***
время заполнить нечем. в пиджаке не покуришь за гаражами.
я жду неизвестно чего: возвращения Бога, атомной бомбы, случайной гибели,
но нарочно тебе не звоню, моя грустная госпожа.
ибо голос пропал, ибо руки с утра дрожат,
а хронический тремор, увы, выдает даже больше,
чем положено знать обо мне кому бы то ни было.
город лежит на груди змеёй, утренний смог глаза заволок пеленой,
кофе арабика мерзок, и чёртовы спамеры снова загадили ящик.
а хочется рвать на себе кафтан, хочется пить и петь, штамповать стишки,
хочется, раздувая лёгкие, как целлофановые мешки,
проорать: ну же, будь со мной. пусть я гол, пусть бывал в переплёте,
но разве же я не хорош, когда я – настоящий?
***
он спрашивает у неё: скажи, а любить тебя – это грех?
она говорит: разве можно любить огню цельную глыбу льда,
разве можно домашнему зверю отбиться от рук,
генералу пойти против всех?
он говорит: значит, да? она вторит ему: значит, да.
он спрашивает у неё: скажи, а желать тебя – это боль?
она говорит: больно ли мёртвым глазам
впервые увидеть потусторонний свет,
больно ли сумасшедшему снова и снова переживать юдоль?
он говорит: значит, нет? она вторит ему: значит, нет.
он спрашивает у неё: скажи мне, мы оба обречены?
она говорит: а разве обречены не выстоять в холода
диковинной красоты цветы,
экзотические растения малой величины?
он перебивает её: так значит, обречены?
она вторит ему: значит, да.
***
плохие письма, плохие сны. чур меня, чур.
твой роковой прищур
побуждает меня признать:
с нами что-нибудь приключится
и то ли выпито уже чересчур,
то ли я вспомнил твои потаённые имена,
демоница
татуирована адским огнём –
на лопатках горят цветы,
креатура Бодлера, Les Fleurs du mal.
если бы ты была золушкой,
я не смог бы избавиться от мечты:
посмотреть, как в лодыжки твои вонзится
опасный хрусталь.
когда разобьётся прекрасная туфелька,
и ты упадёшь лицом в грязь,
испачкав роскошный бархат,
чем себя от души измучаешь,
я руки не подам, а напротив,
как дёрзкий ребенок, смеясь,
расскажу всем светилам
об этом нелепом случае.
демоница моя, да на привязи,
чистый шёлк –
губы и щёки твои. узок
маленький чёрный зрачок
демоница моя, сделай зубами щёлк-щёлк,
овладей мной в ночи, укуси меня за бочок.
***
привет от моего дна твоему дну.
как там приветствовал Цезарь
на смерть идущих?
ничего не увидела ведьма в разводах кофейной гущи,
значит, нам снова придётся ещё одну вечность
делить с тобой тишину.
значит, снова придётся друг другу рассказывать сказки,
описанием красивых деталей
сокрывать неприглядную суть.
о таком мы мечтали?
такого хотели?
оставим-ка эти отмазки,
ведь иначе и мне, и тебе будет сложно уснуть.
привет от моей тёмной стороны луны твоей бесконечной досаде.
привет от моей фатальной кометы твоему природному катаклизму.
каждый мужчина хранит в себе некий прообраз маркиза де сада.
в каждой женщине есть стремление к мазохизму.
***
он сказал ей: в первую ночь приноси нож,
бельевые верёвки и шёлковые платки,
любовь должна подчиняться хлысту,
иначе она есть ложь.
иначе сойдёт на нет. ведь прощение за грехи
не полагается тем, у кого горький мёд во рту.
он сказал ей: во вторую ночь приноси вино,
приноси коньяк, ковёр из звериных шкур
и беличий хвост, и заячью стыдобу.
любовь должна подчиняться хлысту,
быть шальной, удушающей, как телефонный шнур,
тяжкой, будто осиновый кол, что несёшь
на своём горбу.
он сказал ей: в третью ночь приноси патроны,
в тумбочке – револьвер системы смита и вессона,
пригласим всех знакомых богов –
Персефону, Аида, Харона
будем крутить барабан, устроим
поле чудес.
***
если я что и понимаю в любви –
это так же странно, как читать в новостях о скутере,
выбросившемся на берег и раздробившем кому-нибудь спину,
как видеть ампулу с димедролом, присыпанную сахарной пудрой,
как делать прямой массаж сердца, уже успевшего вымокнуть в формалине.
если я что и понимаю в любви – это будто хирург распарывает брюшину
и, видя сто метастазов, зашивает обратно, но без старания,
потому что агония и так близко,
а в гроб можно класть абсолютно любое тело.
нет большей пропасти, чем между женщиной и мужчиной
на этапе случайного возгорания…
выжил, целый – уже полдела.
если я что и понимаю в любви – это всё равно что
за оголённые провода схватившись, вопить от внезапной боли,
однажды встретившись с самим Богом,
переврать его книжные имена…
я люблю тебя слишком созвучно с даю тебе право
делать со мной
всё что совесть тебе позволит
невзирая на…
***
даже если всё скатится в бездну, зловещие тартарары,
приходи – я в кафе на углу, так же балуюсь чаем имбирным,
точно так же мечтаю однажды отведать Крым,
или же побродить по Стамбулу, оттуда – паромом в Смирну.
я – эстет, консерватор, мне место – музей Афин,
где упрятаны древности, память былых торжеств,
озверевший атлант или же обрусевший дельфин –
называй меня так. обойдёмся без происшествий,
обойдёмся без ревностей – к чему мне такая честь,
мне – избегающему неоправданных прегрешений?
помни, милая, если некто считает, что у него всё есть,
непременно наступит опасное пресыщение.
вот и бери меня тёплым, обессилевшим от обид,
я сейчас беззащитен – таким меня не видали.
обнажёнными будем учить с тобой заново алфавит.
первая буква – алеф.
***
ирония всё это время скрывалась в том,
что самое нужное слово сказано сердцем, не ртом.
можно жить без души. невозможно – с распоротым животом.
всадник не ходит конём, как Иуда не ходит крестом.
ирония всё это время пряталась в мелочах,
прогнала беса из мелочей, бес свалился, зачах.
оказалось, любовь не всегда разглядишь при свечах:
вся надежда сгорела в немецких доменных печах.
ирония всё это время сидела в твоём тылу,
не давала ходить ноге, не давала лететь крылу,
обратилась на тыкву карета, золушка – на золу,
и коль блюдо мести остыло, пора подавать к столу.
ирония всё это время скрывалась где?
те, кто столь сильно любят, оставят тебя в беде,
человечек в грязи не тонет, как не тонет судак в воде,
начинаешь ценить лампады, когда оступаешься в темноте.
***
взрослых не существует.
нас внедрили агенты системы,
с прицелом разрушить наше астральное тело,
с надеждой заставить нас бросить всё то, что хотели,
всё то, что любили. оставить одно только дело:
не слишком собой кичиться, не выбиваться из массы,
охотиться за одобрением – репостами, лайками, классами,
довольствоваться лжеправдами, не требуя лишней гласности,
кое-как расправляться с настигающими опасностями.
взрослых не существует.
нас внедрили агенты системы.
нам вкололи вакцину,
насильно закончив детство,
приучили покорно сдаваться,
исправно бедствовать,
видя в этом естественные причины.
взрослых не существует:
в любом уголке планеты
мужчины плачут как дети,
женщины плачут как дети.
