НОСТАЛЬГИЯ
На Говардовской,
Той, что спускалась к Днепру,
В тихой заводи улицы Витте –
Вот истоки того, что так близко перу,
Хоть и карты судьбы моей биты.
…А потом,
После памятных шляхов моих,
Тихих мест празаветного детства,
Сорок лет
я вбирал
сокровенное
в стих –
Те края, как алмазы наследства.
Сорок лет…
Это не был поставленный крест
На дальнейших свиданьях с Херсоном,
Только образ
душой
не покинутых мест
Я в Москве ощущаю весомо.
Словно ссылку из мест моих памятных дней,
Отчужденье от их восприятий
Всю дальнейшую суть,
Где былое полней,
Предстаёт на прощальном закате.
…Вот глубинный,
над пыльными вихрями,
свод.
И пронизана ими, увита
Тишина,
Где скрипенье убогих подвод
Вдоль Говардовской – к улице Витте.
К финским домикам – тем, что вершили Херсон,
Где за ними – глухой жилпосёлок.
Скрип подвод, он порою врезается в сон,
Болевой, он как будто бы колок…
И пускай наши дни всеобъял Интернет,
Скорость их с ним стремительно слита, –
По Говардовской
вверх –
достопамятный след
К тихой заводи улицы Витте…
ДНЕПРОВСКОЕ РЕТРО
…Сражённая пылью, закрученной ветром,
Упала на градус шальная жара.
О, юности дальней днепровское ретро,
Ты вновь оживаешь под скрипом пера.
По спускам к Днепру с раскалённой Забалки
Я снова, как в юности, еле бреду.
Жара всеохватна. К ней нету закалки.
Мне легче в мороз пробираться по льду.
И в душном, безликом, сухом, внеозонном
Застыли пред памятным взором извне
И пыльные бури над белым Херсоном,
И пляж островной на другой стороне.
А я всё иду, проплываю рекою,
А буря всё крутит песчаную прядь…
О, боже… Глаза прикрываю рукою –
Их вихрем песка застилает опять.
МИР ПЛАВНЕЙ
…А в плавнях камыши
Как будто крыты лаком.
Мне любо в той тиши
С полночным полумраком.
О, стимул для пера –
Мир плавней у Херсона!
Гладь полного Днепра
Черна. Устала. Сонна.
И странен жёлтый строй
Стеблей, застывших стоя.
А воздух – с теплотой
Предлетнего застоя.
И вял, и грустен плеск,
И борт у яхты ходок,
И бледен лунный блеск
Пустых соседних лодок.
Вот так: любовь к Днепру
В глухой ночи херсонской.
…А ночь ползёт к утру,
К рассветной лени солнца.
И я на днище лёг
В тени стеблей примятых…
Украйна. Мой порог.
Конец пятидесятых.
***
В насыщенную среду ассоциаций…
К. Паустовский
В насыщенной среде ассоциаций,
Где юных лет заветные места,
Вдохну я снова аромат акаций,
Пройду у пирса около моста.
Спущусь к Днепру Торговым переулком,
Переплыву на катере на пляж.
Скрипят борта, гудки взвывают гулко,
Песок и зыбь – как сказочный мираж.
Они со мною: лишь прикрою веки –
Пред взором снова
Детство и Херсон,
И бродит юность в отошедшем веке,
И груз годов пока что невесом.
О, дальний опыт двух семей столичных,
О, стылость поздней жизни холостой,
Пока вас нет,
Я весь во днях тепличных,
Где южных трав лекарственный настой.
И всё же…
Мыслей под пером капризным –
Калейдоскоп в насыщенной среде!
В ней было счастье. Было горе тризны.
Привычен путь к негаданной беде.
Увы, не стало папы, мамы, Аллы,
Пополнил прах насыщенность среды,
И память гложут горькие обвалы
И кладбища с засильем лебеды.
И к жизни тяжкой
Горы иллюстраций,
Летящих дней отравленный настой, –
Вот суть среды моих ассоциаций,
По мере лет и грозной, и густой.
***
…А я пишу на Щёлковской,
Бурлив и крепок стих.
Ещё в грядущем колкости
Завистников моих;
И сплетни их досужие,
И властный оговор, –
Перо моё натружено
Им всем наперекор.
И всё ж, вполне негаданно –
Всего могло не стать –
Взыграла канонадою
Завистливая рать.
Ростки глубинной завязи
Рождали произвол.
Но средства против зависти
Никто не произвёл.
Так –
хваткою завзятою –
К успехам за грядой!
Пока семидесятые,
Пока я молодой.
Крутой порог Гольянова,
Огонь в шальной груди.
Надежда – та не вянула,
Напасти – впереди.
