Среди дискуссионных вопросов историографии и источниковедения Смутного времени — происхождение и личность Лжедмитрия II. «До сей поры неразрешенный вопрос — личность Лжедмитрия II», — пишет современный историк [Эйльбарт 2012, 4]. К этому суждению присоединяется и другой автор: «Василий Шуйский и его окружение затратили немало сил, чтобы выяснить, кто был Лжедмитрием II и какие силы за ним стояли, но, как показывает ретроспективный анализ окружных грамот царя в Поморье, московские власти постигла неудача.
Во всех официальных документах самозванец неизменно назывался «вором» или «цариком» [Тюменцев 2008, 73]. Об активизации интереса к самозванцу и движению, которое он возглавлял, в последнее время свидетельствует ряд работ — как специализированных, так и научно-популярных [Тюменцев 1999, Тюменцев 2008; Памятники 2001; Дудаков 2011; Эйльбарт 2012; Резников 2012].
Гипотезы о еврейском происхождении Лжедмитрия, в числе прочих, появились уже достаточно давно. Знакомство с контекстом эпохи показывает, что разнообразное участие евреев в военных действиях на восточных рубежах Речи Посполитой в начале XVII в. не было редкостью. Так, в статье В.В. Мочаловой «Участие евреев в польских военных конфликтах XVII века» [Мочалова 2008] приведены свидетельства об участии воинов-евреев в польских походах на Москву, с опорой на синхронные данные респонсов. Так, в одном из респонсов р. Йоэля Сиркеса сообщается о Берахе, сыне Аарона из Тышковиц:
«и многие казаки говорили: о, Боже, как жалко, что рыцарь еврей Бераха так плачевно скончался: он был разрублен и расколот бердышами… По прошествии нескольких недель многие казаки из войска Наливайки рассказывали также ненарочно о геройстве Берахи и обстоятельствах его смерти». Можно прийти к выводу, что Бераха был не единственным: в раввинском суде, решавшем вопрос о том, может ли вдова Берахи вновь выйти замуж, слушались показания некоего Иосифа, сына Моисея: «Нас было одиннадцать домохозяев, служивших в войске» [Мочалова 2008, 72–73].
В этом контексте указания на еврейское происхождение самозванца не кажутся невероятными. Одним из наиболее последовательных сторонников гипотезы о еврействе «тушинского вора» был Р. Г. Скрынников [Скрынников 1981; Скрынников 1988а; Скрынников 1988б]. Как известно, самозванец появился летом 1607 г. в белорусском местечке Пропойск. Исследователь указывает, что «люди, принадлежавшие к окружению Лжедмитрия II, считали, что он по происхождению был «московитом», но долго жил в Белоруссии. Самозванец умел читать и писать по-русски и по-польски (обратим внимание на эту важную деталь — курсив наш. К. Б., А. Т.). Современников поражала его редкая осведомленность в делах Лжедмитрия I. Иезуиты объясняли ее тем, что он служил писцом при особе первого самозванца, а после его гибели бежал в Литву. По словам иезуитов, писца звали Богданом, и в его жилах текла иудейская кровь. Русские власти со временем официально подтвердили версию о еврейском происхождении Лжедмитрия II» [Скрынников 1981, 104]. Концепция Р.Г. Скрынникова нашла отражение и в справочных, и в учебных изданиях, как российских, так и израильских [Творогов 2001, 149; Дворниченко 2005, 304; КЕЭ 1996, 290]. Исследователь, изучая источники, отразившие первые шаги самозванца, пришел к выводу, что наиболее достоверные сведения о том, кто назвался Лжедмитрием II, сообщил неизвестный белорусский клирик — автор Баркулабовской летописи, хорошо знавший самозванца до его превращения в «царя Дмитрия» [Скрынников 1988б, 193].
Лжедмитрий II. Портрет неизвестного художника XVII в.
Книжник указал, что Лжедмитрием II был некий грамотей, обучавший детей сельских священников в окрестностях Шклова, затем Могилева:
«того же року 607, месяца мая, после сеемое субботы ишол со Шклова и з Могилева на Попову Гору якийсь Дмитр Иванович, менил себе быти оным царем московским, который первей того Москву взял, и там же оженився. Бо тот Дмитр Нагий был напервей у попа шкловского именем, дети грамоте учил, школу держал, а потом до Могилева пришол, также у священника Федора Сасиновича Николского у селе дети учил. А сам оный Дмитр Нагий мел господу у Могилеве у Терешка, который проскуры заведал при церкви святого Николы. И прихаживал до того Терешка час немалый, каждому забегаючи, послугуючи, а мел на собе оденье плохое, кожух плохий, шлык баряный, в лете в том ходил» [ПСРЛ 1975, 191-192].
Это хорошо согласуется с данными Конрада Буссова, сообщившего, что человек, ставший Лжедмитрием II, долго жил в Речи Посполитой, где был известен под именем Иван и работал учителем в Шклове [Буссов 1961, 144]. И еще немаловажная деталь: по поводу растиражированного во всех изданиях портрета самозванца в шапке с пером Р.Г. Скрынников замечает: «…внешность учителя из Шклова достаточно характерна» [Скрынников 1988а, 46].
Дважды упомянутые выше иезуиты заслуживают внимания. Видимо, исследователь имеет в виду сведения, содержащиеся в записях Каспара Савицкого, проповедника и духовника Лжедмитрия І и Марины Мнишек, сопровождавшего Марину в 1606 г. в Москву и бывшего свидетелем дальнейших событий. Дневник Савицкого в пересказе другого иезуита, Яна Велевицкого, отчасти опубликован в Приложениях к книге гетмана С. Жолкевского «Записки о Московской войне», изданной П.А. Мухановым [Жолкевский 1871]. Итак, ниже приводим свидетельство иезуита:
«…во время этих событий, и когда распространяется весть о спасении Димитрия, вдруг является один человек, который объявляет себя за Димитрия. Чтобы лучше уразуметь происхождение и жизнь этого человека, мы необходимо должны сказать следующее. Димитрий имел при себе одного крещеного жида, по имени Богданка, которого он употреблял для сочинения писем на русском языке. По смерти Димитрия этот человек, боясь Русских, которые преследовали всех приверженцев Димитриевых, уезжал в Литву, где скитался несколько месяцев, а потом явился в Могилеве. Город этот, лежащий недалеко от границ Московского государства, довольно богат и славится торговлей. В Могилеве один протопоп (так Русские называюсь своих протопресвитеров) принял его в дом свой, поручил ему в заведывание находящуюся при его церкви русскую школу, и обращался с ним как с другом и приятелем. Но Богданка отплатил неблагодарностью за гостеприимство протопопа, и домогался преступной связи с его женою; потому протопоп приказал высечь его и выгнал его из своего дома, как он того заслуживал. Не смея больше показываться на Литве, Богданка решился возвратиться в Москву. Он был человек хитрый и изобретательный, знал многие секреты Димитриевы, видел, что распространилась весть о мнимом его спасении, и что земля Северская находится в волнении; потому он решился воспользоваться всеми этими обстоятельствами и выдать себя за Димитрия. Обдумывая средства к исполнению своего намерения, и находясь на пути в Москву, недалеко от границ русских он достается в плен; его считают за лазутчика, и сажают под стражу сначала в Велиже, а потом в одной другой крепости, соседней с Россией. Но когда ничего в нем не могли открыть, чтобы возбуждало подозрение касательно измены, его отпускали на волю, в сопровождении однако двух людей, которые, для большей безопасности, должны были следовать с ним до известного места. Сблизившись с ними в дороге, Богданка начал уговаривать их, чтобы они сопровождали его в Москву; он говорил, что ежели они это сделают, они не будут раскаиваться в своем поступке. Один из проводников Богданки не согласился на его предложения и, доехав до границ русских, тотчас возвратился домой; другой же, в надежде барыша, согласился и отправился с Богданкой. Тогда тот открылся ему; он говорил, что он есть истинный Димитрий, избегнувший смерти; что он убежал на Литву, и там некоторое время скрывался; но что теперь, когда земля Северская подняла за него оружие, он не может и не должен более отсутствовать, и что потому он спешит, чтобы явиться к верным своим подданным. В подтверждение истинности своих слов он привел какие-то доказательства, не знаю именно какие; но как бы то ни было, он без труда убедил легковерного своего товарища, который прежде не знал его. Итак, они прямо отправляются в Стародуб (Стародуб есть крепость и город государства Московского, повинуется царю Русскому, и причисляется к земле Северской) и там, сначала не открывая кто они, поселяются между Северянами, а потом секретно доверяют свою тайну некоторым людям. Сначала немногие только тихо шептали, а вскоре распространилась всеобщая молва, что Димитрий чудесным образом спасся от смерти, и теперь находится в земле Северской. Тотчас сбегаются Северяне, неприязненные Шуйскому, и подымают оружие за Димитрия. Тот имел некоторое сходство с первым Димитрием, и знал некоторые секреты, бывшие для всех других тайной; на этом основании его признают за истинного и законного Димитрия, возлагают на него царскую одежду, и оказывают все почести, подобающие царю» [Жолкевский 1871, 228-229].
Другой давний источник, указывающий на еврейское происхождение самозванца — сочинение Станислава Кобержицкого о походе в Россию короля Сигизмунда и королевича Владислава, изданное по-латыни в Гданьске в 1655 г.Отрывки из него в русском переводе были опубликованы в 1842 г. [Кобержицкий 1842]. Польский хронист сообщает, что после гибели «царика» в его вещах были найдены Библия, Талмуд на еврейском языке и кожаные ящики на ремнях, привязываемые ко лбу во время молитвы. Автор не указал источник сведений, однако именно на труд Кобержицкого опирается в своем рассказе о самозванце в 1 главе 12 тома «Истории государства Российского» Н. М. Карамзин; впрочем, великий историк высказывается неопределенно:
«…искали и нашли бродягу, жителя Украины, сына Поповского, Матвея Веревкина, как уверяют Летописцы, или Жида, как сказано в современных бумагах государственных. Сей самозванец и видом и свойствами отличался от расстриги: был груб, свиреп, корыстолюбив до низости: только, подобно Отрепьеву, имел дерзость в сердце и некоторую хитрость в уме; владел искусно двумя языками, Русским и Польским; знал твердо Св. Писание и Круг Церковный; разумел, если верить одному чужеземному Историку (Кобержицкому — курсив наш. К. Б., А. Т.), и язык Еврейский, читал Тальмуд, книги Раввинов, среди самых опасностей воинских; хвалился мудростию и предвидением будущего» [Карамзин].
Подобные упоминания встречаются и в других польских источниках: так, в «Истории Димитрия, царя московского и Марины Мнишек, дочери сендомирского воеводы», — компиляции 60-х годов XVII в., приписываемой Мартыну Стадницкому, который находился при Юрии Мнишке, сообщается, что после гибели «царика» «среди его вещей в ящике нашли Еврейский Талмуд, множество других еврейских книг, писем и бумаг, написанных по-еврейски» [Стадницкий 1906, 204]. О Талмуде есть запись и в «Дневнике похода Сигизмунда III в Россию в 1609-1611 гг.», который вели секретари короля. Там сказано, что у самозванца, сбежавшего из Тушина в декабре 1609 г., «в квартире… слышно найден Талмуд» [Бутурлин 1846, 171], или, в другом переводе: «у него после побега нашли талмуд» [РИБ 1872, 527; Скрынников 1981, 161; Тюменцев 2008, 74].
К польским хроникальным источникам можно добавить и факты частной переписки. В статье Н. В. Эйльбарт приводится фрагмент письма королевского дворянина Станислава Домарайтовского к ксендзу Иерониму Телецкому (канцлеру двора королевы Констанции Австрийской, второй супруги Сигизмунда III), посвященный бегству Марины Мнишек из Тушинского лагеря к Лжедмитрию II в Калугу в феврале 1610 г.: «его королевскому величеству принесли новость, что «пресветлая царица» воротилась к своему «талмуду»: одевшись по-казацки, с двумя [слугами], она уехала к наимилейшему супругу» [Эйльбарт 2012, 4; Воробьев 1899, 969]. «Таким образом», делает вывод Н. В. Эйльбарт, «в королевском окружении утвердилась версия еврейского происхождения Тушинского вора. На данном основании мы придерживаемся мнения, что это был выкрест из евреев, ранее входивший в окружение первого самозванца и находившийся в курсе его дел» [Эйльбарт, 2012, 4]. Однако неверно думать, будто не существует других версий происхождения самозванца. Как мы видели, в свое время и Карамзин приводил иное объяснение происхождения Лжедмитрия ІІ. Далее, у С. М. Соловьева в 4 главе 8 тома «Истории России с древнейших времен»находим: «…наконец самозванец отыскался; что это был за человек, никто не мог ничего сказать наверное; ходили разные слухи: одни говорили, что это был попов сын, Матвей Веревкин, родом из Северской страны; другие — что попович Дмитрий из Москвы, от церкви Знаменья на Арбате, которую построил князь Василий Мосальский, иные разглашали, что это был сын князя Курбского, иные — царский дьяк, иные — школьный учитель, по имени Иван, из города Сокола, иные — жид, иные — сын стародубского служилого человека» [Соловьев]. Иными словами, «еврейская» версия происхождения самозванца в этом ряду — лишь одна из многих. Повторяя эти утверждения, автор статьи в «Русском биографическом словаре» П. Васенко добавляет:
«отсутствие точных известий о происхождении второго Лжедимитрия и несомненная начитанность его в Св. Писании невольно наводили современников Смуты на мысль, что этот Самозванец происходил из духовного звания: предполагали, что он был попович, или дьячок, так как знал «весь круг церковный»» [Половцов 1914, 404].
Подвергает сомнению отдельные утверждения Р.Г. Скрынникова, в частности, его предположение о еврейском происхождении Лжедмитрия, и американский славист Честер Даннинг в свой рецензии на основные книги российского историка — «Россия в начале XVII в. «Смута»», «Смута в России в начале XVII в. Иван Болотников», «Самозванцы в России в начале XVII в.» [Dunning 1991; Даннинг 2007].
Вместе с тем, вспомним указание И. О. Тюменцева: «польские власти… также приложили немало сил, чтобы выяснить, кто назвался именем «царя Дмитрия». Они попытались получить информацию у ветеранов похода Лжедмитрия I в Россию, отпущенных Василием Шуйским из Москвы. Одного из них, еврея Якуба(примечательное уточнение — курсив наш), вернувшегося из Москвы «сам-четверт» вместе с русскими послами кн. Г. К. Волконским и А. Ивановым, Лев Сапега в сентябре 1607 г. отправил по приказу короля в Стародуб для опознания самозванца. Посланец нарушил инструкции канцлера, признал Лжедмитрия II истинным царем и привез от него письма к Сигизмунду III. «Канцлер всячески оправдывался перед королем», указывает И.О. Тюменцев, анализируя архивный источник — письмо Сапеги королю, — «убеждая, что не причастен к происшедшему и что во всем случившемся виноват один Якуб» [Тюменцев 2008, 74]. Примечательно, что для опознания Лжедмитрия II в Стародуб Лев Сапега направил именно еврея.
До воцарения Романовых из русских о еврействе самозванца писал новгородский митрополит Исидор [ААЭ 1836, 357].
Что же до официальных московских документов, то в дипломатической переписке и государственных актах Михаила Федоровича на протяжении ряда лет повторяется один и тот же мотив «засланного» Сигизмундом «жида», который назвался «Дмитрием царевичем», начиная с извещений о восшествии на престол Михаила Романова, отправленных в 1613-1615 гг. императору Матвею в Вену, штатгальтеру Голландии принцу Морису Оранскому и королю Франции Людовику XIII, и вплоть до трактата о дружбе и торговле, заключенного с королем Англии Яковом I в 1623 г. Филарет Романов, ставший патриархом в Тушине по указу «царя» и знавший второго Лжедмитрия очень хорошо, мог сообщить своему сыну достоверные сведения о нем; кроме того, приписывать еврейство мертвому противнику не было оснований. Однако, полемизируя со Скрынниковым, К.Ю. Резников утверждает, что этим настойчивым повторением московская дипломатия выступала против Сигизмунда: королевич Владислав не отказался от претензий на престол и после заключения перемирия, и, находясь под угрозой польского вторжения, Кремль делал все возможное, чтобы показать свою правоту правителям Европы. Сигизмунда обвиняли в нарушении «крестного целования» о мире, заключенного в 1601 г., в поддержке чернокнижника Гришки Расстриги и в приводе «жидовина» Богданки [Резников 2012, 49].
Подводя промежуточные итоги, отметим, что данные о еврейском происхождении Лжедмитрия II сообщены людьми, хорошо знавшими самозванца (в отличие от альтернативных версий). Эти свидетели принадлежали к разным политическим группировкам, различным вероисповеданиям, и поэтому сообщенные ими сведения поддаются взаимной проверке.
Обстоятельную поддержку высказанным соображениям дают антропонимические разыскания. Отправной точкой может послужить то обстоятельство, что источники, повествующие о еврейском происхождении самозванца, называют его Богданом. История этого имени у восточных славян проливает дополнительный свет на интересующую нас проблему.
Имя, славянское в обеих своих основах, с понятным и очень позитивным толкованием «Богом данный», ныне весьма распространённое среди русских, белорусов и, особенно, украинцев (преимущественно западных), в Киевской Руси вовсе не было известно. Дело в том, что выглядящее исконным имя является для славян переводным (калькой) с греческого и потенциально смогло появиться на Руси лишь с принятием христианства в 988 г. Ведь ранее понятие единого всемогущего Бога у славян отсутствовало, и в подобной модели личного имени на первом месте теоретически могло находиться лишь имя одного из конкретных богов, но и такие случаи не известны. (Правда, у некоторых индоевропейских язычников /индийцев, литовцев/ аналоги имени «Богдан» по каким-то причинам появились [Гинкен 1893, 443], но у славян, как и у германцев, это имя в дохристианскую пору не отмечено. Даже с утверждением христианства «Богдан» возник в антропонимиконе восточных славян не сразу, а спустя столетия. Новгородские берестяные грамоты, зафиксировавшие широкое распространение в городе в ХІ — ХV вв. большого количества имён, славянских по происхождению, этого имени не включают (См. Подольская 1979, также корпус берестяных грамот в составе НКРЯ. Причина этого состоит в том, что православная церковь на Руси строго следила за тем, чтобы при крещении ребёнка именовали календарным именем, т. е. в соответствии с формой имени святого, закреплённой в богослужебных книгах, в частности, в минеях. Как правило, по происхождению это были греческие, еврейские и латинские имена: Георгий, Вениамин, Венедикт и т. д. Было в минеях лишь несколько славянских имён, например, женские Вера, Надежда, Любовь, которые являлись переводом греческих имён Пистис, Элпис, Агапе. Славянскими по происхождению в минеях были и имена русских князей, канонизированных церковью: Владимир, Ярослав, а также мужское имя Лев, являющееся калькой с греческого «Леон».
Наряду с церковными именами в древней Руси бытовали и так называемые семейные имена, — как правило, славянские: Беляй, Бык, Добрыня, Смирной, Томило и др. [Суслова 1988, Суперанская 1990]. «Богдан» к этой категории не относился. Многие из них легко реставрируются по современным русским фамилиям — Гудков /Гудок/, Злобин /Злоба/, Истомин /Истома/, Истошин /Истоша — уменьшит. от предыдущего/ и др.). Приблизительно к ХV в. христианские имена уже прочно вошли в быт.
Вместе с заимствованными личными именами постепенно начинает входить в употребление на Руси и переводное (от греч. Феодор, Феодот) имя Богдан — вероятно, по инициативе отдельных священников. В письменных памятниках самое первое упоминание этого имени относится к концу ХIV в. — в 1388 г. отмечен новгородский тысяцкий Богдан Обакунович (стал посадником в 1391 г.) [Тупиков 1903, 51]. К этому же приблизительно времени (1389 г.) относится упоминание некоего пана Богдана Ляшковского, впрочем, явно принадлежащего польской общности [Тупиков 1903, 51].
В XV в. словарь Тупикова отмечает имя Богдан уже 17 раз [Тупиков 1903, 51], в XVI в. — 47 раз [Тупиков 1903, 51-52]. К концу ХVI— началу XVII в. Богдан — ещё сравнительно редкое имя на Руси. Его нет в основном ряду «Ономастикона» акад. С.Б. Веселовского [Веселовский 1974] — словаря, основанного на тщательном изучении летописей, актов, разрядов, родословных и других памятников Северо-Восточной Руси XV-XVII вв. Лишь после церковных реформ в Московской Руси 1653-55 гг., когда «Богдан» утвердился как законный вариант «правильного» имени Феодот, началось широкое внедрение этого имени в русский быт. За XVII в. в словаре Тупикова «Богдан» и формы того же имени «Богодан» и «Бодан» отмечены уже 145 раз [Тупиков 1903, 52-57]. (У ближних соседей восточных славян — православных молдаван — славянское имя Богдан получило распространение раньше. Его носил, к примеру, первый господарь Молдавии /правил в 1359-1365 гг./. Скорее всего, это результат тесных контактов молдаван с православными южными славянами, где именование не столь жёстко направлялось церковью, как на Руси).
Учитывая изложенное, если принять, что самозванец Лжедмитрий ІІ родился на территории Великого княжества Литовского (в составе Речи Посполитой) приблизительно в 1570-1580-х гг., он вполне мог получить при рождении имя Богдан от православных родителей. Менее известно, но несомненно: это же имя он мог получить, если родился в еврейской семье.
Кенааниты, исчезнувшая этнолингвистическая еврейская община (эда), проживала на восточнославянских землях с ІХ до XVII вв. (на западе славянского мира — с X по XV вв.) [Chlenov2014, 6,9]. Евреи этой общины были аккультурированы в славянской среде, разговорным языком общины был славянский. Начиная с Х в., в письменных памятниках фиксируется употребление членами общины, наряду с традиционными еврейскими именами, имён славянского происхождения [Торпусман 1989, 48-57]. Набор таких имён, мужских и женских, широк и многообразен: Волчко, Гловиш, Малы, Чернох; Богуслава, Добрыш, Звонка, Кветна, Красна, Радохна, Слава, Черна и мн. др. [Beider 2014, 58-116; Торпусман 2014, 152-165]. Среди славянских антропонимов, принадлежавших евреям-кенаанитам, выделяются имена, по всей видимости, переведенные с иврита на разговорный язык[2]: Живъ (< от Хаим; реконстрируется по еврейской фамилии Живов); Мира (Мирка, Мируша) <от Шуламит или Шломит (значение корня — «мир», суффикс — ит определяет женский род); Жидка > от Йеhудит (значение — «еврейка»). К означенной группе относятся также имена Богдан и его женский вариант Богдана. В еврейской среде оно cответствовало традиционным именам Йонатан, Натанэль, Нетанияhу, Натан и, скорее всего, являлось их переводом. (А. Бейдер полагает, что имя Богдан заимствовано евреями у славян [Beider 2014, 85], но распространение имени отмечено только среди евреев Великого княжества Литовского, чьими соседями были преимущественно православные восточные славяне, среди которых это имя распространялось, как показано выше, «со скрипом»). У евреев имя Богдан многократно засвидетельствовано в городах Брест и Гродно в 1476 г. [Beider 2014, 86], в 1557 г. — в Луцке [Beider 2014, 95]. Уже в конце XV в. у гродненских евреев фиксируется отчество-фамилия Богданович («у горожанина Игуды Богдановича пять сыновей: Абрам, Израиль, Огрон, Мошко и Песах, а также внуки Тобиаш Абрамович и Мордухай Богданович») [Beider 2014, 91]. В 1540 г. в том же Гродно отмечено женское еврейское имя Богдана [Beider 2014, 86].
Таким образом, автохтонное еврейское имя Богдан будущий выкрест и самозванец Лжедмитрий ІІ мог получить при рождении. Другое имя Тушинского вора, упоминаемое в источниках, — Иван — вполне возможно, было дано ему, когда он принял крещение. Выдав себя за русского царевича, авантюрист назвал себя третьим именем — Димитрий.
***
Подтвердив еврейское происхождение самозванца, мы никак не приближаемся к установлению факта, «какие силы за ним стояли» (см. начало настоящей статьи); этот вопрос требует отдельного рассмотрения. В любом случае, к еврейским общинам Литвы и Польши Богданко после своего крещения никакого отношения не имел.
Литература
ААЭ 1836 — Грамота новгородского митрополита Исидора кн. Д.М. Пожарскому, лето 1612 г. // Акты археографической экспедиции. Т. 2. 1836. № 210. С. 357.
Буссов 1961 — Буссов К. Московская хроника. 1584-1613 гг. М.; Л., 1961.
Бутурлин 1846 — Бутурлин Д.П. История Смутного времени в России в начале XVII века. Ч. 3. СПб. 1846. Приложения. № XVII. С. 127-247.
Веселовский 1974 — Веселовский С. Б. Ономастикон: древнерусские имена, прозвища и фамилии. М.: Наука, 1974.
Воробьев 1899 — Воробьев Г. А. Дом Марины Мнишек в Калуге // Исторический вестник. СПб. 1899. № 1. С. 968-972.
Гинкен 1883 — Гинкен Г. Г. Древнейшие русские двуосновные личные имена и их уменьшительные // Живая старина. 1893. Вып. 4. Кн.XII. С. 440-461.
Даннинг 2007 — Даннинг Ч. Царь Дмитрий // Вопросы истории. 2007. № 1. С. 39-57.
Дворниченко 2005 — Дворниченко А.Ю., Кривошеев М.В., Кривошеев Ю.В. История России-І. История древней и средневековой Руси. Гатчина, 2005.
Дудаков 2011 — Дудаков С. Смутное время и шкловский вор // Петр Шафиров и другие. Иерусалим, 2011. С. 336-338.
Жолкевский 1871 — Записки гетмана Жолкевского о Московской войне. Изд. П. А. Мухановым. Изд. 2-е. СПб., 1871. Прил. 44. Отрывки из рукописи ксендза Яна Велевицкого. С. 228-229.
Карамзин — Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. XII. Гл. 1. Электронный ресурс:http://magister.msk.ru/library/history/karamzin/kar12_01.htm
КЕЭ 1996 — Краткая еврейская энциклопедия. Т. 7. Иерусалим, 1996.
Кобержицкий 1842 — Сказания польского историка Кобержицкого о походах польского короля Сигизмунда и королевича Владислава / Пер. И. П. Тарнава-Боричевского // Сын Отечества. 1842. № 2, 3, 5.
Мочалова 2008 — Мочалова В. В. Участие евреев в польских военных конфликтах XVII века // Jews and Slavs. Vol. 21. Jerusalem-Gdańsk, 2008. C. 71-83.
Памятники 2001 — Памятники Смутного времени. Тушинский вор: личность, окружение, время: документы и материалы. Тр. ист. ф-та МГУ. Т. 10, 2001.
Подольская 1979 — Подольская Н. В. Антропонимикон берестяных грамот // Восточнославянская ономастика. М., 1979. С. 201-242.
Половцов 1914 — Русский биографический словарь / Под наблюдением А.А. Половцова. СПб. 1914. Т. 10. С. 401-418.
ПСРЛ 1975 — Баркулабовская летопись // Полное собрание русских летописей. М., 1975. Т. 32. С. 174-192.
Резников 2012 — Резников К. Ю. Мифы и факты русской истории. От лихолетья Смуты до империи Петра. М., 2012.
РИБ 1872 — Русская историческая библиотека. Т. 1. СПб. 1872. С. 427-720.
Скрынников 1981 — Скрынников Р.Г. Минин и Пожарский: Хроника Смутного времени. М., 1981.
Скрынников 1988а — Скрынников Р. Г. В то Смутное время // Наука и религия. 1988. № 1. С. 44-48.
Скрынников 1988б — Скрынников Р.Г. Смута в России в начале XVII в. Иван Болотников. Л., 1988.
Соловьев — Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. IV.Т. 8. Гл. 4. Электронный ресурс:http://magister.msk.ru/library/history/solov/solv08p4.htm
Стадницкий 1906 — Стадницкий М. История Димитрия, царя Московского и Марины Мнишек, дочери сендомирского воеводы / Пер. по рукоп. с польск. Предисл. и публ. А. А. Титова // Русский Архив. 1906. Кн. 2. № 5. С. 129-174. № 6. С. 177-222.
Суперанская 1990 — Суперанская А. В. Имя через века и страны. М.: Наука, 1990. С. 52-57.
Суслова 1988 — Суслова А. В. К проблеме реконструкции древнерусских имен // Ономастика. Типология. Стратиграфия. Москва: Наука, 1988. С. 44-52.
Творогов 2001 — Творогов О. В. Древняя Русь: события и люди. СПб., 2001.
Торпусман 1989 — Торпусман А.H. Имя Гостята в еврейской рукописи из Киева первой половины Х века // Имя-этнос-история. М.: Ин-т этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая, 1989. С. 48-57.
Торпусман 2014 — Торпусман А. Кенаанские женские личные имена: Попытка реконструкции // Кенааниты: евреи в средневековом славянском мире. Jews and Slavs. Vol. 24. Москва-Иерусалим, 2014. С. 152-165.
Тупиков 1903 — Тупиков Н.М. Словарь древнерусских личных собственных имен. СПб., 1903.
Тюменцев 1999 — Тюменцев И. О. Смута в России в начале XVII столетия: движение Лжедмитрия II. Волгоград, 1999.
Тюменцев 2008 — Тюменцев И.О. Смутное время в России начала XVII столетия: движение Лжедмитрия II. М., 2008.
Эйльбарт 2012 — Эйльбарт Н. В. Лжедмитрий ІІ: происхождение и гибель. Свидетельства польских документов государственного архива Швеции // Вестник Забайкальского государственного университета. 2012. № 11. С. 3-10.
Beider 2014 — Beider A. Onomastic Analysis of the Origins of Jews in Central and Eastern Europe // Кенааниты: евреи в средневековом славянском мире. Jews and Slavs. Vol. 24. Москва-Иерусалим, 2014. С. 58-116.
Chlenov 2014 — Chlenov M.A. Knaanim — the Medieval Jewry of the Slavonic World // Кенааниты: евреи в средневековом славянском мире. Jews and Slavs. Vol. 24. Москва-Иерусалим, 2014. С. 13-51.
Dunning 1991 — Dunning Ch. R. G. Skrynnikov, the Time of Troubles and the “First Peasant War” in Russia // Russian Review. 1991. Vol. 50, № 1. Р. 71-81.
Marmorstein 1921 — Marmorstein A. Nouveaux renseignements sur Tobiyа ben Eliezer // Revue des etudes juives. Paris, 1921. T. 71. P. 92-97.
Примечание
[1] Авторы выражают благодарность А. М. Шпирту за содействие в поиске источников и проф. В. Я. Петрухину за ценные замечания к тексту статьи.
[2] Эда кенаанитов отличалась от современных ей других еврейских групп низким образовательным уровнем. Документ начала ХІ в. рассказывает о поехавшем в Иерусалим еврее из Киевской Руси, который говорил только на славянском («языке его родины») и не знал не только необходимых ему в пути греческого и арабского языков, но также и иврита, что было весьма необычно в других общинах [Marmorstein 1921].
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/2018-znomer2-3-atorpusman/
