Погода в январе 1697 года в Лондоне выдалась необычная. Похолодало, но туман рассеялся и выглянуло редкое для этого времени солнце. В его неярких лучах красавица The Transport Royal выглядела особенно привлекательно. Адмирал лорд Перегрин, маркиз Кармартен с родительской любовью оглядывал своё любимое детище. А и было на что взглянуть — изящные обводы, стройные мачты, нет, не даром корабль на английском языке женского рода. И вот теперь её как любимую дочь надо было выдавать замуж. Правда жених конечно знатный — русский царь Пётр. Знатный-то знатный, но со странностями необычными для монарха. Приехал Европу инкогнито, в Голландии, говорят, остановился у корабельного мастера, а официально его царство представляет его свита, в которой, надо признаться, немало европейцев, хотя и невысокого происхождения. Смогут ли поданные русского царя управиться с красавицей. Она конечно великолепна на ходу, но требует твёрдой и умелой руки. Нет, надо решительно предлагать, а может и требовать, чтоб капитаном на The Transport Royal шёл Вильям Рипли, только ему можно доверить капризную красавицу. А пока надо выполнить приказ короля — подготовить к передаче, так чтоб можно было у русских выторговать побольше. Нет, не денег, денег у казны хватает, куда важней торговые преференции, ведь эта варварская Московия – огромный рынок для европейских товаров, особенно учитывая аппетиты царя.
А у царя Петра, впервые попавшего в Европу, подчас разбегались глаза — хотелось всего и сразу, но траты, траты — всё стоило немалых денег. Однако на аглицкий корабль царь зарился давно. Когда стало ясно, что король Вильгельм приглашает Петра посетить Лондон, и не только, царь послал майора Адама Вейде дабы тот прознал всё о королевском корабле. Адам был грамотный и старательный офицер — в отличии от иных петровских приближённых в Англии по кабакам и срамным девкам не шлялся, исправно сполнял царскую волю. Внимательно осмотрел корабль и докладывал письмом государю что он — корабль «делом кажется мне гораздо хорош и снаружи мало не весь вызолочен будет. На том фрегате 20 медных пушек ядром по 6 фунтов, между пушек учинена гребля; мерою, сказывали мне, в киле 75 футов английских. Сему судну парусом бежать из всего королевского каравана примеру нет…»
Это донесение так раззадорило Петра — он жаждал получить королевскую яхту и сделать её царской. Поэтому прибыв в Англию он едва ли не первым делом попал в Гринвич на верфи, с чьих стапелей сошла The Transport Royal. Он жадно впитывал в себя всю аглицкую премудрость морскую. И конечно осмотрел свою королевско-царскую мечту. Слова Кармартена о том, что дел ещё много, не меньше двух недель, воспринял как личную обиду. Он, обладавший врождённым чутьём на всякие хитрости, попался на удочку, хотя и сам видел — работ по наведению лоска осталось порядочно. И если бы только лоска — резьба и позолота мало интересовали его, а вот мореходные качества… Кармартен наметил немало переделок именно для их совершенства, работали с мачтами реями и прочим такелажем.
Известно, за просто так ничего не дарят, а царствующие особы и подавно. Царь знал, что попросят чего-нибудь, дай Бог чтоб нам по силам было. Загадка разрешилась довольно быстро — конечно никаких политических условий не ставилось — ни военных, ни территориальных общих интересов нет. И речь пошла о вопросах чисто экономических — торговля Англии с Россией процветала — англичане вывозили из России строевой лес, пеньку, ну и традиционные меха. Правда, дальше Архангельска не ходили они. Что было причиной этому? Может быть неудачное путешествие капитана Вуда на русский север ещё при единокровном брате Петра — Фёдоре Алексеевиче. Чудом спасшийся после крушения у берегов Новой Земли Вуд представил отчёт с нелестной характеристикой дальних северных рубежей Московии. Сам ли он сделал такие выводы или подсказали ему это русские чиновные люди, трудно сказать, но с той поры британцы дальше Архангельска не заплывали.
Даже не верится, что именно флоту российскому обязаны мы нынешним повальным курением, сколько не предупреждает Минздрав. Нет, царь баловался табачком и до поездки в Европу, а тут хитрый Кармартен изложил просьбу аглицкой короны, вернее купцов аглицких. За застольными беседами, а маркиз оказался большим любителем бренди, что зело понравилось царю, Кармартен пояснил желание Англии монопольно торговать с Россией табаком, благо в американских колониях, а именно в Вирджинии негритянские рабы выращивали на плантациях добрый табачок. И объёмы они предложили немалые: англичане обязались поставить в Россию три с половиной тысячи фунтов табака за семь лет. И главное, предусматривался аванс, 12 тысяч фунтов стерлингов. А государь со товарищи поиздержались в Европе и не столько на себя, хотя гуляли и кутили изрядно, особенно Меньшиков с Лефортом. Трат было много — закупали оборудование, нанимали специалистов и мастеров разных ремёсел. Тут уж было не до борьбы с курением, осуждаемым православной церковью. Еще в 1634 году дед царя под угрозой смерти запретил никоцианову траву как богопротивное дело. Пётр нарушал традиционный консерватизм. Он издал указ «…чтобы патриарх в табашные дела не мешался. Он при мне блюститель только веры, а не таможенный надзиратель». Да и на ту же яхту понадобился экипаж, состоящий из англичан. Маркиз рекомендовал капитаном своего ставленника Вильяма Рипли.
2 мая 1698 года все вздохнули с облегчением — англичане радовались, что удачно подарили корабль, а Пётр со свитой, что вроде всё сделали, закупили, наняли и благополучно отвалили от британских берегов в сторону Голландии.
Царь, сойдя на сушу, отправился в Вену, а закупленное вместе с нанятыми спецами — караванами двинулись в Россию. Среди зафрахтованных судов отправилась и царская красавица яхта навстречу своей необычной счастливой и трагической судьбе.
Князь Михайло Иванович Лыков — архангельский воевода — этим летом вовсе потерял покой. А всё затеи молодого государя. А Михайло Иванович — человек немолодой, не первый год служит государству российскому — родился он ещё в царствование деда царя Петра — Михаила Фёдоровича. Умом-то он понимает намерения царя, не век же Московии сидеть взаперти от Европы, но аллюр, которым царь подгонял царство, был слишком лих для стареющего князя. Вот и нынче надобно писать донесение царю Петру, отписать срочно, ибо вчера «…июня в 9 день пришел с моря к Архангельскому городу из английской земли его Великого Государя корабль». Ох, с этим королевским подарком надобно быть особо заботливым и аккуратным — царь и так крутенек, а уж тут чуть профукаешься — пощады не жди. Не то чтоб воеводе было в диковинку принимать иноземные корабли, но тут случай особый — надо принять на довольствие и суда и людей, а их прибыло немало — не одна сотня. И среди них и знатные особы. Правда и то сказать, иноземцы были люди в чём-то требовательны (у них свои обычаи жизненные), но форсу было поменее, чем у многих своих дворян да бояр. И докладывает воевода Лыков царю: «а на том корабле капитан Вильям Рипли, поручик (лейтенант) Ян Косен, служилых и начальных людей разного чина иноземцев 110 человек», и сообщает о вооружении: «наряду 20 пищалей медных». И предстояло этим иноземцам начать новую жизнь в этой неизвестной Московии — но денежки посулили знатные, и многие остались в Петровском царстве навсегда и дали начало многим русским дворянским фамилиям. Но вот самой Transport Royal и его капитану Рипли повезло меньше. Всего через год, находясь по делу в Москве, он погиб при неясных обстоятельствах. Тело его было найдено в Яузе — он был в одежде и в сапогах. На затылке и запястье были видны травмы. Что это было — результат несчастного случая или последствия нападения московских разбойников? Следствие так и не докопалось, и одним «висяком» стало больше в Московской уголовной хронике самого конца ХVII века.
А Transport Royal? Надо отдать должное, судьба не подарила ей красивых походов. На памяти только один, да и то он случился после немалого скандала — ловкие чиновники попросту раздели яхту, оставив то немногое, что украсть было нельзя. История не сохранила сведений, тогда ли бронзовые пищали поставленные англичанами, заменили чугунными Демидовскими пушками. Однако гнев царя был велик, и хотя подозревали по крайней мере в ротозействе Франца Тиммермана, досталось от монарха прежде всего воеводе Ржевскому, сменившему помершего Лопухина. Но судно, тем не менее, передали на попечение Елизария Избранта, видимо царь счёл его человеком надёжным. Как бы то ни было, но к тайному походу летом 1702 года яхта была готова и приняла в нём самое живое участие.
5 августа 1702 года эскадра, в которую вошли более десятка судов с войсками на борту, вышла из устья Северной Двины к Соловецкому архипелагу и далее к Вардегорскому мысу. В петровскую флотилию входило четыре отечественных и шесть зафрахтованных иностранных купеческих судов. Можно с уверенностью утверждать, что среди русских кораблей были государева яхта «Святой Петр» постройки 1693 года, малые фрегаты «Сошествия Святого Духа» и «Курьер» (другие названия «Меркуриус» и «Скорый гонец»), только что спущенные в Северную Двину, а также царская яхта «Transport Royal». Петр с 13-летним царевичем Алексеем Петровичем и свитой во главе с непременным Меншиковым, расположился на флагманской яхте «Transport Royal». По сообщению участника экспедиции, голландского резидента Фан дер Гульста, пятисуточный путь до Соловецкого монастыря был «под парусами… посреди множества подводных камней… трудный и опасный». Однако корабль «Transport Royal», несколько лет стоявший «на приколе» в Соломбале, прекрасно себя показал в морском походе. Вплоть до 16 августа, пока флотилия стояла у Заяцкого острова Соловецкого архипелага, Петр неизменно возвращался ночевать на любимую яхту.
Много чего повидала «Transport Royal» на своём веку — пытались её даже волоком перетащить на Волгу, а оттуда в Азов, благо царь задумал прорыть канал, который двести пятьдесят лет спустя потомки назовут Волго-Доном и построят-таки, как всегда, руками рабов, именуемых в ту пору зеками.
Вот только морских походов выпало на её долю немного. Впрочем, российскому флоту она и на приколе послужила знатно: сняли с неё чертежи и по образу и подобию английской красавицы построили немало фрегатов. И не только малоразмерных как «Transport Royal», но и поболее. Строили и в Соломбале, и после в Воронеже. Так что судно сие по праву можно назвать аглицким «отцом» русского парусного флота.
А «отец» и вправду была немолод — двадцать лет для деревянного судна даже в холодных северных водах срок предельный. Однако яхта держалась молодцом и собиралась в дальний военный поход вокруг Скандинавии на Балтику. Предполагалось что она прибудет в Петербург к своему хозяину после похода.
Эскадра состояла из четырёх новых линейных кораблей «Уриил», «Ягудиил», «Варахаил» и «Селафаил», названных в честь архангелов. Вместе с этими внуками отправилась и наша старушка под командованием капитана Хутчисона. Под командованием адмирала Синявина эскадра вышла в поход в начале августа. Неприятности не заставили себя ждать, осень выдалась скверная — штормило почти всё время. Давший течь «Ягудиил» был отправлен назад, но избежать потери не удалось. Судно не добралось до родного берега, потеряла многих моряков (смыло за борт и просто умерло от холодов) и в конце концов вмёрзло в лёд у норвежского берега недалёко от Тронхейма. А море продолжало трепать русскую эскадру. «Селафаил», ведомый опытным, но ещё не знаменитым Витусом Берингом, вместе с «Уриилом» еле пробились к Копенгагену, где и зазимовали потрёпанные и с большими потерями в экипаже. «Варахаил» прошёл ещё меньше и, истерзанный Северным морем, зимовал в норвежском Флеккефиорде.
А что же случилось с царской яхтой? Ей досталось хуже всего. Последним видел её в бушующем море именно Беринг. Уже в Копенгагене он докладывал русскому послу князю Долгорукому: «…Я… близ Зунда… видел Транспорт, который отправлен же был от города Архангельского и за противностию великого ветра с тем Транспортом разлучились же».
Вышло же, что яхта прошла больше своих собратьев по эскадре, но шла она к своей гибели уже во вражеских шведских водах. Беда случилась в первых числах октября 1715 года недалёко от Гетеборга возле острова Марстранд. Команда капитана Хутчисона видимо сражалась с Балтикой до последнего, но море было мелким, изобиловало подводными скалами, а шторм бросал яхту как скорлупку и крушил её о скалы.
Двум десяткам моряков во главе с капитаном удалось выбраться еле живыми на берег острова. А там, там они попали в плен к шведам. Времена были жестокие, никаких тебе женевский конвенций — все уцелевшие были заключены в Марстрандскую крепость. Неудивительно, что все они, а многие были ранены и больны, не пережили зимы — умерли в плену от болезней голода и холода. Так печально закончилась история «Transport Royal».
***
Вот он остров Маарстранд — виден справа по борту. Октябрь месяц — погода великолепная — солнышко, на море лёгкая зыбь, ветерок правда есть, но вполне ласковый. Трудно поверить, что именно тут всё это было: яхту с поломанными мачтами и сорванными парусами безжалостная Балтика била и корёжила на камнях, как зубья торчавших среди кипения волн. А прошло всего каких-нибудь триста лет, причём ровно триста, разница будет может быть только в днях.
Наша белоснежная пластиковая посудина по длине всего в два с лишним раза короче петровской яхты. Экипаж у нас небольшой: Лёша Михайлов начальник экспедиции, два шведских водолаза Ян Фредриксен и Расмус Равенсберг, ещё два члена экспедиции Володя Михайлов и Олег Печерский да автор этих строк. Водолазы с Алексеем идут в море не первый раз, но сегодня они должны обследовать новый участок. Он кажется предпочтительней. Впрочем, так в подводной археологии частенько бывает — гипотез порядочно, и они отпадают одна за другой, пока… Вот этого пока мы все и ждём с нетерпением, хотя по серьёзным бесстрастным лицам наших скандинавов этого не скажешь. Мне подобное знакомо ещё с поисков Челюскина, где тоже была парочка шведов, таких же невозмутимых. Кстати один из них в курсе наших нынешних поисков и возможно в будущем присоединится к нам.
А пока участок за участком — водолазы уходят под воду, но результатов нет. А волны и ветер крепчает, нашу ладью серьёзно колотит по зыби, снимать становится всё трудней, при одном, особенно мощном подскоке получаю удар по тому, на чём сидят, боль пронзает позвоночник, сказались старые травмы и неудачное лечение в прошлом году — меня растягивали, после чего пару месяцев ходил с костылём. А главное годы — неумолимые и немалые, восьмой десяток на исходе, как ту не позавидовать молодым спутникам.
Мы проходим мимо маленького островка — на нём только маяк и рыбацкий домик возле небольшой бухточки. На него высаживают меня — отойти от морского удара. Усаживаюсь на странную конструкцию у домика рыбаков, напоминающую трибуну возле флагштока в пионерском лагере моего детства и прекрасном фильме Элема Климова «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён».
Часа через полтора наши возвращаются — результата по-прежнему нет. Но уныния тоже нет — капля, как известно, долбит камень не силой, но частым падением. В гостиницу и спать. Завтра будет день, будет новый поиск.
Утро в гостинице начинается с завтрака — какая же Швеция без шведского стола. Я принял решение — сегодня в море не иду — неудобно заставлять ребят возиться с собой, а я явно не в форме. Молодёжь уезжает в порт, а я направляюсь в номер полежать немного ещё, благо у нас оплачено до полудня. Полежал, вроде полегчало. Спускаюсь вниз — решил поглядеть на Швецию, а то кроме моря ничего не видел. Завтрак пока не кончен, успеваю перед закрытием ещё раз отдать должное шведскому столу, чтоб не заморачиваться днём с обедом. Вещи в камеру хранения, девушка портье вызывает мне такси.
На очень ломанном английском объясняю таксисту, что мне нужен кафедральный собор, банк, где можно получить кроны по карте. Водитель попался сообразительный — десять минут, и я у банкомата рядом с собором. Не буду подробно описывать свою неспешную прогулку по Гётеборгу, спина всё же побаливала. Я побывал в краеведческом (говоря по-русски) музее, прошёлся вдоль набережной реки, зашёл в большой торговый центр, мне нужны были марки отправить открытки с видом города, а почтовых отделений я не нашёл. Марки продавались в отделе фруктов и соков, спасибо русскоязычный продавец в отделе сувениров подсказал. Отправил открытки, благо нашёл почтовый ящик, и медленно побрёл обратно к собору новым путём по двум другим сторонам прямоугольника. Вообще про город могу сказать — нет полного ощущения, что ты в Европе. На улицах полно и чёрных, и жёлтых, и всяких. Арабы, которых узнал по разговору, африканцы и разнообразные выходцы из юго-восточной Азии. Правда на улицах всё выглядело мирно, но как теперь ясно из газет и интернета уже тогда в Швеции случались акты эмигрантского вандализма и хулиганства. Милый сюрприз ожидал меня у собора. Возле входных дверей сидел нищий, которого я не видел, когда в начале посетил собор. Вид у него был весьма бомжеватый, а рядом с ним стояла… православная иконка. Видит бог, я не решился заговорить с ним по-русски — он вызвал у меня чувство брезгливости, было в нём что-то неприятное и нагловато фальшивое.
У собора я уже сел на трамвай, ибо денежки у меня были, однако случился забавный реприманд. В Гётеборге нужно покупать проездную карту на несколько, видимо поездок. Но водитель их не продаёт, как я понял, обратясь к нему за билетом. Как ни неудобно было мне старому ехать зайцем, но поехал по добродушному разрешению водителя. На месте в гостинице в университетском районе я был, как обещал нашим, в 17.00. Но их не было.
Уселся ждать в холле. Ждать пришлось долго — за это время официант из буфета принёс мне две порции кофе и одну чая. Наконец, в полвосьмого я позвонил Алексею на мобильник и услышал, что они уже в порту и выезжают в гостиницу. Они приехали вдрызг уставшие, но по довольным физиономиям я понял, что пропустил самое интересное — останки яхты найдены.
Потом был поздний авто бросок прямо на Стокгольм, из-за позднего времени мы не успевали добраться на пароход экспедиции, стоящий в Грислхамене.
Переночевали, отдали должное шведскому столу, лёгкая прогулка по шведской столице — город сказочно красив, по крайней мере его центральная часть: королевский замок, здание парламента, куда можно свободно попасть в определённые часы. Сразу вспомнился Охотный ряд и серое здание Думы, с суровыми российскими полицейскими.
А нас уже ждут в морском музее — шведские специалисты хотят знать о наших успехах, хотя в основном речь идёт о другом объекте, найденном нашими же ребятами, о русской подводной лодке «Сом», погибшей от столкновения со шведским пароходом сто лет назад в первую мировую войну. Случай достаточно тёмный: был ли это просчёт русских моряков, или шведы, которые при своём нейтралитете ухитрялись зарабатывать, поставляя Германии запрещённые международным правом стратегические товары, например железную руду, опасались инспекции русских моряков и просто протаранили «Сома», до сих пор неясно. Однако без шведов вопросы подъёма лодки, лежащей в их территориальных водах, решить нельзя.
После непростых переговоров приятно было посмотреть достопримечательность шведской столицы — музей старинного парусника «Ваза». Этот огромный по своему времени боевой корабль постарше нашей яхты лет на восемьдесят, и история его ещё более трагична. «Ваза» затонула на первом выходе из стокгольмской гавани, опрокинулась и затонула. Причина проста — человеческое тщеславие, в нашем случае королевское. Король замучил строителя корабля Хенрика Хюбертссона своими возрастающими претензии. Строитель сопротивлялся как мог. Но после его неожиданной смерти дело перешло к судостроителю верфи Блазиенхольмен Хайну Якобссону. Он согласился со многими доделками, которые перетяжелили судно и ухудшили устойчивость. Результат был как видите печален — сильный порыв ветра накренил судно так сильно, что вода хлынула в пушечные порты. Сумасбродство царственных особ до добра не доводит, этот тезис не утратил своей актуальности и в наши дни.
Полвека назад шведы решили поднять судно и соорудили для него специальный павильон в шесть этажей, по которым курсируют лифты, и посетителям удобно рассматривать детали гигантского корабля. Помещённый в закрытое пространство, он кажется просто огромным, хотя по размерам не больше обычной пятиподъездной хрущёвской пятиэтажки. Впечатление на нас «Ваза» произвела невероятное: всё отреставрировано, а утраченное исполнено с высочайшей достоверностью. Например, обрывки парусов закатаны в пластик и демонстрируются в отдельных витринах. Надписи на всех этажах уровнях сделаны на многих языках, в том числе и на русском. В общем, организовано всё на высшем уровне, сделано всё для того чтоб люди могли проникнуться уважением к памяти предков, сумевших сотворить вручную это чудо инженерной мысли. А короли, что короли, они приходят и уходят, а разум и опыт лучших представителей рода человеческого остаётся.
С сожалением прощаемся с «Вазой», и вот уже Володя и Олег везут нашу троицу в аэропорт. Прогулка по дьюти-фри, и через три часа Шереметьево. Мы в Москве и не с пустыми руками, мы прикоснулись к отцу российского флота.
Так что же нашли и что делать дальше? Анализы кусочка древесины, проведённые после показали, что древесине действительно порядка трёхсот лет. Гвозди опознали по фото в Англии, как и следовало ожидать, тоже того же возраста, причём как английские, так и русские, ведь за почти двадцать лет яхту не раз латали русские мастера. Ну и кирпич, найденный по клейму тоже старинный — скорей всего из таких в России сложили печку для обогрева кают или кубрика. Всё образцы пришлось вернуть на место откуда взяли из-под воды. А где же более крупные металлические артефакты и в первую очередь демидовские пушки? С ними сложнее, в архивах обнаружено распоряжение шведского морского начальства искать пушки, уж не знаю, как. Глубины там небольшие — можно просто тралить кошками. Но вот отчёта о выполнении распоряжения не обнаружено, и потому неясно, увенчались ли те поиски успехом. Но хочется надеяться, что если и подняли шведы эти пушки, то не все. А это значит, что обязательно мы их найдём и поднимем, чтоб не только в документах, а в экспозиции морских музеев хранилась память о красавице яхте — любимой ласточке царя Петра.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2018-nomer2-rabinovich/
