и что с того? она уже мертва остыла так должно быть холодна природа ничего не упускает и жадно как на пачке сигарет затяжкой манит тот неэтот свет надеждой что куренье убивает всё это рок и рак и всплески рук над пропастью парящий виадук во лжи скажи зачем нам эта повесть? а он молчит да что тут говорить? и сдохнуть рад но приказала жить через дефис написанная со-весть
.
***
где первой строчкой отмахнется год
а картридж сдох
но дарена бумага
на новый круг развалина уйдёт
скрипя суставами взыскующими влагу
где горький чай за кухонным столом
в квартире спят
а филин вставит спички
в слепые фары
ветер за окном
снег сыплет вслед последней электричке
не стоит жалости
печали не в ночи
ложь слезы осени
не гибельна природа
пройдет зима
и прилетят грачи
когда сойдут с небес
совсем иные воды
вода к воде
чифир в прокисший мозг
а шприц в бедро
а в легкие затяжку
когда темно
тоска терзает сашку
одна беда
не досолили розг
.
***
на деревню дедушке
на поселок бабушке
начирикай ведушки
вот и будут ладушки
мы живем родимые
напиши е-почтою
оспадом хранимые
ждём с ним ставки очные
на двоих нам соточка
в скорости корячится
а в моейну глоточку
водка не струячится
вот беда кручинушка
тока хлопну белочка
значится судьбинушка
ни фига не целочка
а в моей окраине
шприц быстрее солнышка
а в ближайшей храмине
мне не колоколнышко
ночь курлычет вздорная
кохфий горько шпарится
щасте мониторное
сказ не быстро варится
а как выйдет ведушка
утро пялит зенки
притомился дедушка
и упал у стенки
.
***
На волне —
ты попал в резонанс —
и стихи потекли словно сопли —
вопли про эту поганую жизнь,
и петля, и чернó,
и не хочешь уже ничего ты давно.
И всё держит волна —
и ты льешь всё и льешь на бумагу.
Благо, терпит она,
как корячится грифель на строчки.
И от чая ночного, что ведрами садишь,
скукожены почки.
И еще посчитать, где излитого больше —
на эти листы ли, в толчке ли.
А друзья улетели.
И годы твои в никуда пролетели.
Просвистели жене обещанья неведомых благ.
Лай бездомных собак за окном.
И, свернувшись калачиком, спит без тебя,
на себя лишь давно и надеясь, твоя неземная,
кроме этой земли ничего не видавшая —
даже не злая, а просто уставшая ждать.
Эта жизнь. Ничего не осталось. И нечего взять.
Этот мальчик столетний седой,
что всю жизнь умирал, умирал, умирал, умирал,
да вот что-то никак не загнется.
Он всё бьется и бьется.
А боженька тихо ехидно смеется.
— Поиграй же еще, дурачок. Ты попал. Это хитрый крючок.
.
***
Чего ты паришься, старик?
Чего мытаришься?
А шарик вертится.
Тик-тик.
Яичко сварится.
Вкрутую, всмятку?
Ложкой хлоп.
И сожран временем.
Чего страдаешь, остолоп?
Не страх со всеми-то…
Пойдешь на творческий навоз
и не на творческий.
Харе пыхтеть как паровоз
и жалко морщиться.
Лепи зануду-лабуду,
слезу прощальную.
Давай про эту, про свечу,
про поминальную.
Вот так к утру остолбенев
от пустословия,
застрочишь всякую хуйню
про богословие.
И так зальет словес понос
пространство кафеля,
что лучше б водки
да пожестче порнографии.
.
***
Я уеду по снегу
в безумную белую даль.
Унесусь к временам,
где всё в прошлом,
а, стало быть — свято.
Где мой двор и букварь,
и где численник был календарь.
Где еще — все друзья,
не убиты еще,
не женаты.
Я уеду туда,
где меня не достанет Сейчас.
Не на день. Не на час.
А на всё, что осталось до встречи.
Здравствуй, двор!
Здравствуй, класс!
Вот он я.
Я уже среди вас.
Я такой же как вы.
Искалечен.
.
***
карточки в публичке,
фио и тп
галочки странички
точки зпт
ксероксов немае
вобчем от руки
с жадностью вникаем
мудрости тюки
засран катькин садик
капнем коньяку
где ты кореш вадик?
плюнь в нева реку
91-ый
сэсэсэр отпет
где ты кореш верный?
серый белый свет
ножевая рана
и рояль в стакан
мальчики спецхрана
вышли на таран
кожаные куртки
за вадул-сирет
челноки да урки
проходной билет
четверть века в топку
в черепушке фарш
100% хлопка
ю эс онли марш
всё аутентично
пыль а ю окей
боль сугубо лична
ты её залей
кожаные куртки
брошены в огонь
где вы братцы урки
сдох педальный конь
старики мажоры
пенсионных шлюх
пропитые шоры
юрай хип на слух
карточки в публичке
фио дурачка
жизнь на полстранички
прочерк
тчк
.
***
А в этом умирании
стихи что ль написать?
Но Он не даст задание.
И неча дать.
И взять
едва ли есть возможности.
А шло бы оно на.
Тут жизнь.
Долги тут, сложности
и прочая хуйня.
Но в этом умирании
привидится крючок.
Вот вышел на задание
строптивый дурачок.
Взял детский стульчик-лесенку
дозвездный пьедестал
и Богу шепчет песенку.
И, видит бог,
достал.
.
самогон
Уходит эпоха. Без оха, без крика и вздоха. Несется, как шалая баба, Россия дуреха. То в вопли и пляс под шансон золотых унитазов. То сразу на газ — и боярская дума в алмазах. А ночью ей снится Серебряный век небылицей. Проснется — орет. Православием вдруг осенится. То в глаз авангард, то вдруг обморок соцреализма. «Аншлаг» — перегар или Гельмана пшик аферизма. Такая она. Нету стержня, а стержни забором. То кривичей кривь, а то сажень с косым перебором. На нитку живую бредовое месиво стилей. Все это Россия — безумная сила бессилий. Уходит эпоха, уходит без оха и вздоха. А в Трептовом парке с мечом охуевший Алеха: «За что же вы, братцы, опять побежали сдаваться? за что же вы, братцы, с врагами спешите брататься? неужто забыли, чье варево две мировые? неужто пропили Брусилова, сороковые? неужто отшибло чекистским кровавым замесом — не дал Александр земли, и аукнулось «Бесами»?» Забыты эпохи. Остались лишь пошлые вздохи. И в «Камеди Клаб» на костях галустят скоморохи. И «Эхо Москвы» на Болотную мчит аферистом. Все хаят чекиста, но только Лимонов без свиста. Уходит эпоха, чтоб новой на свет появиться. От нового вздоха еще предстоит откреститься. Он слышен едва. Он под тем эклектичным забором. Спокойно, страна. У тебя ведь всегда с перебором.
.
***
Не дай бог остаться одному.
Не дай бог ненужным никому.
Не дай бог в себя, как в пуп земли
вдруг упрешься ты.
И тогда не вытащит и Бог.
Он не хочет, что б один ты сдох.
Он и сам на свете не один.
Триедин.
.
***
а Я?
куда же мне?
где эта грань?
и с рáнетой душою на развилке
тоскливейшая жалость спозарань
под рюмку и сопливый гриб на вилке
а Я?
такой любимый сам собой
собою изнасилован нещадно
судьбой такой обиженный
с мольбой
прижми меня прилюдно и площадно
повесь на шею злáтую цепéнь
с гимнастом на смешном крестоснаряде
мой бох
мой космос
мой трухлявый пень
мой дьявол отразившийся во взгляде
моя сопля
мущинкинская дрожь
трясущаяся горечь недоумка
а Я?
где взял меня — туда положь
твой раб
твой главспиртснаб
твой мишка умка
.
***
раскладывание себя по полочкам
распиливание себя по косточкам
каждый фрагмент в формалин и прошит иголочкой
каждый нейрон пронумерован и на досочку
и выдергивание из себя кривой иглой и на ниточку
эвона какой распятый под стеклом
и история болезни ниже свиточком
развернешь и уронишься в пол ничком
выковыривание себя расковыривание
осторожно
идет операци
я
и лежишь перед собой поизвилинно
инвентаризация
.
***
по улице слона водили
по улице меня водили
диклофенак в бедро вкатили
потом по 200 накатили
водили падали валялись
мы целовались мы братались
и снова 200
изблевались
и кто водил и кто не во
а хороши и до того
уже слонами по прилавкам
мели бухло минуя хавку
ползли до касс
и подле нас
струились смачные эфиры
вкруг морд лица пузырь-кефиры
тянули паутину слюн
и в шоке был и стар и юн
на улице слоны в обнимку
и заливая недоимку
в сердцах спасительных высот
и где-то потеряли димку
кому-то отдали иринку
но поднимали важность нот
от выпить-мага до полесья
лежит услада куролесья
гирлянды жмурятся в глаза
слоны зигзагом прут по встречке
на ход ноги
скорей до печки
несет кривляний егоза
потом нам вырубят рубильник
2 дня без света
стоп будильник
кап-капельцы вены трут
спит многоместный наш могильник
любимый медовытрезвильник
спит май спит мир и тяжкий труд
.
***
он ни лермонтов ни пушкин
сам собой огнём играя
он простой поэт кукушкин
жизнь тоскливая такая
жизнь такая что поэту
что поэтово такое?
лучше нету того свету
вот про этот свет и воет
светотенью тень под глазом
и проказа в каждой строчке
междометия от сглаза
угол пытки в одиночке
от фуфла торчали ушки
брёл кукушкин прямо в небо
где ни лермонтов ни пушкин
да и сам кукушкин не был
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2018-nomer2-babushkin/
