***
Двадцатый век. Россия. Что за бред?
Сюжет невероятного романа,
Шальное сочиненье графомана,
Где не наложен ни на что запрет.
От океана и до океана
Империя, которой равной нет,
Вдруг распадётся и из мглы дурмана
Преображённой явится на свет.
Россия и двуглавой, и двуликой,
Растоптанной, великой, безъязыкой,
Отмеченной судьбою мировой
Встаёт до звёзд и валится хмельной,
И над её последним забулдыгой
Какой-то гений светится живой.
***
Россия – сутки в поездах.
Простор – вопрос вопросов.
Спор в коридоре, храп впотьмах,
жилище на колёсах.
Спор о житье-бытье в купе
и в тесноте на полках
о власти, будущем, судьбе,
житейских кривотолках.
Свобода, исповедь… Вагон
Какие слышит речи!
Здесь откровенности закон
С гарантией невстречи.
Народ вскипает на волне
прекрасных, бесполезных
идей – нет ни в одной стране
длинней дорог железных.
Успех и горе, смех и грех…
Сошлись, спасаясь в беге,
по паре тварей – этих, тех,
как в ноевом ковчеге.
Набит Россией весь вагон,
а те, что прочих выше, –
ну, нечто вроде vip-персон –
те, верно, там, на крыше…
В ТЕ ГОДЫ
Как на площади Восстания – высотка,
сталинская красотка:
шпиль до неба!
Как на этаже двадцатом
свадьба, а на десятом
развод
с кулаками и матом
Как на восьмом рожают
на седьмом умирают
как на втором обмывают медали
под звон бутылок
как в подвале –
пуля в затылок!
***
Ну, как вы там в раю? В неведении, что ли,
Что существует ад и вопли вечной боли?
А под землёй вулкан – не видно сквозь асфальт?
В большие города с неоновым фасадом
Вползают смертники, а с майским райским садом
Соседствует Содом и Бухенвальд!
Не внемлет слух, не различает око
Хотя бы одного среди рабов пророка!
***
Пусть по заслугам поэтам награда
или премия, но порой
на полке книги из первого ряда
перекочёвывают во второй,
или навек покидают полку,
когда от них поубавилось толку.
Переменчивая библиотека –
литературное зеркало века.
ФЕСТИВАЛЬ
Поэты читают стихи друг другу
у моря в Дворце красоты.
В саду противно кричат павлины,
как озабоченные коты…
Поэты вручают друг другу премии,
потом гурьбою идут на фуршет…
Есть южное море, есть ветер времени,
небо есть,
а читателей нет…
***
Айседора Дункан и Марина Влади,
Вы спасение ради… увы… се ля ви…
У Сергея стакан, игла у Володи,
неформат европейской любви.
Потому, что Россия со счастьем в разводе,
В разладе, не в моде – зови, не зови…
Но бессмертье Серёжи, бессмертье Володи –
В беспределе русской любви!
СЕРДЦЕ ДРУГА
Памяти поэта
Рудольфа Ольшевского
Бронзовый, юркий, глазастый,
с солнцем одесским в зубах,
ах, по столице молдавской
Рудик ходил на руках!
Он – колесом по бульвару,
на анекдоты мастак,
с голым талантом на пару
этот весёлый босяк.
С голым талантом и солью
причерноморской волны,
с горькой мальчишеской болью
неизлечимой войны.
Жизнь нечаянной дрожью
в сердце простого юнца
высекла искру божью
и превратила в певца.
Время поспело иное.
Рудик по лестнице лет –
вверх, а болит больное
сердце твоё, поэт.
С какой тоской безответной
тебя от молдавской земли
однажды высотные ветры
за океан занесли?
Чужая бессильна милость:
чужим чудесам вопреки,
сердце остановилось
на середине строки.
Знаю, останется с нами,
будет живым всё равно –
к вам он придёт стихами,
а мне без него – темно…
