Мольба
Во исполнение Высших Заветов
Стань мне опорой на тяжком пути,
Стержнем пребудь для духовного роста,
Пусть не тропинкой, пускай не ответом...
...Нет, не желает и думать об этом,
Всё повторяет, что нынешним летом
Надобно яму закрыть для компоста,
Да и сморода кустится непросто —
Надо ей место другое найти.
* * *
Коле — ровеснику века
У Поклонной горы
Вышел в поле я, в чистое поле...
Приносящий Дары,
Я тебя вопрошаю: доколе?
Одиночества груз
В чистом поле вдвойне неподъёмен.
Отрешитель От Уз,
Сколько нужно мартенов и домен,
Чтобы выплавить сталь,
Чтоб сковать из неё человека?
Отправляющий В Даль,
Не хочу быть ровесником века.
У метро «Озерки»,
О Ветра Усмиряющий Взмахом,
Раздают номерки,
Отправляют к целинным казахам.
Приносящий Закон,
Экскаваторы роют и роют...
И метро, и район
Много позже построят-застроят.
Я живу без проблем —
За проблемы Кто Должно ответит.
Молчаливый совсем,
Он держит ответы в секрете.
Выпускающий Пар
Изготовил нас к вечному бою —
Фильтровать этот самый базар,
За него отвечая судьбою.
* * *
...Будь бы «этот» другим человеком,
Да и «эта» другою была...—
Предлагаю духовным калекам
Размышлять про такие дела,
Про развилки в судьбе, а вернее,
Про другую судьбу и удел,
Где мы лучше и где мы умнее...
Я вообще бы туда не глядел —
В эту сторону, где мы другие,
А точнее, и вовсе нас нет.
Знаю, глупости это благие,
Пошловатых идей винегрет.
Так меня эта дурость достала:
Жизнь другая... с избытками благ.
Я скажу: этой жизни вам мало —
В путь-дорогу... И в руки вам флаг.
Ведь, как правило, эти уроды
Верят в... как его... метемпсихоз.
И зачем им остатние годы,
Уж никак не сулящие роз?
Вот и взяли бы — смежили веки
На любой из крутых переправ.
Потому я со злостью: «Калеки» —
Повторяю... хотя и неправ.
Что ж тут злиться?.. Представить им трудно,
Что судьба их — не выпавший фант.
Проще так вот мечтать... беспробудно,
Представляя другой вариант,
Наплевав на года за спиною,
О других вариантах в мольбе.
Ну а я своей жизни иною
Не желаю представить себе.
Не была она ровной и лёгкой,
Без готовых решений и схем.
Обзавёлся с годами сноровкой,
А привык к ней, увы, не совсем.
Всё едино: мне страшно до жути,
Как представлю я — жить каково,
Отказавшись от собственной сути,
Да и, в общем, себя самого.
Вита Нуова
Жизнь без извечного списка потерь
И без начала...
Я не влюблён, не любим — и теперь
Жить полегчало.
Если считать — ничего не сбылось:
Прочерк, кавычки...
А накопились привычка и злость,
Больше привычки...
Я повторяю, что жизнь хороша,
И не напрасно:
Я одинок, и в руках ни гроша —
Это прекрасно.
Только свобода и голый расчёт
Стоят чего-то,
Ведь не случайно всё чаще влечёт
Дело, работа
И одиночества утренний час...
Если же честно:
Всё ещё может случиться у нас,
И неизвестно...
* * *
— Это жизнь? — Это жизнь
в тесноте и всегдашней обиде.
Повинись, поклонись
вездесущей и злой Немезиде,
Что взрастила тебя
на здоровом законе дворовом:
В одиночку и в стае
всегда быть к отпору готовым.
Там, где плотники
выше и выше возводят стропила,
Где романтика-стерва
свои паруса распустила,—
Дровяные сараи
и яростный вой керогаза...
— Это юность? — Да нет — это жизнь.
Не войти в эти воды два раза.
— Будь готов! — ...Ко всему...
Пионерское жалкое детство,
Слава Богу, что ты
никому не досталось в наследство.
Полустёртая рифма...
Не хотел, но уж так срифмовалось.
Что угодно, но только —
не слабость, не слёзы, не жалость.
Потому что сомнут и растопчут,
как и мы... И поэтому нету
Состраданья и милости к нам,
стороной проходящим по свету.
* * *
Мне всё же фантастически везло:
Пусть сил и мужества отпущено мне мало,
Я отбивался — отступало Зло...
На шаг один — но всё же отступало.
Я страсть не встретил, чтоб сожгла дотла,
Чтоб вспоминал остаток жизни, плача...
Ну а любовь, мне кажется, была.
И даже это, в общем-то, удача.
Не всё, чего хотел, в пути достиг,
Не всё успею — думаю без боли.
Но шанс у всех на чудо невелик —
И от такой не откажусь я доли.
Я дружбой тоже был не обделён:
Пусть жизнь уже почти что на исходе,
Всё так же предан с юности времён
Я — Боре, Толе, Марику, Володе.
Передо мной сужается просвет,
Нет страха перед предстоящей схваткой.
Я знаю только то, что смерти нет...
Пока мы живы этой жизнью краткой.
* * *
Посвящается Марине Саввиных
Там понятно: герои Шекспира
Колют... режут... разят наповал...
И придушат средь брачного пира —
Все ж дворяне, чтоб ты понимал.
Кровь у них по наследству кипуча,
И потом не белеют как мел.
Ну, и трупов под занавес куча.
Так уж издавна... Бог повелел.
Но гляди: в девятнадцатом веке
Эта страстность проникла в народ.
Итальянцы, французы и греки:
Кровь пустить — словно съесть бутерброд.
Мысль не глубже всех прочих на свете —
Из «Паяцев» и прочих «Кармен».
Залетел даже в оперы эти
Грозный ветер больших перемен.
То паяц над разбитой любовью,
То сержант (типчик тот... не в укор)...
Дело кончится пролитой кровью,
Что б ни пели они до тех пор.
Меркнет свет над пустеющей залой,
Вышли зрители... Нервно курю...
...И большая кровища за малой...
Или глупости я говорю?
