Вы хотите и сожрать, и сохранить меня одновременно.
Как вы думаете это проделать?
Айн Рэнд
Аса Кашер — философ и лингвист, профессор Тель-Авивского и Бар-Иланского университетов, а также междисциплинарного колледжа для высшего командного состава Армии Обороны Израиля и Колледжа национальной безопасности. Он является основным автором этического кодекса Армии Обороны Израиля «Руах Цахал — арахим у-клалей иесод» («Дух Армии Обороны Израиля, ценности и основные правила», 1994) и других этических кодексов, имеющих принципиальное значение.
Это дает основания предположить, что его высказывания насчет этики и морали отражают позицию значительной части интеллектуальной (а также административной) элиты страны. Вот его мнение по делу Эльора Азарии — «хевронского солдата». (Ссылка предназначена для неизраильтян, которые не в курсе, ибо в Израиле его знает каждый)
18 месяцев тюрьмы является слишком щадящим наказанием за непредумышленное убийство арабского террориста. <…>, данный приговор может возыметь ужасный эффект на доктрину «чистоты оружия» в израильской армии <…>. Это представляет собой ужасный посыл», — сказал автор этического кодекса «самой моральной армии в мире». <…>»Усугубляет все еще и то, что он медик и по правилам должен был помочь этому человеку, даже если он был презренным террористом».
Этического кодекса, написанного господином профессором для армии, я, правда, не читала, но думаю, что в отношении практических выводов на мнение самого автора положиться можно вполне, а «дело Азарии» как раз прекрасный пример, позволяющий узнать про вышеупомянутый «этический кодекс» много нового и интересного. Теоретически автор как бы и согласен с тем, что на войне солдат должен воевать, т.е. быть готовым в любую минуту убить противника, (иначе он подсуетится раньше и сам тебя убьет!), но тут же оговаривается, что не всякую, мол, войну дозволено считать войной, а только такую, какая в ООН-овских бумагах прописана, все остальное не более чем полицейская операция, а это — совсем другое дело. Главное различие — в области дозволенного применения оружия.
Ни один полицейский никогда не выстрелит до тех пор, пока подозреваемый не станет угрожать ему, другому полицейскому, свидетелю, или заложнику. Любое сомнение в опасности подозреваемого с большой вероятностью воспрепятствует применению оружия.
Абсолютно противоположным образом действует в бою армейский снайпер. Он с готовностью поражает подтвержденного вражеского солдата, и его цели не нужно являться непосредственной угрозой кому-либо. Понятно, что само существование вражеского солдата является угрозой нашим силам, и законы ведения войны разрешают его поражение без предупреждения.
Аса Кашер и его сторонники требуют проведения контртеррористических операций в стиле полицейских. Основной аргумент — отсутствие объявленной войны, прописанной в ООН-овских бумагах — такой, какой была она годов тому с полсотни Но мир меняется, меняется и война, и тот, кто хочет победить, не старым бумагам должен соответствовать, а новым реальностям.
Да, в современной, т.н. «гибридной войне» армии приходится нередко использовать приемы и методы полиции, потому что нападающая сторона умышленно старается размыть границу между полицейской и армейской операциями, снижая уровень мобилизации противника. Террорист получает преимущества, притворяясь преступником, а не солдатом.
Но этика войны от этого не изменилась ничуть: убей первым, а то тебя убьют, и не только тебя, но и тех, кто нуждается в твоей защите. Неужели же господин профессор не понимает, что не полицейскую операцию ведет Израиль, а войну, и не со вчерашнего дня, а со дня своего основания? (Кстати, сейчас эта самая война перекинулась и в Европу и, кажется, начинается в Америке).
Да, бывают на войне ситуации, когда стрелять нельзя вот именно по моральным соображениям, но… не при «недоказанной опасности», а только и исключительно при «доказанной безопасности» — поднятых руках, брошенном оружии и/или гарантированном отсутствии чего-то взрывчатого. А если не гарантировано, то этическим нормам нисколько не противоречит заповедь «лучше перебдеть, чем недобдеть», даже если впоследствии окажется, что не было там пояса шахида.
Да, конечно, иногда не вдруг поймешь, то ли вправду прохожий, то ли очередной террорист под прохожего маскируется, но как раз в деле «хевронского солдата» все было от начала предельно ясно: солдат застрелил врага. Возможно, именно в данном случае этого делать не следовало, не соответствовало приказу, возможно, имело место некое нарушение дисциплины… об этом не мне судить, но даже при наличии прагматической ошибки с точки зрения этики…
С точки зрения этики солдат был совершенно прав, ибо безнравственно оставлять в живых того, кто пришел убивать тебя и твою семью. Таково правило, а приказ действовать иначе, если был отдан, санкционировалисключение. Возможно, солдат поступил недисциплинированно, но ни в коем случае не аморально.
Именно эту позицию озвучил Эльор Азария, когда журналисты его застали врасплох, именно за это его и осудили — за отказ вражеского солдата на войне приравнять по опасности к карманнику на базаре. И если главный моралист армии такую позицию считает недопустимой, значит… мне очень жаль, но нравственно недопустимым оказывается само существование нашего государства, ибо защищать его эффективно мы не имеем права. Предлагаемая господином профессором этика не соответствует ни ситуации на поле боя, ни вообще природе человека. Так чего ради выдвигать требования, заведомо неисполнимые?
Ответ этот вопрос предложила Айн Рэнд («Атлант расправил плечи»):
Столько вещей объявляется криминальными, что становится невозможно жить, не нарушая законов. Кому нужно государство с законопослушными гражданами? Что оно кому-нибудь даст? Но достаточно издать законы, которые невозможно выполнять, претворять в жизнь, объективно трактовать, — и вы создаете государство нарушителей законов и наживаетесь на вине.
Но простым властолюбием и «внеэкономическим принуждением» дело, к сожалению, не ограничивается. Даже самый свирепый плантатор не заставлял рабов собирать хлопок в дырявые мешки, даже самый деспотичный крепостник не давал мужикам ЦУ, когда пахать, когда сеять, ибо не заблуждался насчет своих познаний в агрономии. Внеэкономическое принуждение не становилось беспределом, ибо эксплуататор понимал свой экономический интерес. Повторяю: не просто имел экономический интерес, но и осознавал его идействовал в соответствии с ним.
Ужасающая особенность властителей дум и госаппаратов современного Запада не в том, что они эксплуататоры (это не ново), не в том, что гуманностью не блещут (и это видано-перевидано), но в том, что с энтузиазмом пилят сук, на котором сидят.
Айн Рэнд отчаянно бьется над вопросом, на что они надеются, принимая и продвигая самые, что ни на есть, катастрофические решения, последствия которых можно просчитать за одну минуту. Она подозревает их в хитроумном расчете на творчество и интеллект подавляемых и уничтожаемых, сочиняет целый трактат про неправильную этику, которую можно и нужно правильной заменить, но не замечает главного, или — вернее сказать — упоминает его в части «разное», не видя, что оно-то и играет решающую роль.
Их вера — религиозная.
Возможно, вы не сразу согласитесь со мной, поскольку в нашей привычной культуре религия — это Бог, а в Бога они не верят. Действительно, в авраамических религиях, которые знакомы нам, центральное место занимает личностный Бог, которому говорят «Ты» и в мистических откровениях ищут с Ним встречи. Но есть ведь и другие варианты, есть та же Индия, где богов-то уйма, но центральное место занято силой неличностной, Брахманом, с которым не разговаривают, а, наоборот, растворяются в нем (нирвана).
Вот и наши герои тоже верят, что действуют в русле силы безличной, но всемогущей, которой дают разные имена: исторический процесс, прогресс, гуманизм, освобождение… Точно определить ее невозможно, но ведь и нирвану не описать, и даже про Бога Авраама, Исаака и Иакова дозволено с уверенностью утверждать лишь, чем он НЕ является. Верующим это никогда не мешало. Проблема (и очень серьезная) заключается в понимании и исполнении воли божества.
Все на свете религии включают обязательно запреты, и это хорошо, и это правильно, ибо инстинктам беспредельной воли давать нельзя. Приведем только один пример: без секса, на который толкает нас инстинкт размножения, человечество быстро вымрет, но безудержный, нерегулируемый секс не оставит места воспитанию народившихся детенышей хомо сапиенсов, которые нуждаются в длительном уходе и долгие годы не могут сами добывать себе пищу.
Некоторые запреты устаревают и кажутся нам бессмысленными, но просто так отменять их нельзя, надо заменять другими, необходимыми по условиям места и времени (так, в частности, развивается галаха).
Для нормальной жизни человека и общества ограничения необходимы, но… и ограничения должны иметь свои границы, иначе количество перейдет в качество и явление обратится в свою противоположность: Коль скоро самоограничение угодно божеству, предполагается, что абсолютное самоограничение должно быть абсолютно ему угодно. Но абсолютное самоограничение есть не что иное как смерть.
Не самоубийство от безысходности, как в Гамале или на Массаде, там люди хотели спастись от того, что для них было хуже смерти.
И не согласие на страдания и гибель в борьбе за достижение цели (чаще всего — господства, и лучше сразу мирового), фанатизм а la Павка Корчагин, которому ни своей, ни, тем более, чужой жизни не жаль ради осчастливливания человечества единоспасающим коммунизмом (или — по-современному — исламом).
Павка Корчагин согласен мерзнуть и голодать на строительстве узкоколейки, чтоб ради укрепления советской власти в Киев дрова привезти, террорист-народник согласен кандалами греметь на каторге ради приближения революции, но вот Вася-юродивый голодает и мерзнет, и вериги носит под власяницей не ради конкретной цели, как бы ни была она высока, а для того, чтобы… спровоцировать чудо. Вспомним бессмертный опус Козьмы Пруткова:
ОСАДА ПАМБЫ
Романсеро, с испанского.
Девять лет дон Педро Гомец
По прозванью Лев Кастильи,
Осаждает замок Памбу,
Молоком одним питаясь.
И все войско дона Педра,
Девять тысяч кастильянцев,
Все по данному обету,
Не касаются мясного,
Ниже хлеба не снедают;
Пьют одно лишь молоко.
Всякий день они слабеют,
Силы тратя по-пустому.
Всякий день дон Педро Гомец
О своем бессильи плачет,
Закрываясь епанчою.
Настает уж год десятый.
Злые мавры торжествуют;
А от войска дона Педра
Налицо едва осталось
Девятнадцать человек.
Их собрал дон Педро Гомец
И сказал им: «Девятнадцать!
Разовьем свои знамена,
В трубы громкие взыграем
И, ударивши в литавры,
Прочь от Памбы мы отступим
Без стыда и без боязни.
Хоть мы крепости не взяли,
Но поклясться можем смело
перед совестью и честью;
Не нарушили ни разу
Нами данного обета, —
Целых девять лет не ели,
Ничего не ели ровно,
Кроме только молока!»
Ободренные сей речью,
Девятнадцать кастильянцев
Все, качаяся на седлах,
В голос слабо закричали:
«Sancto Jago Compostello!
Честь и слава дону Педру,
Честь и слава Льву Кастильи!»
А каплан его Диего
Так сказал себе сквозь зубы:
«Если б я был полководцем,
Я б обет дал есть лишь мясо,
Запивая сатурнинским».
И, услышав то, дон Педро
Произнес со громким смехом:
«Подарить ему барана!
Он изрядно пошутил».
А.К. Толстой (кстати, один из авторов сочинений Козьмы Пруткова) вкладывает в уста Ивану Грозному слова:
Боже всемогущий!
Ты своего помазанника видишь —
Достаточно ль унижен он теперь!
Подразумевается: Не достаточно ли уже унижен, чтобы Ты возвысил его? Ну, Ты же всемогущий, что Тебе стоит!..
«Смирение — паче гордости»: как бы гиперподчинение воле божества, санкционировавшего запреты, через абсолютизацию запретов оборачивается навязыванием божеству своей воли.
Вот также и поведение Асы Кашера или героев Айн Рэнд обусловлено твердой верой в то, чтогиперболизация и абсолютизация запретов, результатом которой в рамках рациональной логики может быть только неизбежное поражение, вызовет срабатывание прогресса, гуманизма и т.п., обеспечивая неминуемую победу.
Такая опасность в любой религии существует всегда, но религии традиционные, инстуционализированные выработали в ходе истории систему сдержек и противовесов. В иудаизме есть понятие «пикуах нефеш», т.е. предписание все ритуалы к черту слать, когда возникает опасность для человеческой жизни, в христианстве Евангелие от Луки открытым текстом предупреждает: «Не искушай Господа, Бога твоего!», в исламе силен элемент фатализма — никакие человеческие деяния не изменят назначенного судьбой.
Кроме того, как ни любил русский народ Васю-юродивого, все-таки ни в воеводы, ни в патриархи его не звали. Франциску Ассизскому асоциальные закидоны прощались, поскольку уравновешивались безоговорочным послушанием папской администрации. Еврейские каббалисты минимизировали опасность, принимая на обучение только людей на возрасте, образованных и семейных.
Религия прогресса и гуманизма такими предохранителями не обзавелась, тем более что в исходном моменте она делала упор скорее на рациональное мышление и осмысленные действия — предполагалось, что
Воля и труд человека
Дивные дивы творят! (Н.А. Некрасов)
Но со временем оптимизма поубавилось, остались лишь смутные надежды на расплывчатый «общий прогресс». Еще одна цитата из Айн Рэнд:
— Потом будет лучше.
— За счет чего?<…> Кто же все улучшит?
— <…>люди же не стоят на месте! <…> Они что-то делают, растут, идут вперед.
— Какие люди? <…>
— Условия изменятся.
— Кто их изменит?
Ответа не последовало.
* * *
А ты твердишь, что на свете
Не бывает чудес.
Ну что тебе ответить?
Они на свете есть.
Э. Иодковский
Сообществам, где «провокаторам чуда» удается захватить бразды правления, остается только выбор между просто трагедией и трагедией со смертельным исходом. Послушаем Юлию Латынину:
В апреле 1856 года в Южной Африке четырнадцатилетняя девочка по имени Нонгкавузе из племени хоса пришла на берег реки Гцарха и услышала пророчество. Духи предков пообещали ей, что, если хоса зарежут весь скот и уничтожат все посевы, то настанет изобилие. Предки вернутся в мир и уничтожат белых, а с собой они приведут новый скот, чтобы возместить утрату.
Девочка рассказала о своем видении дяде, а тот рассказал вождю. Вождь поверил в пророчество, и хоса начали убивать скот. Они верили, что в тот день, когда будет сожжено последнее поле и зарезан последний бык, предки вернутся на землю и прогонят белых. С собой они приведут новый скот, а поля покроются уже созревшими злаками.
Стада все не появлялись, и быстро стало ясно, кто в этом виноват — те хоса, которые отказывались убивать скот и уничтожать урожай. Стали убивать и их.
Эта ментальная эпидемия сама собой закончилась к 1858-м году. К этому времени было убито около 400 тыс. голов скота, а 40 тыс. чел. погибли от голода.
Вы скажете: Да чего там… Нецивилизованное какое-то племя, и вообще 19 век…
Не торопитесь.
В сентябре 1989 года в той же Южной Африке вполне совершеннолетний мужчина по имени Фредерик де Клерк из народа африканеров (буров) заступил на пост президента страны и услышал обещания. Международная общественность в лице ООН и компании заверила его, что если буры устранят все барьеры, разделяющие белых и черных и уничтожат все законы, отдающие белым власть, то настанет равноправие. Прогресс и гуманизм снизойдут на страну и единый народ создадут из черных и белых, обеспечив неслыханное доселе процветание и тем, и другим.
Де Клерк возвестил об этой замечательной перспективе белым избирателям, избиратели поверили в обещание и перестали подавлять черный террор. Поверили, что как только освободят Нельсона Манделу и проведут всеобщие выборы, прогресс и гуманизм не оставят их своей милостью.
Поскольку мир и гармония никак не наступали, быстро стало ясно, что виноват во всем неискорененный белый расизм, так что систематические убийства фермеров воспринималось как мелкие побочные эффекты. Процесс еще не завершен, но бегство белых и падение уровня жизни черных уже стали свершившимся фактом.
Сравним примеры.
Будучи земледельцами и скотоводами, не могли хосу не знать, что зарезанный скот приплода не даст и с сожженного поля не собрать урожая. Значит, двигала ими вера в сверхъестественные возможности духов предков, которые надо задействовать путем совершения поступков прямо контрпродуктивных.
Будучи людьми образованными, не могли белые в ЮАР не знать, что сдача на милость врага никакой гармонией окончиться не может, в лучшем случае перспектива — порабощение, в худшем — смерть. Не могли не знать, что современная экономика и демократия западного типа несовместимы с обществом родоплеменным, оно автоматически их отторгает, а если начнет перенимать, то разрушится само. Значит, двигала ими вера в сверхъестественные возможности прогресса и гуманизма, которые надо задействовать, покорившись людям, не признающим ни того, ни другого, т.е. совершить нечто прямо контрпродуктивное.
…Только не надо, не надо мне рассказывать про угрозу бойкота со стороны ООН и развитых стран, потому что причиной этой вполне серьезной угрозы были не собственные интересы угрожавших, которые они, предположим, отстаивали бы в ущерб интересам южноафриканцев, а… те же самые абсурдные суеверия, сиречь поклонение прогрессу и гуманизму.
Как хосу, так и буры (и прочие белые, вплоть до ООН) руководствуются в данном случае не здравым смыслом, но исключительно надеждой на чудо, какового с трепетом испрашивают и ожидают от сверхъестественных сил, по самым, что ни на есть, доисторическим правилам предлагая им взамен полный отказ от собственной воли и рационального мышления.
Но если для хосу вера в сверхъестественное — самая естественная вещь на свете, то буры (и прочие белые) по нынешним временам религиозности своей стыдятся, прячут ее не только от посторонних, но и от самих себя. Взгляните, как в вышеупомянутом романе Хэнк Реарден тщетно пытается выспросить у приверженцев магии, на что они надеются, и вместо вразумительного ответа слышит:
— Нам надо выиграть время! — кричал Мауч.
— Времени уже ни для чего не осталось.
— Нам нужен только шанс! — кричал Лоусон.
— Шансов тоже больше не осталось.
— Только пока мы не встанем на ноги! — кричал Хэллоуэй.
— Вы не встанете на ноги.
— Только пока наша политика не начнет приносить плоды! — кричал доктор Феррис.
— Абсурд бесплоден.
Айн Рэнд думает, что они лукавят, а я так не думаю. Они просто сами не знают, как ЭТО называется. На их языке магия — это какие-то бессмысленные заклинания типа «трох-тибидох» из кинофильма «Старик Хаттабыч», а для обозначения собственного магического сознания не придумали они ничего.
Из вышеизложенного следует:
-
Убеждения Асы Кашера и его единомышленников в основе своей не рациональны, но догматичны. Любая аргументация, не соответствующая их религии, не опровергается, но отвергается как святотатство. Любой практический опыт неудачи приписывается вредительству каких-то недоброхотов.
«Провокация чуда» дает в большинстве случаев результаты обратные ожидаемым, но обнаружение этого факта приводит не к отказу от магического мышления, а наоборот — к поиску «виноватых» в том, что магия не сработала. «Козлом отпущения» оказываются не зарезавшие скот хосу в Африке, евреи в Германии, жертвы «большого террора» в России и т.п.
Традиционные религии имеют опыт сдерживания, торможения и уравновешивания самоубийственной «провокации чудес», чреватой, как минимум, массовой гибелью, если не полным исчезновением сообщества, впавшего в подобный грех. Религии молодые типа коммунизма, нацизма или прогресса и гуманизма таких механизмов лишены и потому гораздо более опасны.
Итак, «миролюбие» израильских юристов и моралистов невозможно поколебать никакими бомбежками, терактами и потерянными солдатскими жизнями, ибо не на рациональную деятельность оно ориентировано, а на ритуальное действо. Мира предполагается достичь не через взаимодействие с соседями, но через воздействие на священных коров «прогресса». «гуманизма» и т.п. с опорой на «мировую общественность», которую наше выживание (как и в недавнем прошлом выживание ЮАР) интересует как прошлогодний снег.
Понятно, что их бешеная ненависть к Беньямину Натаньягу и стремление во что бы то ни стало под него подкопаться — будь то со стороны не так сданных бутылок или не там купленных подводных лодок — имеет одну-единственную причину. Натаньягу — вождь и предводитель тех самых «хосу-уклонистов», что отказываются резать скот и жечь поля, препятствуя пришествию духов предков — подателей полного изобилия.
Нет, вовсе не лукавят наши левые, объявляя Биби главным препятствием на пути к миру, они на самом деле чувствуют так. Не важно, правильными или ошибочными оказываются его решения (человеку свойственно ошибаться!), а важно, что принимает он их, исходя из своего понимания реальной ситуации, без реверансов в сторону сверхъестественных сил, что с точки зрения левых мистиков само по себе недопустимо.
Те же побудительные мотивы и у американских антитрампистов. В реальном мире увеличение могущества Америки может быть достигнуто развитием производства и усилением армии, что в меру премудрости и разумения пытается делать Трамп. Но опора на сверхъестественные силы «прогресса», «гуманизма» и «мультикультурализма» требует, наоборот тому, производство сковать запретами, армии стрелять запретить, а деньги все потратить на бесплатное окормление бездельников и организацию трансгендерных туалетов. Совместить это невозможно.
Теми же соображениями руководствуются неоцензоры, отслеживающие нелояльных в социальных сетях Германии, гнобящие Тило Саррацина и прочих, кто посмел во всеуслышание назвать кошку кошкой. Не у всякого хватит смелости повторить подвиг Мартина Лютера, бросившего в лицо сплоченному коллективу: «Здесь я стою и не могу иначе!». Общественное мнение, особенно если это мнение религиозное — сила великая, даже без угрозы репрессий. Помните, как у Шварца:
— Я видел, как вы плакали от восторга, когда кричали бургомистру: «Слава тебе, победитель дракона!»
— Это верно. Плакал. Но я не притворялся, господин Ланцелот.
— Но ведь вы знали, что дракона убил не он.
— Дома знал… — а на параде…
Да, разумеется, есть среди мистиков (особенно в верхнем эшелоне) и просто циники, рассуждающие: «После нас хоть потоп!», — но кто бы им позволил стричь купоны с заведомой безнадеги? Страшнее всего, что миллионы людей (в том числе и в Израиле!) совершенно искренне надеются и верят в скорое пришествие «духов предков» и наступление полного изобилия.
Подобно героям Айн Рэнд, пытающимся одновременно сохранить и сожрать Хэнка Реардена, пытаются Аса Кашер энд компани одновременно разлагать армию своей неземной моралью и находить за ее спиной надежное убежище от арабских бомб и ножей. И не рассказывайте мне пожалуйста, что они в самом деле стремятся к миру — хосу к процветанию стремились не менее неподдельно, и точно также были убеждены в своей правоте. Вся надежда на то, что «религию смерти», которую ныне исповедует большинство населения Западной Европы, в нашей мини-державе исповедует пусть значительное, пусть влиятельное, но — как показал процесс Азарии — все-таки меньшинство.
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/2018-znomer1-grajfer/
