На стене несколько анатомических плакатов и гистологических схем.

Сцена первая

К н о к, г л а ш а т а й

К н о к (сидя пишет, изредка поднимает голову). Это вы глашатай?

Г л а ш а т а й (стоя). Я, мсье.

К н о к. Зовите меня «доктор». Ответьте мне: «да, доктор» или «нет, доктор».

Г л а ш а т а й. Да, доктор.

К н о к. А когда вам случится упомянуть обо мне где-нибудь, никогда не забывайте выразиться так: «доктор сказал», «доктор сделал»… Я придаю этому важное значение. Говоря между собой о докторе Парпале, какие вы употребляли слова?

Г л а ш а т а й. Такие вот: «Он славный человек, но не шибко-то силён».

К н о к. Я не об этом… Вы называли его «доктор»?

Г л а ш а т а й. Нет. «Мсье Парпале» или «лекарь», а ещё «Равашоль».

К н о к. Почему «Равашоль»?

Г л а ш а т а й. Такое уж у него было прозвище. Я никогда не знал, почему.

К н о к. Вы тоже считали его не очень сильным?

Г л а ш а т а й. О! Для меня он был вполне силён. Для других, видать, нет.

К н о к. Смотри-ка!

Г л а ш а т а й. К нему придешь, а он ничего не находит.

К н о к. Чего не находит?

Г л а ш а т а й. Того, на что жалуешься. В девяти случаях из десяти он отправлял вас назад со словами: «Это всё пустяки. Завтра, мой друг, вы будете на ногах».

К н о к. В самом деле?

Г л а ш а т а й. Ей-богу! Он едва вас выслушает, приговаривая «да, да», «да, да», а после норовит ещё битый час потрепаться о чём-нибудь постороннем, к примеру взять, о своей машине.

К н о к. Как-будто к нему приходили за этим!

Г л а ш а т а й. Потом он вам прописывал какое-нибудь средство за четыре су, другой раз — так простой травяной чай. Ну вот сами подумайте: людям, выложившим восемь франков за консультацию, очень понравится, когда им предлагают средство за эти четыре су? И последнему дураку не нужен врач, чтобы пить обычную ромашку.

К н о к. То, чем вы со мной поделились, меня всерьёз огорчило… Но позвал я вас за другим. Сколько вы брали с доктора Парпале, когда он просил сделать объявление?

Г л а ш а т а й (простодушно). Он никогда не просил меня ни о каких объявлениях.

К н о к. Как? Что вы мне такое говорите? За все тридцать лет, что он был здесь?

Г л а ш а т а й. Ни разу за все тридцать лет, клянусь вам.

К н о к (поднимаясь, с бумагой в руке). Вы, наверное, забыли. Не могу вам поверить. Но ладно… Какова ваша такса?

Г л а ш а т а й. Три франка за малый обход и пять — за большой. Может, это вам кажется дорого?.. Но тут надо попотеть. Впрочем, я советую вам, мсье…

К н о к. «доктор».

Г л а ш а т а й. … я советую доктору, если он не постоит за двумя франками, оплатить большой обход: это гораздо выгодней.

К н о к. А в чем разница?

Г л а ш а т а й. На малом обходе я останавливаюсь пять раз, а именно: перед мэрией, почтой, гостиницей, на перекрёстке Воришек и возле крытого рынка. На большом — одиннадцать раз, а именно…

К н о к. Понял, плачу за большой. Вы свободны сегодня утром?

Г л а ш а т а й. Да хоть сейчас, если желаете…

К н о к. Вот текст объявления. (Он отдает его Глашатаю.)

Г л а ш а т а й (смотрит в бумагу). Я привычный к разным почеркам, но хочется, чтобы вы мне это разок прочли.

К н о к (медленно читает. Глашатай слушает с профессиональным вниманием): «Доктор Кнок, преемник доктора Парпале, приветствует жителей города, а также всё население кантона Сен-Морис и имеет честь довести до их сведения, что, действуя в филантропическом духе и ставя целью пресечь пугающее распространение разного рода болезней, поражающих вот уже несколько лет нашу местность, некогда столь здоровую,..»

Г л а ш а т а й. Святая правда!

К н о к. «… организует каждый понедельник утром — с девяти тридцати до одиннадцати тридцати — совершенно бесплатный приём для жителей этого кантона. Для лиц, в нём не проживающих, плата за прием обычная — восемь франков».

Г л а ш а т а й (беря с почтительностью бумагу). Вот это да! Прекрасная идея! Её оценят по достоинству! Идея благодетеля! (Меняя тон.) Но вы ведь знаете, что понедельник-то сегодня. Если я сделаю объявление утром, уже через пять минут люди к вам валом повалят.

К н о к. Вы считаете, так скоро?

Г л а ш а т а й. И потом… Вы, может, не подумали, что понедельник — это день рыночный. Половина кантона там. Объявление услышат все… да вы не будете знать куда деваться.

К н о к. Постараюсь как-нибудь справиться.

Г л а ш а т а й. Тут ещё что: в рыночный день вообще больше всего шансов залучить пациента. Мсье Парпале только и наскребал их что в этот день. (По-свойски.) Но коли вы принимаете бесплатно…

К н о к. Если б я решил деньги делать, то бросил бы якорь в Париже или Нью-Йорке… Поймите, мой друг, чего я хочу прежде всего: чтобы люди лечились.

Г л а ш а т а й. Вот! Вы попали в самую точку. Разве они заботятся о себе путём? Не хотят прислушаться к самочувствию, уж так, бывает, себя заездят… А когда их схватит боль, терпят ее ну в точности как животное.

К н о к. Я замечаю, вы рассуждаете исключительно здраво, мой друг.

Г л а ш а т а й (пыжась). О-о! Я рассуждаю, будьте уверены. У меня нет образования, какого надо бы. Но много тут ходит разных образованных, которым не со мною тягаться. Господин мэр, не при нем будь сказано, тот знает об этом кое-что. Если б я рассказал, что однажды, дорогой мсье…

К н о к. «доктор».

Г л а ш а т а й (зажигаясь)… дорогой доктор!.. что однажды господин префект присутствовал собственной персоной в большом свадебном зале мэрии и… — вы даже могли бы попросить удостоверить этот факт у влиятельнейших людей, бывших там: у господина первого заместителя, не при нём будь сказано, или господина Мишалона — и что тогда…

К н о к. … и что тогда господин префект увидел сразу, с кем он имеет дело: что городской глашатай — это именно тот глашатай, который рассуждает лучше, чем другие, которые неглашатаи, но которые вообразили себя бог знает кем в сравнении с глашатаем. И кто не знал, что на это всё сказать? Конечно же, господин мэр.

Г л а ш а т а й (в экстазе). Истинная правда! Ну ни полсловечка изменить! Можно поклясться, что вы были там, спрятавшись в уголке.

К н о к. Не был я там, мой друг.

Г л а ш а т а й. Значит, это кто-нибудь вам рассказал? Кто-нибудь из самых главных? (Кнок делает неопределённый жест.) Так я вам и поверил, что вы не говорили недавно об этом с господином префектом.

Кнок отделывается улыбкой.

К н о к (поднимаясь). Итак, я рассчитываю на вас, мой друг. И приступайте сразу же, договорились?

Г л а ш а т а й (после видимого колебания). Тут такое дело… Даже если я пойду прямо сейчас, то вернусь слишком поздно. Не будете ли вы так добры осмотреть меня, пока я здесь?

К н о к. Гм… хорошо. Но поторопимся. У меня еще встреча с господином Бернаром, учителем, и с господином Муске, аптекарем. Мне надо поговорить с ними до начала приема. Так. На что вы жалуетесь?

Г л а ш а т а й. Подождите-ка, я поразмыслю. (Смеётся.) Ага… после обеда, бывает, я чувствую здесь какой-то зуд. (Он показывает чуть выше живота.) Что-то вроде щекотки или, скорее, вроде чесотки.

К н о к (с крайне сосредоточенным видом). Минуту внимания. Не будем путать одно с другим. Так что же: вроде щекотки или, скорее, вроде чесотки?

Г л а ш а т а й. Вроде чесотки. (Он думает.) Но малость и вроде щекотки.

К н о к. Покажите точно место.

Г л а ш а т а й. Здесь.

К н о к. Здесь… или там?

Г л а ш а т а й. Там. Или, может, здесь… Где-то посредине.

К н о к. Как раз посредине? А не чуть левее места, куда я прикладываю палец?

Г л а ш а т а й. Мне сдаётся, именно тут.

К н о к. Больно, когда пальцем нажимаю?

Г л а ш а т а й. Можно сказать, больно.

К н о к. Да-а. (Он размышляет с видимой озабоченностью.) Что-то вроде чесотки у вас не усиливается, когда съедаете телячью голову под уксусным соусом?

Г л а ш а т а й. Я никогда её не ем, но, мне кажется, если б съел, что-то вроде чесотки и впрямь стало бы посильнее.

К н о к. Да-а-а… Всё это чрезвычайно важно. Сколько вам лет?

Г л а ш а т а й. Пятьдесят второй идёт.

К н о к. Но ближе к пятидесяти двум или к пятидесяти одному?

Г л а ш а т а й (всё более беспокоясь). К пятидесяти двум. Я родился в конце ноября.

К н о к (кладя ему руку на плечо). Друг мой, занимайтесь сегодня своим делом как обычно. Вечером ложитесь пораньше. Завтра утром оставайтесь в постели. Я проведаю вас. К вам мои визиты будут бесплатными. Но никому ни слова, делаю я это потому, что вы мне симпатичны.

Г л а ш а т а й (с тревогой). Вы так добры, доктор. Но что у меня? Это очень серьёзно?

К н о к. Пока не очень… может быть. Вылечить вас — время есть. Вы курите?

Г л а ш а т а й (вынимая платок). Нет. Жую табак.

К н о к. Сейчас это абсолютно недопустимо. Вино любите?

Г л а ш а т а й. В меру.

К н о к. Больше ни капли. Вы женаты?

Г л а ш а т а й. Да, доктор. (Он вытирает лоб.)

К н о к. Предельное благоразумие в этом плане. Ясно?

Г л а ш а т а й. А есть мне можно?

К н о к. Сегодня, поскольку работаете, поешьте немного супу. Завтра мы договоримся о более серьёзных ограничениях. Пока придерживайтесь того, что я вам сказал.

Г л а ш а т а й (утираясь снова). Вы не думаете, что лучше бы пойти лечь прямо сейчас? Мне, действительно, как-то не по себе.

К н о к (открывая дверь). Держите себя в руках! В вашем случае самое плохое – лечь сегодня между восходом и заходом солнца. Объявляйте ваши объявления, как если бы ничего не произошло, и спокойно ждите вечера.

Глашатай выходит, Кнок его провожает

Сцена вторая

К н о к, учитель Б е р н а р

К н о к. Доброе утро, мсье Бернар. Я не слишком обеспокоил вас, попросив зайти в этот час?

Б е р н а р. Нет, нет, доктор. Немного времени у меня есть. Мой помощник присматривает за детьми на перемене.

К н о к. Мне не терпелось встретиться с вами. Нам надо столько сделать вместе — и притом быстро. Я не из тех, кто позволил бы себе прервать то драгоценное сотрудничество, коим одаривали вы моего предшественника.

Б е р н а р. Сотрудничество?

К н о к. Заметьте, я и не тот человек, кто навязывает свои идеи или сносит всё, что воздвигнуто до него. Скажу сразу, именно вы будете моим провожатым.

Б е р н а р. Я как-то не вижу…

К н о к. Ничего сейчас не трогаем. Улучшать будем потом, если потребуется. (Садится.)

Б е р н а р (садится тоже). Но…

К н о к. Пойдёт ли речь о наглядном материале, о лекциях для населения или о наших коротких собеседованиях, ваши методы будут моими, ваше время — моим временем.

Б е р н а р. Боюсь, доктор, я не очень ухватил ваши намёки.

К н о к. Хочу сказать без всяких затей, что желал бы установить прочную связь с вами даже теперь, когда я только устраиваюсь.

Б е р н а р. Есть, видно, что-то, что от меня ускользает…

К н о к. Ну, хорошо… С доктором Парпале у вас были постоянные отношения?

Б е р н а р. Я встречал его изредка в кафе при гостинице. Случалось также играть с ним в бильярд.

К н о к. Это не те отношения, которые я имею в виду.

Б е р н а р. Других у нас не было.

К н о к. Но… но… как же вы тогда распределяли между собой гигиеническое просвещение масс, пропаганду медицинских знаний в каждой семье… да мало ли что ещё! Тысячу дел врач и учитель могут делать только вместе!

Б е р н а р. Мы ничего решительно не распределяли.

К н о к. Вот как! Вы предпочитали действовать каждый в одиночку?

Б е р н а р. Всё гораздо проще. Мы никогда не думали об этом — ни он, ни я. Первый раз в Сен-Морисе заходит разговор о таких вещах.

К н о к (со всеми признаками горестного изумления). Ну-ну!… Если б не слышал этого из ваших уст, ни за что не поверил бы подобному — даю честное слово.

Молчание.

Б е р н а р. Мне больно вас разочаровывать, но я не из тех, кто мог затеять что-нибудь в этом роде, даже если бы мне и пришла такая мысль и даже если б работа в школе оставляла больше времени для досуга. Поймите это.

К н о к. Понимаю! Вы ждали зова — его не было!

Б е р н а р. Всякий раз, когда меня просили об услуге, я старался её оказать.

К н о к. Я это знаю, мсье Бернар, знаю. (Молчание.) Видите ли, здесь воистину несчастное население, полностью предоставленное самому себе с точки зрения гигиенической и профилактической.

Б е р н а р. О да!

К н о к. Бьюсь об заклад, что они пьют воду и даже не подозревают о миллиардах бактерий, кишащих в каждом глотке.

Б е р н а р. Ох, так оно и есть.

К н о к. Да знают ли они вообще, что такое микроб?

Б е р н а р. Сильно в этом сомневаюсь! Кто-нибудь, возможно, и слышал это слово, но, верно, вообразил себе, что речь идёт о чём-то вроде мушки.

К н о к (встаёт). Это ужасно. Послушайте, дорогой мсье Бернар, мы не сможем, даже оба, поправить в неделю последствия долгих лет… скажем так, беззаботности. Но что-то делать надо.

Б е р н а р. Я не отказываюсь… Боюсь только, что я вам не очень-то большой помощник.

К н о к. Мсье Бернар, некий человек, хорошо вас знающий, поделился со мной, что есть у вас один большой недостаток: скромность. Вы единственный не ведаете, что обладаете здесь моральным авторитетом и личным влиянием, как мало кто. Прошу прощения, что говорю вам это прямо в глаза. Ничего серьёзного тут нельзя предпринять без вас.

Б е р н а р. Вы преувеличиваете, доктор.

К н о к. Допускаю! И без вас я вылечу моих больных. Но болезни как таковые… Кто мне поможет их победить, разбить их наголову? Кто просветит этих бедных людей насчёт опасностей, грозящих ежесекундно их организму? Кто втолкует им, что не надо ждать, пока умрёшь, чтобы позвать врача?

Б е р н а р. Они очень беспечны. Я этого не отрицаю.

К н о к (всё более распаляясь). Начнём же с начала. У меня здесь подобран материал для множества популярных лекций: очень подробные тексты, отличные снимки, а для их показа — проекционный фонарь. Вы распорядитесь всем этим с присущим вам умением. Н-ну… для затравки есть небольшая лекция, полностью готовая и, признаться, очень симпатичная — о брюшном тифе, о неожиданных его формах, бесчисленных путях распространения: вода, хлеб, молоко, устрицы, овощи, салаты, через дыхание и так далее, и так далее, а также о том, что неделями и месяцами он гнездится, не выдавая себя, о внезапных смертях, вызываемых им, о грозных осложнениях у оставшихся в живых; лекцию украшают премиленькие фотографии — бациллы в громадном увеличении, детали экскрементов тифозных больных, поражённые ганглии, кишечные прободения… причём не какие-нибудь там черно-белые, а в цвете: розовые, каштановые, жёлтые, бледно-зеленоватые — на любой вкус! (Он снова садится.)

Б е р н а р (крайне взволнованный). Всё это, знаете ли… Я очень впечатлителен… Если погружусь в ваш материал с головою, я вряд ли засну.

К н о к. Вот именно это и надо! Я хочу сказать: вот он, эффект внезапного испуга, мы должны пронять слушателей до печёнок. Вы, мсье Бернар, вы-то к этому привыкнете! А они пусть не поспят! (Склонившись к нему.) Ибо их величайшая ошибка — это крепкий сон в мнимой безопасности, от которого их пробуждает как удар молнии — но слишком поздно! — болезнь.

Б е р н а р (как в ознобе, рука на столе вздрагивает, взгляд блуждающий). У меня не такое уж крепкое здоровье. Моим родителям стоило труда меня поднять. Я знаю, что на ваших снимках все эти микробы всего лишь бумажное изображение. И всё же…

К н о к (как бы не слыша). Для тех, кого наша первая лекция оставит безучастным, я предложил бы другую под внешне нейтральным названием «Носители протозоев». Там, на базе клинических наблюдений, доказывается ясным как день образом, что можно прогуливаться с лицом полным, языком розовым и отменным аппетитом, а в то же самое время таить во всех складках своего тела триллионы бацилл, в высшей степени вирулентных и способных заразить целые департаменты. (Он встаёт.) Опираясь на теорию, а равно и на практику, я вправе подозревать в первом же встречном носителя протозоев. Вот вы, допустим, ещё абсолютно ничем не доказали, что вы не один из них!

Б е р н а р (встаёт). Я?! Доктор…

К н о к. Любопытно было бы мне узнать, выйдет ли хоть кто-нибудь после нашей второй небольшой лекции в игривом настроении.

Б е р н а р. По-вашему, доктор, я… я носитель протозоев?

К н о к. Необязательно вы. Вас я взял в качестве примера… Но я слышу голос господина Муске. До скорого, дорогой мсье Бернар, спасибо за ваше согласие, в котором и не сомневался.

Сцена третья

К н о к, аптекарь М у с к е

К н о к. Садитесь, дорогой мсье Муске. Вчера у меня едва было время бросить взгляд изнутри на вашу аптеку. Но этого вполне хватило, чтобы констатировать её образцовое содержание, педантичный порядок, там царящий, и дух современности буквально в каждой мелочи.

М у с к е (одетый очень просто, почти небрежно). Доктор, вы слишком снисходительны!

К н о к. Всё это меня по-настоящему взволновало. Я считаю, что врач, который не может опереться на первоклассного аптекаря, подобен генералу, идущему в бой без артиллерии.

М у с к е. Счастлив слышать столь высокую оценку моей профессии.

К н о к. И что-то мне говорит, что при такой организации дела, как ваша, наградой вам будут заработанные через год двадцать пять тысяч минимум.

М у с к е. Такой доход! О мой бог! Если бы вытянуть хоть половину этого!

К н о к. Дорогой мсье Муске, перед вами отнюдь не налоговый инспектор, но друг и, смею сказать, коллега.

М у с к е. Доктор, я не оскорбляю вас недоверием. То, что я вам сказал, к сожалению, правда. (Пауза.) Мне стоит великих трудов перевалить за десять тысяч.

К н о к. Ну, знаете, это просто скандально. (Муске печально пожимает плечами.) Как я понимаю, цифра в двадцать пять тысяч — именно минимум… Однако, нет ли у вас конкурентов?

М у с к е. В радиусе почти четырёх километров — никого.

К н о к. Тогда кто же? Враги?

М у с к е. Не знаю таких.

К н о к (понизив голос). Когда-то в прошлом не было какого-нибудь неприятного эпизодика… по рассеянности… ну, скажем, пятьдесят граммов настойки с опиумом вместо касторового масла? А? Это ведь как: момент — и всё.

М у с к е. Поверьте, ни намёка на ошибку за двадцать лет работы!

К н о к. Тогда… тогда… я решительно отказываюсь выдвигать другие гипотезы. А, скажите, мой предшественник… до уровня, диктуемого его положением,… дотягивал?

М у с к е. Это как посмотреть.

К н о к. Ещё раз, дорогой мсье Муске, всё остаётся строго между нами.

М у с к е. Доктор Парпале — превосходный человек. Личные отношения у нас были наилучшими.

К н о к. Но все его рецепты вряд ли составили бы толстый сборник?

М у с к е. Вряд ли. Ваша правда.

К н о к. Суммируя всё, что я знаю о нём теперь, не могу не спросить себя: а верил ли он вообще в медицину?

М у с к е. Я с самого начала старался действовать как надо. Когда люди жаловались мне на недомогание, и это казалось хоть чуть-чуть серьёзным, я направлял их к нему. Пиши пропало! Ко мне они больше не возвращались.

К н о к. То, что вы говорите, печалит меня больше, чем я ожидал. У нас с вами, дорогой мсье Муске, две самые дивные профессии, какие только известны. Не совестно ли, что мало-помалу их стащили с вершин процветания и могущества, куда вознесены они были поколениями наших предшественников? Так и просится на язык слово «саботаж».

М у с к е. Да, да, конечно. Не говоря уже о деньгах, одно только сознание, что скатился ниже какого-нибудь жестянщика или бакалейщика… Признаюсь вам, доктор, что моя жена тысячу раз подумает прежде, чем заплатить за шляпки или шёлковые чулки, в каких жена жестянщика щеголяет каждый божий день.

К н о к. Ни слова больше, дорогой друг, вы делаете мне больно. Это всё равно, что услышать, как жена председателя суда унижается до стирки белья у своего булочника, чтобы ему же уплатить за хлеб.

М у с к е. Если бы мадам Муске была здесь, ваши слова вошли б ей прямо в сердце.

К н о к. В таком кантоне, как этот, мы должны, вы и я, просто не успевать переделать всю работу.

М у с к е. Это верно.

К н о к. Провозглашаю как принцип, что все жители кантона являются в силу одной только принадлежности к нему нашими естественными пациентами.

М у с к е. «Все» — это сильно сказано.

К н о к. А я говорю — все.

М у с к е. Оно, конечно, в тот или иной момент своей жизни каждый может стать нашим случайным пациентом.

К н о к. Случайным? Как бы не так! Пациентом постоянным, пациентом верным!

М у с к е. Но ведь надо ещё чтобы он заболел!

К н о к. «Заболел»… Заболеть — устаревшее понятие, не имеющее больше никакого смысла в свете данных современной науки. Здоровье — это всего-навсего слово, которое без всякого ущерба можно вычеркнуть из нашего словаря. Со своей стороны, я знаю лишь людей, более или менее поражённых болезнями, более или менее многочисленными, притом прогрессирующими более или менее быстро. Разумеется, если вы скажете им, что они здоровы, они вам тут же поверят. Но вы их обманете. И ваше единственное извинение — что вы уже лечите слишком многих больных, чтобы позволить себе взять новых.

М у с к е. Что там ни говори, теория очень… изящная.

К н о к. Теория глубоко современная, мсье Муске, подумайте-ка над ней на досуге, и весьма близкая к восхитительной идее вооружённой нации, каковая составляет силу наших государств.

М у с к е. Вы просто мыслитель, именно так, доктор Кнок, а мысль движет мир, пусть материалисты и утверждают обратное.

К н о к (встаёт). Послушайте меня. (Стоят уже оба. Кнок схватил руки Муске в свои.) Может быть, я самонадеян. Может быть, мне уготованы горькие разочарования. Но если через год, день в день, вы не заработаете двадцати пяти тысяч франков чистыми, которые вам просто задолжали, если у мадам Муске не будет платьев, шляпок и чулок, подобающих её положению, разрешаю вам устроить мне здесь выволочку, и я сам подставлю обе щеки, чтобы каждой вы дали по оплеухе.

М у с к е. Дорогой доктор, я был бы бессердечным человеком, если бы со всей искренностью не поблагодарил вас, и ничтожеством, если бы не помог всем, что в моих силах.

К н о к. Хорошо, хорошо. Рассчитывайте на меня, как я рассчитываю на вас.

Сцена четвертая

К н о к, д а м а в ч ё р н о м

Ей лет сорок пять, при взгляде на неё угадывается крестьянская скупость и склонность к запорам.

К н о к. О! Вот и люди на прием. (В сторону.) Уже человек двенадцать! Предупредите занимающих очередь, что после одиннадцати тридцати я не смогу больше никого принять, по крайней мере, бесплатно. Это вы, мадам, первая? (Он приглашает даму в чёрном войти и вновь закрывает дверь.) Вы, конечно, из кантона?

Д а м а в ч ё р н о м. Да. Я живу на большой ферме по дороге в Люшер.

К н о к. Она принадлежит вам?

Д а м а в ч ё р н о м. Мне и мужу моему.

К н о к. По хозяйству управляться — работы, небось, невпроворот?

Д а м а в ч ё р н о м. Ну сами судите, мсье! Восемнадцать коров, два вола, два быка, кобыла с жеребёночком, шесть коз, дюжина свиней и это не считая разной птицы.

К н о к. Ого! И некому помочь вам?

Д а м а в ч ё р н о м. Почему ж некому? Три работника, служанка да в сезон подёнщики.

К н о к. Мне вас жаль. Заняться собой, поди, и времени почти нет.

Д а м а в ч ё р н о м. Ох, нет.

К н о к. А ведь чувствуете себя неважно…

Д а м а в ч ё р н о м. Я б не сказала. Скорее, просто усталость.

К н о к. Да… вы называете это усталостью. (Он приближается к ней.) Покажите язык. Аппетит у вас, должно быть, не очень-то.

Д а м а в ч ё р н о м. Пожалуй, так.

К н о к. Вас донимают запоры.

Д а м а в ч ё р н о м. Да, частенько.

К н о к (выслушивает её). Нагните голову. Дышите. Покашляйте. Вы никогда не падали с лестницы?

Д а м а в ч ё р н о м. Как-то не припомню.

К н о к (пальпирует её, выстукивает спину, вдруг резко нажимает в области поясницы). Здесь не болит вечером, когда собираетесь спать? Ощущение вроде ломоты?

Д а м а в ч ё р н о м. Как-будто… иногда.

К н о к (продолжает её выслушивать). Попытайтесь вспомнить. Это должна была быть высокая лестница.

Д а м а в ч ё р н о м. В-в … возможно.

К н о к (очень уверенным тоном). Это была лестница около трёх с половиной метров, опёртая о стену. Вы упали навзничь. К счастью, удар пришёлся в ягодицу… левую.

Да м а в ч ё р н о м. Да-да!

К н о к. Вы уже обращались к доктору Парпале?

Д а м а в ч ё р н о м. Ни разу.

К н о к. Почему?

Д а м а в ч ё р н о м. Он не принимал бесплатно.

Молчание.

К н о к (просит её сесть). Вы отдаёте себе отчёт в вашем состоянии?

Д а м а в ч ё р н о м. Н-нет.

К н о к (садится лицом к ней). Тем лучше. У вас есть желание лечиться или у вас нет такого желания?

Д а м а в ч ё р н о м. У меня есть такое желание.

К н о к. Я сразу же хочу предупредить, что это продлится очень долго и стоить будет очень дорого.

Д а м а в ч ё р н о м. Боже мой! Но почему так?

К н о к. Потому что нельзя в пять минут вылечить болезнь, которая тянется уже сорок лет.

Д а м а в ч ё р н о м. Сорок лет?

К н о к. Да, с тех пор, как вы упали с вашей лестницы.

Д а м а в ч ё р н о м. И сколько же всё это мне стоило бы?

К н о к. А почём нынче коровы?

Д а м а в ч ё р н о м. Это зависит от их упитанности и цен на рынке, но больше, чем четыреста-пятьсот не возьмёшь.

К н о к. А жирные свиньи?

Д а м а в ч ё р н о м. Среди них которые и больше тысячи тянут.

К н о к. Так вот. Вам это будет стоить около двух свиней плюс две коровы.

Д а м а в ч ё р н о м. Ай-яй-яй! Почти три тысячи франков? Чистое разорение! Матерь божья!

К н о к. Если вы предпочитаете паломничество к святым местам… то я умываю руки.

Д а м а в ч ё р н о м. Ой! Паломничество обходится так же дорого и, чаще всего, ничем не помогает. (Молчание.) Но что у меня может быть такого ужасного?

К н о к (с величайшей учтивостью). Сейчас я вам коротенько объясню на этой чёрной доске. (Подходит к доске, начинает чертить.) Вот ваш спинной мозг в разрезе, очень схематично, согласны? Вы уже узнали здесь ваш пучок Тюрка, а здесь ваш столб Кларка. Вы за мной следите? Итак, когда вы упали с лестницы, ваш Тюрк и ваш Кларк сместились в обратном направлении (он чертит указательные стрелки) на несколько десятых миллиметра. Вы мне скажете, что это очень мало. Конечно же. Но локализовались они крайне неудачно. Как следствие, у вас постоянно дёргает в этом месте, что влияет на мультиполярные клетки.

Он вытирает пальцы от мела.

Д а м а в ч ё р н о м. Боже мой! Боже мой!

К н о к. Заметьте, что вы не умрёте ни завтра, ни послезавтра. Можете и погодить с лечением.

Д а м а в ч ё р н о м. Ой-ёй-ёй! Упасть с этой лестницы было форменным несчастьем!

К н о к. Я даже спрашиваю себя, а не оставить ли лучше всё, как есть. Ведь деньги так трудно заработать.

Д а м а в ч ё р н о м. Уж не знаю, не слишком ли это… грубо, но вы не могли бы меня вылечить… подешевле? При условии, что помощь была бы той же.

К н о к. Что я могу предложить — начать вас наблюдать. Вам это обойдётся всего ничего. Через несколько дней сами увидите, полегчает или нет, и решите, как быть дальше.

Д а м а в ч ё р н о м. Меня это устраивает.

К н о к. Вот и отлично. А сейчас возвращайтесь домой. Вы на машине?

Д а м а в ч ё р н о м. Нет, пешком.

К н о к (сидя за столом, пишет назначение). Постарайтесь найти машину. Приедете — сразу в постель. Сделайте всё возможное, чтобы вы были одна. Закройте ставни, задёрните занавески, свет не должен вас раздражать. Предупредите, чтобы с вами не разговаривали. Никакой твёрдой пищи в течение недели. Стакан минеральной воды каждые два часа и, в крайнем случае, половина сухарика, утром и вечером, замоченного в капле молока. Но считаю более предпочтительным, чтоб вы обошлись и без сухарика. Вы не скажете, что я прописал вам дорогие средства? К концу недели оценим ваше самочувствие. Если окажетесь молодцом, если силы ваши и ваш дух восстановятся, значит, болезнь менее серьёзна, чем можно было думать, и я первый вас поздравлю. Если же, напротив, вы будете испытывать общую слабость, тяжесть в голове, определённое нежелание встать с постели… тут-то отбрасываем всякие колебания и начинаем лечение. Договорились?

Д а м а в ч ё р н о м (вздыхая). Раз вы так считаете…

К н о к (показывая бумагу). Вот здесь на листке я набросал вам для памяти мои назначения. Скоро я вас проведаю. (Отдаёт ей назначения, провожает её. В сторону.) Мариэтта, помогите мадам спуститься по лестнице и найти машину.

Видны несколько человек из очереди, на их лицах при появлении дамы в чёрном отражаются страх и уважение.

Сцена пятая

К н о к, д а м а в ф и о л е т о в о м.

Ей шестьдесят лет, все части её туалета имеют фиолетовый оттенок. Она величественно опирается на нечто вроде альпенштока.

Д а м а в ф и о л е т о в о м (с пафосом). Вы, должно быть, очень удивились, доктор, увидев меня здесь.

К н о к. Немного есть, мадам.

Д а м а в ф и о л е т о в о м. Чтобы мадам Понс, урождённая Лампума, пришла на бесплатный приём… это воистину нечто экстраординарное.

К н о к. Для меня это особенно лестно, мадам.

Д а м а в ф и о л е т о в о м. Вы, может, скажете себе: вот он, один из чудненьких результатов нынешнего кавардака, — в то время, как вся эта свора хамов и торговцев свиньями сорит деньгами да хлещет шампанское с актрисками, урождённая Лампума, чья фамилия без перерыва восходя к тринадцатому столетию, владела некогда половиной здешних земель и была в родстве с самыми знатными, самыми богатыми людьми департамента… так вот урождённая Лампума опустилась до того, чтобы стать в одну очередь со всякой голытьбой Сен-Мориса! Признайтесь, доктор, что бывали лучшие времена.

К н о к (предлагает ей сесть). Увы, да, мадам.

Д а м а в ф и о л е т о в о м. Открыться ли вам, что мои доходы уже далеко не прежние, что нет у меня теперь ни дома с шестью слугами, ни конюшни с четвёркой лошадей, а это было обязательным в нашей семье вплоть до кончины моего дядюшки. Я даже вынуждена была продать в прошлом году участок в сто шестьдесят гектаров — Ля Мишуй, — доставшийся мне от бабки по материнской линии. Название «Ля Мишуй», как это утверждает господин кюре, имеет греко-латинские корни и происходит от «микодиум», что означает «ненависть к грибам». Представляете, никогда на этом участке не находили ни единого грибочка, будто земля испытывает к ним отвращение. Правду сказать, с налогами и расходами на содержание участок приносил мне смехотворный доход, тем более, что после смерти мужа арендаторы жульничали как могли, норовя то и дело или надуть с арендной платой, или отсрочить её. Я сыта этим по горло! С меня хватит! Не считаете ли вы, доктор, что, в конечном счёте, я была права, отделавшись от этого участка?

К н о к (который не переставал слушать с величайшим вниманием). Я считаю именно так, мадам, особенно, если, с одной стороны, вы любите грибы, а, с другой — хорошо поместили вырученные за участок деньги.

Д а м а в ф и о л е т о в о м. Ай! Вы коснулись открытой раны! Я думаю день и ночь, хорошо ли поместила их и сомневаюсь в этом, сомневаюсь ужасно. Я следовала советам этого толстого болвана нотариуса, впрочем, лучшего из людей. Но, похоже, он менее проницателен, чем вращающийся столик его дорогой женушки, которая, как вы знаете, одно время подвизалась переводчиком на службе у духов. Я купила, среди прочих, пакет акций угольных шахт. Доктор, каково ваше мнение о них?

К н о к. Это, в общем-то, превосходные акции, немного, быть может, спекулятивные, подверженные порой неожиданным повышениям после необъяснимых понижений.

Д а м а в ф и о л е т о в о м. Боже правый! Вы нагнали на меня страху! Ведь мне кажется, я купила их, когда курс явно повышался. И набрала на целых пятьдесят тысяч франков! Ну не сумасшествие ли, в сущности, ухлопать эту прорву денег на угольные акции, если не имеешь большого состояния?

К н о к. Я полагаю, глядя в корень, что помещённые в такое дело деньги никогда не должны составлять более одной десятой от общего состояния.

Д а м а в ф и о л е т о в о м. Вот как? Не более одной десятой? Но они менее одной десятой… Значит, это, в сущности, не сумасшествие?

К н о к. Вовсе нет, мадам.

Д а м а в ф и о л е т о в о м. Вы меня успокоили, доктор, а я так в этом нуждаюсь. Вам трудно представить, сколько мучений доставляет мне управление моим убогоньким хозяйством. Я говорю себе иной раз, ох, тебе нужны другие заботы, чтобы хоть в мыслях отвязаться от этой мороки. Доктор, как жалок человек по своей природе! Где-то написано, что избавиться от одного мучения мы можем, лишь вытеснив его другим. По крайней мере, хоть какая-то передышка, пока вытесняешь. Я извелась думать целыми днями о моих жильцах, арендаторах, о моих акциях. Однако не могу же я в свои-то годы — увы! увы! — искать любовных приключений или пускаться в кругосветное путешествие… Но вы хотите, без сомнения, услышать, почему я стала в очередь на бесплатный приём?

К н о к. Какова бы ни была причина, мадам, я отношусь к ней с полнейшим уважением.

Д а м а в ф и о л е т о в о м. Так вот! Я хотела подать пример. Я считаю, доктор, что вами руководили тут прекрасные, благороднейшие побуждения. Но я знаю этих людей. Я подумала: «Они к такому не привыкли. Они не придут. И великодушие этого господина останется невостребованным». И тогда я сказала себе: «Если они увидят, что мадам Понс, урождённая Лампума, не колеблясь положила начало бесплатному приему, то им тоже не будет стыдно туда явиться». Ибо самые незначительные мои действия всеми замечаются и обсуждаются. Что вполне естественно.

К н о к. Ваш поступок, мадам, весьма похвален. Благодарю вас.

Д а м а в ф и о л е т о в о м (встаёт с прощальной улыбкой). Я была счастлива, доктор, познакомиться с вами. Каждый день после полудня я остаюсь дома. Собирается нас несколько человек. Такая, знаете, неспешная беседа вокруг старинного чайника времен Людовика Пятнадцатого, который я унаследовала от одного из моих предков. За столом всегда найдётся чашечка и для вас. (Кнок кланяется. Она идёт ближе двери.) Приходите, вместе отдохнём. Я, действительно, вконец изматываюсь с моими акциями и прочим… не сплю ночами, а это так утомляет. Доктор, вы не знаете какого-нибудь секрета победить бессонницу?

К н о к (встрепенувшись). И давно вы ею страдаете?

Д а м а в ф и о л е т о в о м. Очень, очень давно.

К н о к. Вы говорили об этом доктору Парпале?

Д а м а в ф и о л е т о в о м. Да, много раз.

К н о к. И что он?

Д а м а в ф и о л е т о в о м. Велел читать каждый вечер по три страницы из Гражданского кодекса. Была у него такая шутка. Доктор вообще ничего не принимал всерьёз.

К н о к. Наверное, он был не совсем прав… Ибо есть случаи бессонницы, симптоматическое значение которых трудно переоценить.

Д а м а в ф и о л е т о в о м. В самом деле?

К н о к. Бессонница может происходить от существенного расстройства интрацеребральной циркуляции, в частности, от изменения сосудов, называемого „курительной трубкой“. Не исключено, мадам, что артерии вашего мозга приняли именно эту форму.

Д а м а в ф и о л е т о в о м. Силы небесные! Курительная трубка! Это как-то связано, доктор, с привычкой к табаку? Я немножко его нюхаю.

К н о к. Данный пункт нельзя исключить из рассмотрения. Бессонница может быть также вызвана глубоким и длительным раздражением серого вещества при невралгии.

Д а м а в ф и о л е т о в о м. Это, наверное, что-то ужасное. Объясните, доктор.

К н о к (очень внушительно). Вообразите себе, мадам, краба или осьминога, а, лучше всего, гигантского паука, который покусывает, высасывает, кромсает — и притом потихонечку — ваш мозг.

Д а м а в ф и о л е т о в о м. О-о! (Она падает в кресло.) Есть отчего прийти в ужас. Конечно, у меня именно это, я чувствую. Прошу вас, доктор, убейте меня прямо сейчас. Укол, всего один укол! Или нет, нет, не оставляйте меня… Я близка к последней степени отчаяния. (Молчание.) Это, наверное, совсем не лечится? Это смертельно?

К н о к. Я бы не сказал.

Д а м а в ф и о л е т о в о м. Но есть ли надежда выздороветь?

К н о к. Есть. Только требуется время.

Д а м а в ф и о л е т о в о м. Не лгите мне, доктор, я хочу знать правду.

К н о к. Всё зависит от строгого следования предписаниям и длительности лечения.

Д а м а в ф и о л е т о в о м. Но от чего всё-таки можно вылечиться.? От случая с курительной трубкой? От паука? Ох, чувствую, что у меня — скорее, паук.

К н о к. Можно вылечиться и от того, и от другого. Я не осмелился бы, вероятно, обещать исцеление обычному больному, у которого нет ни времени, ни средств лечиться в соответствии с самыми современными методами. Но вы — другое дело.

Д а м а в ф и о л е т о в о м (поднимаясь). Да-да! Я буду, доктор, очень послушной больной, покорной как собачка. Я пройду через всё, что потребуется, особенно, если это будет не очень больно.

К н о к. Совсем не больно, потому что в вашем случае надо прибегнуть к электромагнетическому воздействию. Единственная сложность — это запастись терпением, чтобы без ненужной паники полечиться два или три года, а также иметь рядом врача, всецело посвятившего себя многотрудному процессу лечения с его скрупулезным расчётом допустимых доз и почти ежедневными визитами.

Д а м а в ф и о л е т о в о м. О, терпения у меня хватит. Но… вдруг это вы не захотите заняться мной, как надо.

К н о к. Не захочу? Я не желал бы ничего лучшего, мадам. Вопрос в том, смогу ли? Вы далеко живёте?

Д а м а в ф и о л е т о в о м. Нет, отсюда в двух шагах. В доме напротив налогового управления.

К н о к. Я постараюсь навещать вас каждое утро. Кроме воскресенья. И понедельника — из-за моих приёмов.

Д а м а в ф и о л е т о в о м. Не слишком ли большой перерыв — два дня подряд? Я ведь остаюсь без, так сказать, вашего попечения с субботы до вторника.

К н о к. Я снабжу вас подробными инструкциями. И потом, когда мне удастся улучить минутку, проведаю в вокресенье утром или в понедельник после обеда.

Д а м а в ф и о л е т о в о м . Да? Тем лучше, тем лучше! (Она встаёт.) А что надо делать уже сейчас?

К н о к. Идите к себе. Оставайтесь дома. Завтра утром я навещу вас и тщательно осмотрю.

Д а м а в ф и о л е т о в о м. Сегодня не надо принимать лекарств?

К н о к (стоя) . М-м… надо. (Он наскоро набрасывает рецепт.) Подойдите, пожалуйста, к господину Муске и попросите его срочно выполнить этот первый маленький рецептик.

Сцена шестая

К н о к, два деревенских п а р н я

К н о к (в сторону). Послушайте, Мариэтта, почему это там столько народу? (Он смотрит на часы.) Вы им объявили, что бесплатный приём кончается в половине двенадцатого?

Г о л о с М а р и э т т ы. Да уж говорила. Но они не хотят расходиться.

К н о к. Кто здесь первый? (Появляются два парня. Они с трудом сдерживают смех, толкают друг друга локтями, подмигивают, внезапно прыскают. Позади них толпа потешается над их поведением; становится довольно шумно. Кнок делает вид, что ничего не замечает.) Который из вас?

П е р в ы й п а р е н ь (смотрит вбок, натянуто ухмыляется, но он слегка напуган). Хи, хи, хи! Оба. Хи, хи, хи!

К н о к. Вы, что ли, собираетесь и пройти оба?

П е р в ы й п а р е н ь. Да-да! Хи, хи! Да-да! (Смех в сторону.)

К н о к. Я не могу принять сразу обоих. Выбирайте: кто из вас? И, кроме того, мне кажется, я вас раньше не видел. Перед вами стояли другие.

П е р в ы й п а р е н ь. Они уступили нам свою очередь. Спросите их сами. Хи, хи! (Смех и звуки кудахтанья.)

В т о р о й п а р е н ь (осмелев). Мы оба. Мы всегда ходим вместе. На пару. Хи, хи, хи! (Смех в сторону.)

К н о к (покусывая губу, самым холодным тоном). Входите. (Он закрывает дверь. Первому парню.) Раздевайтесь. (Второму указывает на стул.) А вы садитесь там. (Они ещё обмениваются знаками и ерзают, но уже немного принуждённей.)

П е р в ы й п а р е н ь (на нём рубашка и брюки). Мне раздеваться догола?

К н о к. Снимайте ещё и рубашку. (На парне оказывается под рубашкой фланелевый жилет.) Так, достаточно. (Кнок приближается, обходит его, пальпирует, выслушивает, оттягивает кожу, выворачивает веки, поднимает губу. Потом берёт ларингоскоп с рефлектором, медленно надевает его на голову, внезапно направляет слепящий свет в лицо парню, в глубину горла, в глаза. Когда парень присмирел, он указал ему на кушетку.) Ложитесь здесь. Начнём. Подожмите колени. (Пальпирует живот. Прикладывает к различным точкам тела стетоскоп.) Вытяните руку. (Он слушает пульс, измеряет давление.) Хорошо. Одевайтесь. (Молчание. Парень одевается.) Отец ваш ещё жив?

П е р в ы й п а р е н ь Нет, помер.

К н о к. Внезапно?

П е р в ы й п а р е н ь. Да.

К н о к. Ну так и есть. Он, верно, не был старым?

П е р в ы й п а р е н ь. Можно сказать, не был. Сорок девять.

К н о к. Дожил всё же до этих лет. (Долгое молчание. У парней уже нет ни малейшего желания смеяться. Кнок внезапно идёт в угол комнаты, роется в шкафу, возвращается с большими плакатами, на которых изображены главные внутренние органы у запущенного алкоголика и нормального человека. Учтиво обращается к первому парню.) Сейчас я вам покажу, как выглядят ваши главные органы. Вот почки здорового человека. А вот ваши. Вот ваша печень. Ваше сердце. Но у вас оно ещё хуже, чем здесь. (Кнок не спеша возвращает плакаты на место.)

П е р в ы й п а р е н ь (очень робко). Мне, может, надо бросить пить?

К н о к. Поступайте, как вам угодно.

Молчание.

П е р в ы й п а р е н ь. А есть ли… хоть какое средство?

К н о к. Чего уж сейчас об этом. (Второму.) Теперь вы.

П е р в ы й п а р е н ь. Если не возражаете, мсье доктор, я приду на платный приём.

К н о к. Это совершенно бесполезно.

В т о р о й п а р е н ь (очень жалобно). Я… я здоров, мсье доктор.

К н о к. Что вы в этом понимаете?

В т о р о й п а р е н ь (дрожа, отступает) Но я себя хорошо чувствую, мсье доктор.

К н о к. Тогда почему пришли?

В т о р о й п а р е н ь (продолжая отступать). За компанию с другом.

К н о к. Он что, маленький? Не мог прийти сам? Ну-ка раздевайтесь.

В т о р о й п а р е н ь (от двери). Нет, нет, мсье доктор, не сегодня… Я ещё приду, мсье доктор.

Молчание. Кнок открывает дверь. Слышно, как гомонят люди, прежде смеявшиеся. Кнок пропускает
парней, идущих с блуждающим, страшно испуганным взглядом. Толпа при их появлении внезапно умолкает, как на похоронах.

З а н а в е с

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Большой зал гостиницы. Заметно её постепенное превращение из гостиницы главного города кантона в лечебное учреждение. Ещё висит реклама производителей ликера, но никель металлических поверхностей, эмалевое покрытие стен и чистое бельё, обработанное по всем правилам асептики, преображают интерьер.

Сцена первая

Г-ж а Р е м и, С ц и п и о н

Г-ж а Р е м и. Сципион, санитарная машина уже прибыла?

С ц и п и о н. Да, мадам.

Г-ж а Р е м и. А говорили, будто дорога завалена снегом.

С ц и п и о н. Не так уж сильно! Всего пятнадцать минут опоздания.

Г-ж а Р е м и. Чьи это вещи?

С ц и п и о н. Одной дамы из Ливрона, она приехала на приём.

Г-ж а Р е м и. Но мы её ждали лишь к вечеру.

С ц и п и о н. Ошибаетесь. Вечером приезжает дама из Сен-Марселена.

Г-ж а Р е м и. А это чей чемодан?

С ц и п и о н. Равашоля.

Г-ж а Р е м и. Как? Господин Парпале здесь?

С ц и п и о н. Скоро зайдет.

Г-ж а Р е м и. Зачем он сюда пожаловал? Не затем же, ясное дело, чтобы занять своё место снова?

С ц и п и о н. На приём, вероятно.

Г-ж а Р е м и. Но свободны лишь комнаты девятая и четырнадцатая. Девятую я держу для дамы из Сен-Марселена. А из Ливрона помещаю в четырнадцатую. Почему вы не сказали Равашолю, что свободных комнат не остаётся?

С ц и п и о н. Четырнадцатая-то оставалась. Откуда мне было знать, кого выбрать: даму или Равашоля.

Г-ж а Р е м и. Я очень огорчена.

С ц и п и о н. Постарайтесь как-нибудь разобраться с этим сами. А мне надо заняться своими больными.

Г-ж а Р е м и. Как бы не так, Сципион. Подождите господина Парпале и объясните, что свободных комнат нет. Я сама не могу ему этого сказать.

С ц и п и о н. Сожалею, хозяйка. У меня времени только-только надеть халат. Доктор Кнок будет здесь через несколько минут. Мне надо ещё собрать мочу в пятой и восьмой, мокроту во второй, измерить температуру в первой, третьей, четвертой, двенадцатой, семнадцатой, восемнадцатой и всё остальное. У меня нет желания получать нагоняй.

Г-ж а Р е м и. Вы даже не отнесёте багаж этой дамы?

С ц и п и о н. А горничная? Она на что? Жемчуг нанизывать?

Сципион уходит. Г-жа Реми, завидев издали доктора Парпале, делает то же самое.

Сцена вторая

Д о к т о р П а р п а л е, затем Г о р н и ч н а я

Д о к т о р П а р п а л е. Гм… Здесь никого нет? Мадам Реми! Сципион! Занятно… Мой чемодан ещё здесь. Сципион!

Г о р н и ч н а я (одетая санитаркой). Мсье? Это вы зовёте?

Д о к т о р П а р п а л е. Я хотел бы видеть хозяйку.

Г о р н и ч н а я. Зачем, мсье?

Д о к т о р П а р п а л е. Чтобы она указала мне мою комнату.

Г о р н и ч н а я. Не знаю я ничего. Вы из этих больных, что записались на приём?

Д о к т о р П а р п а л е. Я не больной, мадемуазель, я врач.

Г о р н и ч н а я. А-а! Вы будете помогать доктору? По всему глядя, он в этом нуждается.

Д о к т о р П а р п а л е. Но… мадемуазель никогда меня не видела?

Г о р н и ч н а я. Нет, совсем нет.

Д о к т о р П а р п а л е. Доктор Парпале… Всего как три месяца назад я был врачом в Сен-Морисе… Без сомнения, вы не здешняя?

Г о р н и ч н а я. Почему же, здешняя. Но я не знала, что перед доктором Кноком у нас был врач. (Молчание.) Вы извините меня, мсье. Хозяйка сейчас, наверное, явится. А я пойду закончу кипятить мои наволочки.

Д о к т о р П а р п а л е. Гостиница стала выглядеть как-то по-чудному.

Сцена третья

Д о к т о р П а р п а л е, затем г-ж а Р е м и

Г-ж а Р е м и (заглядывает, от порога). Он ещё здесь! (Решается.) Здравствуйте, мсье Парпале. Не собираетесь ли вы, часом, остановиться у нас?

Д о к т о р П а р п а л е. Вообще-то да … Как поживаете, мадам Реми?

Г-ж а Р е м и. Живём неплохо! Вон даже комнат свободных нет.

Д о к т о р П а р п а л е. Сегодня, что же — день ярмарки?

Г-ж а Р е м и. Да нет, обычный день.

Д о к т о р П а р п а л е. И в обычный день все ваши комнаты заняты? Что это тут за люди?

Г-ж а Р е м и. Больные.

Д о к т о р П а р п а л е. Больные?

Г-ж а Р е м и. Да. Иными словами, те, кто лечится.

Д о к т о р П а р п а л е. А почему они останавливаются у вас?

Г-ж а Р е м и. Потому что в Сен-Морисе другой гостиницы нет. Впрочем, они не жалуются на наши условия, к тому же мы ждём новое помещение. У нас и сейчас больные получают всю необходимую помощь. С соблюдением, могу заметить, необходимых правил современной гигиены.

Д о к т о р П а р п а л е. Но… откуда они?

Г-ж а Р е м и. Больные, что ли? В последнее время стекаются понемногу отовсюду. А вначале это были проезжие.

Д о к т о р П а р п а л е. Не понимаю.

Г-ж а Р е м и. Ну как, посещающие Сен-Морис по своим делам. Они наслышались в округе о докторе Кноке и — на всякий случай — шли к нему на консультацию. Точного отчёта в своём состоянии они себе не отдавали, но что-то такое чувствовали — думаю так. И если б тот счастливый случай не привёл их к нам, многие из них уже умерли бы к сегодняшнему дню.

Д о к т о р П а р п а л е. И от чего б это они умерли?

Г-ж а Р е м и. Так как они ничего не подозревали, то продолжали бы пить, переедать и делать кучу других глупостей.

Д о к т о р П а р п а л е. Все эти люди оставались здесь?

Г-ж а Р е м и. Да, выйдя от доктора Кнока, они спешили лечь в постель и начинали лечиться. Зато теперь дело иное. Больные, которых мы принимаем, едут сюда специально. Беда вот, что мест у нас не хватает. Но, я говорила, мы строимся.

Д о к т о р П а р п а л е. Всё это поразительно.

Г-ж а Р е м и (после размышления). Вам и вправду должно казаться поразительным. Если б вы вели такую жизнь, как доктор Кнок, то конечно, уже запросили бы пощады.

Д о к т о р П а р п а л е. Ну полно! Какую же такую он ведёт жизнь?

Г-ж а Р е м и. Жизнь каторжника. Только встаёт — и сразу визиты к больным. К десяти часам приходит в гостиницу, вы его увидите минут через пять. Затем обход, приём у себя в кабинете… И снова визиты во все концы кантона. У него очень красивая новёхонькая машина, и гонит он её как бешеный. Времени у доктора в обрез. Уверена, что нередко он завтракает одним только бутербродом.

Д о к т о р П а р п а л е. Точно, как и я в Лионе.

Г-ж а Р е м и. Да? А здесь вы как-то ухитрялись не очень напрягаться. (Игриво.) Припоминаете ваш бильярд в кафе?

Д о к т о р П а р п а л е. Надо думать, в моё время люди себя чувствовали лучше.

Г-ж а Р е м и. Не скажите, мсье Парпале. Тут совсем другое: просто у них и мысли не было лечиться. Многие из них воображают себе, что в наших деревнях мы ещё можем жить дикарями, что заботиться о собственном организме ни к чему, что мы должны покорно ждать своего смертного часа, чтобы околеть как животное, и что лекарства, диета, аппаратура, весь прогресс медицины — это всё для больших городов. Вот где ошибка, мсье Парпале! И ещё. Вы сами знавали крестьян старого закала, дрожащих над каждым су, и которые скорее остались бы без глаза или ноги, чем купили лекарство за три франка. Но времена переменились… И слава богу!

Д о к т о р П а р п а л е. В конце концов, если людям надоело быть здоровыми и если они могут позволить себе роскошь быть больными, то чего ради им держаться за свои деньги? Это, впрочем, и к выгоде врача.

Г-ж а Р е м и (с воодушевлением). Ну уж во всяком случае, никто не позволит вам сказать, что доктор Кнок действует из корысти. Это он, кто организовал бесплатный приём, чего здесь и в помине никогда не бывало. За визиты берёт лишь с людей состоятельных, не хватало, согласитесь, ещё и этого не делать! Но бедняки ему не платят ничего! Он несётся в другой конец кантона, одного бензину расходуя на десять франков, чтобы остановить свой прекрасный автомобиль у хижины какой-нибудь старушки, которая не может отблагодарить его даже ломтем козьего сыра. И не надо приписывать ему, что он находит у людей болезни, которых у них нет. Я первая же могу подтвердить это. По моей просьбе он осматривал меня раз десять. И всегда одинаково терпеливо выслушивает с ног до головы, применяет всякие свои приборы, в общем, уделяет мне добрых четверть часа. А после говорит, что у меня всё в порядке, что я не должна тревожиться. Есть что надо да что надо пить — вот весь мой режим. И разговору ведь нет, чтоб хоть сантим взять. То же самое и с господином Бернаром, учителем, который забрал себе в голову, что он носитель каких-то там протозоев и который, считай, уже не жил. Чтобы успокоить его, доктор Кнок до того даже дошел, что трижды самолично исследовал его экскременты. Впрочем, вон мсье Муске, он направляется в пятнадцатую комнату брать кровь, доктор тоже скоро подойдет. Вы сможете поговорить с ними. (После некоторого размышления.) Вот что, дайте-ка чемодан. Я попытаюсь найти вам местечко.

Сцена четвёртая

Д о к т о р П а р п а л е, М у с к е

М у с к е (превосходно одетый). Доктора здесь ещё нет? А, мсье Парпале! Ну, будто привидение, ей-богу. Так давно вы нас покинули.

Д о к т о р П а р п а л е. Давно? Не сказал бы — три месяца.

М у с к е. А ведь и правда! Три месяца! Сам удивляюсь. (Покровительственно.) Ну как, довольны Лионом?

Д о к т о р П а р п а л е. Да, очень.

М у с к е. Вот и славненько. Там, верно, контингент больных достался вам уже готовым?

Д о к т о р П а р п а л е. М-м… Я его увеличил на треть. Здоровье мадам Муске в порядке?

М у с к е. Лучше не бывает.

Д о к т о р П а р п а л е. Она, по-моему, чем-то страдала?

М у с к е. А вы не помните мигреней, которые её так донимали? Впрочем, вы не придавали этому значения. Доктор же Кнок, сразу диагностировав недостаточность секреции яичников, назначил ей гормональное лечение. И свершилось чудо.

Д о к т о р П а р п а л е. Ну и ну! Всё прошло?

М у с к е. Прежних мигреней как не бывало. Тяжесть в голове ещё случается, но она лишь от переутомления, и нет ничего естественней. Потому что мы ужасно устаём. Я собираюсь взять ученика. Вы не посоветуете мне серьёзного человека?

Д о к т о р П а р п а л е (чуть рассеянно). Нет, но подумаю об этом.

М у с к е. Да-а, сейчас не прежнее прозябание. А если я открою вам, что, даже ложась в полдвенадцатого, не успеваю выполнить все рецепты?

Д о к т о р П а р п а л е. Короче, Клондайк да и только.

М у с к е. О, конечно, дел стало впятеро больше, но я не жалуюсь. Есть другие удовольствия, кроме жалости к себе. Я, дорогой доктор Парпале, я люблю своё ремесло, люблю себя чувствовать полезным. Я нахожу больше радостей в том, чтобы с натугой тянуть свою лямку, чем изнывать от тоски. Это просто вопрос темперамента… А вот и доктор.

Сцена пятая

Те же, К н о к

К н о к. Господа! Добрый день, доктор Парпале. Я вспоминал о вас. Хорошо ли доехали?

Д о к т о р П а р п а л е. Превосходно.

К н о к. Вы на своей машине?

Д о к т о р П а р п а л е. Нет. Поездом.

К н о к. Вот как! Речь пойдет, видимо, о моей плате, верно?

Д о к т о р П а р п а л е. Я хотел бы, так сказать, воспользоваться случаем…

М у с к е. Оставляю вас, господа. (Кноку.) Я — в пятнадцатую.

Сцена шестая

Д о к т о р П а р п а л е, К н о к

Д о к т о р П а р п а л е. Теперь вы меня не обвините, что я вас обставил?

К н о к. Такое намерение у вас было, дорогой коллега.

Д о к т о р П а р п а л е. Но вы не станете отрицать, что я уступил вам место, которое стоило кое-что?

К н о к. О, вы могли и остаться. Едва ли б мы помешали друг другу. Мсье Муске уже рассказал вам о наших первых результатах?

Д о к т о р П а р п а л е. Не только он.

К н о к (копаясь в портфеле). Совершенно конфиденциально могу показать вам некоторые из моих графиков. Вы без труда привяжете их к нашему разговору трёхмесячной давности. Ну, прежде всего, о приёмах. Это — кривая посещений за каждую неделю. Мы оттолкнёмся от вашей цифры, которую я не знал, но считаю равной примерно пяти.

Д о к т о р П а р п а л е. Пять приёмов в неделю? Смело удвойте, дорогой коллега.

К н о к. Уже удвоил. А вот мои цифры. Разумеется, я не считаю бесплатных приёмов по понедельникам. Середина октября: тридцать семь. Конец октября: девяносто. Конец ноября: сто двадцать восемь. Конец декабря… Я не подбил ещё итога, но, видимо, более ста пятидесяти. Впрочем, из-за нехватки времени я должен отныне жертвовать кривой приёмов ради кривой лечения. Сами приёмы интересуют меня постольку поскольку. Это отживающее искусство, нечто вроде рыбной ловли удочкой. А лечение — индустриальное рыбоводство.

Д о к т о р П а р п а л е. Извините меня, дорогой коллега, ваши цифры абсолютно точны?

К н о к. Абсолютно.

Д о к т о р П а р п а л е. За одну неделю найти в кантоне Сен-Морис сто пятьдесят человек со здоровьем, расстроенным до такой степени, что они спешат в платную очередь к дверям врача? И их не привели силой или не принудили как-нибудь иначе?

К н о к. Обошлось без жандармов и регулярных войск.

Д о к т о р П а р п а л е. Это непостижимо!

К н о к. Перейдем к кривой лечения. Начало октября — ситуация, которую оставили мне вы: больных с постоянным лечением на дому — ноль. Не так ли? (Парпале делает слабое протестующее движение.) Конец декабря… наша цифра колеблется между двумястами сорока пятью и двумястами пятьюдесятью.

Д о к т о р П а р п а л е. У меня впечатление, что вы злоупотребляете моей доверчивостью.

К н о к. А я не нахожу эту цифру чрезмерно большой. Не забудьте, что в кантоне две тысячи восемьсот пятьдесят три семьи, из них тысяча пятьсот две, реальные доходы которых превышают двенадцать тысяч франков.

Д о к т о р П а р п а л е. Причём здесь доходы?

К н о к (направляясь к умывальнику). Вы ведь не можете обременить семью с доходом, не достигающим двенадцати тысяч франков, больным, за которым нужен постоянный уход. Это было бы… негуманным. Да и нашему брату трудно было бы прописать для такого строгий режим. Так вот, я придерживаюсь четырех разрядов лечения. Самый скромный для тех, чьи доходы от двенадцати до двадцати тысяч — это всего один визит в неделю и около пятидесяти франков на лекарства в месяц. Высший разряд — лечение-люкс — для доходов сверх пятидесяти тысяч франков — это минимум четыре визита в неделю и три сотни франков на разные расходы: рентген, массаж электрический, облучение, анализы, комплексная терапия и прочее.

Д о к т о р П а р п а л е. Как же вы узнаёте о доходах ваших пациентов?

К н о к (начинает тщательно мыть руки). Не от налогового инспектора, уж поверьте. И тем лучше для меня. Тогда как я насчитываю тысячу пятьсот два дохода выше двенадцати тысяч франков, у налогового инспектора их только семнадцать. Самый большой доход в его списке двадцать тысяч. В моём — на сто тысяч больше. Совпадений у нас с ним нет никогда. Вспомним, однако, что он работает на государство.

Д о к т о р П а р п а л е. Но откуда всё-таки берётся ваша информация?

К н о к. Источников — множество. Это очень трудоёмкая работа. Почти весь октябрь я ухлопал на неё. И постоянно обновляю свои сведения. Посмотрите сюда: не правда ли, красиво?

Д о к т о р П а р п а л е. Напоминает карту кантона. Но что означают все эти красные точки?

К н о к. Это — карта охвата медицинской помощью. Каждая такая точка указывает местоположение постоянного больного. Месяц назад вы видели бы здесь громадное серое пятно — пятно Шабриер.

Д о к т о р П а р п а л е. Как вы сказали?

К н о к. Так называют деревушку — центр этого пятна. Усилия последних недель я направлял, главным образом, сюда. Сегодня пятно ещё не исчезло, но оно уже раздроблено. Согласны? Оно едва заметно.

 Молчание.

 Д о к т о р П а р п а л е. Если бы я и хотел скрыть своё изумление, дорогой коллега, мне б это не удалось. Я почти не сомневаюсь в ваших результатах: они подтверждаются и тем, и этим. Вы удивительный человек. Другие, может быть, и не сказали бы вам такого, но непременно подумали. Или иначе они не врачи. Вы мне позволите задать вам один вопрос — совершенно откровенно?

К н о к. Прошу вас.

Д о к т о р П а р п а л е. Если б я владел вашим методом… Применял его так же хорошо, как вы… Если б широко практиковал его…

К н о к. Ну-ну.

Д о к т о р П а р п а л е. … не испытывал ли бы я угрызений совести? (Молчание.) Пожалуйста, ответьте.

К н о к. Но… это вы должны ответить. Мне кажется, так.

Д о к т о р П а р п а л е. Заметьте, я не лезу вам в душу… Я чувствую, что касаюсь весьма деликатного пункта.

Молчание.

К н о к. Я хотел бы большей ясности.

Д о к т о р П а р п а л е. Вы сейчас скажете, что я слишком уж привержен правилам строгой морали, что мудрствую лукаво… Но в вашем методе интересы больного не стоят ли несколько ниже интересов врача?

К н о к. Доктор Парпале, вы забываете, что есть интересы выше обоих, названных вами.

Д о к т о р П а р п а л е. Какие же?

К н о к. Интересы медицины. И это единственно, что меня заботит.

Молчание. Доктор Парпале размышляет.

Д о к т о р П а р п а л е. Да, да. Верно.

С этого момента и до конца пьесы освещение сцены приобретает мало-помалу оттенки Медицинского Совета, который, как известно, богаче зелёными и фиолетовыми лучами, чем Свет Земной.

К н о к. Вы оставляете мне кантон, населённый несколькими тысячами особей — сереньких, с непроявленной индивидуальностью. Моя задача — как раз индивидуализировать их, приобщить к медицине. Я предписываю им постельный режим, осматриваю их, что позволяет у них обнаружить: туберкулёз, невропатию, атеросклероз, анемию… что угодно, лишь бы что-нибудь, чёрт возьми, что-нибудь! Ничего не бесит меня больше, чем это существо ни рыба ни мясо, то, что вы называете человеком здоровым.

Д о к т о р П а р п а л е. Однако вы ведь не можете уложить в постель весь кантон?

К н о к (вытирая руки). Это отнюдь не бесспорно. Ибо я знал семью из пяти человек, все пятеро болели сразу, все в постелях и ничего — прекрасно выкарабкались. Ваши возражения заставляют меня вспомнить этих умников-экономистов, утверждающих, что большая современная война не может длиться более шести недель. А правда состоит в том, что нам всем недостаёт отваги, что никто, даже я, не осмелится пойти до конца и загнать в постель все население, дабы доказать: это возможно… ещё как возможно! Но пусть! Я соглашусь с вами, что здоровые люди нужны хотя б затем, чтобы ухаживать за немощными или чтобы создавать род резерва в тылу больных, находящихся, так сказать, на передовой. Но вот чего я не выношу, это когда здоровье принимает вид прямо-таки вызывающий, потому что такое, признайтесь, уже чересчур! Закроем же глаза на горстку крепеньких, оставим энному числу людей их личину телесного благополучия… Но если они приходят кичиться этим, задирать свой нос перед нами, то тогда уж я за себя не ручаюсь. Был тут один такой, господин Рафаланс…

Д о к т о р П а р п а л е. Как! Этот колосс! Похвалявшийся, что носит свою тёщу на вытянутой руке?

К н о к. Да, речь о нём. Он продержался против меня почти три месяца… Теперь он уже там.

Д о к т о р П а р п а л е. Где?!

К н о к. В постели. Его похвальба начинала ослаблять медицинский дух населения.

Д о к т о р П а р п а л е. И тем не менее существует некое серьёзное ограничение.

К н о к. Какое?

Д о к т о р П а р п а л е. Вы судите лишь с точки зрения медицины. Но что же это получится? Вы не боитесь, что повсеместное распространение вашего метода приведет к… ну… некоторому упадку в других областях общественной деятельности, многие из которых, хотим мы того или нет, представляют интерес?

К н о к. Мне это безразлично. Моё дело — медицина.

Д о к т о р П а р п а л е. И то сказать… Когда инженер строит свою железную дорогу, его мало волнует, что думает об этом сельский врач.

К н о к. В самую точку, чёрт меня подери! (Он идёт вглубь сцены, приближаясь к окну.) Посмотрите-ка на минуту сюда, доктор Парпале. Вам ведь знаком вид из этого окна… Когда-то, между партиями в бильярд, нет-нет да и могли туда бросить взгляд. Вон там, внизу, граница кантона упирается в гору Алигр. Слева видны деревушки Мескла и Требюр, и если б дома Сен-Мориса не образовали с этой стороны некоего вздутия, то перед нами вытянулись в ряд все поселки в долине. Но из всего этого вы ухватили, должно быть, лишь красоты природы, до которых так охочи. Вы созерцали пейзаж суровый, едва тронутый человеческим присутствием. Сегодня я покажу вам его отмеченным печатью медицины, оживлённым и согретым подземным огнём нашего искусства. В самом начале, когда он предстал передо мною — назавтра после приезда, — мне нечем было особо гордиться, я сознавал, что здесь я ничего не значу. Это обширное пространство предерзко обходилось без меня и мне подобных. Зато ныне я чувствую себя тут так же легко и непринуждённо, как иной органист за клавиатурой своего органа. В двухстах пятидесяти из этих домов — нам мешают их видеть расстояние и деревья — есть двести пятьдесят комнат, где кто-нибудь да доверился врачу; двести пятьдесят постелей и распростёртые на них двести пятьдесят тел свидетельствуют о том, что жизнь имеет смысл и, благодаря мне, этот смысл — медицинский. Ночью вид ещё прекрасней, ибо горят огоньки. И почти все — по моей воле. Небольные спят в потёмках. Они отринуты. Больные же хранят огонь их ночника или лампы. Всё, что вне пределов медицины, ночь скрывает от меня, она умеряет моё раздражение, обессиливает брошенный мне вызов. Кантон являет собой нечто вроде звёздного неба, и я — его верховный творец! Но я не сказал вам ещё о колоколах. Представьте, что их первейшая обязанность — напоминать всему этому мирку о моих назначениях, что их удары — это сам голос предписанного мною режима. Представьте далее, что через несколько минут пробьёт десять часов, а для всех моих больных десять часов — это время второго измерения температуры в прямой кишке, так вот представьте же себе, что через несколько минут двести пятьдесят градусников — все разом! — будут вставлены в…

Д о к т о р П а р п а л е. (с волнением хватает Кнока за руку). Дорогой коллега, я хочу вам кое-что предложить.

К н о к. Пожалуйста.

Д о к т о р П а р п а л е. Разве такому человеку, как вы, место в кантональном городишке? Ваше поприще — в большом городе.

К н о к. Я там буду — раньше или позже.

Д о к т о р П а р п а л е. Послушайте! Вы в самом расцвете сил. Через несколько лет они будут уже не те. Верьте моему опыту.

К н о к. Ну и что?

Д о к т о р П а р п а л е. А то, что вы не должны ждать.

К н о к. Вы можете мне что-нибудь предложить?

Д о к т о р П а р п а л е. Могу. Собственное место. Я отдам его вам. И этим лучше всего выражу восхищение вашими успехами.

К н о к. Н-да. А вы… что станет с вами?

Д о к т о р П а р п а л е. Со мной? Я удовлетворюсь… скажем, возвращением в Сен-Морис.

К н о к. Интересно.

Д о к т о р П а р п а л е. Я иду ещё дальше. Те несколько тысяч франков, что вы мне должны… Я вам их дарю.

К н о к. Да, да… В сущности, вы не так глупы, как можно было б иной раз думать.

Д о к т о р П а р п а л е. Я вас не понимаю…

К н о к. Вы производите мало, но хорошо умеете купить и продать… Настоящий коммерсант!

Д о к т о р П а р п а л е. Уверяю вас, что я…

К н о к. Вы в данном случае даже недурной психолог. Догадываетесь, что я не очень-то держусь сейчас за деньги, когда достаточно их заработал, и что приобщение к медицине одного-двух округов Лиона заставило бы меня сразу забыть свои графики в Сен-Морисе. О да! Я не имею намерения стариться здесь. Но бросаться на первый же подвернувшийся случай…

Сцена седьмая

Те же, М у с к е

Муске, стараясь не привлечь внимания, пересекает зал, чтобы выйти на улицу. Кнок останавливает его.

К н о к. Подойдите-ка, дорогой друг. Вы знаете, что предложил мне доктор Парпале?.. Обмен местами. Я заменяю его в Лионе. Он возвращается сюда.

М у с к е. Это, конечно, шутка.

К н о к. Ничуть. Предложение вполне серьёзное.

М у с к е. Мне становится не по себе… Но вы, естественно, отказались?

Д о к т о р П а р п а л е. Почему бы это доктор Кнок должен отказаться?

М у с к е (доктору Парпале). Да потому, что, когда в обмен на первоклассное охотничье ружьё за две тысячи франков предлагают детский воздушный пистолет «Эврика», люди, не сошедшие с ума, имеют привычку отказываться… Вы бы ещё попросили доктора Кнока обменяться автомобилями.

Д о к т о р П а р п а л е. Прошу вас поверить, что у меня в Лионе великолепная практика. Притом я сменил доктора Мерлю, имевшего отличную репутацию.

М у с к е. Да, но с той поры прошло три месяца. Это какая ни на есть, а дорога. И, бывает, больше вниз, чем вверх… (Кноку.) Ну, для начала, дорогой доктор, население Сен-Мориса никогда не допустит вашего отъезда.

Д о к т о р П а р п а л е. Что оно будет об этом знать? Мы не станем спрашивать его мнения.

М у с к е. Оно вам это выскажет само. Не скажу, что построят баррикады. Здесь такого не принято да и булыжников не хватит. Но показать вам дорогу на Лион оно всегда сумеет. (Замечает г-жу Реми.) Впрочем, сейчас в этом убедитесь.

Входит г-жа Реми, в руках — стопка тарелок.

Сцена восьмая

Те же, г-ж а Р е м и

М у с к е. Мадам Реми, сообщу вам хорошую новость. Доктор Кнок нас покидает, доктор Парпале возвращается.

Г-жа Реми едва не роняет тарелки, но вовремя подхватывает и прижимает их в виде розочки к груди.

Г-ж а Р е м и. Ну уж нет! Нет! Клянусь вам, что этого не будет! (Кноку.) Или им придётся похитить вас ночью, на аэроплане, потому что я кликну людей, и они шагу не дадут вам ступить. Скорее они проткнут шины вашего автомобиля. Что касается вас, доктор Парпале, то если вы приехали за этим, должна вас огорчить: ни одной свободной комнаты у нас нет и, хоть сегодня четвёртое января, ночевать вам придётся на улице. (Она кладёт тарелки на стол.)

Д о к т о р П а р п а л е (очень взволнованный). Хорошо, хорошо! Отношение этих людей к человеку, отдавшему им тридцать лет своей жизни, просто… скандально. Поскольку в Сен-Морисе есть место лишь для… для… более чем сомнительных медицинских новаций, я предпочитаю зарабатывать себе на хлеб в Лионе — честно и притом немало. Если я и подумал на минуту о своём прежнем месте, то, признаюсь, из-за здоровья жены, которая так и не привыкла к воздуху большого города. Доктор Кнок, мы уладим наши дела как можно скорее. И сегодня вечером я уезжаю.

К н о к. Вы не нанесёте нам этого оскорбления, дорогой коллега. Мадам Реми, ошарашенная новостью, — кстати, ложной, — и в страхе уронить тарелки, потеряла слегка контроль над своей речью. Её слова не вполне соответствовали её мыслям. Но вы видите: теперь посуда в безопасности. Мадам Реми вновь обрела добродушие, столь ей свойственное, и глаза её выражают одну только благодарность, которую разделяет всё население Сен-Мориса, за ваше тридцатилетнее молчаливое подвижничество.

Г-ж а Р е м и. О, конечно, мсье Парпале всегда был очень славным человеком. И он делал своё дело так хорошо, что все мы могли обходиться здесь без врача. Но тяжко пришлось, когда грянула эпидемия. Ведь вы не станете говорить мне, что настоящий врач позволил бы умирать всем и каждому во время да хоть и испанского гриппа.

Д о к т о р П а р п а л е. «Настоящий врач»! Что я слышу! Значит, вы, мадам Реми, всерьёз полагаете, будто «настоящий врач» может одолеть мировую эпидемию? Но это почти то же, что сельский полицейский может остановить землетрясение. Подождите ближайшей эпидемии, что не приведи господь, и вы увидите, справится ли с нею доктор Кнок лучше, чем я.

Г-ж а Р е м и. «Доктор Кнок»… Послушайте, мсье Парпале, не буду с вами спорить об автомобилях, потому что ничего в них не смыслю. Но я начинаю, слава богу, понимать, что такое больной человек. Да! И могу вам сказать, что население, слабейшая часть которого уже лежит в постели, встретит вашу мировую эпидемию во всеоружии. Ведь самое страшное, как снова объяснял в своей недавней лекции господин Бернар, это быть захваченным врасплох.

М у с к е. Дорогой доктор, я не советую вам продолжать здесь спор на эту тему. Фармако-медицинский дух овладел массами. И ими усвоено множество верных понятий. Первый же встречный даст вам сокрушительный отпор.

К н о к. Давайте оставим эти детские препирательства. Мадам Реми и доктор Парпале могут держаться разных концепций и тем не менее сохранять превосходнейшие отношения.
(Г-же Реми.) У вас, конечно, есть комната для доктора?

Г-ж а Р е м и. У меня её как раз нет. Вам ли не знать, что едва разместили всех больных. Если сейчас заявится ещё один, я пристрою его куда-нибудь, сделав невозможное… ибо это мой долг.

К н о к (твёрдо). Но если я вам скажу, что доктор не в состоянии уехать сегодня после обеда и что с медицинской точки зрения ему необходим как минимум суточный отдых?

Г-ж а Р е м и. А-а… это другое дело. Но… мсье Парпале… не приехал ли он для консультации?

К н о к. Если бы он и приехал для консультации, профессиональная тайна повелевает мне, очевидным образом, не объявлять этого публично.

Д о к т о р П а р п а л е. О чём вы там хлопочете? Я уезжаю сегодня вечером, и всё тут.

К н о к (всматриваясь в него). Дорогой коллега, говорю вам совершенно серьёзно. Отдых примерно на сутки вам крайне необходим. Я не советую вам уезжать сегодня. Я просто вынужден этому противиться.

Г-ж а Р е м и. Ладно, доктор. Я ведь не знала, что оно так обернётся. Не останется мсье Парпале без постели, можете быть спокойны. Надо ли измерить ему температуру?

К н о к. Ну об этом мы поговорим чуть позже.

Г-жа Реми уходит.

М у с к е. Покидаю вас на время, господа. (Кноку.) Я сломал иглу и пойду в аптеку взять новую. (Уходит.)

Сцена девятая

К н о к, д о к т о р П а р п а л е

Д о к т о р П а р п а л е. Скажите… это, конечно, шутка? (Короткое молчание.) Во всяком случае, благодарю вас. Мне не улыбалось пускаться сегодня вечером в восьмичасовое путешествие. (Короткое молчание.) Увы, мне уже не двадцать, и я это чувствую. (Молчание.) Ваша серьёзная манера держаться просто восхитительна. Только что вы с таким видом объявили мне о… (Он встает.) Прекрасно понимаю, то была именно шутка, я ведь знаю хитрости нашего ремесла… да-а… этот тон, этот взгляд… будто вы проникаете вглубь моего тела… О! Сильно, очень сильно!

К н о к. Что вам сказать? Это происходит почти помимо моей воли. Оказавшись с кем-то рядом, я не могу помешать себе… скажем так, прикидывать диагноз… даже если это совершенно бесполезно и некстати. (Доверительно.) До такой степени, что в последнее время избегаю смотреть на себя в зеркало.

Д о к т о р П а р п а л е. Но… но… что за диагноз… О чём это вы? Диагноз фантастический или?..

К н о к. Какой там фантастический! Говорю вам, что, видя чьё-нибудь лицо, вопреки желанию, даже не отдавая себе в этом отчёта, я ухватываю массу неприметных признаков… кожа, склера, зрачки, капилляры, ритм дыхания, волосяной покров… всего не перечислишь, и некая диагностическая машинка начинает действовать сама по себе. Мне надо за собою следить, иначе свихнёшься.

Д о к т о р П а р п а л е. Однако… это как… позвольте… Я настаиваю немного в смешной манере, но у меня есть свои причины… Когда вы сказали, что мне нужно денёк отдохнуть, это было просто шуткой… разве нет? Ещё раз: если я всё же настаиваю, то потому, что у меня могут быть основания для определённой тревоги. Ведь не без того, чтобы вот уже некоторое время я не замечал у себя кое-чего там и тут… и с точки зрения лишь чисто теоретической было бы весьма любопытным узнать, совпадают ли мои собственные наблюдения с… э-э… непроизвольным диагнозом, о котором вы говорите.

К н о к. Мой дорогой коллега, оставим это сейчас. (Бьют колокола.) Уже десять. Мне пора на обход к моим больным. Отобедаем-ка потом вместе, если хотите выказать мне этот знак дружбы. Что касается вашего здоровья и возможных в связи с ним решений, то потолкуем об этом на досуге… Допустим, во второй половине дня в моём кабинете.

Кнок уходит. Колокола перестают бить. Доктор Парпале размышляет, глубоко погрузившись в кресло. Появляются Сципион, Горничная, г-жа Реми, несущие ритуальные инструменты. Они идут, освещаемые Медицинским Светом.

З а н а в е с

Примечания

[1] Пьеса «Кнок, или Триумф медицины» (1923) — среди самых больших удач французского театра ХХ в. Только в первые четыре года она была сыграна ок. 1300 раз, по ней сняты фильмы.

Адресат посвящения Луи Жуве — французский актёр, роль Кнока в его исполнении признана выдающейся актёрской работой.

Сведений о постановке «Кнока» на русской сцене не имеется.

[2] Зенаид Флерио (1829-1890) — писательница, автор развлекательных романов.

[3] Клод Бернар (1813–1878) — французский физиолог, основоположник «экспериментальной медицины».

[4] Свободный врач — практикующий врач без диплома, что разрешалось во Франции с 1803 по 1892 гг.

 

 

Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2018-nomer1-romen/