Евреи — Кыргызстану: От «А» до «Я» (продолжение)0

 6. НАУКА И ОБРАЗОВАНИЕ

Как говорил когда-то маленький герой повести Льва Кассиля «Наука имеет много гитик». Этот же мальчик спрашивал у мамы, не еврейка ли по национальности их домашняя кошка. Да, мы, евреи очень любим выискивать среди окружающих наших соплеменников. Эта наша особенность имеет разные  — исторические, национальные, психологические  — причины и, в общем-то, вполне объяснима. Хотя, возможно, кое-кого она раздражает. Но что делать? Вот и мы сейчас будем рассказывать вам о киргизских ученых-евреях, внесших значительный вклад в развитие науки.

Частично мы уже коснулись этой темы в главе об изучении Киргизии. Но упомянутые там исследователи не были, кроме, пожалуй, С. Абрамзона, жителями республики, они посещали ее только наездами.

А вот легендарный Феликс Исидрович Франкль, уроженец Австрии, дважды доктор — физико-математических и технических наук, кавалер золотой медали Леонарда Эйлера, член-корреспондент Артиллерийской академии наук СССР  — прожил во Фрунзе почти восемь лет и все это время заведовал кафедрой теоретической физики Киргизского государственного университета. Пламенный (и искренний) коммунист Феликс (имя, разумеется, никак не связано с «железным» Феликсом) Франкль, добровольно приехавший в СССР из Австрии, в 1950 году был выслан из Москвы во Фрунзе за слишком категоричные суждения (критика Сталина на семинаре), подвергнут гонениям, исключен из из рядов ВКП(б) .

Профессор Феликс Исидорович Франкль

Профессор Ф.Франкль, как и все спецпереселенцы должен был каждый день отмечаться в спецкомендатуре. В 1956 году, после ХХ съезда КПСС он был реабилитирован и восстановлен в КПСС. Выдающийся физик и педагог Феликс Франкль сделал чрезвычайно много для республики, заложив фундамент развития в Киргизии теоретической и прикладной физики. Достаточно сказать, что за менее чем восемь лет работы в КГУ Ф.Франкль подготовил около 30 кандидатов физико-математических наук и написал десятки научных статей. В том числе и в соавторстве с Г.Сухомлиновым, будущим ректором Фрунзенского политехнического института. В числе студентов Феликса Исидоровича были и два моих двоюродных брата – Владимир Виленчик и Виталий Виленчик. А Виталий даже защитил у профессора Франкля кандидатскую диссертацию и успешно работал в одном из Вычислительных центров Узбекистана.

А ранее учениками Ф.Франкля были такие выдающиеся ученые, как академик Мстислав Келдыш — президент АН СССР, трижды Герой Соцтруда, и академик Леонид Седов — Герой Соцтруда, лауреат Сталинской премии.

Из Фрунзе Ф.Франкля перевели в Нальчик, где он также создал национальную школу физиков Кабардино-Балкарии, воспитал немало учеников. К сожалению, в 1961 году в возрасте всего 56 лет этот выдающийся ученый скончался в Нальчике.

Еще до войны приехал во Фрунзе по распределению Минпроса СССР выпускник МГУ, ученик Льва Ландау Исаак Хаймович Капчиц. Он был одним из первых, если не самым первым в горной республике физиком с высшим университетским образованием. Более 30 лет – с перерывом на войну — он преподавал физику сначала в Киргоспединституте, а затем в КГУ, воспитав несколько поколений киргизских физиков и математиков – ученых, учителей, преподавателей высшей школы. У Исаака Капчица было пятеро детей – четверо сыновей и дочь, которых он будучи коэном (коэны -потомки первосвященников Иерусалимского храма) воспитывал в уважении к еврейским традициям. Самый старший его сын – бехор – Хаим Капчиц, окончив Фрунзенское художественное училище, а затем Высшее художественно-промышленное училище имени Мухиной (ныне – академия Штиглица), стал известным художником-монументалистом как в России, так и в Израиле, куда он репатриировался в 1982 году.

В каком-то смысле продолжателем дела профессора Ф.Франкля можно назвать доктора физико-математических наук, профессора Гуровича Виктора Цалевича. Крупный физик-теоретик  он много лет заведовал лабораторией теории плазмы Института физики АН Киргизской  ССР, а также преподавал в Киргизско-Российском (Славянском) университете в качестве профессора физики. Виктор Цалевич – автор более 130 научных работ, в том числе семи монографий. Под его научным руководством успешно защитили диссертации три доктора и семь кандидатов физико-математических наук. В.Гурович удостоен звания Заслуженного деятеля науки Киргизской Республики.

С 2003 года доктор В.Гурович живет в Израиле и все это время работает по специальности в Хайфском Технионе.

А кафедрой экспериментальной физики в Киргизском государственном университете много лет руководил профессор Спекторов Лев Аронович.

Крупнейшей научной фигурой международного уровня, несомненно, является Арон Абрамович Брудный, выдающийся философ и психолог, профессор, член-корреспондент Национальной Академии Наук, член Российской Академии естественных наук, почетный профессор Калифорнийской Академии образования и Академии педагогических и социальных наук.

Профессор Аарон Абрамович Брудный

Около сорока лет он проработал в АН Киргизкой ССР, где в 1970 году защитил докторскую диссертацию на тему «Язык, сознание и действительность». С 1972 года — профессор философии медицинского института во Фрунзе. В 1974-1978 читал спецкурсы по социальной психологии на факультете психологии Московского государственного университета.

Заведовал отделом комплексного исследования человека Института философии АН Киргизии (1984-1998), с 1994 г. — заведующий кафедрой психологии и философии Киргизско-Российского (Славянского) университета, также возглавлял Психологическую лабораторию Американского университета в Центральной Азии (АУЦА).

Арон Брудный — заслуженный деятель науки, лауреат Государственной премии Киргизии . Его труды переведены на семь языков.

Помимо интенсивной исследовательской деятельности, профессор Брудный работал над киносценариями и научно-фантастическими произведениями, опубликовал новеллы в жанре экзистенциальной прозы. По одному из его киносценариев в Швейцарии был снят фильм «Зеркало Теней», а его пьеса «Спиритический сеанс» была поставлена в Москве.
В последнее время Арон Абрамович работал над научно-исследовательским проектом «Понимание как функция множественного интеллекта и методы его исследования», в настоящее время в печати находится сборник трудов психологической лаборатории АУЦА, который профессор успел завершить за неделю до своего ухода.

Вот как отзывается о профессоре Брудном один из его киргизских учеников: «Все, кто в поисках идей в Кыргызстане, знают Арона Брудного. Я его хорошо помню в начале 90-х годов, на заре независимости страны. Он тогда очень напряженно думал о возможных путях развития молодого государства, активно участвовал в дискуссиях и вдохновлял молодежь. Его мысли, отношение, подходы отличались глубиной, оригинальностью и желанием разбудить в человеке самые лучшие идеи. С ним всегда было невообразимо интересно беседовать… Потом, через много лет, мне посчастливилось работать с ним в Американском университе Центральной Азии. Студенты обожали его, любили его лекции, мечтали о беседах с ним. Арон Брудный был редким сокровищем в кладовой мысли Киргизстана. С большим удовольствием я вспоминаю время, проведенное с ним»…

Крупным ученым в области физической химии считался доктор химических наук, профессор Фридман Яков Абрамович —заведующий лабораторией Института неорганической химии АН Киргизии. В Академии наук республики трудились также доктор технических наук Юрий Сосновский, кандидат физико-математических наук Игорь Степаненко и другие.

А директором и главным редактором издательства Академии наук Киргизии «Илим» очень много лет работал Семен Самойлович Чернов, живущий ныне в Израиле и сообщивший мне немало интересных сведений для этой статьи.

Немало ярких исследователей и преподавателей-евреев работало во Фрунзенском политехническом институте. Например, доктор технических наук, профессор Владимир Микитянский, кандидат физико-математических наук Борис Раппопорт,сотрудники кафедры математики Лев Печерский, Вера Могилевская и другие

Значительный вклад в развитие в республике научной и практической геологии и геофизики внесли в послевоенные годы такие специалисты, как А.Д. Шмулевич, Ф.И. Вольфсон, Ю.Г. Шварцман, Е.Я. Ранцман, С.В. Эпштейн, гидрологи М.И. Капланский, М.Н. Хейфец и другие.

В составе коллектива исследователей ученый-селекционер Л.Я. Зоненштейн создал и районировал в республике несколько высокоурожайных сортов кормовых трав – эспарцета, клевера, овсяницы, райграса, ежи, костра безостого, тимофеевки и других растений.                                                                                                                                                           иргизия может по праву гордиться таким замечательным ученым, педагогом и человеком, как профессор, действительный член Академии педагогических и социальных наук России, заслуженный учитель Киргизской Республики- Лев Аврумович Шейман.  Он был выдающимся литературоведом-пушкинистом и одним из основоположников методики преподавания русского языка и литературы в киргизской школе. Профессор Шейман, много лет возглавлявший сектор русского языка и летературы в Киргизском НИИ педагогики — создатель и бессменный – в течение 45 лет! — редактор журнала «Русский язык и литература в школах Кыргызстана» . Энциклопедически образованный Лев Аврумович был блестящим лектором, автором многих литературоведческих и педагогических книг. Он активно участвовал и в работе Общества еврейской культуры Киргизии «Менора».

Много лет соратниками Л. Шеймана, его верными друзьями и помощниками были кандидаты филологических наук сестры-близнецы Нина Григорьевна и Валентина Григорьевна Каменецкие, а также редактор «Учительской газеты» («Мугалимдер газетасы») на русском языке Абрам Моисеевич Борисовский.

Хорошо известно в Киргизии и имя коллеги Л.Шеймана профессора Рудова Михаила Александровича, филолога-литературоведа, многолетнего преподавателя Киргизского национального и Киргизско-Российского (Славянского) университетов. Многим студентам филфака КГУ памятны лекции по зарубежной литературе доцента кафедры зарубежной литературы к.ф.н. Анны Рувимовны Шагаловой. А студенты биофака 50-70-х годов до сих пор вспоминают доцента Криницкую Полину Романовну — геоботаника, почвоведа. Вот как рассказыват о ней ее бывшая студентка, а моя одноклассница Людмила Дигоева, живущая ныне в Эстонии: «Молодой девчонкой ушла Римма на войну. В известном кинофильме «А зори здесь тихие» есть девушка Соня Гурвич. Это про нашу Римму Романовну. Только она чудом выжила. После войны поступила в МГУ, окончила университет, вышла замуж за татарина Рашида Забирова и вместе с ним приехала в Киргизию. Он работал директором физико-географической станции в Покровке,  она в Университете. Прекрасный педагог, интеллигентная, умная женщина, жизнерадостная, энергичная и просто красавица. Мы, студенты не просто любили ее, но обожали. Умерла и похоронена Р.Криницкая во Фрунзе».

Вопросами психологии обучения учащихся русскому языку в киргизской школе занимался доцент кафедры педагогики и психологии КГУ к.п.н. С.И. Гершун.

Заведующим учебной частью Киргизского женского пединститута немало лет проработал ученый-филолог, искусствовед и литературный критик Дмитрий Львович Брудный, а завучем Пржевальского педагогического института недолгое время был Иосиф Ирмович Вайнберг, впоследствии крупнейший специалист по творчеству М.Горького.

В Киргизско-Российском (Славянском) университете много лет возглавляет кафедру международной журналистики доктор филологических наук, профессор, академик Российской академии педагогических и социальных наук  Кацев Александр Самуилович. В первые годы становления Общества еврейской культуры Киргизии «Менора» А.Кацев был председателем правления общества, играл активную роль в жизни еврейской общины республики. Он создал при кафедре Центр изучения еврейской культуры в Киргизстане, который сам и возглавил. Кстати, А.Кацев – автор книги «Еврейская кухня», а также ряда статей по истории и культуре киргизских евреев. Между прочим, отец Александра — Самуил Александрович Кацевбыл одним из тех, кто содействовал приобретению для еврейской общины здания Фрунзенской синагоги в 1943 году. Он же был организатором первой во Фрунзе артели инвалидов «Пищевкус», переросшей в фабрику «Татуу»…
Что касается среднего школьного образования в Киргизии, то можно вспомнить целый сонм прекрасных учителей-евреев и даже руководителей школ. Мы уже говорили о Ефиме Якире и его замечательной авторской школе №61. В этом дружном интернациональном педагогическом коллективе тоже было несколько талатливых учителей-евреев. Например, математик, участник Великой Отечественной войны Арон Моисеевич Гольдштейн. Он оставил должность директора школы №44 и пришел к Якиру рядовым учителем – зато в атмосферу творчества, поиска, экспериментаторства. Эту атмосферу создавали также математики Дина Борисовна Винклер,  Лев Бенционович Печерский,  Борис Родионович Гольберг, Григорий Абрамович Одесский, другие учителя:  физики — Людмила Михайловна Талесник , химии  — Ася Дмитриевна Миркина, русского языка и литературы – Майя Моисеевна Кригер-Фризман, истории — Полина Давыдовна Летник, преподаватель по ЭВМ Борис Моисеевич Раппопорт …

И в других школах Киргизии было немало хороших учителей-евреев. В том числе и руководителей школ. Вот только некоторые примеры: Шагалов Лев Моисеевич — многолетний директор одной из лучших  в республике Лебединовской средней школы №1, заслуженный учитель Киргизской ССР (переехал в Израиль); Поляк Леонид Илич, директор средней школы в поселке ГЭС-5 Аламединского района,  Болитер Елена Ефимовна — бывшая заведующая Фрунзенским городским отделом народного образования; Шнейдман Вениамин Наумович — преподаватель-методист, работник республиканского Института усовершенствования учителей;  Мордерфельд Регина Леонидовна — учитель, председатель профсоюза учителей города Фрунзе; директора школ – Александр Аронов, Любовь Огеретнер, завуч Лев Заткин, Кузнецова Софья Абрамовна — работала учителем русского языка и литературы в Аламединской средней школе № 1, методистом и инспектором Аламединского районного отдела образования, инспектором Управления школ Министерства народного образования, отличник народного образования СССР и Киргизской ССР, Зеличенко Галина Яковлевна,работала учителем английского языка и завучем средней специализированной школы № 13, завучем в Лебединовской СШ №1, заведующей методическим кабинетом Аламединского районного отдела образования (живет в Израиле), учителя русского языка и литературы – Ида Исаковна Ковалева, Лидия Яковлевна Примак, математики — Тамара Ефимовна Виленчик, Эмма Соломоновна Полонская, физики — Владимир Ефимович Виленчик ( работал инспектором Фрунзенского гороно), Яков Гантман,  Борис Милославский (живут в Израиле), иностранных языков —  Белла Ильинична Войтенко, Раиса Абрамовна Лейн, и многие-многие другие.

7. КУЛЬТУРА – ДУХОВНАЯ ОСНОВА ОБЩЕСТВА

Еврейские литераторы, художники, музыканты, мастера кино и театра внесли немалый вклад в культурное строительство национальной республики, в развитие духовной жизни киргизского общества, в становление и расцвет различных видов искусства.

ЭПОС И ЛИТЕРАТУРА           

Возьмем такой уникальный культурный феномен, как киргизский героический эпос «Манас», поэтическое сказание, имеющее народообразующий характер, объединяющее вокруг себя киргизов всех времен и всех колен, где бы они ни проживали. Я познакомился с «Манасом» будучи мальчишкой лет 12 благодаря чудесному, на мой взгляд, переложению эпоса на русский язык замечательным поэтом и переводчиком Семеном Липкиным. Книга называлась «Манас Великодушный» и была издана в 1948 году издательством «Мектеп» с отличными иллюстрациями московского художника  А.Петрова. Семен Липкин вместе с другими переводчиками — М. Пеньковским, М. Тарловским, Е. Мозольковым и  У. Джакишевым  участвовал и в переводе более полного текста эпоса «Манас» по варианту народного сказителя С. Каралаева.

Обложка книги Семена Липкина «Манас Великодушный»

Весь авторский коллектив, участвовавший в издании «Манаса», представили к награждению Сталинской премии. Однако вместо заслуженной награды эта книга получила партийно-политическое обвинение. Начали искать виновных, выдвинувших такое «антинародное произведение» на высшую государственную премию.

Пострадал тогда и С. Липкин. Секретариат Союза писателей СССР в сентябре 1949 года объявил поэту-переводчику строгий выговор, а постановлением бюро ЦК КП(б) Киргизии 27 июня 1952 года издание «Манас Великодушный» изъяли из обращения как «антинародную книгу». Члены редколлегии получили партийно-административные взыскания за то, что «не проявили достаточной политической разборчивости и рекомендовали к изданию явно порочные антинародные версии». Вот такие были тогда нравы в коммунистическом руководстве Страны Советов! Народные акыны-сказители передавали из уст в уста разные версии эпоса, а казенные соцпропагандисты и идеологи называли их антинародными. Но в наши дни «Манас Великодушный» вновь благополучно издавался, как и различные версии самого эпоса.

Кроме С.Липкина, Льва Пеньковского и Марка Тарловского переводами «Манаса» занимались также Илья Сельвинский, Н. Мучник, А. Шпирт, Л. Руст и другие.

Много сделали для того, чтобы богатейший киргизский фольклор и стихи киргизских поэтов звучали на русском языке, такие переводчики и поэты, как Михаил Синельников, Лев Аксельруд, Марк Ватагин, и другие.

Кстати сказать, небольшие фрагменты эпоса «Манас» переведены на иврит израильской журналисткой и переводчиком Юлией Хромченко. Симпатичная книжка с иллюстрациями киргизского художника Т. Герцена издана в Иерусалиме в 1999 году издательством «Ариэль». Выход ивритского «Манаса» был приурочен к визиту в Израиль супруги первого президента независимого Кыргизстана А. Акаева Майрам Акаевой…

А в Киргизии работали и работают писатели и поэты еврейского происхождения, представляющие прозу и поэзию на русском языке. Это и детский поэт Якуб Земляк (Зисельман), очеркист Евгений Ковский и его сын – писатель и литературовед  Вадим Ковский, поэты-сатирики -заслуженный деятель культуры КР Михаил Ронкин и заслуженный артист республики Эммануил Праг (к сожалению, оба уже покойные, М.Ронкин жил, работал и умер в Израиле). Продолжает (слава Богу) активно работать в жанре публицистического стиха Анэс Зарифьян.

МУЗЫКАЛЬНОЕ ИСКУССТВО

Что касается киргизской профессиональной музыки, то и здесь весом вклад в ее развитие мастеров музыкальной культуры с еврейскими корнями.

Как указывет Энциклопедия «Киргизская ССР»: «В годы войны развитию профессионального искусства в Киргизии способствовала деятельность советских композиторов и музыкантов Н. Мясковского, Ю. Шапорина, Я(кова)Зака, Н(атана) Рахлина, М(ихаила) Раухвергера, А. Свешникова, В. Захарова, Н. Казьмина, а также Государственного симфонического оркестра СССР, Государственного русского хора им.М. Пятницкого, Одесского театра и других коллективов, эвакуированных во Фрунзе».

Тот же Михаил Рафаилович Раухвергер в 1943 году написал музыку к одному из первых и, пожалуй, одному из самых ярких, одному из лучших киргизских национальных балетов «Чолпон», который впервые был поставлен в 1944 году. Было еще две редакции балета – в 1953 и в 1958 годах. Это один из самых любимых спектаклей киргизских зрителей. С огромным успехом балет шел на многочисленных сценах театров Союза ССР. В его первой постановке в Киргизском государственном театре оперы и балета принимал участие известный московский театральный художник Яков Штоффер, а постановку третьей редакции осуществил (вместе с Н.Тугеловым) известный балетмейстер заслуженный деятель искусств Киргизской ССР Николай Холфин.  Музыка М.Раухвергера стала основой и фильма-балета «Чолпон-утренняя звезда». Композитор, удостоенный звания народного артиста Киргизской ССР, написал также оперу «Джамиля» по мотивам повести Чингиза Айтматова, балет «Джаныл», симфоническую картину «Ала-Тоо» и ряд других произведений на киргизские темы…

Драматична история создания оперы «Токтогул» и ее первого автора московского компзитора Александра Моисеевича Веприка. Вот как описал всю эту историю на сайте «Варлам Шаламов» Яков Немцов в статье  «Я давно уже умер. Композиторы в ГУЛАГе: Всеволод Задерацкий и Александр Веприк»:

«Музыкально-драматический театр во Фрунзе, с которым Веприк успешно сотрудничал еще в 1930-е годы, заказал ему национальную киргизскую оперу (По тогдашнему обыкновению ему «ассистировал» при этом киргизский композитор). Но этому самому заказу суждено было иметь для Веприка роковые последствия. К этому времени во Фрунзе два других музыканта – Владимир Власов и Владимир Фере – выдвинулись на положение главных киргизских композиторов. Теперь у них появились причины опасаться серьезного конкурента. Когда в ноябре 1950 года Веприк завершил работу над оперой, он узнал, что по настоянию Власова премьера его оперы отменена. Чтобы противодействовать этой интриге, Веприк договорился о проведении 20 декабря 1950 года пробного исполнения оперы в московском Союзе композиторов. Но сбыться этому плану не пришлось: в ночь перед пробой Веприка арестовали.

В биографии А. Веприка его сестра Эсфирь Веприк так описывает эти события:

«В 1949-1950 годах мой брат вместе с киргизским композитором А. Малдыбаевым работал над новой оперой «Токтогул». Работа быстро продвигалась вперед, и осенью 1950 года партитура была готова. Премьера оперы должна была состояться к десятилетнему юбилею Киргизской ССР. Клавир оперы был отправлен во Фрунзе еще летом 1950 года. Там разучивали голоса (…) Вдруг в ноябре 1950 года из Фрунзе в Москву приехал главный дирижер театра. Он рассказал, что репетиции были прерваны, потому что композитор Власов заявил в худсовете театра, что «у Веприка не готово ни одной строки партитуры». Мой брат показал дирижеру полную партитуру и попросил его придти вместе с ним в Союз композиторов, где 20 декабря 1950 года он должен был предварительно исполнять некоторые части оперы. После этого он сам хотел ехать во Фрунзе. В ночь с 19 на 20 декабря 1950 года, непосредственно перед пробным исполнением в Союзе композиторов, мой брат был арестован. Обыск в доме продолжался более 24 часов…».

Последние годы жизни Александра Моисеевича прошли в изматывающей борьбе с советской бюрократией. Только через год после возвращения из лагерей ему удалось снова получить по суду свою квартиру, занятую музыковедом и сотрудником идеологического отдела ЦК Борисом Ярустовским. Разочаровывало и безразличное отношение Союза композиторов – имя А.Веприка было по-прежнему забыто, а его произведения не исполнялись. Он умер в октябре 1958 года от сердечной недостаточности. Через несколько дней после этого в Москве на фестивале киргизской музыки состоялась премьера оперы «Токтогул» … Малдыбаева, Власова и Фере…

Летом 1937 года в городе Фрунзе вместе с матерью и двумя сестрами появился 14-летний Исаак Шварц, будущий композитор, народный артист России, лауреат Государственной премии России, трёхкратный обладатель кинопремии «Ника. Его отец Иосиф, ученый-арабист, профессор Ленинградского университета был репрессирован, сослан в Колыму и расстрелян, а семья, лишившаяся всего имущества, в том числе рояля и библиотеки, была выслана из Ленинграда в Киргизию. Там она поселилась в домике с саманной крышей. Мать Исаака, Рахиль Соломоновна Бергер (1891—1970), выпускница Киевского коммерческого института, во Фрунзе устроилась работницей на швейную фабрику. Юный Исаак начал давать частные уроки игры на фортепиано детям местных чиновников.

В 1938 году Шварц начал брать уроки композиции у Владимира Фере. Он устроился тапером в кинотеатрах «Ударник» («Эдиссон») и «Ала-Тоо» довоенного Фрунзе и весьма успешно обеспечивал импровизационное музыкальное сопровождение немых кинокартин. С юношеской работой тапёром исследователи впоследствии связывали особое чувство природы кинематографа, проявившееся в творчестве Исаака Шварца в зрелые годы.

Перед самой войной он работал концертмейстером в Киргизском государственном театре. Молодой пианист солировал с оркестром Эдди Рознера, эвакуированном в 1941 году из Москвы в Киргизию.

Еврейская община, как могла, помогала, поддерживала юный талант. Изя Шварц часто столовался у поэта Аркадия Вайнера, с которым у него установились дружеские отношения, переписка на многие годы.

В начале войны И. Шварц руководил хором и оркестром ансамбля песни и пляски Фрунзенского гарнизона. Потом его призвали в армию. Попав на фронт Исаак, стал сапёром. Весной 1942 года был контужен в результате артобстрела под Харьковом. Восстанавливался после контузии в госпитале в Алма-Ате. В 1945 году 22-летний Шварц, демобилизовавшись из армии, вернулся в Ленинград и при содействии Дмитрия Шостаковича поступил в Ленинградскую государственную консерваторию имени Н. А. Римского-Корсакова…

Исаак Шварц с женой Соней, 1944 г., Фрунзе, с дочерью Галиной, 1951 г. Фото из семейного архива

Дальнейшее более или менее известно. Исаак Шварц – автор музыки к 35 спектаклям и 125 фильмам], а также симфонических произведений, двух балетов, двух квартетов, скрипичного концерта, кантат, романсов. Широкую популярность и признание получил как кинокомпозитор, чьи мелодии в романтических мелодрамах часто запоминались зрителям лучше, чем сами фильмы.

Последнее большое симфоническое программное произведение композитора — «Концерт для оркестра „Жёлтые звезды“ („Пурим-шпиль в гетто“), посвященное памяти Рауля Валленберга. «Желтые звезды» стали апофеозом творчества Исаака Шварца, достойным памятником этому великому композитору, ушедшему из жизни в 2009 году…

В 1940 году в Киргизию по распределению приехали выпускники Московской государственной консерватории имени П.Чайковского молодые супруги Слава Окунь и Григорий Бурштин. Они стали едва ли не первыми в Киргизии профессиональными пианистами с высшим специальным образованием и сделали очень много для киргизской музыкальной культуры. С.Окунь и Г.Бурштин были активными участниками всех декад киргизского искусства в Москве и в республиках Средней Азии, велик их вклад в создание многих оперных и балетных спектаклей, в становление известных киргизских оперных певцов и солистов балета.

Григорий Бурштин в отличие от Славы Окунь  не успел получить звания заслуженного артиста республики, к которому был представлен. Внезапная и ранняя смерть прервала его блестящий творческий путь пианиста, дирижера, а, возможно, и интересного композитора. А Слава Марковна до репатриации в Израиль в 1993 году продолжала работать концертмейстером оперного класса в Киргизском государственном театре оперы и балета им. А.Малдыбаева. Среди ее «подопечных» — народные артисты СССР Сайра Киизбаева, Булат Минжилкиев и многие другие известные оперные певцы Киргизии.

Глубокий след в киргизской музыке оставил сын Славы Марковны и Григория Михайловича Михаил Бурштин —композитор и пианист заслуженный деятель культуры КС. На его счету сотни музыкальных произведений разных жанров – от балета «Жаныл Мырза», симфоний и симфонических сюит до детских и учебных пьес для фортепиано и других инструментов, которые пользуются большой популярностью и у киргизских слушателей, и у музыкальных педагогов. А сколько мастерских, виртуозных обработок народной музыки и наигрышей киргизских мелодистов создал М.Бурштин! Его блестящее переложение для фортепиано наигрыша Атая Огонбаева «Маш-ботой» с триумфом исполняется на многих сценах мира – от «Карнеги-Холл» в Нью-Йорке до концертных залов России, Германии, Казахстана, Израиля и, естественно, Киргизии. Михаил был профессором кафедры специального фортеиано в Киргизском институте искусств имени Б.Бейшеналиевой. Его блестящий фортепианный дуэт вместе с женой Фаиной Ефимовна Хармац, прекрасной пианисткой, доцентом той же кафедры, просуществовал более 50 лет, из которых более 20 приходятся на Израиль, где супруги живут с 1993 года. Между прочим, их ученицей была Полина Ефимовна Вайдман, ставшая позже директором дома-музея П.И.Чайковского в Клину.

Пианисты Фаина Хармац и Михаил Бурштин

Музыкальному искусству Киргизии посвятил свою жизнь и Борис Вениаминович Феферман, композитор и дирижер, заслуженный артист республики, много лет возглавлявший Киргизский государственный оркестр народных инструментов.Он и сам собирал и записывал фольклор (в Киргизии  выпущены две тетради Б.Фефермана с записями кю народного мелодиста Ыбрая Туманова).

Немало постановок на сцене Киргизского академического  театра оперы и балета имени А.Малдыбаева осуществил его главный режиссер Владимир Матвеевич Шахрай, удостоенный званий заслуженного артиста Белорусской и Киргизской ССР. А главным дирижером этого музыкального театра несколько плдотворных сезонов был приглашенный из Алма-Аты опытный маэстро Валерий Руттер. Среди солистов оперы и балета, а также музыкантов оркестра также числилось немало евреев. На оперной сцене блистала прекрасная певица-сопрано Фаина Оленева, а на балетной — солисты Лилия Бочковская, Лев Аляс и другие.  В оркестровой яме немало лет провели, исполняя оперную и балетную музыку, скрипач Александр (Саул) Лейфер, альтист Яков Фридьев,  виолончелист Леонид Немировский, трубач  Николай Спивак, тромбонист  Михаил Гамарник, трубач и настройщик роялей Михаил Скоповский  и другие.

Симфоническим и камерным оркестрами Киргизской филармонии не раз дирижировал тогда еще совсем молодой Илья Машкевич (ныне живет и работает в Европе).

Само собой разумеется, что и в музыкальных учебных заведениях республики – школах, училищах, Институте искусств, а также в соданноой позднее Национальной консерватории трудились и трудятся преподаватели-евреи. Это один из старейших педагогов-пианистов Даниил Склютовский, работавший во Фрунзенской Центральной детской музыкальной школе имени П.Шубина, заведующие отделениями во Фрунзенском музыкально-хореографическом училище имени М.Куренкеева Дина Дубинская (фортепиано) и Тамара Виленчик (вокал), а также один из лучших в Киргизии дирижеров-хормейстеров Семен Файнштейн, Инесса Шехтманюк (фортепиано), концертмейстеры Рита Файнштейн, Лилия Соболева (обе живут в Израиле) и другие. Заведующим учебной частью этого училища ( и даже какое-то время директором) немало лет работал Григорий Коган. Также завучем «Куренкеевки» и педагогом по музлитературе был Алексей Каплан.

Недолгое время в Киргизском государственном институте искусств кафедрой специального фортепиано заведовала Анна Семеновна Барон, известный педагог, у которой училась в Баку знаменитая пианистка Белла Давидович. К сожалению, А.Барон была вынуждена уйти из института из-за несложившихся отношений с тогдашним его ректором Н.Давлесовым, не очень-то жаловавшим евреев и не сумевшим по достоинству оценить, какого специалиста он теряет. Зато в Новосибирской консерватории ее вполне оценили и с удовольствием пригласили на работу из Фрунзе.

Можно упомянуть также работавших в Институте искусств пианистов Александра Склютовского, Людмилу Мельцер, музыковеда Тамару Склютовская (все они ныне живут и работают в Коста-Рике), пианистку Полину Цокуренко (ныне – профессор кафедры спецфортепиано в Киргизском институте искусств).

ТЕАТР

Профессиональное искусство театра в Киргизии зародилось только после революции в России, когда Москва начала проводить активную культурную политику в национальных окраинах РСФСР. Приобщение к сценическому искусству населения горного края началось, как и повсюду в советской стране, с разного рода «Синих блуз», «ТРАМов», «Красных повозок», любительских драматических и музыкально-драматических кружков и студий художественной самодеятельности. Лишь с конца 20-х годов стали формироваться полупрофессиональные театральные коллективы. В 1929 году в Оше на основе любительского узбекского театрального коллектива был организован Ошский узбекский драматический театр. 7 ноября 1930 года дал свой первый спектакль Киргизский государственный театр, созданный на базе национальной театральной студии.

В становлении Республиканского русского театра драмы имени Н. Крупской (по нелепому недоразумению или головотяпству местных чиновников имя В. Маяковского, которое должны были дать русскому театру, присвоили Киргизскому женскому педагогическому институту, а «предназначенная» девичьему вузу Н. Крупская на многие годы прилепилась к драматическому театру), приняли участие в том числе и еврейские актеры, режиссеры, организаторы театрального дела.

Так, первым главным режиссером театра  был назначен В.Г. Фельдман, основную труппу составили выпускники ГИТИСа. Первый спектакль был сыгран 6 ноября 1935 года по пьесе Яновского «Столица».  С 1946 по 1961 годы немало спектаклей поставил в театре главный режиссер Марк Маламуд, заслуженный деятель искусств Киргизии. Примерно в те же годы в театре играли такие яркие мастера сцены, как заслуженный артист Абрам Крамер, блистательная характерная актриса Лия Нэльская, актеры Нина Тайц, Михаил Штейнберг, Евгений Володарский и некоторые другие.

Чуть позже в театре засверкала новая яркая звезда – актер крупного и многогранного дарования Леонид Ясиновский, ставший на многие годы безусловным лидером труппы. Раскрытию его замечательного драматического таланта в немалой степени способствовали спектакли, поставленные не менее ярким и одаренным человеком – Владиславом Пази, режиссером из Ленинграда, учеником знаменитого Г.Товстоногова. Подлинным украшением репертуара театра из Фрунзе в те годы стали такие созданные его главным режиссером и художественным руководителем В.Пази спектакли, как «Декамерон», «Ночевала тучка золотая», «Трехгрошовая опера», «Игра в джинн», «М.Баттерфляй», «Колыма» , «Плаха» по роману Ч.Айтматова, «Три сестры», который был признан лучшим на Всесоюзном театральном фестивале в Йошкар-Оле в 1993 году, «Самоубийство влюбленных на острове Небесных сетей», удостоенный в 1995 году высшей театральной премии Санкт-Петербурга «Золотой орфей»,  и другие.

Во многих из этих спектаклей главные роли исполнял Леонид Ясиновский. За свое высокое мастерство он был вначале удостоен звания заслуженного, затем – народного артиста Киргизии и, наконец – редчайший случай в национальной республике – звания Народного артиста СССР. Частенько его партнером на сцене становился Эммануил Праг, тоже очень талантливый острохарактерный актер и, как я уже отмечал, не менее талантливый поэт-юморист и сатирик, заслуженный артист Киргизской ССР. А Владислав Борисович Пази, оставивший ярчайший след в истории русского театра (причем, не только в Киргизии, но и в Санкт-Петербурге, куда он через 15 лет вернулся) был удостоен звания народного артиста Киргизской Республики.

Несколько удачных постановок осуществил на сцене театра имени Н. Крупской сокурсник В.Пази по театральному институту Александр Бируля, тоже человек с «пятым пунктом».

Интересно, что много лет главным администратором Русского драматического театра был еврей Михаил Раппопорт, в которого, по словам В.Пази, играли на гастролях актерские дети: «Ты будешь Раппопортом, а я – зрителем!». Также немало лет администратором и заместителем директора (директором-распорядителем) этого театра проработала  Мария Александровна Кузнецова, заслуженный работник культуры республики.

Многие в Киргизии помнят имя Эсфири Зеленой, толкового и энергичного организатора культуры, театрального директора и администратора, которая немало сделала для укрепления Киргизского драматического театра (директором которого она была в течение нескольких лет), других учреждений культуры республики.

Полная тёзка незабвенной Ф.Раневской театральный режиссер Фаина Георгиевна Литвинская, заслуженная артистка Узбекской ССР, уроженка южнокиргизского города Ош, поставила немало запоминающихся спектаклей (на узбекском языке) на сцене родного ей Ошского академического музыкадьно-драматического театра имени Бабура. В интервью в связи с 90-летием театра его нынешний директор и художественный руководитель Бахтияр Тухтаматов так отозвался о Фаине Георгиевне: «Как тут не вспомнить Фаину Литвинскую — режиссера с большой буквы, высокопрофессионального деятеля театра и просто очень симпатичного человека»…

 КИНО – ВАЖНЕЙШЕЕ ИЗ ИСКУССТВ 

В 1939 году Совнарком Киргизской ССР принял постановление о создании во Фрунзе корреспондентского пункта Ташкентcкой студии «Союзкинохроники». С этого времени начинает выпускаться киножурнал «Советская Киргизия».

В 1941 году на базе корпункта была организована Фрунзенская студия кинохроники. В создании первых хроникальных фильмов активно участвовали И.Колсанов, Г.Николаев, Д.Эрдман, Марианна Варейкис, И.Гунгер, братья Герштейны – Юз и Изя, кинооператор Борис Бурт и другие.

Вот как рассказывается об этом периоде становления киргизского кино в статье  Владимира Михайлова (Лидского) «Люди-легенды» на сайте «Новая киргизская литература»:

«В марте 1941 года из Москвы прибыл Игорь Феликсович Гунгер, в те годы молодой звукооператор с Центральной студии кинохроники, а впоследствии лауреат Ленинской премии, взявший поначалу на себя руководство по созданию хроникальных съемок.

Чуть позднее к работе подключились братья Герштейны: старший — Юз и младший – Изя, впоследствии известные режиссёры-документалисты. До войны братья Герштейны жили в Киеве. Старший в 1936-м поступил в киноинститут на операторский факультет, в 1940-м завершил курс учёбы и даже успел поработать некоторое время ассистентом на «Укркинохронике». В 1941 году с командировочным удостоверением студии, имея задание снять несколько оборонных сюжетов для киножурнала «Радяньска Украина», умудрился попасть в район боевых действий под Харьковом, чудом остался жив в этой передряге, а впоследствии был признан негодным к строевой службе из-за слабого зрения и, в конце концов, оказался вместе с младшим братом в далёком тыловом Актюбинске. Здесь после довольно долгого ожидания старший Герштейн получил из главка документальных фильмов направление на Фрунзенскую киностудию.

Впрочем, киностудия – слишком громко сказано. Достаточно заметить, что в феврале 1942 года своего имущества у неё было всего-ничего – два стола, три стула, чернильница, ручка, деревянные счёты старого главбуха Каца и студийная печать. Из персонала, кроме Каца, были директор Авденис, режиссёр Марианна Варейкис (супруга репрессированного в 1939 году партийного деятеля Иосифа Варейкиса), оператор Иван Петрович Колсанов и его ассистент Юз Герштейн. Позже появились заместитель директора Гольдин, завхоз Браиловский и оператор Бронислав Борковский.

Какие-то шаги для становления студии, понятное дело, в то время предпринимались, но в реальности было только подвальное помещение филармонии, переломанная мебель, студийная печать и голый бетонный пол, где братья, постелив шинель, какое-то время горестно ночевали. Кто-то из местных журналистов уже в новейшие времена однажды весьма остроумно заметил, что киргизский кинематограф вышел из шинели Юза Герштейна, как русская литература вышла из «Шинели» Гоголя. Думается, это по большому счёту соответствует действительности».

1953 год стал годом появления цвета на Фрунзенской киностудии — именно тогда здесь был создан первый цветной документальный фильм под названием «Пик Дружбы». Режиссером картины был Илья  Гутман, приехавший из Москвы, снимал её кинооператор С. Авлошенко.

Сергея Авлошенко, вызволив из ссылки, пригласил на Фрунзенскую студию ее директор Георгий Николаевич Николаев (один из первых и один из лучших руководителей студии), который очень внимательно относился к людям, всегда старался помочь в решении личных и бытовых проблем. Позже точно также он предложил работу знаменитому документалисту Михаилу Слуцкому, которому после отбывания ссылки было запрещено проживать в Европейской части страны. Не без протекции Георгия Николаевича летом 1946 года М. Слуцкий снял по сценарию Аалы Токомбаева полнометражный документальный фильм «Песнь о Киргизии» («Советская Киргизия»). После удачной сдачи картины, чему также немало способствовал Г. Николаев, режиссёру разрешили выезд на Украину, куда он вскоре и переселился, поступив на Украинскую студию кинохроники.

А киргизские кинодокументалисты, обогащенные опытом совместной работы с киномастерами братских республик, начали на базе студии самостоятельно создавать документальные ленты.

К середине шестидесятых годов (оттепель!) творческий котёл на «Киргизфильме» бурлил и пенился — появились такие яркие, новаторские ленты, как «Обращённые к солнцу» Альгиса Видугириса и Игоря Моргачёва, «Заводские встречи» Ю.Герштейна и А. Видугириса, «Рассказы о Михаиле Фрунзе» Ю.Герштейна и И. Моргачёва – фильм, который Сергей Юткевич назвал шедевром, «Балерина Бейшеналиева» Ю. Герштейна и Ю. Сокола, «Это лошади» Т. Океева, «Бумеранг» Бориса Галантера, «Там, за горами, горизонт» — того же Галантера и Изи Герштейна, «Память сердца» Ильи Горелика, «Перекрытие» А. Видугириса и Я. Бронштейна.

И снова процитируем В.Михайлова (Лидского):

«Однажды в Ташкенте на региональной творческой конференции по вопросам кинематографа поочерёдно представляли делегации союзных республик. Сначала поимённо перечислили узбекских товарищей – на сцену вышли узбеки, потом таджикских – на сцену вышли таджики, затем казахских – и на сцену, понятное дело, вышли казахи. Потом ведущий вечера провозгласил: «А теперь я приглашаю на сцену наших киргизских братьев: Юза и Изю Герштейнов, Леонида Гуревича, Илью Горелика, Бориса Галантера и Якова Бронштейна…». Зал громогласно захохотал и взорвался аплодисментами…».

Такому составу тогдашних киномастеров из Фрунзе – а среди них, разумеется, были не только евреи, но и люди разных национальностей – русские и литовцы, киргизы и корейцы, татары и уйгуры, даже один бурят — киргизский кинематограф обязан легендарному руководителю студии «Киргизфильм» Шаршену Усубалиеву – мудрому, сильному, отважному человеку, подлинному патриоту своей страны. Бывший фронтовик-разведчик, воевавший в Панфиловской дивизии, потом комсомольский работник, Шаршен, возглавив студию, понял, что одного талантливого документалиста Юза Герштейна недостаточно, чтобы изменить в целом облик документального кино на студии, где, как и повсюду в то время, в достатке было безликих, серых и официозных фильмов. Нужен был коллектив документалистов — молодых, талантливых, открытых новым веяниям, идеям, новому взгляду на жизнь, способных искать в искусстве новые формы и новые пути. Одним словом, нужны были молодые талантливые профессионалы. А где их взять? Вот как об этом пишет в своих воспоминаниях Надежда Крупп (Мнацаканова), бывшая ассистентом режиссера у Юза Герштейна на съемках судьбоносного  и трагического фильма «Оглянись, товарищ!»:

«Шаршен посылал на учёбу во ВГИК юных способных мальчиков и девочек, среди них были такие, как Марлес Туратбеков, Болот Шамшиев, Гена Базаров, Динара Асанова, Марина Урматова, Костя Орозалиев, Витя Дурандин, Валерий Виленский. Кстати, нельзя не обратить внимания на то, что этот список не ограничивается только киргизскими фамилиями, что было совершенно не типичным для национальных республик того времени. Как правило, во главу угла всегда ставилось укрепление национальных кадров, но в вопросе понимания национальных кадров Шаршен был умнее и шире. (Отметим в скобках, что на студии в разные годы работали и другие евреи – например, директор фильма Людвиг Давыдов и его сын режиссер Стас Давыдов, режиссер Михаил Шерман, заместитель директора студии Токарев.  – прим. моё — А.Б.).

И, кроме того, Ш. Усубалиев понимал, что на студии уже сейчас нужно создать творческую атмосферу, чтобы, вернувшись после института, эти ребята, ещё не успевшие стать настоящими профессионалами, не оказались в вакууме.

Приезжая по студийным делам в Московский главк, Усубалиев заводил знакомства с молодыми кинематографистами, оказавшимися по разным причинам временно без работы: кто уволился с прежнего места, не поладив с начальством, кого уволили по идеологическому или национальному (как правило, еврейскому) несоответствию, кто просто пришёлся не ко двору в притёртом и устоявшемся (если не сказать — отстоявшемся) коллективе… У Шаршена была отличная интуиция — он чуял яркие личности и таланты. И многих ему удалось пригласить на работу.

Так создавалось во Фрунзе «киргизское чудо», как с легкой руки Жоржа Садуля стали называть в мире киргизское документальное кино.

Кинорежиссер Юз Герштейн

А потом грянула эпопея с новым фильмом Юза Герштейна, приуроченном к 50-летию Советской власти, и всё рухнуло по злой воле этой самой власти – и судьба самого фильма, так и не увидевшего свет большого экрана, и карьера Шаршена Усубалиева, снятого со своего поста, и жизнь Юза и его семьи в Киргизии – он был уволен со студии и вынужден был покинуть город Фрунзе…

«Оглянись, товарищ!» — так назывался фильм, и ему был предпослан эпиграф — слова американского философа Сантояны: «Кто не помнит прошлого, обречён на то, чтобы пережить его снова».

Предстоящий фильм открывал перед Юзом, как ему казалось, возможность что-то сделать — изменить хоть на малую долю общественное сознание, рассказав правду о том пути, который мы прошли за пятьдесят лет, о цене, которую мы заплатили за наши достижения, и, осмыслив эту правду с высоты сегодняшнего дня, заставить зрителя подумать о том, как жить дальше, чтобы не повторить пройденных ошибок».

Напряженнейшая, полная поисков, проб и ошибок работа над документальной лентой длительностью в пятьдесят минут продолжалась почти три года. Все в этом фильме было новым, новаторским, а порой и вообще сделанным впервые. Это и живые синхронные интервью с самыми разными людьми, свидетелями прошедшего времени; это использование поли-варио-экрана, когда изображение шло одновременно в двух параллельных плоскостях; это и отсутствие дикторского текста; и оригинальное музыкально-звуковое сопровождение…

Но как только рабочие материалы фильма попали на просмотр в ЦК Компартии Киргизии, как только их увидел тогдашний «хозяин» республики Турдакун Усубалиев (однофамилец Шаршена Усубалиева и полная его противоположность), фильм сразу же назвали идеологической диверсией, запретили дальнейшую работу над ним, велели разогнать творческий коллектив, а фильм – уничтожить. Режиссер Юз Герштейн и оператор Игорь Моргачев объявлены в республике персонами нон грата.

«Особенно не понравилось партбоссам, что герои фильма рассказывали с экрана о дьявольских допросах и пытках в НКВД, об организации колхоза с помощью 12 вооруженных милиционеров, о тяжком труде сельских женщин, плохой системе образования, дискриминации и репрессиях в отношении «киргизких» немцев и чехов…»
(В.Михайлов, «На ветрах истории», газета « Аргументы и факты» №47, 2009 год).

Почти сразу же началась отчаянная борьба за спасение фильма. Юз вместе с Игорем Моргачевым возил его в Москву, где картину посмотрели практически все корифеи советского кино, которые находились тогда в столице.

«Фильм потряс всех. После просмотра к Юзу и Игорю подошёл Михаил Ромм, пожал им руки и сказал:

— Каждый режиссёр живёт для того, чтобы сделать, наконец, хотя бы один, но по-настоящему свой фильм. Я такого фильма ещё не сделал. А вы, ребята, сделали. Я вас поздравляю!

Это сказал Ромм, у которого только что вышел на экраны «Обыкновенный фашизм». (Из воспоминаний Н.Крупп).

Было написано письмо на имя самого Брежнева, где десять народных артистов СССР и лауреатов Ленинской и Сталинской премий, высоко оценив фильм, сочли необходимым выпуск его на широкий экран. Они писали, что «…встревожены и возмущены грубой расправой с творческими работниками и администрацией киргизской студии, причастными к его созданию. …Даже во времена культа личности, — говорилось в письме, — руководители в нашей стране не позволяли себе такого обращения с творческими работниками и не разгоняли творческие коллективы…» .

Ничего не помогло! Брежнев не ответил, а местный божок Усубалиев своего решения не поменял. Фильм, который мог стать гордостью Киргизстана, да и всего советского кино, фильм, о котором еще до его выхода восторженно писал журнал «Искусство кино» (№11 за 1966 год), был «приговорен» к изоляции от общества.

Ю. Герштейн с семьей вынужден был уехать в Ленинград, а И.Моргачев – в Свердловск, где оба успешно продолжили свою кинематографическую деятельность, хотя, конечно, того творческого взлета, того духовного подъема и счастья, что они испытали на фильме «Оглянись, товарищ!», им, увы, уже испытать не пришлось. А еще через несколько лет все Герштейны – Юз с женой Зиной, его дочь Лариса и сын Михаил переехали в Израиль. Чуть позже – вслед за своими сыновьями в Израиль приехал и младший брат Юза Изя Герштейн. Он, к сожалению, несколько лет назад ушел из жизни. А Юз Абрамович, которому сегодня 98 лет, слава Богу, жив (до 120!, как говорится) , хотя и не совсем здоров. Но голова у него такая же ясная и мудрая, как была всю жизнь.

Здесь, в Иерусалиме он написал биографическую, можно сказать, исповедальную книгу в двух томах — «Осколок империи», в которой блестяще и с большой долей самоиронии рассказал о времени и о себе, о драматической судьбе фильма «Оглянись, товарищ!». Он и книгу эту первоначально хотел назвать так же – «Оглянись, товарищ!». Но почему-то передумал…

Обложка книги Юза Герштейна «Осколок империи»

Вот какие замечательные и точные стихи о сути искуства написал 90-летний Юз Абрамович Герштейн:

Но искусство — не работа,

И не служба до пяти.

С перерывами на кофе

И возможностью уйти.

Это жар и лихорадка,

Это приступ и инфаркт.

И конвульсии припадка,

И с божественным контакт…

ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОЕ И ПЛАСТИЧЕСКОЕ ИСКУССТВА

Богатейшая коллекция Киргизского национального музея изобразительных искусств имени Г. Айтиева, созданного в 1934 году, содержит немало произведений выдающихся художников прошлого и нашего времени, в том числе и мастеров из еврейского «племени». Здесь есть оригиналы картин Исаака Левитана, Роберта Фалька,  Александра Тышлера, Арту́ра Бе́ргера, Самуила Дудина-Марцинкевича, Давида Флекмана, Романа Нуделя, Хаима Капчица и других.

Несколько значительных художников-евреев работали и работают в Киргизии. Из уже ушедших это — живописец, заслуженный деятель искусств Давид Флекман, график и акварелист, заслуженный деятель культуры республики Роман Нудель, из ныне действующих – монументалист и  живописец, народный художник Киргизской ССР, профессор, действительный член Академии художеств Кыргызской Республики Алексей Каменский, скульптор, живописец и фотограф  Владими Зухин, живущий и работающий ныне в Израиле, в городе Арад, и некоторые другие.

Подлинную реолюцию в тихом омуте художественной жизни Киргизии в 70-80-е годы прошлого века невольно произвел Владимир (Давид) Кругман, выпускник Ленинградского высшего художественно-промышленного училища имени В. Мухиной (ныне Академия Штиглица). Вначале эта революция произошла во Фрунзенском художественном училище, где Кругман начал свою работу преподавателем дизайна. Он сразу же завоевал симпатии студентов и молодых коллег тем, что рассказывал, показывал и делал вещи, о которых большинство из них не имело представления. Даже Пикассо и Шагал были для учебных программ того времени весьма сомнительными фигурами. А Кругман вводил студентов в мир Фернана Леже и Анри Матисса, Генри Мура и Жоржа Брака, Пауля Клее и Хуана Миро, Амадео Модильяни и Сальвадора Дали, в мир русских авангардистов Казимира Малевича и Василия Кандинского, Эль Лисицкого и Александра Родченко, Владимира Татлина и Павла Филонова. Он знакомил их с такими понятиями, как художественное проектирование и промышленный дизайн.

Чтобы не быть голословным, молодой преподаватель сам на добровольных началах создал художественный проект студенческого кафе в училище и вместе со студентами воплотил его в жизнь. Это был образец не оформительского, а проектного искусства, лишенный голого украшательства, но целиком подчиненный единой художественно-функциональной задаче. В создании интерьера кафе Давид с большой фантазией использовал простые и доступные материалы, некоторые из них буквально валялись под ногами. Например, горная речная галька, которой очень много в Киргизии, дерево и гипс, кожа и толстая скрученная веревка – ею киргизы арканят лошадей. Студенческое кафе художественного училища  стало сенсацией города Фрунзе, и молва о нем быстро облетела все студенческие общежития. Чтобы попасть в него молодежь из других учебных заведений выстаивала длинные очереди.

С группой своих добровольных помощников-студентов Кругман преобразил интерьер кафе в Союзе художников Киргизии, всесильной организации, без разрешения которой в те годы ни один живописец, скульптор или прикладник не мог получить заказ. И вот парадокс: мастер, который по просьбе художественного начальства блестяще справился с художественным проектом и на деле доказал свои возможности и талант, долгие годы безуспешно пытался вступить в члены Союза художников. Мало того, что Кругмана под разными предлогами не пускали в творческое содружество, высокопоставленные коллеги, где могли и как могли, портили ему кровь, вставляли палки в колеса всех его начинаний и проектов. Много тому было причин. И зависть, элементарная цеховая зависть к талантливому, энергичному, непохожему на них, независимому человеку. И неприемлемый для многих местных «интернационалистов» «пятый пункт» Кругмана, его якобы чужеродность киргизскому искусству.

Все мы жили в ту пору внутри системы и не всегда понимали, что главная причина всех бед Кругмана заключалась в самой этой советской социалистической системе, которая отторгала всякое инакомыслие, всякое бунтарство, безжалостно подавляла всякий неразрешенный выход из строя. А он был такой – Володя (Давид) Кругман – неравнодушный, беспокойный, азартный бунтарь, желавший все и как можно быстрее изменить к лучшему, более человечному и по-настоящему красивому.

Художник не только говорил, но и делал. Делал в обход мафиозного Союза художников и его худсовета. Сам он при этом работал за гроши по сравнению с худфондовскими расценками, но это не спасало его от злобной зависти своих коллег со всеми вытекавшими отсюда последствиями…

Эффект разорвавшейся бомбы вызвала одна из первых крупных работ Давида (Владимира) Кругмана во Фрунзе – интерьеры ресторана «Киргизстан» при одноименной гостинице в самом центре города. 

Такого еще не видывала киргизская столица. Типовой, помпезный и потому безликий ресторан волею художника полностью преобразился в уютный, оригинальный то ли музей, то ли театр, то ли кинопавильон. Все здесь было неожиданно и непривычно и все дышало киргизским колоритом. Не случайно, вскоре репродукции интерьеров «Конюшни» – так, любовно и без всякой иронии стали называть горожане очень полюбившийся им ресторан, где на столбах висели седла, другая конская упряжь – вошли в альбом «Монументальное искусство СССР», к вящему неудовольствию и злобной зависти киргизской художественной элиты.

А неугомонный Кругман успевал проектировать, пробивать и реализовывать немало дизайнерских проектов. Это и оригинальное, очень человечное, теплое решение переговорного пункта Междугородней телефонной старции во Фрунзе; и ставшее популярным у горожан кафе «Долон», полностью придуманное и сделанное руками художника; и подземный переход по улице «Молодая гвардия» с использованием мозаики из обыкновенных голышей-булыжников; наконец, интерьер дачи знаменитого писателя Чингиза Айтматова, который лично попросил об этом Кругмана…

Прошло десять лет с тех пор, как художник появился в Киргизии.

Его бурная и, главное, ощутимая, результативная художественная деятельность не могла, разумеется, остаться не замеченной. Здравомыслящие люди (исключая разве что коллег-завистников) понимали, что именно такой человек нужен городу. И произошло немыслимое: городские власти с подачи местных архитекторов предложили Кругману занять пост главного художника города Фрунзе. Невероятно, но факт: высокая номенклатурная  должность была предложена не только беспартийному еврею, но даже не члену Союза художников,  к тому же молодому человеку с вызывающей внешностью – с  бородой и усами.

Апофеозом длительной и унизительной травли мастера стала знаменитая история с фонтаном, которая прогремела на всю республику.

Вкратце суть его такова. В союзе с архитекторами Кругман задумал возвести у строящегося в центре города высотного здания необычный яркий, многоцветный, радующий глаз людей фонтан. Он создал проект этого бассейна с лучистыми солнышками, рыбками и смешными дракончиками в сверкающей воде. И несмотря на немыслимые препоны и трудности, несмотря на противодействие коллег и боссов Союза художников республики осуществил (хотя и не в полном объеме) свою идею.

Каково же было потрясение художника, когда на практически готовом объекте появилась расширенная комиссия Министерства культуры совместно с большим худсоветом Союза художников и повела решительные разговоры о том, что надо бы срочно пригнать бульдозер и разрушить, сравнять с землей все формы фонтана! Затем был изготовлен протокол, где Кругман был назван безродным космополитом, пропагандирующим загнивающую буржуазную культуру, оказывающим дурное влияние на молодое поколение. Самое интересное заключалось в том, что высокая комиссия рекомендовала «лишить Кругмана права выполнять ответственные творческие работы»…

И все же художник победил!..

Художник Владимир (Давид) Кругман в мастерской

И вот уже более сорока лет стоит в столице теперь уже независимого Кыргызстана фонтан В. Кругмана «Солнечные рыбки», радуя горожан и гостей Бишкека своими причудливыми формами и расцветкой, радугой брызг и сверканием воды. Фонтан – подлинная изюминка солнечного южного города, одно из лучших (если не самое лучшее) произведений скульптурно-мозаичного искусства в республике. После многих лет забвения имени автора этого фонтана и драматической истории его создания сегодня положение меняется. Местные журналисты разыскали В. Кругмана в Германии, в городе Фюрте, где он уже более 20 лет успешно живет и творит, и устами автора рассказали своим читателям обо всей этой непростой истории. По требованию горожан, общественности республики фонтан «Золотые рыбки» начал реставрироваться, а площадь вокруг него – благоустраиваться. И вот что сегодня говорят жители города о фонтане Кругмана.

Фонтан «Солнечные рыбки», построенный по проекту Владимира (Давида) Кругмана в столице Киргизской ССР — Фрунзе и сегодня является достопримечательностью Бишкека

Диана Светличная, литератор:

— Главной достопримечательностью нашего Бишкека для меня всегда будет фонтан на пересечении улиц Советской и Токтогула. Рядом с этим фонтаном был мой детский сад и замечательный кондитерский магазин. Разве можно было равнодушно пройти мимо этих разноцветных пузатых рыб, держа в руках шоколадную картофелину! Да никогда! Нужно было обязательно остановиться, присесть рядом с фонтаном и долго-долго нервировать моих всегда куда-то спешащих родителей. Это мой самый любимый фонтан в мире!

Бектур Искандер, независимый киргизский журналист:

— Самый недооцененный памятник Бишкека – фонтан на Советской-Токтогула. При том, что это подлинное произведение искусства. Призываю всех любить и беречь фонтан, как один из самых необычных символов Бишкека!

А ведь кто-то когда-то призывал снести фонтан бульдозером…

 8. ПРАВООХРАНИТЕЛЬНАЯ СИСТЕМА

Когда припевают (кто шутя, кто с издёвкой, а кто и с гордостью): «Евреи всё, евреи, кругом одни евреи…», то все они – и первые, и вторые, и третьи – в общем-то недалеки от истины – да, наш брат есть везде, нравится это кому-нибудь или не нравится. Вот, пожалуйста: и в милиции Киргизии, в других правоохранительных органах республики – прокуратуре, МВД, даже в системе ГУИН, то есть Главного управления исполнения наказаний, а попросту – в колониях и тюрьмах – тоже исправно служил наш брат-еврей.

Я попросил одного из них – полковника милиции в отставке Зеличенко Леонида Яковлевича, прислать мне известные имена тех наших соплеменников, кто служил в правоохранительных органах горной республики.

И он чётко, по-военному, как офицер милиции исполнил мою просьбу. Но вначале несколько слов о самом полковнике Леониде Зеличенко, вот уже более 20 лет на добровольных началах выпускающего в Бишкеке еврейскую газету на русском языке —  «Мааян» — «Родник».

Полковник в отставке Александр Зеличенко

Газета еврейской общины Кыргызстана «Мааян» («Родник»)

Без малого 60 лет проработал он в системе МВД Кыргызстана по линии подготовки и воспитания кадров. Семь лет был заместителем начальника политотдела Министерства внутренних дел и четыре года перед отставкой редактировал милицейскую газету республики «Бетме-Бет» («Лицом к лицу»). Член Союза журналистов КР.

Л.Зеличенко – автор десятка книг и сотен статей по различным проблемам борьбы с преступностью, милицейской и общественно-политической жизни, удостоенных различных наград всесоюзных и международных конкурсов.

Находясь на пенсии с декабря 1996 года, Леонид Яковлевич, много сил и энергии отдает выпуску газеты «Мааян, он является также заместителем председателя Совета ветеранов МВД, членом правления общества еврейской культуры «Менора». Не забывает он и свою милицейскую газету «Бетме-Бет, куда как собкор пишет все эти годы.

Итак, вот список Л.Зеличенко:
Павлов (Гершенгорин) Семен Никифорович – нарком внутренних дел Киргизской ССР с  ноября 1941 года по  май 1943-го. Отозван Москвой для чекистской работы в прифронтовой полосе. Уволен по состоянию здоровья в 1948 году.

Цейтлин Борис Ефимович – лейтенант милиции, был начальником отдела уголовного розыска НКВД (Народный комиссариат внутренних дел Киргизской ССР, с 1944 года – МВД).

.Илатов Зельман Рабиевич (1912 -1987) – полковник милиции, более 30 лет проработал на оперативной работе в органах внутренних дел, был заместителем начальника отдела уголовного розыска УВД Ошской области.

Копельман Иосиф Моисеевич (1924-2009) –  полковник внутренней службы, участник ВОВ. Более 20 лет служил заместителем начальника Управления пожарной охраны МВД Киргизской ССР.

Ривкин Самуил Лазаревич (1922-1997) – подполковник внутренней службы, начальник военизированной пожарной части Управления пожарной охраны МВД республики.

Аснин Александр Михайлович (Аврум Менделевич), участник ВОВ, подполковник милиции, заслуженный юрист республики, отличник милиции. Много лет работал старшим следователем по особо важным делам, 15 лет возглавлял следственный отдел  Следственного управления МВД Киргизской ССР Был признан лучший следователем по итогам работы за 1972 год. Умер в 1999 году.

Поляк Леонид Борисович — полковник милиции, многие годы возглавлял ГАИ республики. Умер в 2014 году.

Поляк Станислав  — подполковник милиции, работал заместителем начальника ОБХСС УВД Иссык-Кульской области.

Невелев Наум Григорьевич – начальник отдела Следственного управления МВД Киргизской ССР, позже — адвокат.

Барг Аврум Гершевич (1929  — 2011) –  майор милиции, замкомандира дивизиона милиции УВД г. Фрунзе по охране источников водоснабжения (1960-е годы).

Сыновья А.Барга  Давид, Григорий и Александр также служили в милиции Киргизстана на оперативных и следственных должностях. Уволились по собственному желанию. В данное время – бизнесмены.

Гантман Яков Борисович – участник ВОВ, майор милиции, начальник ОБХСС УВД Фрунзенской области, ушел на пенсию в 1971 году. Умер в 2001-м.

Школьник Ефим Исаакович – участник ВОВ, старший советник юстиции, помощник прокурора г.Фрунзе, следователь, начальник следственного отдела прокуратуры Киргизской ССР. На пенсии с 1982 года.

Виктор Браун, следователь по особо важным делам Прокуратуры Киргизской ССР, уже много лет живет в Израиле.

Боренштейн Вячеслав Исидорович (1915 – 1997) — полковник милиции,  33 года прослужил в органах внутренних дел Киргизской ССР на оперативных, руководящих должностях. Был начальником Ошского горотдела внутренних дел,  начальником ГАИ республики.

Бубель Григорий Яковлевич — генерал-майор внутренней службы в отставке. Служил в Джалал-Абаде начальником дислоцированной там колонии строгого режима. Потом перешел в центральный аппарат Главного управления исправления наказаний, дорос до начальника этого управления, а затем — и до поста первого заместителя министра внутренних дел Кыргызстана. После выхода в отставку активно занимается бизнесом. Живет в Бишкеке.

И завершим мы это впечатляющий список еще одной фамилией Зеличенко, еще одним полковником милиции в отставке, на этот раз Александром Зеличенко – сыном Леонида Яковлевича.

Выпускник высшей школы МВД СССР (Караганда, 1974 г.) и Академиии МВД СССР (Москва, 1984 г.), Александр Зеличенко является правоохранительной фигурой, можно сказать, международного масштаба. Дело в том, что создав и возглавив  в свое время республиканскую Службу по борьбе с наркобизнесом, а затем и Государственную комиссию при правительстве Киргизской Республики по контролю наркотиков, полковник А.Зеличенко с 1997 года сотрудничает с международными организациями.

Он служил Офицером международного антинаркотикового проекта ООН «Ошский узел», офицером-миротворцем ООН, ОБСЕ на Балканах, в том числе и в Косово (2000-2004), международным экспертом по наркополитике Института открытого общества (Нью-Йорк, 2004-2006), советником программы «Миллениум: вызовы тысячелетия» (США, 2008-2009), региональным советником и координатором Программы по предотвращению распространения наркотиков в Центральной Азии (CADAP-5) Евросоюза (2010-2013), заместителем руководителя международной организации «Полиция и ВИЧ».

Александр Зеличенко хорошо известен и как автор научных и художественных книг и статей, в том числе таких, как «Наркоэкспансия» , «Косовский дневник», «История афганской наркоэкспансии», «Детектив без названия», «Heroin: Formula I», «Диверсант из Мургаба»,   «Анаша для мятежа», «Сорок лет под присягой»  и других. Его книги и статьи печатались  в Киргизстане, Казахстане, Украине, России, Великобритании, США, Швеции, Польше, Сербии, Израиле на русском, кыргызском, казахском, английском, сербском и польском языках.

Кандидат исторических наук А.Зеличенко является членом  Союза журналистов и Союза писателей Киргизстана. Награжден двумя медалями ООН «За службу во имя мира», медалью Киргизской Республики «Эрдик» («Мужество») и другими наградами. Не раз бывал в Израиле, где давал интервью по вопросам противодействия международной наркоэкспансии.

Вот какие интересные люди живут в Кыргызстане!..

 9. ЖУРНАЛИСТИКА, СМИ, ТЕЛЕВИДЕНИЕ

Журналистика, как одно из самых идеологизированных средств пропаганды и промывки мозгов в советские годы, довольно скупо пускала в свои ряды людей с «пятым» пунктом в паспорте. К тому же, чтобы работать в прессе, во всяком случае, в партийной, надо было непременно быть членом партии, иметь соответствующую биографию. Безусловно, находились такие и среди евреев, но их было не очень много, во всяком случае, в Киргизии. Можно припомнить одну-две, не больше, фамилии журналистов с «пятым» пунктом, работавших в республиканской партийной печати в 40-70-е годы.

     Так, в Киргизском телеграфном агентстве (КирТАГ) при Совмине Киргизской ССР служил блестящий журналист-тассовец Яков Лившиц, легенды о котором ходили в агентстве еще многие годы после его выхода на пенсию. После войны некоторое время работал в КирТАГе и пришедший с фронта Борис Левитус, позже перешедший на работу в издательство Академии наук «Илим». В главной партийной газете республики  «Советская Киргизия» в те же годы служило не более двух журналистов-евреев одновременно. Я, например, помню старого-престарого беззубого чудака Якова Островского — своего рода достопримечательность редакции тех лет, который известен был прежде всего своей страстью  к ненормативной лексике, а проще говоря – к сочному русскому мату, который он громко и отчетливо вставлял к месту и не к месту. Удивительно, как терпимо относились к нему сотрудники газеты в условиях советской пуританской морали и строгих правил поведения в идеологических учреждениях той поры. Скорей всего, на него махнули рукой, как на неисправимого, но безвредного хулигана, своего рода enfant terrible. Но ветераны газеты говорили, что в молодости Яков Островский был незаменимым секретариатчиком, то есть, делал отличные макеты газетных страниц, за что прощали ему все его чудачества. Помню, и в редакции республиканского радио после войны работал репортером польский беженец Лев Яковлевич Тененбаум, земляк и даже приятель знаменитого Вольфа Мессинга, сам человек с необыкновенной памятью, знавший всё и вся и потому подрабатываший еще лектором в обществе «Знание».

А вот в молодежной прессе, где условия были чуть либеральнее, нашего брата было уже значительно больше. Возьмем республиканскую молодежную газету на русском языке «Комсомолец Киргизии», где и я начинал когда-то под присмотром светлой памяти Виктора Куртовича Никсдорфа, моего наставника и друга, удостоенного много позже, как и я, почетного звания заслуженного деятеля культуры республики. До В.Никсдорфа и вместе с ним в молодежке работали способные репортеры, ставшие впоследствии известными в Киргизии журналистами. Это и Нафтул Давидович Тартаковский, и Евгения Хэмовна Иоффе-Чернова, и Гриша (Григорий Абрамович) Адамовский, и Роза Рабинович-Южная, и, наконец, аз грешный. И после нас в «Комсомольце Киргизии» работали славные ребята-журналисты — Элла Таранова, Давид Натензон, Володя Козлинский, Людмила Ронкина-Тимошенко, еще кто-то.

Молодежная газета был настоящей кузницей кадров для местной журналистики. Так, Тартаковский и Адамовский успешно работали позже на только что созданном республикнском телевидении, а В.Никсдорф — в газете «Вечерний Фрунзе», был ответственным секретарем, потом возглавля отдел. Позже был главным редактором в КирТАГе – Киргизском телеграфном агентстве, откуда его пригласили заведовать отделом промышленности в республиканскую газету «Слово Киргизстана».

В той же «Вечерке» со дня ее создания в 1979 году кроме В. Никсдорфа и А. Баршая работали Юрий Блюм, Валерий Сандлер и Инесса Пивоварова-Гольдштейн, последние двое пришедшие из республиканского радио. Такой творческий состав редакции газеты дал основание некоторым особо озабоченным горожанам называть нашу газету «Вечерним Тель-Авивом»…

В газете «Советская Киргизия» (ныне – «Слово Кыргызстана») много лет работала, помнится, способная журналистка и кинообозреватель Регина Хелимская.

Успешно трудился наш брат-еврей и на республиканском радио и телевидении. Так, кроме Г.Адамовского много лет редактором литературно-художественной редакции на ТВ трудился поэт, заслуженный деятель культуры республики Михаил Ронкин, а позже и его сын – Александр Ронкин (оба уехали в Израиль, где продолжали активно работать в русскоязычной прессе. Михаил Михайлович несколько лет назад умер, а Саша Ронкин продолжает журналистскую деятельность, создал первый в Израиле телеканал в Интернете – «Итон-ТВ»). На республиканском радио, как я уже говорил, были хорошо известны слушателям голоса таких редакторов и ведущих, как Инесса Пивоварова (Гольдштейн) и Валерий Сандлер.

В Ошской областной газете «Ленинский путь» много лет трудились ответственными секретарями Исаак Синельников и Александр Шток.

Более 20 лет газету, которая поменяла название на «Эхо Оша», воглавлял ее главный редактор Евгений Бреславский. Еще будучи школьником, он принес в «Ленинский путь» свою первую заметку, а позже студентом журфака КазГУ проходил здесь  производственную практику. И эта же газета стала первым местом  его работы, где он прошел все ступени карьерного роста.

В 70-80-е годы прошлого столетия в фотохронике КирТАГа служил отличный фоторепортер Михаил Шлафштейн, уехавший в начале 90-х в Америку и там скончавшийся…

10. ФИЗИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА И СПОРТ,  ФИЗВОСПИТАНИЕ

Начнем, пожалуй, со спорта. В Киргизии из шести человек, удостоенных звания заслуженного тренера СССР, трое были евреями. Это Марк Коган, многолетний наставник женской сборной камнды республики по баскетболу; это Семен Иткин, главный тренер сборной Киргизии по тяжелой атлетике, воспитавший олимпийского чемпиона и чепиона мира, Европы и СССР по штанге в легчайшем весе, заслуженного мастера спорта СССР Каныбека Осмоналиева; и это Лев Эльтерман, тренер призёра Олимпийских игр в прыжках в длину, заслуженного мастера спорта СССР Татьяны Колпаковой.

М. Коган и С. Иткин в начале 90-х репатриировались в Израиль и продолжали работать здесь. Семен Иткин, например, несколько лет был наставников сборной страны по тяжелой атлетике и при нём впервые в истории Израиля наши атлеты завевали вначале «бронзу» на чемпионате Европы в 1991 году, а на следующий год привезли «серебро» — уже с чемпионата мира, который проходил в Германии. Потом Семен ушел с тренерской работы учителем в старейшую израильскую школу «Микве Исраэль», и больше таких успехов у наших штангистов уже не было. А Семен Давидович проработал в школе 26 лет и, выйдя на пенсию, все равно в свои 80 лет еще потихоньку трудится в одном из фитнесцентров в Ашкелоне.

Три года назад в Холоне скончался Филипп Ефимович (Эфраимович) Байман, бывший заведующий кафедрой физического воспитания Киргизского государственного университета, профессор, заслуженный тренер республики, мастер спорта по классической борьбе. Мы были с ним хорошо знакомы, и я даже написал о Баймане очерк под названием «Еврейский Гаврош, ставший профессором».

Действительно, 12-летний еврейский мальчишка с киевского Подола испытал все ужасы войны – эвакуацию под бомбежками, потерю старшего брата, голод, холод, неустроенность беженцев. Жизнь взвалила на его мальчишеские плечи заботу о маме и сестре-близнеце. Филипп рано повзрослел, рано научился преодолевать препятствия. В 15 лет пошел работать во фрунзенскую типографию, а по вечерам учился в школе рабочей молодежи. И пристрастился к занятиям спортом в секции французской (классической) борьбы. Быстро добился весомых спортивных успехов. Вошел в юношескую сборную республики, стал чемпионом страны в своем весе. Потом выполнил норму мастера спорта – и все это без отрыва от работы и учебы. Когда во Фрунзе открылся институт физультуры, Филлип перешел в него после первого курса медицинского института, куда он поступил вначале.

Преодолевая все тяжести бытия, он упорно, по-борцовски шел к целям, которые не уставал ставить себе. Наверстывая пробелы в образовании, упорно грыз гранит науки в институте, а потом и в Киеве, на Всесоюзных курсах тренеров. Филипп с удовольствием занимался спортом, хотя борьбу всегда считал увлечением, хобби, а не профессией. В этом смысле Байман был подлинным спортсменом-любителем. Смысл же своей профессиональной деятельности видел в педагогической и научной сфере. Базой для этого стала кафедра физвоспитания и спорта Киргизского университета, где Филипп Ефимович проработал более пятидесяти лет, успешно пройдя всю карьерную лестницу – от лаборанта до заведующего кафедрой.

За те четверть века, что вначале кандидат наук и доцент, а затем доктор педагогики и профессор Байман возглавлял кафедру, она стала крупнейшей и одной из лучших профильных кафедр в системе высшего образования Киргизии. Среди питомцев вуза были чемпионы и призеры мира и Европы, Олимпийских игр и всемирных универсиад. Только сам Филипп Байман, заслуженный тренер Киргизской Республики подготовил более 50 мастеров спорта и мастеров спорта международного класса.

Из других коллег Ф. Баймана, С. Иткина, М. Когана, Л. Эльтермана можно упомянуть Якова Илатова — мастера спорта по фехтованию на рапире, тренера сборной Киргизии по фехтованию, Натана Зильбермана — мастера спорта международного класса по шахматам, заслуженного тренера Киргизской Республики, воспитавшего целую плеяду высококлассных шахматистов, Анатолия Шнайдера — мастера спорта по волейболу, тренера  юношеской сборной по этому виду спорта, а также Павла Эльтермана – призера чемпионатов Европы и рекордсмена республики в беге на 110 метров с барьерами и тренера по лёгкой атлетике.

Были в Киргизии хорошие шахматисты-евреи, например, многократная чемпионка республики и ведущий женский тренер по шахматам Роза Вендрова, Борис Гендлер – кандидат в мастера спорта, заслуженный тренер, дважды чемпион республики по шахматам, Иосиф Слепой, Ефим Мац, Михаил Богомольный, Борис Канцлер, ставший в Израиле гроссмейстером, а также такие известные спортсмены, как шашист Алекс Тенцер, велогонщик Натан Тонконог, теннисист Эдуард Койфман, альпинист и горый турист Михаил Айзин, велосипедист и яхтсмен Дмитрий Летник, совершивший в год Олимпийских игр-80 одиночный велопробег от Фрунзе до Таллина.

11.ТРАГИЧЕСКАЯ СТРАНИЦА: КОНФИСКАЦИЯ ЖИЗНИ

С тяжелым сердцем приступаю я к этой – трагической – главе своего повествования. Это рассказ о черной странице в истории еврейской общины Киргизии. Речь пойдет о так называемом «деле трикотажников» и даже, как его иногда называли люди определенного сорта, — о «еврейском деле». И хотя евреев в этом «деле» было действительно большинство, среди его участников были и киргизы, и русские, и украинцы, люди других национальностей. Их всех связала общая страшная участь – смертные приговоры, осуждение на громадные сроки лишения свободы, полная конфискация имущества и, в конце концов, конфискация нормальной человеческой жизни у их детей, жен, других членов семьи. Чинара Джакыпова, написавшая книгу об этом деле, так и назвала ее – «Конфискация жизни». Она и посвятила свою книгу «детям «трикотажников», чья жизнь была конфискована вместе с имуществом в начале шестидесятых…».

Итак, в январе 1961 года во Фрунзе начались обыски и аресты людей, работавших на предприятиях, выпускавших трикотажные изделия — Аламединской трикотажно-ткацкой фабрике, Кызыл-Аскерской трикотажной фабрике имени 42-й (!!!) – (недоумение мое – А.Б) годовщины Октября. Обыски и аресты ширились как лавина, в водоворот ночных облав втягивались работники торговли, связанные со сбытом этой продукции, чиновники государственных учреждений – Госплана и Госснаба, Совмина республики, так сказать, «покровители» преступников – «мошенников и расхитителей социалистической собственности» — всего более ста человек.

Дело киргизских «трикотажников» стремительно ширилось, разрасталось, принимало общесоюзные масштабы. Во Фрунзе из Москвы прибыла особая следственная бригада КГБ СССР, во главе которой стоял человек с многозначительной фамилией – подполковник Сыщиков Михаил Михайлович. Как вспоминает живущий в Израиле журналист Давид Натензон, сын одного из расстрелянных по «делу трикотажников», «гэбисты следовали традициям недавних времен: арестовывали, главным образом, по ночам, при обысках не брезговали прибрать к рукам то, что плохо лежало. Показания добывались давно испытанными методами: пытки, избиения, шантаж. По мнению специалистов-медиков, применялись и психотропные препараты».

О ходе так называемого следствия и суда по «делу трикотажников, сути обвинения и приговору мы еще поговорим, а сейчас расскажем о том, что же же было такого «криминального» в этой истории на самом деле, в действительности.

В трикотажной промышленности бытует такое выражение «Трикотаж – понятие растяжимое». На этом явлении, имеющем реальную технологическую суть, и была, главным образом, построена деятельность группы инициативных, деятельных, предприимчивых, можно сказать, талантливых людей, которые не хотели, не могли мириться с жалкими, нищенскими зарплатами специалистов ткацкого и трикотажного производства. Они справедливо считали, что семья должна жить достойно, и для этого ее нужно соответственно обеспечивать, что дети должны получать хорошее воспитание, учиться музыке, заниматься искусством, техникой, спортом, что надо построить хороший добротный дом, иметь в нем все необходимое для удобной, благоустроенной жизни. Короче говоря, «трикотажники – это были люди, которые стремились выйти за границы средней – очень средней советской зарплаты, а если говорить шире – за границы убогого советского быта. За это и поплатились. Жизнями!..

Как пишет Д. Натензон, «идея организовать сверхплановое производство на Аламединской трикотажно-ткацкой фабрике во Фрунзе принадлежала Мордко (Матвею)Гольдману. А осуществить ее помогли Ерма Кац, Семен Газенфрац, Исаак Зингер, Ефим Абрамович, Лев Фельдшер, Исаак Дворкин, Исаак Штрамвассер и еще несколько человек.

Схема была достаточно простой. Талантливый механик Газенфрац не только отремонтировал привезенное с разных предприятий страны списанное оборудование, но и умудрился усовершенствовать его. Остальные – от заведующего складом до главбуха – каждый на своем месте, путем незамысловатых операций с артикулами, нормами списания, определением сортности (трикотаж – понятие растяжимое!) — создавали излишки сырья для сверхпланового производства и обеспечивали легализацию продажи дополнительной продукции. Понятно, что в систему были включены руководители мануфактурных магазинов. Они-то и занимались реализацией «левого» товара.

Часть прибыли делилась между всеми участниками дела, часть  — вкладывалась в развитие бизнеса. Интересно, что на этом «левом» конвейере с удовольствием (за хорошие деньги) трудились ткачи, швеи и механики, получавшие копейки за свою работу в основное рабочее время.

«Трикотажники» серьезно изучали спрос, рынок и много ездили в командировки по Союзу. Особенно Гольдман. Надо отметить, что все они были очень талантливыми людьми в смысле организации производства, финансового обеспечения дела и расстановки кадров.

Итак, на рубеже 50-60-х годов город Фрунзе стал городом невиданного в советской провинции мануфактурного изобилия. То, что в других союзных столицах было в перманентном дефиците: детское, женское, мужское белье, тюль, гардинное полотно, махровые полотенца, ковровые дорожки,  — во Фрунзе продавалось свободно. Достаточно сказать, что первые советские мужские носки с резинкой появились именно во Фрунзе…

… Творцы трикотажного изобилия во Фрунзе действовали с ведома самого высокого партийного и государственного начальства. Каждый аппаратчик, имевший хоть какое-то отношение к легкой промышленности во Фрунзе, был взят, что называется, на содержание Мордко Гольдманом и его сподвижниками.

О сотрудниках органов внутренних дел можно и не упоминать: начальник районного ОБХСС (не говоря уже о более крупных милицейских чинах) регулярно получал «дотацию» от «трикотажников». Надо признать, что кое-кто старался честно отработать свои «премиальные», выбивая сырье и оборудование для параллельного конвейера на Аламединской фабрике.

Гольдман, Абрамович, Зингер и другие обладали потрясающей деловой хваткой, но ветры и сквозняки коридоров политической власти были им незнакомы. Это и предопределило конец «теневого» трикотажного цеха…

Практически невозможно выяснить, кому именно в партийно-советской верхушке Киргизии пришла мысль использовать «трикотажников» в качестве козыря в сложной политической игре. Не оставляет сомнений, что «дело» было преподнесено тогдашнему Первому секретарю ЦК КПСС Никите Хрущеву теми партократами Киргизии, которые жаждали сместить тогдашнего руководителя республиканской компартии Исхака Раззакова.

Сначала Хрущеву просто писали о том, что Раззаков поощряет во вверенной ему республике частное предпринимательство. Никита Сергеевич, поглощенный планами строительства светлого будущего всего человечества, до поры до времени на «сигналы» не реагировал. Тогда бдительные партийцы из Фрунзе решили сыграть на больной струне хрущевской души. Все знали, что руководитель Советской страны – патологический антисемит.

И вот послания из Киргизии нарисовали в голове главного «интернационалиста» страны ужасающую картину: евреи-де растаскивают хозяйство республики по своим частным квартирам, а Раззаков им потакает…

Естественно, Раззаков был снят, а в КГБ поступил приказ «разобраться с евреями во Фрунзе».

И пошла писать безжалостная костоломная губерния…

«Маленькая и неизвестная тогда Киргизия… была идеальным местом для показательного судебного процесса, который должен был стать уроком для других. Киргизию представили самой коррумпированой республикой в СССР, политическую элиту разгромили, и народу расстреляли больше, чем в Нюрнберге по приговору Международного суда» (Из книги Ч. Джакыповой «Конфискация жизни»).

Вот в этом-то – в смертных, расстрельных статьях, введенных за экономические преступления задним числом – и заключается самое подлое, самое беззаконное и самое безжалостное решение Никиты Хрущева и его камарильи.

«Трикотажников» арестовали в январе 1961 года, а указ о высшей мере вышел 5 мая. До них в Москве был процесс валютчиков Рокотова и Файбышенко, которым дали поначалу по 15 лет. Приехал Хрущев в Алма-Ату, пьяный вдрызг, начал размахивать руками и кричать: «Судить надо таких судей, которые за валютные махинации дают 15 лет. Расстреливать их надо». Возвращается Хрущев в Москву, а там уже вышел указ о высшей мере за валютные операции и хищение государственного имущества в особо крупных размерах. Вот и применили к валютчикам, а позже и к «трикотажникам» высшую меру.

Процесс по «делу трикотажников» проходил во Фрунзе в клубе ремзавода с 5 марта по 11 июля 1962 года. Состав судебной коллегии был более чем внушительным: председатель – член Верховного Суда СССР генерал-майор юстиции Б. Цырлинский, государственные обвинители  — старший помощник Генпрокурора СССР, государственный советник юстиции второго класса Г.Терехов и советник юстиции В. Афанасьев. Уже одно то, что в Киргизии цеховиков судила выездная сессия Верховного суда СССР, не оставляло никаких надежд на законное принятие решения по их делу. Ведь такие дела обычно судила городская инстанция, чтобы потом можно было подать апелляцию выше. А в этом случае людям сразу отказали в возможности защиты по закону. Приговор Верховного суда был окончательным и обжалованию не подлежал.

А приговор был такой: к расстрелу приговорили 21 человека, 30 обвиняемых получили от от 8 до 15 лет лишения свободы…

Из 21 человека, приговоренных к расстрелу, приговор привели в исполнение в отношении 19 человек.

Но даже такой приговор не был пределом жестокости и бесчеловечности советской власти! Тела расстрелянных не выдавали родственникам! Никто не знал и не знает до сих пор, где похоронили их близких! Поразительно! Даже тела бандитов-убийц и террористов возвращают их родственникам. Но для хрущевской клики несчастные «трикотажники» были ненавистнее самых опасных убийц!

Вот имена некоторых из тех, кого покарал советский суд – «самый справедливый суд» в мире:

 Бекджан Дюшалиев — председатель Госплана Киргизской ССР – расстрелян;

Юлий Ошерович — начальник отдела промышленности Совета Министров Киргизской ССР  — приговорен к расстрелу (умер в тюрьме — покончил с собой. (Жена и сын уехали в Израиль);

Ицхок Ахун — начальник планово-экономического отдела Совнархоза Киргизской ССР — расстрелян. (Дочь в Израиле);

Семен Голобородько – заместитель начальника отдела Госплана – расстрелян;

Лев Фельдшер  — директор Кызыл-Аскерской трикотажной фабрики имени 42-й годовщины Октября  — расстрелян;

Джапар Таласбаев — директор Аламединской трикотажно-ткацкой фабрики – расстрелян;

Мордко (Матвей) Гольдман — начальник трикотажного цеха Аламединской трикотажно-ткацкой фабрики – расстрелян. (Сын живет в Израиле);

Исаак Штрамвассер — начальник ткацкого цеха этой же фабрики – расстрелян. (Сын Роман живет в Канаде);

Ицхак Зингер — мастер ткацкого цеха той же фабрики — расстрелян;

Еремей Кац — тоже мастер цеха той же фабрики – расстрелян. (Дочь живет в Израиле);

Ицхак (Ицко) Дворкин – мастер цеха — расстрелян;

Ефим Абрамович — старший бухгалтер фабрики – расстрелян;

Ехиель (Ефим) Натензон — начальник швейно-носочного цеха этой же фабрики – расстрелян. (Сын Давид живет в Израиле);

Ошер Гольдман — мастер цеха той же фабрики — расстрелян;

Зигфрид Газенфрац — мастер цеха — расстрелян;

Хаим Дальковский — помощник мастера – расстрелян;

Ефим Бланк — начальник отдела снабжения фабрики — расстрелян;

 Рувим Альтерман – директор магазина – расстрелян;

Фишель Гербер — директор магазина — приговорен к расстрелу, помилован и осужден на 15 лет;

Яков Смолкин — начальник управления материально-технического снабжения министерства местного хозяйства Киргизской ССР – осужден на 15 лет лишения свободы с полной конфискацией имущества;

Гафар Кошмуратов — министр местной промышленности Киргизской ССР – приговорен к 15 годам лишения свободы, отсидел восемь лет;

Евгения Зеленая, Семен Фарладанский, Исаак Зеликман, Леонид Аспис, Николай Партигул(ов) (умер в Израиле, дочь живет там же),  – всех осудили на 15 лет лишения свободы с конфискацией имущества;

Борис Шнайдман — водитель Кызыл-Аскерской трикотажной фабрики — осужден на шесть лет.

Нескольких местных адвокатов, пытавшихся честно делать свое дело и защищать обвиняемых, самих обвинили в уголовном преступлении и завели на них отдельное, так называемое «дело юристов». Так, председатель Фрунзенской городской коллегии адвокатов Илья Броер, который не внял «советам» кэгэбэшников,  был приговорен к 15 годам колонии строго режима, отсидел 12 лет.

Были и другие в этом скорбном списке. Быть может они не были праведниками. Но, право же, никто из них не заслужил столь горькой и несправедливой участи!

И как эпилог к этой жуткой истории приведу цитату из романа-исследования на криминальные темы «Долина смертной тени» Анатолия Приставкина  (ж-л «Дружба народов, 1999 г. №11):

«В одном лишь 62-м году, с введением карательных законов против экономических преступлений (робкие попытки отдельных предпринимателей как–то изменить структуру экономики), было расстреляно около трех тысяч человек. Восемь убийств в день! И это в те самые хрущевские времена, которые почитаются у нас “оттепелью”, наступившей после жестокой сталинской зимы…

… Вот тебе и знаменитая формула: закон обратной силы не имеет. У нас — имеет. Судя по всему, именно по инициативе генерального Прокурора СССР Руденко (а за его спиной стоял Хрущев) статьи, по которым осуждали на казнь, были многажды расширены: расстреливали “за валютные операции”, “хищения в особо крупном размере”, “угон воздушного судна” и так далее… Четырнадцать новых расстрельных статей.

Всего же с 1962 по 1990 год в нашей стране были казнены 24 тысячи человек. Можно допустить, что и эта цифра приуменьшена: статистика смертных казней во все времена была у нас засекречена»…

12. ЕВРЕЙСКАЯ ЖИЗНЬ В КИРГИЗИИ: ВЧЕРА И СЕГОДНЯ

Еврейская общинная жизнь как таковая в Киргизии в годы советской власти едва теплилась, была малозаметной и, можно сказать, полуподпольной, если не подпольной вовсе. Как, впрочем, и везде на громадном пространстве Страны Советов. Замечательно воссоздана атмосфера тех лет в воспоминаниях Юза Абрамовича Герштейна в его книге «Осколок империи», о которой я уже упоминал выше:

«… Все эти годы мы скитались с квартиры на квартиру, ссорясь и обижаясь на хозяев, на отсутствие удобств и, в конце концов, на цены.
А пока мы все еще в той же конуре с изрядно перекошенными оконцами «а-ля Шагал» и хлипким заборчиком. В ночь на 26-е марта деревянная, кое-как сколоченная калитка, не переставая скрипеть, пропустила в домик таинственные фигуры очень немолодых и сгорбленных людей, крадучись, пробиравшихся по мартовской грязи к нам сюда. Их, этих пожилых людей было ровно десять, а одиннадцатого привел, поддерживая сильной рукой, сам отец Зины. Этот одиннадцатый был самым старым, самым дряхлым и самым важным из всех гостей. И хотя он и видел и слышал хуже всех, именно ему предстояло совершить один из самых важных в жизни каждого еврея актов. Сегодня, когда я живу в Израиле – стране поголовного обрезания, вся эта история шестидесятилетней давности (дело было в 1947-м году — прим. мое — А.Б.), кажется даже немного смешной, если не комичной, хотя тогда такой совсем не казалась.

Напротив – вся эта секретность, эти крадущиеся силуэты, это дрожащее пламя свечей, бормотание каких-то непонятных текстов и общая атмосфера страха – все это было совершенно органично для того времени, для тех людей и для той страны, в которой мы жили. Впрочем, то же можно было сказать и о крещении русского, украинского, белорусского ребенка.

Но разница суровая – крещение бескровно, а обрезание чревато и инфекцией, и осложнениями, да и просто страшно за своего дитятю…

Хотя я и считал себя 100-процентным евреем, все-таки и Иосеф, и Абрамович, и обрезанный, и при случае выискивал еврейские фамилии в списках лауреатов, награжденных и осужденных, — при всем этом я не знал календарных дат, не знал, когда какой праздник, хотя был осведомлен о том, что едят по праздникам. Маца была почти недоступной, Пурим не праздновался, а хануке-гелт я уже по возрасту давно не получал, да и вообще рано начал жить вдали от родительского дома. Помимо всего, я еще работник идеологического фронта, даже боец его, и хотя беспартийный, но обязан был быть атеистом, носителем самых передовых взглядов – быть, так сказать, в авангарде.

Тем более, что за мной и подобными мне, зорко следили и куда надо сообщали… Вокруг было столько стукачей, осведомителей, добростуков и всякой швали, что приходилось подобные вещи делать втихую и в полной тайне. У нас еще в довоенном Киеве эта тайна называлась словом «брис», хотя по-настоящему это «брит-мила» (на иврите). И совершали этот обряд довольно настойчиво, несмотря на определенный риск. Непосвященному могу сообщить, что стать евреем в одиночку, даже при наличии хирургического инструмента и ваты, невозможно, — требуется так называемый «миньян», т.е., минимум десять мужчин в головных уборах, которых к тому же надо обязательно угостить, по крайней мере, рюмкой водки и подходящей закуской. А главное, нужно найти опытного «моэля» — того самого умельца, который отхватит одним ловким движением крайнюю плоть малыша и накроет ранку ваткой или тряпочкой, пропитанной йодоформом, а самому страдальцу сунет в ротик тоже ватку, но уже пропитанную вином – это такой наш еврейский местный и общий наркоз.

Так вот – найти в нашем киргизском городе Фрунзе еврейского моэля оказалось весьма непростой задачей, с которой мой тесть справился с блеском. Но найденный и доставленный в нашу хату специалист был очень дряхл, полуслеп, полуглух и, как говорится, дрожал руками. Глядя на него, я со страхом подумал, — а стоит ли рисковать?..

Но тесть был неумолим. Он взял на руки Мишаню и уверенно держал его во все довольно короткое время этой ритуальной операции. Я, к стыду своему, чуть ли не дрожа от страха, стоял в сторонке, боясь увидеть кровь моего сыночка. На удивление всем, старик-моэль почти на ощупь, глядя как-то косо, одним глазом, довольно ловко, я бы даже сказал, ювелирно справился со своей задачей, превратив действительно одним мановением руки моего Мишаню в стопроцентного иудея…».

А теперь самое время вспомнить и мои собственные детские впечатления
Память моя унеслась почти на семь десятилетий вспять, когда меня, совсем маленького мальчишку мой дедушка Хаим водил в старую фрунзенскую синагогу. Наверное, это было по субботам, поскольку мы шли — и мне казалось, очень-очень долго — почти на окраину города (так мне тоже тогда казалось). Там, в длинном одноэтажном, больше похожем на барак, деревянном доме со ставнями на окнах старые евреи, облачившись в белые покрывала-талесы что-то шептали, тихонько переговаривались на идише и даже, кажется, пытались петь. В ожидании дедушки я бродил по узкому, без травы и деревьев двору синагоги, где пожилые женщины громко и тоже в основном на идише обсуждали свои проблемы, а между ними бегали такие же как я, маленькие еврейские мальчики и девочки, игравшие в свои детские игры и говорившие на русском языке.

Потом мы с дедушкой также медленно возвращались домой. При этом он иногда доверял мне нести свой талес и молитвенник, а придя домой, выпивал стакан крепкого чая с ломтем подового хлеба, намазанного медом, и тут же засыпал за столом. А я, почуяв свободу, стремглав убегал во двор – играть с ребятами.

Еще одно мое воспоминание связано с ночным и, по-видимому, тайным походом в синагогу с мамой, которая вместе с другими женщинами готовила мацу к Песаху. Помню огромный железный стол, мама в косынке, обсыпанная мукой, раскатывает деревянным валиком шматки белого теста. Жарко, капельки пота выступили на мамином лице, она, прикусив, по привычке, кончик языка, нависла над скалкой, стремительно гоняя ее по тесту, которое на глазах утончается и расплывается по кругу. А потом маленьким железным колесиком с зубчиками мама наносит на сырое тесто узкие дорожки из дырочек.

В те годы — наверное, до середины 50-х годов, мацой фрунзенские евреи в основном обеспечивали себя сами. Как я любил эту тонкую круглую мацу, которую мама приносила под утро из синагоги в белом мешке-наволочке!

Увы, после смерти дедушки Хаима в 1955 году, наша связь с синагогой ослабла, да и сама она захирела по причине естественной убыли стариков-прихожан и по сознательному ограничению еврейской жизни правящей в стране партией большевиков и советским правительством.

Какие-то конвульсивные потуги сохранить свое еврейство, свою иудейскую веру в нашей семье предпринимались, особенно моей мамой – незабвенной Марой-Гитой Баршай, даром что она состояла в той самой большевистской партии. Она упрямо постилась в Йом-Кипур, о дате которого узнавала у стариков, знала, когда наступает Рош а-Шоне и Пурим, а на Хануку давала мне «хануке-гелт». Кур мама всегда покупала на базаре живых и резала их у старого шойхета Абрама, кажется, единственного на весь 600-тысячный город Фрунзе. А когда старик умер, мама на праздники резала курицу сама.  Так же, по словам моей жены, делала и ее тетя — Ида. На Песах мы всегда ели мацу – уже казенную, квадратную, привезенную из Москвы или Ташкента. Этим, пожалуй, и ограничивалась наша связь с традициями и верой отцов. Никакого кашрута, никаких суббот мы не соблюдали и даже, честно говоря, мое поколение уже и не знало как это делается. Понятное дело, что и в синагогу мы уже больше не ходили, да и не знали, существует ли она еще во Фрунзе. Говорили, что ее снесли, поскольку на этом месте построили фабрику «Пищевкус». Вроде бы есть где-то на окраине города маленький полуподпольный молитвенный дом, где молятся несколько бухарских евреев, которые держали традиции гораздо крепче нас – ашкеназов.

А потом вообще наступили глухие времена формирования «новой общности – советских людей», когда вспоминать о национальности, тем более, о вере, да еще еврейской было в высшей степени неприлично, а порой – даже и опасно. Все люди были братья, все советские, а если ты татарин, узбек, эстонец или еврей, то это лишь не очень существенный вторичный признак, который вскоре совсем сотрется, сойдет на нет, исчезнет.

… Так на долгие годы большинство из нас оставались безликими советскими людьми, как сейчас говорят, совками, глубоко вовнутрь запихнувшими память  о своей национальности, о традициях дедушек и бабушек, об их ушедшей вере.

Все резко изменилось в годы перестройки и гласности – уже за одно это мы должны сказать ей «спасибо!». Как будто рухнула железная плотина, и хлынул на свободу мощный поток человеческого достоинства, людской памяти, национального и религиозного самосознания. Люди перестали бояться быть самими собой, не похожими на других. Одним из первых в Киргизии было создано национально-культурное объединение – общество еврейской культуры «Менора», немало сделавшее для консолидации еврейской общины Киргизии, изучения традиций, истории, языка и культуры еврейского народа. Ассамблея народов Кыргызстана объединила в те годы более десятка таких национально-культурных центров – немецкий и дунганский, татарский и уйгурский, узбекский и украинский, корейский и русский, белорусский и греческий…

С помощью «Джойнта» и посольства Израиля в Казахстане и Киргизии в Бишкеке было создано еврейское благотворительное общество «Хесед», которое много лет успешно возглавляла неутомимая Роза Фиш, а ныне эстафету из ее рук приняла врач Алла Волкович. «Хесед» делал и делает очень много для помощи пожилым и больным людям, для развития еврейского образования, укрепления традиций, проведения праздников и памятных дат еврейской истории.

Чуть позже в Киргизию приехал гражданин Бельгии Хаим Хохштейн, бывший польский беженец, оказавшийся в годы войны  в горной республике. Хаим, тронутый приемом еврейской общины и в знак благодарности стране, приютившей его в трудные годы войны, решил внести свой вклад в развитие еврейской диаспоры Киргизии. Вначале с помощью его фонда десятки, если не сотни евреев-мужского пола  сумели восстановить свой союз с Богом, то есть, сделать брит – обрезание — по всем правилам иудаизма. Автор этих строк также обязан Хаиму Хохштейну и приглашенным им врачам за эту немудреную, но очень важную в жизни и судьбе каждого еврея операцию. А потом фонд бельгийского еврея-благотворителя создал в Бишкеке еврейскую воскресную школу, преобразованную постепенно в полноценную среднюю школу высокого уровня, куда с удовольствием отдают учиться своих детей не только родители-евреи, но и русские, киргизы, татары, люди других национальностей. Кроме общеобразовательных предметов здесь изучают еврейскую историю и культуру, традиции, язык иврит.

Вот уже почти 20 лет регулярно выходит в Бишкеке газета еврейской диаспоры «Мааян» — «Родник», одна из старейших и стабильных еврейских газет на постсоветском пространстве. И все эти годы печатное издание уверенно выводит к читателям ее создатель и неизменный редактор Леонид Зеличенко и его добровольный актив. Все эти очаги и звенья еврейской общины работают в тесном взаимодействии и сотрудничестве, чему в немалой степени способствовал многолетний и мудрый руководитель общины Борис Шапиро, очень уважаемый в республике человек, бывший заместитель министра здравоохранения Киргизии, ныне, к сожалению, покойный.

До конца 90-х годов единственным слабым местом в жизни еврейской общины была синагога. Формально и даже физически она вроде бы существовала. То есть было старое с печным отоплением здание молитвенного дома на «Карпинке» –  бывшей улице Карпинского (ныне Суюмбаева, 163), куда по субботам собирались немногочисленные прихожане, молились сами кто как умел. Фактически это был своего рода еврейский воскресный клуб, а не иудейский «бейт-кнессет», поскольку наставника, пастыря, раввина у верующих не было… Да и откуда было взяться настоящему раввину в те годы в Киргизии, удаленной на тысячи верст от еврейских ешив, хедеров, вообще от еврейской религиозной жизни. Но времена, к счастью, меняются. И вот прихожане бишкекской синагоги узнали, что в соседнем Узбекистане, в Ташкенте появились раввины движения Хабад, шойхеты и вообще возрождается синагогальная жизнь. Мои земляки срочно написали слезное письмо ташкентскому раввину Абе-Довиду Гуревичу с просьбой прислать в Бишкек кого-то знающего как провести осенние еврейские праздники…

И тут я передаю слово раввину Арье Райхману (38), вот уже  восемнадцатый год возглавляющему еврейскую религиозную общину Бишкека, да и Кырыизстана в целом, можно так сказать…

Арье Райхман с Любавическим ребе. Нью-Йорк, 1992 г.

 Арье Райхман:  — В 1998 году подходило к концу мое обучение на раввина в ешиве Кфар Хабад в Израиле. Кроме основной профессии я хотел овладеть также искусством шхиты, то есть кошерного забоя скота, что часто бывает необходимо в работе раввина. На практику я отправился в Ташкент, помогать раву Гуревичу. Примерно полгода, может чуть больше я пробыл там, и как раз к осенним праздникам рав Гуревич сказал, что в Бишкеке нет никого, кто мог бы провести праздники, молитвы, хазанут и т.д и т.п. Абе-Довид поговорил со мной и еще двумя-тремя моими молодыми коллегами и попросил нас поехать в Бишкек, сделать все, что надо, помочь местным евреям. Мы приехали как раз на Рош а-Шана, помогли провести молитвы в той старой маленькой синагоге, которая там была. Были там и бухарские, и ашкеназские евреи, нас очень хорошо встретили, и праздники прошли нормально.

А когда они закончились, люди обратились ко мне, чтобы я передал Гуревичу их просьбу направить сюда кого-то на постоянной основе, поскольку у них некому вести молитвы, учить людей, готовить кошерное мясо и так далее. Я передал эту просьбу раву и уехал в Израиль, закончил свою учебу в Кфар Хабаде, получил диплом раввина. Прошел примерно год, и мне звонит рав Гуревич из Ташкента, говорит, что приходит много писем из Бишкека, местные евреи – и ашкеназы, и бухарские —  пишут по всем адресам с просьбой направить к ним человека, который мог бы возглавить синагогу на постоянной основе. «Ты там уже был,  — сказал мне Абе-Довид, — знаком с ситуацией, поезжай, пожалуйста,  посмотри, снова помоги им провести праздники…».  Ну, я поехал, помог провести праздники и… остался. С тех пор вот помогаю проводить здесь праздники, с Божьей помощью…

В 2002-м году год я поехал в Израиль, чтобы жениться. Перед свадьбой сказал своей невесте Эстер, что мне предстоит ехать в Киргизию, в Бишкек – меня там ждут, я там нужен, это, можно сказать, дело моей жизни, и я хотел бы, чтобы она хорошо подумала, согласна ли она ехать со мной. Эстер моя, слава Богу, без колебаний согласилась, спасибо ей за это огромное, и вот мы уже 16 лет живем и работаем здесь. За это время у нас появилось пятеро своих детей. Вот только вчера отметили бат-мицву, 12-летие нашей старшей дочери Сары-Фейги. Так что, с Божьей помощью, всё идет нормально…

При том, что еврейская община в Бишкеке, слава Богу, активно действовала — работали и школа, и благотворительный фонд «Хесед», и культурный центр «Менора», и отделение Сохнута, выходила газета «Мааян» — городская синагога, честно говоря, влачила жалкое существование. Стояло старое, на курьих ножках, ветхое здание с покосившимся до земли забором, отсутствовала система канализации, часто отключалось электричество. Помню, в перый же день праздника нового года – Рош а-Шона, в синагоге погас свет. Надо молиться, а букв не видно! Как тут не вспомнить рассказы из старых книжек о том, как наши деды и прадеды в подполе при свечах учили Тору, молились. Пришлось и нам найти и зажечь свечи, и праздник продолжился.

Никогда не забуду свое первое появление в синагоге уже в качестве раввина. Как раз была суббота, я зашел, сидят люди, а на столах перед ними —  свежие номера… газеты «Вечерний Бишкек». Евреи живо обсуждают рекламу, какие-то статьи в газете. А что они могли сделать? Раввина у них не было, знающих молитвы, умеющих вести седер – тоже не нашлось. Руководитель религиозной общины Вячеслав Матаев представил меня людям, а их – мне, рассказал о невеселом положении вещей. Так мы познакомились. Ну, провели молитву. Я понял, что надо начинать с азов, учить людей, что-то делать, искать средства, чтобы организовать полноценную религиозную жизнь в общине. Постепенно дело сдвинулись. Нашли какие-то деньги, чтобы поддержать людей, которые каждый день приходили в синагогу, собирались на миньян не только по субботам, но и в будние дни. С помощью фонда Леваева  учредили стипендии этим людям, в основном пожилым, они получали вплоть до 2012 года небольшую добавку к своим скромным пенсиям и заработкам. Открыли кошерную кухню и небольшую микву. Начали проводить бар-мицвы, йорцаты, стали привозить моэлей – делать людям брит, продолжили, так сказать, традицию Хаима Хохштейна, который к тому времени, когда я сюда приехал, уже, к сожалению, ушел в мир иной. Потом открыли детский садик, школа-то уже была, а вот садика еврейского не было. Организовали курсы и семинары  для молодежи по изучению Торы, традиций. И так, потихоньку-полегоньку та часть еврейской жизни, которая до нашего приезда сильно хромала, стала становиться на ноги, расти и и крепнуть.

В синагогу потянулись люди. Стали интересоваться еврейством, традицией. Многие хотели что-то сделать, как-то помочь синагоге. У нас была мечта привести ее в порядок. Но как можно привести в порядок избушку на курьих ножках. Ну, построили мы хороший кирпичный забор вокруг нее, внешне как-то обустроили. Но внутри то все оставалось прежним.  Жил тут такой еврей, очень хороший человек Михаил Захарович Трайберг, ныне, увы, уже покойный. У него была идея построить новую синагогу. Это было еще в 2002-м году. Но тогда, к сожалению, не получилось – нужно было очень много средств, внутренних резервов еще не было, да и я еще был молодой, не знал толком, где и как искать эти средства.

Но что Трайберг все-таки сумел сделать – это интересный нюанс — его  благотворительный фонд произвел полную перепись, инвентаризацию могил на старом еврейском кладбище — Ала-Арчинском, где людей хоронили еще в годы войны и в послевоенные годы. Могилы там густо заросли бурьяном, ко многим трудно даже было подойти. И вот Трайберг послал туда своих людей — супругов Иткиных (он уже тоже умер, а она жива), которые обошли все могилы и сделали их опись. А позже еще один хороший бишкекский еврей Иосиф Менхус помог расчистить и забетонировать дорожки между могилами. Я к чему всё это рассказываю? Буквально на прошлой неделе ко мне обратились люди, которые живут в Израиле, они ухаживают за могилами своих родителей на новом еврейском кладбище, в Чон-Арыке. Но у них есть приятель, живущий по соседству с ними в Ашдоде, у которого отец в годы войны был похоронен на старом кладбище. Он сам уже не может приехать сюда и попросил их разыскать могилу отца. Они ходили, ходили по кладбищу, но ничего не смогли найти. Я им говорю – подождите минутку, сейчас принесу списки. Мы посмотрели списки и нашли там искомое имя. Так небольшое в сущности дело, небольшая мицва помогла людям в очень важной, чувствительной для них ситуации.

В связи с этим хотел бы обратиться к живущим ныне в Израиле бывшим фрунзенцам или бишкекчанам: если кому-то требуется привести в порядок могилы своих близких, что-то поправить, обновить, просто уточнить, они могут обратиться в нашу общину, в синагогу, и им обязательно помогут.

В 2010 год к нам в синагогу пришел грузинский еврей из Москвы Гурам Намталашвили, очень теплый, душевный человек. Мы познакомились, разговорились. У него был в Бишкеке свой бизнес, он большую часть времени проводит здесь. И ему очень хотелось сделать что-то для нашей синагоги.

Раввин бишкекской синагоги Арье Райхман и Гурам Намталашвили

Мы стали думать, прикидывать, и решили соорудить большую пристройку к старой синагоге – по существу, новый молитвенный зал. И вот в течение двух лет на средства главного спонсора проекта Гурама Намталашвили, а также других прихожан синагоги – всего около ста человек – было  реконструировано прежнее трехкомнатное строение и, главное – возведен высокий и просторный – 120 квадратных метров –молитвенный зал, с облицованными камнем стенами, лепным потолком, «стеной памяти» и другими ритуальными атрибутами. Арон кодеш – шкаф, где хранятся свитки Торы, и всю добротную мебель сделал своими руками и подарил синагоге  житель Бишкека Игорь Тимофеевич Лиознянский.  В мае прошлого года, как раз на праздник Лаг ба-омер мы прибили мезузу к двери здания и торжественно открыли наш новый «бейт кнессет». Сбылась моя давняя мечта: чтобы, каждый еврей, входящий в Бишкекскую синагогу, был восхищен ее красотой, испытал чувство гордости за свою причастность к еврейскому народу!

Как говорится, не только плохой, но и хороший пример заразителен. Известный казахстанский бизнесмен и меценат, бывший  президент Евроазиатского еврейского конгресса (ЕАЕК) Александр Машкевич, родившийся и много лет проживший во Фрунзе, давно мечтал что-то сделать в Бишкеке в память о своих родителях.

Александр Машкевич

И вот год назад на участке, примыкающем к синагоге, началось строительство трехэтажного здания еврейского общинного центра «Бейт Рахель», торжественное открытие которого состоялось в сентябре прошлого года, на Рош а-Шана. Центр, что называется, от «а» до «я» сооружен на средства Александра Антоновича и под его патронажем. Он посвятил его памяти своей мамы Рахель Йоффе и скончавшегося год назад отца  — Антона Азарьевича Машкевича. В общинном центре, полезная площадь которого боле 1000 квадратных метров, есть просторный зал приемов и зал семейных торжеств, помещения, где мы планируем создать и разместить музей еврейской диаспоры Киргизстана, детский сад, библиотеку, учебные классы, магазин-кафе кошерной пищи, ритуальную микву.

Новый зал синагоги в Бишкеке

И еще одно радостное и долгожданное событие состоялось у нас недавно: внесение в синагогу нового свитка Торы. В создании свитка большая заслуга все того же Гурама Намталашвили и многих прихожан нашей синагоги».

Еврейская жизнь в Киргизии продолжается!

***

*По данным 1999 года при общей численности жителей республики в 4634900 человек основной этнос — киргизы составляли 3128148 человек. Затем следовали самые большие этносы: узбеки — 664956 и русские — 603189, а евреев (среди прочих, более малочисленных этносов) насчитывалось всего 1564 человека. /А.Ярков.  «Евреи в Киргизстане».)

Список использованной литературы

С. Абрамзон. «Киргизы…», Фрунзе, изд. «Кыргызстан», 1990 г.

Википедия — сетевая энциклопедия в Интернете.

А. Баршай, «История смертельного оскорбления», «Фонтан
преткновения», «Еврейское слово и дело в Киргизии» —
 статьи в Интернете. 

 Ю. Герштейн, «Осколок империи», Тель-Авив, 2015 г.
«Киргизская ССР». Энциклопедия, Фрунзе, 1982 г.

Ч. Жакыпова, «Конфискация жизни», Бишкек, 1999 г.

А. Зарифьян, «Между небом Кыргызстана и Землей Обетованной
 Бишкек, 2016 г.

Н .Крупп (Мнацаканова), «Мой ВГИК», сайт «Проза.ру».

Л. Лернер, «Всего один день»,  ж-л «Вокруг света», 1974 г.

Л. Лернер. «Третий прыжок Нарына», ж-л «Вокруг света» , 1982 г.

В. Михайлов (Лидский), «Люди-легенды», сайт «Новая киргизская
 литература».

А. Приставкин,  «Долина смертной тени», роман,
ж-л «Дружба народов», №11, 1999 г.

А. Шафир,  «75 лет заводу- воину, заводу-труженику.
 БМЗ – флагман промышленности Кыргызстана». Бишкек, 2016 г.

А .Ярков,  «Евреи в Кыргызстане», Бишкек, 2002 г

Благодарность информаторам

Автор выражает сердечную благодарность людям, которые любезно поделились с ним важными сведениями для этого очерка.

Это: Анэс Зарифьян (Бишкек), Наира Зарифьян (Петах-Тиква), Юз Герштейн (Иерусалим), Михаил Бурштин (Ришон ле-Цион), Вячеслав и Элла Глобины (Маале-Адумим), Виктор Гурович (Хайфа), Леонид и Александр Зеличенко (Бишкек), Елена Биргер (Ашкелон), Дмитрий Кагарлицкий (Иерусалим), Хаим Капчиц (Иерусалим), Ефим Кеслер (Беэр-Шева), Владимир (Давид) Кругман (Фюрт, Германия), Давид Майзлер (Беэр-Шева), Семен Чернов (Рамат-Ган), Шалом Полонский (Иерусалим), Берта Тененбаум (Петах-Тиква), Ефим Фарладанский (Ашкелон), Людмила Дигоева (Таллинн, Эстония), Дмитрий Летник (Хайфа), Сергей Бурмин (Нью-Йорк, США).

                                                                                                                                                      Элазар —  Иерусалим
                                                                                                                                               Апрель — июнь 2017 года

 

Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/2018-znomer1-barshaj/