ОДА НА СМЕРТЬ ЛЮБИМОЙ КОШЕЧКИ,
УТОНУВШЕЙ В БАССЕЙНЕ С ЗОЛОТЫМИ
РЫБКАМИ
Томас Грей (1716 – 1771)
Бассейна борт собой покрыли,
Раскрашены в китайском стиле,
Цветы – лазурью, как во сне.
Селима – шерсть тигровой масти –
Там прилегла умерить страсти.
Вода плескалась в глубине.
Дрожит от счастья умный хвостик;
Мордашка, снег усов, животик,
Нежнейших лап её вельвет,
Смарагд блестит в зелёных глазках,
Смоль чутких ушек – даже в сказках
Мурлык таких не видел свет.
Вдруг чует – к ним прикован взгляд –
Две рыбки в толще вод скользят,
Два ангельских порфирных тела,
Омыты влажною струёй,
Сверкают красной чешуёй. –
При виде их оцепенела
Несчастная, усы торчком,
На лапах коготки крючком,
Желанья, страсти в ней пылают,
От напряжения дрожит.
Как дамам золото претит,
Так кошки рыбку отвергают.
Ах, Кошка! Нет бы ей покой!
Но выгнула хребет дугой –
(Злой рок готовил ей кончину,
Отметив запредельный срок) –
Вдруг поскользнулась, кувырок,
И – головой вперёд в пучину.
Семь раз всплывая из глубин,
Спасти молила – ни один
Морской божок не отозвался,
Ни нереида, ни дельфин
И никакой простолюдин
Спешить на крики не пытался.
Красавицы! Неверный шаг
Вам может подсказать лешак –
Обратных нет дорог.
Не только золото блестит,
И искушение манит,
Лишь выйди за порог.
ODE ON THE DEATH OF A FAVORITE CAT,
DROWNED IN A TUB OF GOLD FISHES
Thomas Gray (1716 – 1771)
'Twas on a lofty vase's side,
Where China's gayest art had dy'd
The azure flowers that blow;
Demurest of the tabby kind,
The pensive Selima, reclin'd,
Gazed on the lake below.
Her conscious tail her joy declar'd;
The fair round face, the snowy beard,
The velvet of her paws,
Her coat, that with the tortoise vies,
Her ears of jet, and emerald eyes,
She saw; and purr'd applause.
Still had she gaz'd, but 'midst the tide
Two angel forms were seen to glide,
The Genii of the stream:
Their scaly armor's Tyrian hue
Thro' richest purple to the view
Betray'd a golden gleam.
The hapless Nymph with wonder saw:
A whisker first and then a claw,
With many an ardent wish,
She stretch'd in vain to reach the prize.
What female heart can gold despise?
What Cat's averse to fish?
Presumptuous Maid! with looks intent
Again she stretch'd, again she bent,
Nor knew the gulf between.
(Malignant Fate sat by, and smil'd.)
The slipp'ry verge her feet beguil'd,
She tumbled headlong in.
Eight times emerging from the flood
She mew'd to every watery god,
Some speedy aid to send.
No Dolphin came, no Nereid stirr'd:
Nor cruel Tom nor Susan heard.
A Fav'rite has no friend!
From hence, ye Beauties, undeceiv'd,
Know, one false step is ne'er retriev'd,
And be with caution bold.
Not all that tempts your wand'ring eyes
And heedless hearts, is lawful prize;
Nor all, that glisters, gold.
В ПАМЯТЬ О МАЙКЕ, МУЗЕЙНОМ КОТЕ*,
умершем 15 января 1929 года двадцати лет отроду
Фредерик Чарльз Уильям Хили**
Музей, где вечно свет неяркий, –
Там миновал порталы, арки,
Там ты вверял часы науке,
На травке – отдавался скуке.
Готов отдать я что угодно,
Чтоб ты бродил здесь принародно,
Но жребий положил предел –
Оплакиваю твой удел.
Да, ты безвременно почил,
Кот из котов – Мафусаил,
Ты завершал двадцатый год,
Когда прервался жизни ход.
Здесь, где царит учёный дух,
Майкл не был к знанью слеп и глух,
Он помнил: Аргус, вечный страж,
Всё выстоял, как древний кряж.
Сумев хозяина дождаться
(Коту почти минуло двадцать!),
Вильнул хвостом, затих – и в смерти
Был всех достойнее на свете,
Ни разу псом не покалечен –
Почил, сим подвигом увенчан.
Сидит на солнце он и дремлет –
Величествен, как Сфинкс иль Сехмет,
И взор его не заискрится,
Мелькнёт ли зверь, порхнёт ли птица,
И даже голубь-езуит
Ни разу не был им убит, -
Лишь отгонял дурную птицу,
Блюдя незримую границу.
Чиновники ли, населенье –
Он всем выказывал презренье,
И если вдруг погладить шерсть
Решится Сфинксу кто ни есть, -
След острых Майковых когтей
Угомонит таких гостей.
И я рискнул лишь только раз
Его коснуться – и тотчас
Он укусил. – «Не будь ослом! –
Мне все твердили. – Поделом!»
Из всей людской толпы двоих
Он выделял – и лишь для них
Мог и мурлыкать, и урчать,
Лишь им давал себя ласкать:
Речь о хозяине, а также
Известном Сэре Эрнсте Бадже***.
Сэр Бадж, скажу вам, без сомнений,
Знаток египетских учений;
Кошачьих мумий пеленанья,
Их амулеты, заклинанья
Магически открыли дверцу
К свирепому котову сердцу.
И каждый день, почтя за честь,
Брал на руки кота Сэр Эрнст,
И в горечи последних дней
Кот друга не знавал верней.
Майк, ты ушёл. Прощай! Скорбим.
Хоть был ты дик и нелюдим,
Их всех котов – тебе почёт.
Покойся в мире, лучший кот!
TO THE MEMORY OF "MIKE", THE MUSEUM CAT,
Died Jan. 15, 1929, Aged Twenty Years
Frederick Charles William Hiley
All ye that learn’d hours beguile
In the Museum’s dingy pile,
And daily through its portals pass,
And marked the cat upon the grass
That sat — alas, he sits no more! —
Give ear a moment, I implore,
And mourn the fate of poor old Mike!
When shall we ever see his like?
No fate untimely snatched away
This pussy-cat Methuselah;
When Death removed him, he had near
Accomplish’d his twentieth year:
For since we are a learned crew
In the Museum — Michael knew
Of Argus, that famed hound of old
Who lived through hunger, heat and cold;
And when his lord came home at last,
When twenty years were well-nigh past,
Looked up, and wagged his tail, and died:
But Michael, stiff with feline pride,
Vowed, by a dog he’d not be beat,
And set himself to cap that feat.
He’d sit and sun himself sedately,
No Sphinx or Sekhmet looked more stately;
He cared not in the very least
For human being, bird or beast;
He let the pigeons eat their fill,
Nor even one was known to kill;
But scared them if they stayed too nigh
By the sole terror of his eye.
To public, and officials too,
He showed the scorn which was their due:
And if perchance some forward minx
Dared to go up and stroke the Sphinx —
Her hand shot back, all marked with scores
From the offended Michael’s claws.
And he who writes these lines, one day
Ventured a compliment to pay,
And for reply received a bite —
No doubt you’ll answer, "Serve him right!"
So out of all the human crew
He cared for none — save only two:
For these he purred, for these he played,
And let himself be stroked, and laid
Aside his anti-human grudge —
His owner — and Sir Ernest Budge!
A master of Egyptian lore,
No doubt Sir Ernest had a store
Of charms and spells decipher’d
From feline mummies long since dead,
And found a way by magic art
To win that savage feline heart.
Each morn Sir Ernest, without qualms,
Would take up Michael in his arms;
And still remained his staunchest friend,
And comforted his latter end.
Old Mike! Farewell! We all regret you,
Although you would not let us pet you;
Of cats the wisest, oldest, best cat,
This be your motto — Requiescat!
*) Майк, один из самых знаменитых котов Британского музея, на протяжении 20 лет, с 1909-го по 1929-й дежурил у входа в музей. За это время он стал настоящей достопримечательностью и обзавелся массой поклонников. Известие о его смерти опечалило многих, в газетах были опубликованы некрологи, а один из хранителей музея даже написал стихотворение, посвященное «старому Майку», лучшему из котов.
**) Ф.Ч.У. (Фредерик Чарльз Уильям) Хили – помощник хранителя в отделе печатных книг Британского Музея.
***) Сэр Эрнест Альфред Уоллис Бадж, английский востоковед и археолог, по окончании Кембриджского университета, в 1883 году стал работать в Британском музее, в 1894 году был назначен главным хранителем отдела египетских и ассирийских древностей и занимал эту должность вплоть до 1924 года. В 1920 году за свои многочисленные заслуги Уоллис Бадж был удостоен рыцарского звания. Умер в Лондоне 23 ноября 1934.
МАРШЕВАЯ ПЕСНЯ СКОТЧЕРОВ
Томас Стернс Элиот (1888 – 1965)
Кого только нет средь собачьих племён:
Ирландцы, Валлийцы, Датчане,
Китайцы – носители странных имён,
Голландцы и даже Турчане;
Есть Шпицы с окрасом, как спелый лимон,
Свирепых пород Англичане.
Всем тем, кто проказливо вертит хвостом,
Скажу – даже Хинам отпетым:
Я – Скотчер-малютка, зовут меня Том,
И лучше вам помнить об этом.
Собаки изящно-изысканных форм,
Чванливые, тихого нрава,
Ленивые, слепо жующие корм,
Снующие слева и справа,
Крушители всех поведенческих норм –
Нагрянет вся эта орава;
Скандальным буянам, творящим содом,
Скажу – даже Хинам отпетым:
Я – Скотчер-малютка, зовут меня Том,
И лучше вам помнить об этом.
Немало неряшливых, грязных собак,
Капризных, болезненных, нежных,
Сердитых, ворчливых, тупых, как чурбак,
Медлительных и безмятежных.
Но знайте: зачинщиков драк, фордыбак,
При встречах со мною небрежных,
Запомню. Да будь вы последним котом! –
Скажу всем – и Хинам отпетым:
Я – Скотчер-малютка, зовут меня Том,
И лучше вам помнить об этом.
Нам Рим завещал свой девиз cave canem*,
С ним Скотчеры жили и живы.
Мы все разъясним, если в вечность не канем,
Что эти два слова не лживы.
Мы лаем и рыком внушать не устанем –
Всем, будь ты хоть дьявол паршивый!
Будь ты человек, пёс, будь даже фантом,
Хоть чёртом рогатым красуйся! –
Знай: Скотчер-малютка я, звать меня Том,
И ты В ЭТО ДЕЛО НЕ СУЙСЯ!
*) Cave canem (бойся собаки – лат.) – мозаичная надпись в Помпеях. Употребляется и как предостережение вообще.
THE MARCHING SONG OF THE POLLICLE DOGS
T.S. Eliot (1888 – 1965)
There are dogs out of every nations,
The Irish, the Welsh and the Dane,
The Russian, the Dutch, the Dalmatian,
And even from China and Spain;
The Poodle, the Pom, the Alsatian
And the mastiff who walks on a chain.
And to those that are frisky and frollical
Let my meaning be perfectly plain:
That my name it is Little Tom Pollical –
And you’d better not do it again.
There are dogs that are sniffy and curious,
There are dogs that are drowsy and dumb;
There are dogs that are sleeky and spurious,
There are dogs that are mimsy and mum.
There are dogs that are frantic and furious –
And I say of such: let ‘em all come.
And to those that are rowdy and rollical
Let my meaning be perfectly plain:
That my name it is Little Tom Pollical –
And you’d better not do it again.
There are dogs that are frowsy and frumpious,
There are dogs that are freaky and frail;
There are dogs that are growly and grumpious,
There are dogs that are puny and pale.
But I say, if you’re surly and scrumpious,
Just you tread on the tip of my tail!
For my meaning is not amphibolical
And I’d like it to be very plain
That my name it is Little Tom Pollicle
And you’d better not do it again.
For my motto is still cave canem –
That’s the cry of the Pollicle Clan,
And our words we’ll not stop to explain ‘em,
But bark ‘em as loud as we can.
For the way to show how you disdain ‘em
Is to bark at dog, devil and man.
And be ye the most diabolical
Of what diabolic may be –
Yet my name it is Little Tom Pollical,
And WHA MAUN MEDDLE WI’ ME?
КОРОВЫ
Томас Стернс Элиот (1888 – 1965)
Из тварей, расселённых Богом
В пределах Англии родной,
Я не терплю коров – в убогом
Непониманье. Ни одной!
Стою пред ней, как ангел чистый,
С трудом выдерживаю взгляд,
Скорее льдистый, чем лучистый,
Её глазища – сущий ад.
Я галстук не ношу багровый,
С автобусом совсем несхож;
За что же пялить взор суровый –
Я бледен, а не краснорож.
С презреньем можете заметить:
В корове углядеть врага
Позорно. Я ж готов ответить,
Что слаб, а у неё – рога.
Всего же больше опасаюсь
Бродить с селянками в лугах
И слушать их рассказы, каюсь,
Из жизни тёлок, о быках.
С селянами коровы кротки,
Бегут, едва завидят кол,
Я ж вырос в городе, я робкий,
Не верю в этот ореол.
Не испугаюсь злого рога,
Когда один хожу в полях,
Напрасно тёлка смотрит строго –
Все помыслы потерпят крах.
Корова лучше – за забором,
Ну пусть хотя бы за плетнём;
Я не готов стать матадором,
Дам дёру – всё гори огнём!
А то укроюсь где повыше:
На дубе или же на крыше.
COWS
T.S. Eliot (1888 – 1965)
Of all the beasts that God allows
In England’s green and pleasant land,
I most of all dislike the Cows:
Their ways I do not understand.
It puzzles me why they should stare
At me, who am so innocent;
Their stupid gaze is hard to bear —
It’s positively truculent.
I’m very inconspicuous
And scarlet ties I never wear;
I’m not a London Transport Bus,
And yet at me they always stare.
You may reply, to fear a Cow
Is Cowardice the rustic scorns;
But still your reason must allow
That I am weak, and she has horns.
But most I am afraid when walking
With country dames in brogues and tweeds,
Who will persist in hearty talking
And stopping to discuss the breeds.
To country people Cows are mild,
And flee from any stick they throw;
But I’m a timid town bred child,
And all the cattle seem to know.
But when in fields alone I stroll,
Oh then in vain their horns are tossed,
In vain their bloodshot eyes they roll —
Of me they shall not make their boast.
Beyond the hedge or five-barred gate,
My sober wishes never stray;
In vain their prongs may lie in wait,
For I can always run away!
Or I can take sanctuary
In friendly oak or apple tree.
Translated by Mark Polykovsky
Полыковский Марк. Родился в Петрозаводске (Карелия), с 1991 года проживает в Израиле. Окончил физико-математический факультет Петрозаводского университета и Институт патентоведения в Москве. Занимался научными исследованиями в области промышленной акустики, заведовал патентным отделом Карельского филиала Академии Наук. В Израиле преподавал математику и физику в технологическом колледже. Автор ряда публикаций в различных периодических изданиях и нескольких сборников стихов и стихотворных переводов. Литературный редактор издающегося в Ашдоде (Израиль) журнала «Начало».
