Представьте себе человека, который живёт в городе Тамбове, при этом ближайший крупный город называется Липецк. Понятно, что эти города находятся в России. И представьте, что этот человек в какой-то момент переселяется в город Галле, и при этом ближайший крупный город называется Лейпциг. Это уже Германия.
Но липа цветёт и в России, и в Германии одинаково. Ну, немного разнятся сроки...
А так понятно, что славяне населяли Саксонию ещё до саксонцев и место поселения с обилием лип назвали Липецком. Поляки его называют просто Липск, ну а у саксонцев он превратился в Leipcig.
Но речь совсем не об этимологии и топонимике. Хотя и об этом тоже, но косвенно. А прямо о том, что история человечества — это история постоянных перемещений человеков в пространстве планеты. Иногда эти перемещения относительно затихают, иногда относительно усиливаются.
Может быть, мы сейчас находимся в такой стадии усиления. И вот на этой стадии оказалось так, что жители, допустим, Красноярска или совсем уж Семипалатинска оказываются в Лейпциге. Причём в возрасте достаточно юном, этак лет восемнадцати-двадцати, когда ещё не утрачена способность к освоению иного языка и несколько иной ментальности. И вот они попадают в это другое языковое и ментальное пространство, а сами они уже довольно укоренены в пространстве ином, хотя бы потому, что они в нём выросли. И какое бы ни было это пространство, оно родное, без всяких кавычек, потому что оно помножено на время, допустим восемнадцать лет, но и на время более длительное — может быть, несколько веков, а то и тысячелетие. Да-да... И это новое пространство, оно ровно так же помножено на время, тоже тысячелетнее, ну и ближневековое, разумеется.
И вот предположим, что один, два, три человека, оказавшиеся лет десять назад в немецком Липецке, они одарены поэтически, они уже начинали писать у себя в Семипалатинске или Красноярске. И они попадают сюда, в новый для них город, и продолжают писать. Куда же деваться, они уже инфицированы стихами, сочинением, письмом. Между прочим,приезжают люди и уже в возрасте, и никогда не писавшие, может, только в детстве баловались, а здесь начинают писать. Как — не будем говорить. Не это главное. Другое. Письмо, писание текстов — это поиск связи с оставленной страной. Вот что это такое — абсолютно психологическое и даже биологическое явление! Имеет ли это отношение к поэзии? Иногда имеет, иногда нет.
Это уже зависит от того, насколько человек одарён и насколько он осознанно занимается творчеством. Иногда имеет в том смысле, что воспроизводятся хотя бы усвоенные образцы поэтического...
Разумеется, и в случае осознанного письма и наличия таланта — тоже и воспроизведение, и ориентация на образцы. Всё это есть. Другое дело — сколько при этом есть своего. В данном случае достаточно. За долгие годы общения со стихослагателями разных уровней научаешься различать подлинное, фальшь слышится моментально. Никаким мастерством не укрыть.
И вот я вслушиваюсь в голоса Елены, Сергея, Анатолия. И верю этим голосам. Они очень разные. Сергей мне представляется внутренне собранным, сдержанным наблюдателем, который очень точно, и не без тонкой иронии иногда, проницает видимое. Елена женственным жестом соединяет тоникой целые катастрофы иллюзий и реальности. Анатолий, самоопределяясь близостью есенинской линии русской поэзии, записывает кардиограмму рок-отчаяния.
Это не оценочные определения. Я просто пытаюсь зафиксировать на мониторе свои впечатления. И не только от услышанного вживе, но и от услышанного сквозь прочитанное глазами. О различиях уже шла речь, но есть и общее, которое так и хочется определить, по аналогии с парижской, лейпцигской нотой...
По-разному, но стихи моих молодых друзей заставили меня снова и снова думать о том, что мир остаётся несовершенным, недостроенным даже в самых (как кажется) комфортных условиях. В том числе внутренний мир человека... И стихи, поэзия всегда самым неожиданным образом выявляют это несовершенство. Поэзия создаётся вообще на разломе, на границе миров (обозначим их как божественный и профанный). Здесь её власть, здесь её сила. Здесь она пытается сшить несшиваемое, которое всё время рвётся. Поэзия — это всегда попытка, это не окончательный вариант. И нет ли тут сродственности Жизни?!
