А вы учитесь не смотреть, но видеть,
Учитесь не болтать, а ненавидеть.
Хоть человечество и было радо,
Отправив этих выродков налево,
Торжествовать пока еще не надо:
Еще плодоносить способно чрево,
Которое вынашивало гада.
Б. Брехт
Холокост европейского еврейства — событие, конечно, значимое — это признают все. Его обсуждают, утверждают, отрицают, увековечивают в многочисленных памятниках, описывают в диссертациях и отказываются понимать, вину за него друг другу как волейбольный мяч перекидывают, используют для обозначения всего, что не нравится (например, вегетарианские закидоны про «Освенцим у вас в тарелке»).
Но главное, похоже, никто — от евреев до юдофобов включительно — не заинтересован в том, чтобы в нем по-настоящему разобраться. Подобно куропатке, отводящей хищника от гнезда, различные сообщества и идеологии современного мира, не сговариваясь, рисуют картинки, не проясняющие, а затемняющие происшедшее.
* * *
Русские охотники в Якутии, убив медведя, считали своим долгом извиниться перед ним, а также, видимо, боясь последствий, говорили его «душе»: «Не я тебя убил, а тунгус» (заметим, что аналогичным же образом поступали охотники коренных народов Сибири, возлагая однако вину уже на русского).
С. Колесников
Вопреки распространенным конспирологическим теориям западные демократии не одобряли и не поддерживали Холокост — просто в списке их приоритетов забота о евреях стояла на месте …надцатом. Можно долго и нудно спорить, не следовало ли передвинуть ее повыше, или были достаточно веские причины не делать этого… важно другое: то, что думали, делали и говорили на Западе по поводу Холокоста, пока он длился, ни в какое сравнение не идет с сильным и разнообразным шумом, поднятым задним числом. Все эти мемориалы, музеи, коленопреклонения, закатывания глаз и придыхания: «Никогда больше!.. Самое ужасное преступление всех времен и народов!.. Непостижимый взрыв варварства!».
…Но это все, увы, не ради нас, а ради убеждения, что тяжелая и кровопролитная война была не напрасной — варварство остановлено, мир спасен. Очень хочется себя видеть Георгием-Победоносцем на белом коне, а Георгий без дракона не смотрится, так что дракона надо изобразить как можно более зубастым (и преследовать в уголовном порядке всякого, кто посмеет публично в его зубастости усомниться). Кроме того, согласно канону, помощь Георгию принимать дозволено только от белого коня, но отнюдь не от другого дракона. Оправданию вынужденного союза с Россией (тогда СССР) как раз и служат утверждения об уникальности Холокоста, о том, что убивать за национальную принадлежность — совсем не то же что за социальную, а гораздо хуже — даже сравнивать невозможно.
Политика России — сложная и противоречивая. С одной стороны, она энергично соперничает с Западом за место на белом коне — титул главного спасителя мира от коричневой чумы — ибо гордость за победу 45-го с каждым годом растет как на дрожжах (больше ведь гордиться-то и нечем!). С другой — упорно оспаривает у евреев звание главной жертвы, потрясая недоделанным планом «Ост» и обозначая чохом всех уничтоженных как «мирных советских граждан».
С одной стороны — вовсю использует против народов, отколовшихся от империи, обвинение (большей частью — обоснованное) в участии в Холокосте. С другой — старательно заметает под ковер не менее активное участие в нем же русских на территориях занятых немцами (та же «Локотская республика«, например) и вспышку юдофобии на территориях не занятых, да к тому же некоторые послевоенные телодвижения однозначно свидетельствуют о намерении Сталина, довести до победного конца то, что не успел Гитлер (и Сталин, в конце концов, тоже не успел).
Интересный факт наличия повсюду (что в Эстонии, что в Польше, что в России, что во Франции) множества добровольцев «из местных», без которых столь масштабная операция как Холокост была бы технически неосуществима, повсюду же объясняется исключительно наличием бессовестных коллаборационистов, продавших Родину за чечевичную похлебку.
Вдохновителем и организатором Холокоста в Европе единогласно называют Германию, она и сама признала свою вину, что юридически вполне справедливо. Но касательно объяснений — сводится все к известной солженицынской схеме: да, виноваты… в том, что попались на удочку коварных манипуляторов, которые нас обманули и убедили действовать в своих, а не в наших интересах.
Общаясь с немцами — ровесниками и младше — убедилась, что они по первому требованию (и даже без оного) готовы каяться в чем угодно (главным образом в том, в чем лично вовсе не виноваты), но ни малейшего представления не имеют (и иметь не хотят), что у них на самом деле тогда произошло. Создается впечатление, что окажись они, как говорят теперь, «попаданцами» в те времена — попросту не нашли бы с окружающими общего языка, не поняли бы ни надежд их, ни страхов, ни мотиваций. Поэтому плохим анекдотом звучит утверждение, что они-де «осознали и перестроились». Ну, то есть, перестроились-то за 70 лет безусловно не они одни, ибо все течет и все меняется, но вот осознания никакого не было, нет и не предвидится.
Аккуратно и добросовестно перечисляются, документируются, каталогизируются сами события — типа облав, расстрелов и газовых камер, даже «камни преткновения» с именами тех, кого когда-то с этой улицы увезли, в мостовую вмуровываются на страх прохожим, но в цельную картинку пазл не складывается. Право же, начинаешь где-то в чем-то понимать отрицателей, как в том анекдоте про диспут: Выслушав аргументы атеистов, религиозный авторитет ответил задумчиво: «Ну, в того бога, в которого вы не верите, я тоже не верю».
Я тоже не верю в «уникальность», «непостижимость и необъяснимость», в «самое ужасное преступление всех времен и народов», не вижу смысла в хитрых вычислениях производительности крематориев и газовых камер (в Бабьем и прочих ярах прекрасно обходились без них), и даже если в конце концов окажется, что убиты были не 6, а всего 4 (или наоборот все 8) миллионов — а что это меняет? Убили всех, до кого чисто технически дотянуться смогли — этого вполне достаточно.
Коль скоро даже маститые исследователи Холокоста утверждают, что в конечном итоге он остается непостижимым и непредставимым, то не логично ли будет предположить, что на самом деле… его и не было? Ведь никаких приказов за подписью Гитлера не нашлось, участников, которых потом судили, могли и запугать, а свидетели… Помните, как у Галича:
Он брал Берлин.
Он правда брал Берлин,
И врал про это скучно и нелепо…
Согласитесь, внезапное беспричинное одичание целой цивилизованной европейской нации представить трудно, зато очень даже легко (особенно если в юдофобии с детства воспитан) представить Очень Хитрый Замысел евреев, которых на самом деле преследовали (так ведь было за что!), и умирали они при этом действительно массово (еще бы — без привычки-то да на тяжелый физический труд!), но глобальные замыслы, но спланированное уничтожение… Нет-нет, это все ихние «штучки» — сознательное преувеличение, выбивание привилегий — от материальных до моральных — включая и поддержку их сомнительного государства.
Что, не нравится вам такая логика? Мне тоже нет. Но опирается она, как ни парадоксально, не только на антиеврейские предрассудки, но и… на нашу собственную еврейскую мифологию Холокоста. На убежденность, что кроме материального возмещения причитается нам еще и некий моральный авторитет, преимущественное право учить человечество человечности и выговоры делать всем, до идеального стандарта не дотягивающим, включая родное государство Израиль. А ведь жертва — не почетное звание и, видит Бог, мы этот статус не выбирали. Да, были среди нас солдаты (иной раз даже и генералы) союзных армий, были герои сопротивления в количествах, которые не упоминать предпочитала родная советская власть, но в том-то и состоит Холокост, что абсолютное большинство убито было не за сопротивление, не за борьбу, а просто за то, что дали себе труд родиться евреями.
И почему вы думаете, что кто-то обязан был нам помочь, спасти, защитить нас? Кто и когда обязан спасать малознакомых людей, принадлежащих к другой культуре, обладающих (не важно, насколько заслуженно) не лучшей репутацией? Тем, кто спасал, — земной поклон и вечная благодарность, но к тем, кто не спасал (если не убивал), никаких претензий быть не может. Много ли украинских крестьян украинцы-горожане в свое время от голодомора спасли?
И не в том дело, что подобные претензии — не обязательно даже высказываемые, но подразумеваемые — отнюдь не улучшают наших отношений с народами Европы (их определяют проблемы куда более серьезные, но об этом — ниже), а в том, что сами мы загоняем себя в роль и образ «жертвы», ожидая (и даже где-то как-то требуя) от других, чтобы они «нам обеспечили». Такая установка никого еще никогда до добра не доводила (вспомнить хотя бы, что пожизненная халява афроамериканцам принесла). В нашем же конкретном случае она выливается в нежелание размышлять над прошлым и извлекать уроки на будущее.
…Только не надо, не надо мне приписывать глумления над памятью погибших, которые ничего сделать не могли. А как насчет демонстративно проигнорированных предупреждений Жаботинского? А насчет непоколебимой веры в гуманистические принципы цивилизованной Европы? В то, что опасность угрожает не мне — ну, не может же быть, чтобы меня, такого культурного, утонченного, ассимилированного — нет-нет, пострадать может только тот, другой, который и гражданства не имеет, и пейсов не обстриг, и может даже где-то как-то сам виноват, поскольку не желает вести себя прилично…
Да, в тот самый момент жертвы уже действительно ничего сделать не могли, но, если бы сделали (или не сделали) что-то до того момента, возможно, не стали бы жертвами.
Однако даже если бы мы вели себя умнее и число жертв было бы меньше, предотвратить Холокост как таковой было не в нашей власти, ибо причины его с нашими словами, делами или мыслями, вопреки утверждениям отрицателей, не связаны никак. В процессы, которые привели к нему, евреи были вовлечены не более (хотя и не менее!) своих «арийских» соседей.
Россия, соцлагерь и прочие коминтерны от начала не сомневались, что причина Холокоста — в проклятом капитализме, поскольку ему автоматически приписывалась вина за все проблемы человечества, вплоть до плохой погоды и несчастной любви. Но увы, ликвидация буржуев от Большого террора и ГУЛАГа Россию не спасла…
На Западе (особенно в Германии и среди осевших в Америке немецкоязычных эмигрантов) популярна версия более сложная. Перечтите внимательно «Доктор Фаустус» Томаса Манна… Сознайтесь, вас не шокирует этот исполненный истинно немецкой дотошности процесс над немецкой культурой по обвинению в болезненном мистицизме, бесчеловечности и утрате всякого смысла? …Да если уж на то пошло, чем немецкая культура хуже всякой другой?
Ничем не хуже, — ответила т.н. «Франкфуртская школа«, — все они опасные. Любая традиционная культура подозрительна, и всякий ее носитель — потенциальный нацист. Ознакомьтесь хотя бы со знаменитой Ф-шкалой — разве не нацелена она на выявление приверженности человека традиции, и чем более он привержен — тем более (по мысли автора) склонен поддержать что-нибудь эдакое, чреватое новым Холокостом.
На первый взгляд — логично: Третий рейх — царство тотального принуждения, где каждый обязан думать, говорить и действовать как положено, а не как самому охота. От запретов, как учит нас Фрейд, появляются комплексы, всякие неврозы, потому и были немцы под властью нацистов такие злые. Значит… противовесом нацизму должно быть общество, где каждый творит, что душе угодно. Не зря французские студенты в 68-м на всех стенках писали «Запрещать запрещается». Как только все раскрепостятся, станут свободными, так сразу поглядят в глаза друг другу и научатся ближнего любить… Но как-то вот не спасают гомосексуальные парады от погромов штурмовиков Антифы…
Со всех сторон явственно прослеживается желание не с причинами Холокоста разобраться, а причастность к Холокосту наклеить ярлыком на людей или идеи, неприемлемые по совсем другим причинам: на политических противников, идеологических оппонентов, носителей чуждой культуры…
Так что же на самом деле тогда произошло?
* * *
Если ты не пахнешь серой,
Значит, ты не нашей веры,
Если с виду ты не серый,
Это значит — ты не наш.
А. Городницкий
Двадцатый век на западе Европы прошел под знаком космополитизма, «общечеловеческих ценностей» и отмены границ. На востоке же он, наоборот, ознаменовался развалом трех империй и нешуточными драками при дележке территории. Достаточно вспомнить разборки между сербами и хорватами, поляками и украинцами (на Волыни), кровавое изгнание немцев из Судет. Самым страшным геноцидом была, конечно, резня армян при распаде Османской империи.
Этот фактор сыграл определенную роль и в Холокосте: стремление обеспечить этническую гомогенность молодых государств автоматически приводило к ограничению прав и вытеснению «не своих», а поскольку евреи «своими» никому не были, их всячески дискриминировали и выживали, но… до истребления дело, все-таки, как правило, не доходило, поскольку евреи претендовали на права, а не на территорию.
Встречались к тому же режимы весьма националистические и не весьма демократические, что отстояли и защитили своих евреев: Финляндия, Болгария, Италия, Венгрия (пока ее не оккупировали немцы).
Но даже в тех краях, где местные националисты в Холокосте участвовали охотно, были они, при всем при том, не более чем исполнителями — идея и организация была не от них. К тому же, добровольцев находилось достаточно и в странах, которых вопрос о границах давно уже не волновал — типа Голландии или той же Франции.
Если польский лавочник в еврее видел реального (и серьезного!) конкурента, то французский полицейский, голландский студент или немецкий пролетарий зачастую даже не представлял себе, на что похожи эти самые евреи. Несомненно, доводилось ему с ними встречаться, как минимум, на улице, но не доводилось их идентифицировать как таковых. Соответственно, идея истребления этих абстрактных сущностей не могла у него возникнуть на основе личного опыта или собственного интереса.
В Польше или Балтии национализм мог оказаться стимулом для участия в Холокосте, но в самой Германии было иначе. Вспомним тезис Ханны Арендт: нацисты только притворялись немецкими националистами — на самом деле они были миссионерами идеологии, предназначенной для завоевания мирового господства, идеологии, которой они, не задумываясь, приносили в жертву немецкий народ (также как большевики — русский). Именно в этой-то идеологии евреи занимали, можно сказать, центральное место.
Холокост вовсе не был ни «непостижимым взрывом варварства», ни следствием патологического антисемитизма усатого параноика, ни результатом «ущербности» немецкой культуры. Холокост был частью поисковой активности Европы. Повторяю еще раз: всей Европы, а не только Германии.
* * *
Напившись крови до отвала,
Стервятник пьян, и ворон сыт.
Добьёмся, чтобы их не стало,
И вновь мир солнце озарит!
Э. Потье
В конце 19-го, начале 20-го века в Европе при беспримерно высоком жизненном уровне, комфорте, техническом прогрессе и смягчении нравов, ширилось и крепло ощущение, что так жить нельзя, потому что распались, разладились отношения между людьми. В истории это случается нередко и по разным причинам — от технологических прорывов до демографических взрывов, включая эпидемии и прочие стихийные бедствия.
Трещат устои, горят традиции, дотоле общепринятая картина мира идет вразнос, под угрозой оказываются права и обязанности граждан, под сомнением — принципы построения иерархии. Отдельный человек на такую ситуацию реагирует философским индивидуализмом и поисками смысла жизни, а общество в целом — усилением «поисковой активности»: зарождаются и конкурируют друг с другом новые идеологии, призванные заменить прежнюю, уже не дающую ответа на встающие вопросы, причем, наиболее успешные из них обязательно включают «теорию заговора», т.е. указывают на «тайного врага», которого надо ликвидировать, дабы достигнуть всеобщего блаженства.
Вспомним древнюю легенду о воинах, выросших из зубов дракона: не умея определить, кто запустил в них камнем, они обвиняют, а затем и истребляют друг друга. В распаде общества равно виноваты все… или никто, но люди, изощряясь в создании самых причудливых конспирологических теорий, не перестают друг друга обвинять, а затем и истреблять, потому что при всей абсурдности такие идеи имеют социологическое основание: распадающееся общество необходимо срочно «подружить», а эффективнее всего, как известно, «дружить против».
Какая теоретическая база будет подведена под «вредность» избранной жертвы, сколько белых ниток уйдет на ее сшивание, включает ли идеологическая догма ее изгнание, перевоспитание или уничтожение — определяется местными традициями. Но ожидаемый результат всегда утопичен, всегда вариации на тему «нового неба и новой земли» иоаннова апокалипсиса: как только вредителей ликвидируем, так сразу все станут счастливы и полюбят друг друга. И каковы бы ни были теории — практика всегда одна и та же:
1. Массовые убийства (есть такое хорошее слово «Демоцид«). Поначалу нацисты думали ограничиться выдавливанием евреев из страны, но потом как-то оказалось, что выдавливать некуда, да и вообще ввиду перспективы захвата мирового господства такое решение могло быть только временным… выбрали окончательное. Коммунисты в России задачу выдавливания эксплуататорских классов решили успешно, но… вскоре поняли свою ошибку. Пришлось на безрыбье эксплуататорами (или, на худой конец, их пособниками) назначать всех, кто под руку подвернется. Не затем убивали, чтобы устранить мешающих, а затем объявляли «мешающими», чтобы убивать.
2. Перспектива земного рая. Что такое счастье — это каждый понимал по-своему: одни как возможность бездельничать и жрать от пуза, другие — как доблестный творческий труд 24 часа в сутки. Одни мечтали иметь свое законное место на иерархической лестнице (лучше повыше), всегда поступать, как надо, и пользоваться за это всеобщим уважением, другие — требовали полного равенства и отмены любых запретов. Одни ждали дополнительных пряников за принадлежность к «правильной» расе, а другие верили, что в прекрасном новом мире все вскоре станут приятно смуглявые. На реальности все это сказывалось мало: фанатики равенства развели номенклатуру, а ревнители чистой расы арабов-семитов принимали в СС. Потому что счастье — это на будущее, а сейчас надо трудно выживать, много убивать и крепко любить родного фюрера.
3. Культ вождя. Сталин и Гитлер победили конкурентов в борьбе за должность главного идола толпы, но не они ее создавали — толпа сама искала идола. Вспомните Ленина, которому история отпустила мало времени, но энтузиасты успели его открытым текстом аж в божество произвести (См. хотя бы «Сами» Н. Тихонова). Потребность в живом боге (или, на худой конец, пророке) — отнюдь не причуда: в большинстве известных культур существует традиция, приписывать все законы воле небес, значит, и на радикальные изменения в законодательстве, создание «нового неба и новой земли» желательно получить санкцию свыше.
* * *
Наш лозунг — всемирный Советский Союз!
Гимн Коминтерна
Свобода восстала в Германии,
И завтра охватит весь мир.
Марш нацистов
Итак, в финал вышли две не идентичных (строго идентичными не бывают даже однояйцевые близнецы), но структурно изоморфных системы: у обеих мировоззрение — конспирологическая теория про закулисных злодеев, которые «дергают за ниточки» исключительно ради удовольствия напакостить прогрессивному человечеству; у обеих главный инструмент власти — то, что Оруэлл называл «внутренней партией», а Сталин «орденом меченосцев»: элита, в исходом моменте — фанатичная, в дальнейшем — привилегированная, лично преданная тому, кому обязана своим возвышением; у обеих в центре государства, общества и мировоззрения обретается фигура непогрешимого вождя.
Две квазирелигиозные системы, каждая из которых естественно — в эпоху зарождающейся глобализации — претендовала на мировое господство. По всей Европе они успешно вербовали сторонников, выбор той или другой стороны определялся личными вкусами, социальной принадлежностью, национальными традициями и прочими субъективными факторами, расклад менялся в зависимости от места и времени, но те и другие в каком-то соотношении были всюду.
И всюду, разумеется, — в отношениях смертельной вражды вплоть до уличных боев (вспомним стычки штурмовиков и ротфронтовцев в той же Германии). Каждый включил соперника в свою картину мира в качестве агента и ударной силы легендарной «закулисы». Для коммунистов нацисты были прислужниками «мировой буржуазии», хотя буржуев среди штурмовиков простым глазом было не разглядеть, а для нацистов — коммунисты «жидовскими холопами».
Евреев среди коммунистов (и их «полезных идиотов») и впрямь было немало, ибо в поиск «новой религии» вовлечены они были ничуть не менее прочих европейцев, но выбирать-то им было не из чего. Обозначение мифической закулисы как «мировой буржуазии» оставляло достаточно широкий простор для маневра при выборе жертв, а назначение на эту роль «сионских мудрецов» площадку резко сужало, зато сразу перекидывало мостик к давней юдофобской традиции. Собственно, именно эта опора на традицию в единственном, хотя и важном, аспекте дает некоторым историкам основание, нацистов относить к «правым», а коммунистов объявлять «левыми», хотя, по-моему, в данном случае такое деление совершенно бессмысленно.
Те и другие были, как сказано, нацелены на завоевание мирового господства, и понимали, что без военного столкновения друг с другом не обойтись, вопрос стоял лишь о выборе наиболее благоприятного момента. В конце концов, Гитлер успел раньше, Сталин кончил лучше, но мы сейчас не про то. Мы про то, что в какую бы страну ни приходили захватчики (все равно, те или другие) они всегда могли рассчитывать на поддержку своих местных сторонников. В любой стране были коммунисты, и нацисты были в любой. Не шкурники, готовые за чечевичную похлебку маму родную продать, но идейные энтузиасты, что за свои убеждения нередко успели уже посидеть в тюрьмах. По их представлениям Родине они вовсе не изменяли, наоборот — помогали ей скорее и безболезненнее пройти сложный этап изничтожения злобной «закулисы» и устроения рая на земле.
Подчеркиваю: бескорыстные идеалисты, готовые миллионами убивать ради светлого будущего, симметрично наличествовали с обеих сторон, вопреки распространенному заблуждению, будто нацисты открытым текстом сознавались в своем людоедстве, а коммунисты-де говорили красивые слова. Красивые слова про светлое будущее и всеобщее счастье говорили и те, и другие, и те, и другие объясняли, почему ради этого надобно физически ликвидировать «закулису» — злостную лишнюю деталь в механизме мироздания. А благостная картинка в виде миллионов, обнявшихся на почве всеобщего равенства, ничуть не более правдоподобна, чем изображение тех же миллионов, обнявшихся на почве правильной расовой иерархии. И то, и другое — абсолютно неосуществимые фантазии, зато реальность — массовые убийства. С обеих сторон. Вот как переживалось это на субъективном уровне:
Добро
Потерт сыромятный его тулуп,
Ушастая шапка его, как склеп,
Он вытер слюну с шепелявых губ
И шепотом попросил на хлеб.
С пути сучковатой клюкой нужда
Не сразу спихнула его, поди:
Широкая медная борода
Иконой лежит на его груди!
Уже, замедляя шаги на миг,
В пальто я нащупывал серебро:
Недаром премудрость церковных книг
Учила меня сотворять добро.
Но вдруг я подумал: к чему он тут,
И бабы ему медяки дают
В рабочей стране, где станок и плуг,
Томясь, ожидают умелых рук?
Тогда я почуял, что это — враг,
Навел на него в упор очки,
Поймал его взгляд и увидел, как
Хитро шевельнулись его зрачки.
Мутна голубень беспокойных глаз
И, тягостный, лицемерен вздох!
Купчина, державший мучной лабаз?
Кулак, подпаливший колхозный стог?
Бродя по Москве, он от злобы слеп,
Ленивый и яростный паразит,
Он клянчит пятак у меня на хлеб,
А хлебным вином от него разит!
Такому не жалко ни мук, ни слез,
Он спящего ахает колуном,
Живого закапывает в навоз
И рот набивает ему зерном.
Хитрец изворотливый и скупой,
Он купит за рубль, а продаст за пять.
Он смазчиком проползет в депо,
И буксы вагонов начнут пылать.
И если, по грошику наскоблив,
Он выживет, этот рыжий лис, —
Рокочущий поезд моей земли
Придет с опозданьем в социализм.
Я холодно опустил в карман
Зажатую горсточку серебра
И в льющийся меж фонарей туман
Направился, не сотворив добра.
Автор — Дмитрий Кедрин, год написания 1933.
Хороший поэт, и притом нелицемерный гуманист, в копеечной милостыне отказывает жертве кровавой коллективизации, «классовому врагу», ничтоже сумняшеся навешивая на него вину за крушения на железных дорогах (вызванные указаниями неграмотных комиссаров), за дезертирство с трудового фронта (притом что сам же первый такого недорезанного на госпредприятие не возьмет!), подозревает с ходу в бесчеловечности…
И наконец — резюме:
И если, по грошику наскоблив,
Он выживет, этот рыжий лис, —
Рокочущий поезд моей земли
Придет с опозданьем в социализм.
Лишний он на земле, сам факт его существования — препятствие на пути к всеобщему счастью.
…А ведь в том же самом году Осип Мандельштам, никаким боком с русской деревней не связанный, прекрасно понимал, что там происходило. В одном из вариантов известного стиха титулует он Сталина «душегубом и мужикоборцем». Не в (не)информированности, стало быть, причина.
Товарищ Кедрин знает (по меньшей мере, в общих чертах), что происходит в деревне и от чего бежал тот, кому он отказывает в помощи, но не знает… другого способа решать реальные проблемы: от воровства и убийств до крушений на железной дороге… ну, это, конечно, не более чем примеры того, что «все не так, ребята», и необходимо срочно предпринять нечто радикальное, чтобы исправить положение.
Так они думали, так чувствовали, не сговариваясь и не сомневаясь, а потом, много лет спустя, когда пытались объяснить свое поведение, не находили слов, кроме: «Да, верили… Ну, время было такое…».
Верили в то, что нашли, обнаружили «архимедов рычаг», позволяющий одним махом разрешить главные проблемы человечества восстановить правильные отношения между людьми. Очередная конспирологическая «закулиса» — бяка-закаляка кусачая, которую господа идеологи из головы сами выдумали — надежно заслоняла от их взоров человеческое лицо миллионов жертв, возлагаемых на алтарь всеобщего счастья. Наоборот, себя они почитали жертвами, страдающими под игом «тайного мирового правительства» и его злодейских агентов по всему миру. Они в самом деле хотели, как лучше!
Нет, не административный ресурс Сталина и не демагогические таланты Гитлера, не «расовые теории» и не «обострение классовой борьбы» — все эти элементы не сложились бы в единый пазл, если бы не возник в обществе стабильный спрос на «новое небо и новую землю». Спрос, который не удовлетворен и поныне, и потому ни музеи в Освенциме, ни «камни преткновения», ни картотеки «Мемориала» не остановят новый демоцид, хотя пока еще неясно, кого и по каким критериям изберут в жертву на этот раз, но… наши шансы уже опять неплохие.
Объяснять позицию наследников Гитлера, думаю, нет нужды, зато интересна позиция наследников Сталина. Они ведь имеют вполне серьезные основания для обиды на Израиль. Вспомните, как восторженно и громогласно обещали сильно социалистические деятели второй и третьей алии создать пилотный проект того самого искомого «нового неба и новой земли», а вместо этого создали самое что ни на есть буржуазное государство, общество, в котором, по глубочайшему убеждению левых «жить невозможно», да еще смеют защищать его от нападений носителей новой прекрасной надежды.
Оправдают ли исламисты эти ожидания? Пока что, думаю, они этого и сами не знают, слишком заняты выяснением отношений между собой, но одного у них не отнять: вполне искреннего стремления, устроить жизнь по правде-совести, уверенности, что уж они-то «знают, как надо». За это «Полезные идиоты» готовы все простить: и паранджу, и многоженство, и запрет на сало с горилкой, не говоря уже о терроре и массовых убийствах (тут им не привыкать стать).
А если исламисты доверия не оправдают? Ну что ж… ревнители прогресса другого фюрера искать пойдут. Вот это-то и есть самое страшное.
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/2018-znomer2-3-grajfer/
