Блокада для меня — не дальнее историческое событие, а тот реальный ужас, который чудом пережила моя семья — никто не погиб от голода и под обстрелами. Чудом и исступленной, самоотверженной преданностью моих родных друг другу.
Когда началась война, моему папе было 15 лет, его сестре Лиле — 20, а старшей Мирре — 25. Повзрослев в одночасье, они взяли весь страшный быт, всю ответственность за жизнь родителей на себя.
Лиля Разумовская
Лиля, студентка филфака, сразу же бросила университет, окончила краткие курсы медсестер и до демобилизации 1946 года проработала медсестрой в Ленинградском госпитале. Из своего пайка она ела только супы, а все каши и весь хлеб копила, чтобы раз в неделю передать Мирре — для семьи. Первую порцию хлеба, которую она прятала у себя под матрасом, украли. И она стала носить хлеб в мешочке, подвешенном на шее под халатом.
Это было мучительно: от запаха хлеба ее шатало, он только усиливал грызущее чувство голода. Когда в июне 1942 Мирра, папа и бабушка эвакуировались из города вместе с детским домом, она впервые за долгие месяцы стала есть свой паек. И поначалу истощенный организм отказывался принимать твердую пищу.
…После войны Лиля окончила университет, стала учителем литературы, счастливо вышла замуж, родила детей. Муж ее был замечательным хирургом, и дом всегда был, что называется «полная чаша». Лиля до конца дней сохранила активность и ясность ума, но осталась одна маленькая странность: как бы ни был холодильник забит едой, она не могла уснуть, если в доме случайно не оказывалось хлеба…
Мой дед, умный, блестящий интеллектуал, авторитет во всем в довоенное время, как-то растерялся в новой нечеловеческой ситуации. Он был крупным мужчиной и больше других страдал от голода. Он почти обезножил, двигался с трудом, и голод задел также его психику: в самые страшные месяцы блокады он запоем вслух вычитывал рецепты блюд из дореволюционной поваренной книги.
Мирра Разумовская
Жизнь семьи возглавила Мирра. Не жалуясь, не позволяя себе перед родными отчаяния, она брала на себя всё самое тяжелое: выносила отхожее ведро, заменившее семье туалет, так как не работала канализация, приобрела буржуйку, отыскивала дрова, выменивала вещи на еду, находила сотни путей поддержать семью. И всегда держалась бодро, подпитывая дух близких своим оптимизмом.
В январе 1942 мой папа, поднявшись на свой третий этаж с ведром воды, упал и больше не вставал. Врач, приглашенная за пайку хлеба, выйдя из комнаты, сказала бабушке: «Ваш мальчик не болен, он голоден». И добавила: «Ему осталось два-три дня».
И тогда Лиля в госпитале сдала кровь. Откуда силы взялись? Она была слаба от голода, от тяжелой работы, от недосыпа — но за это полагался кусочек сливочного масла. Это масло бабушка растопила на буржуйке и по чайной ложке вливала сыну в рот, он был уже в забытьи.
А Мирра, обегав город, сумела добыть для отца и для брата направление в стационар, где подкармливали «ценных специалистов». Она отвела туда отца, а брата, закутанного в одеяла, снесла на руках вниз и отвезла на саночках.
Лев Разумовский. 1944. Фронт.
Вот тут начинается нестыковка воспоминаний моих родных. Сохранилось направление в стационар для двоих: Самсона Львовича Разумовского, «ценного специалиста» и его сына Льва Разумовского, находящегося на последней стадии дистрофии.
Но я помню рассказ тети Мирры, как деда приняли в стационар, а папу она оставила на саночках у крыльца, а сама спряталась за сугробом, уповая на чудо, на то, что его не оставят умирать у порога. И это чудо случилось — папу взяли в стационар. Но в его блокадных воспоминаниях этот эпизод — как он лежал в санях у крыльца — отсутствует.
Что же произошло? Поскольку мне уже не у кого уточнить, как же оно было на самом деле, попробую логически восстановить ситуацию.
Когда Мирра привела в стационар отца и привезла брата, деда приняли туда как нужного для города инженера высочайшего класса. А взять мальчика, несмотря на направление, отказались, мотивируя тем, что стационар — только для «ценных специалистов». И тогда Мирра, не сдаваясь, оставила брата у крыльца. Возможно, положив сверху направление. А папа этого не запомнил, потому что большую часть времени был без сознания. Это только мои домыслы…
Бабушка и дедушка. Фото 50-х.
В стационаре деда и папу немного подкормили и поставили на ноги. И папа, еще лежачий, свой сахарный песок не ел, а ссыпал в баночку — для Мирры и бабушки.
Когда их с дедом выписали, Мирра стала искать возможности вывезти брата из города, было понятно, что второй блокадной зимы он не переживет. Она нашла детский дом, готовящийся к эвакуации, устроилась воспитателем и туда же записала бабушку — воспитателем младшей группы, а папу — воспитанником.
По «Дороге жизни» детский дом выехал в Горьковскую область, в деревню Угоры, где было и трудно, и скудно с едой, но голодная смерть уже не грозила. Оттуда в 1944 году папа ушел на фронт.
В документальной повести «Дети блокады» папа написал:
«Милые мои сестры! В дни тяжелых испытаний, на грани жизни и смерти, каждая из вас отдавала свои душевные и физические силы для спасения меня от голодной смерти. Каждая жила и действовала в соответствии со своим характером, спецификой своего существа: Лиля — упорно, стоически, бескомпромиссно; Мирра — энергично, изобретательно, рискованно, все положив в пасть Молоху, вплоть до риска собственной жизнью и безопасности — чтобы я жил. Сумел ли я ответить за подаренную мне жизнь?»
Светлая память моим родным!
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/2018-znomer2-3-razumovskaja/
