Они крадут и продают с пользой, удивительной для честного труженика, и обманывают блеском своих одежд и мягкостью речи. Они убивают и жгут, мошенничают и подстерегают; окружаясь роскошью, едят и пьют довольно и имеют все в изобилии.
А. Грин
Сознание медленно возвращалось, и когда я снова открыл глаза, передо мной была непроглядная темнота, только звуки просачивались сквозь неё. Журчала вода за бортом, слышались мерные удары волн по обшивке, – судно шло, то поднимаясь, то снова опускаясь на крутой волне. Выл ветер в снастях, что-то скрипело, звенело в такт размаха судна – обычные звуки, с которыми я уже свыкся за время плавания. Попробовал пошевелиться, но верёвка впилась в тело – меня связали и бросили в трюм.
С ужасом вспоминал я подробности прошедшего дня: нас атаковала пиратская бригантина, команда, во главе с капитаном, сопротивлялась отчаянно, но пираты значительно превосходили нас числом, и вскоре всё было кончено. В живых не оставили никого, раненых матросов и пассажиров пираты заперли в трюме нашего корабля, а когда пиратская бригантина отошла на некоторое расстояние, в сторону нашего корабля полетели зажигательные ядра, брандскугели. Они разрывались на палубе, поджигая всё, что могло гореть. Корабль пылал, а с ним горели и люди, запертые в трюме; когда кому-то из них удавалось выбраться на горящую палубу, пираты стреляли в него, не давая добраться до борта. При этом старались не убить, а ранить, чтобы те, кто искал спасение в воде, находили свою смерть в огне.
Пираты смеялись, наблюдая за тем, как мечутся люди по палубе горящего судна, как вспыхивает на них одежда, и они, катаясь по дымящимся доскам, пытаются сбить пламя; тех, кто пытался броситься за борт, настигали пули. Так они все и сгорели, сгорели заживо под свист пуль и смех своих палачей.
Только меня оставили они на своей бригантине, не знаю, почему они не сожгли меня вместе со всеми, я смотрел, как гибнут те, с кем свыкся за время плавания. Среди них был юнга, совсем ещё мальчик, он любил слушать, когда я играл на флейте, душа его была чиста и безгрешна, но пираты не пощадили и его.
Слёзы текли по моим щекам, до боли в пальцах сжимал я флейту, а пираты, смеялись, плясали, и кричали мне, чтобы я играл, чтобы мои товарищи умирали с музыкой. Я ответил им, что все они будут гореть в аду, что придёт время, и они ответят за всё, и тогда я сыграю им такую музыку, от которой у них кровь застынет в жилах. Они связали меня и бросили в трюм, падая, я ударился о что-то головой и потерял сознание.
Почему они не убили меня? Я не матрос, не воин, не купец, я не держал в руках оружия, у меня нет ни золота, ни серебра, только флейта – это всё, что у меня есть. Я плыл в Новый Свет, чтобы услышать звуки первозданной природы, природы девственной, не тронутой развратом Старого Света. Я плыл за музыкой, которую пронизанная пошлостью, погрязшая в грехах Европа уже никогда не сможет родить.
Это неправда, будто композитор сочиняет музыку, человек ничего не может сочинить, музыку рождает природа: неистовый шум водопада, тихое журчание ручья, шепот листвы, завывание ветра, шум дождя – душа музыканта, переболев этими звуками, выстрадав их, разрешается пением флейты, говором клавесина, плачем скрипки, громом литавр.
Я впитывал эти звуки первозданной природы, я жил ими, я пил их, как жадно пьёт воду из ручья усталый, измученный жаждою путник, я страдал ими, и флейта моя рождала новую, таинственную мелодию, которую никто никогда не слышал там, в Старом Свете. Но, видимо, никому уже не суждено услышать музыку, рождённую моей измученной душой. Меня продадут в рабство в каком-нибудь пиратском порту, и музыка моя умрёт вместе со мной, так и не успев родиться.
Глаза постепенно привыкли к темноте, и я разглядел в квадрате открытого люка, прямо над головой, тёмное ночное небо – ни звёзд, ни луны, только тьма, пронизанная ветром. Внимание моё привлёк какой-то новый, незнакомый звук – странные шорохи, возня, попискивание. Я с ужасом понял – это крысы, те самые корабельные крысы, живущие в трюмах. Слышал, как полчища голодных крыс набрасывались на людей и съедали их живьём. Стало жутко и холодно. Если они нападут на меня, я не смогу даже пошевелиться.
Ночь была на исходе, неясные очертания внутренностей корабля стали едва различимы, и там, в углу, шевелилась серая, жуткая, бесформенная масса живых существ. Я замер в ожидании развязки. Время шло, но крысам не было до меня никакого дела, они были заняты чем-то более важным, чем моё грязное, пропахшее потом и затхлой водой трюма, истерзанное тело.
Крысы издавали какие-то неясные звуки, и казалось, они разговаривают между собой на человеческом языке, смеются над теми, кто живьём сгорел на ограбленном корабле, и надо мной, тем, кого приготовили им на ужин те, кто наверху. Мне показалось, что те, кто наверху, такие же крысы, как и те, что внизу, в трюме. Нет, они не люди, нет, разве люди могут так поступать? Разве люди могут жечь других людей? Разве могут люди смеяться, видя, как умирают в огне такие же, как и они, из плоти и крови, те, кто не чинил им зла, кого ограбили и сожгли, чья вина состоит только в том, что и они хотели жить?
Когда совсем рассвело, одна из крыс заметила меня, она осторожно подошла, потягивая воздух длинным усатым носом, взобралась мне на грудь, и внимательно смотрела на меня чёрными с красноватым отблеском глазами. Подбираясь ближе к моему лицу, она наткнулась на верёвку, которой меня связали, и стала обнюхивать её.
– Перегрызи веревку, ну, что тебе стоит? – тихо попросил я.
Крыса подняла мордочку, определяя, откуда исходит звук, и, как будто вняв моей просьбе, стала грызть верёвку – видимо, засаленная, грязная веревка пахла чем-то съестным. Когда крыса завершила свою работу, я пошевелился, освобождаясь от пут, и она испуганно отскочила в сторону, продолжая наблюдать за мной. Я осмотрелся, флейта моя лежала рядом, они бросили её в трюм вслед за мной.
Я открыл футляр, достал флейту и прикоснулся губами к мундштуку. Сердце радостно затрепетало. Но что толку от того, что флейта моя со мной? Меня разлучат с ней, как только мы придём в порт, если, конечно, эти мерзкие твари не сожрут меня раньше. Что я могу сделать один против целого полчища крыс? Всё моё оружие – только флейта, я не воин, не крысолов, я только флейтист. Крысолов. Флейта. Что-то знакомое шевельнулось в памяти, крысолов, вооруженный флейтой, победил целое полчище крыс. Но это легенда, всего лишь легенда.
В давние времена город Гамельн наводнили крысы, откуда они пришли, зачем, – никто не знал; крысы уничтожили все съестные запасы, нападали на людей, и люди никак не могли истребить их. Тогда бургомистр заявил: если найдётся тот, кто избавит город от крыс, он даст ему столько золота, сколько тот сможет унести. Время шло, и, несмотря на обещанную награду, никто не мог противостоять полчищам крыс. И вот, однажды, в город пришёл музыкант, играя на флейте, он увлёк за собой стаи крыс, заполонивших город, и утопил в реке Везер, но когда городские власти отказались выплатить награду музыканту, он чарами волшебной музыки увёл за собой детей на гору, где они и пропали.
Но куда я могу увести крыс, когда я сам пленник? Мне не выбраться отсюда уже никогда. Когда корабль тонет, крысы покидают его. Но корабль уверенно шёл по крутой волне, об этом говорили привычные звуки, а тонущее судно рождает иные звуки, я мог себе представить их, я знал, какие звуки рождает разбитый волнами корабль. Я обещал вам музыку, от которой у вас застынет кровь в жилах, слушайте, вот она! Слушайте, слушайте крысы, те, что внизу, и те, которые наверху!
Я понёс флейту к губам. Грохот волн, треск ломающихся шпангоутов, рёв воды, врывающейся в трюмы – эти страшные звуки рождала флейта, торжественная мелодия гибели наполнила трюм корабля; крыса, освободившая меня от пут, в ужасе рванулась наверх, за ней ринулись остальные.
Пираты, увидев, как крысы покидают корабль, пришли в ужас. Они кричали, метались по палубе, лихорадочно спускали шлюпки. Вскоре наступила тишина. Выбравшись из трюма, я понял, что остался один. Пираты оставили корабль, уйдя на шлюпках вслед за крысами в океан. Я был свободен, но я не моряк, я только флейтист, и если я имею власть над теми, кто слышит музыку, то я совершенно не умею управлять кораблём, я не знаю, куда он плывёт, что нужно делать с рулём и парусами, чтобы корабль плыл в нужном мне направлении.
Я свободен, но я не знаю, что несёт мне эта свобода – гибель или спасение.
