* * *
Когда растает в марте чёрный снег,
когда деревья вычертят узоры
на фоне неба, слушай «Back to Black»
и уходи от трудных разговоров.
А лучше их вообще не заводи,
скрывая боль под траурные складки.
И если что-то ёкает в груди —
наплюй на всё, спасайся без оглядки.
Здесь, в этой местности, любить запрещено:
«è vietate,— видишь ли,— amare».
Бушует март. За окнами темно.
Что ж, пей вино, закусывай Омаром
Хайямом, чьи премудрости уже
прижились в речи, стали поговоркой:
мол, лучше будь один, когда в душе
любовь взялась, как снег подталый, коркой.
Мол, лучше будь разумен и держи
себя в руках, когда, ввиду разлуки,
бушует март, бушует ночь, и жизнь
тебе, как мент, заламывает руки.
* * *
Весна, несомненно, выкинет фортель.
Оно уже в воздухе, рядом, оно
играет уже не пиано, а форте
и бродит в крови твоей чёрным вином.
Так голые ветви друг друга ласкают,
так воды сливаются жадно в одно
широкое русло, так пишет мазками
весна, точно Шиле, своё полотно.
И мчатся машины по лужам, по грязи
ступают прохожие, в голосе — дрожь.
Весна перепишет «Опасные связи»,
сменив декорации, ты — перечтёшь.
Весна — лишь начало немыслимых бедствий.
Вороньи пророчества над головой.
Они напророчат разбитое сердце,
и привкус надежды — жестокой, больной.
Весна затуманит глаза: поглядишь и
потребуешь: «Рюмку чего-нибудь, плиз!»
Допишешь последнее четверостишье
и выйдешь из текста — на улицы, в жизнь...
* * *
Твой город взорван воздухом весны,
чудны́м и чу́дным светом полнолунья.
Как улицы становятся тесны...
и ты раздавлен близостью июня.
Гудит в ночи последний паровоз,
вздыхают баржи, выстроясь у плёса,
а сердце выскочит, как на дорогу пёс,
с цепи сорвавшийся,— и сразу под колёса...
* * *
Опять из Трои никаких вестей:
Никто не шлёт с оказией письма,
Никто не выпускает голубей,
Чьи перья розоваты, как весна.
Никто не передаст последний слух:
Она ещё прекрасней, чем была,
И влюблена — и даже сразу в двух,
Но ни с одним пока что не пила.
Конь деревянный сгнил давным-давно:
Никто ему ворота не открыл.
Ахилл забыл свой меч и пьёт вино,
Но с ней он тоже, кажется, не пил.
Сойти б с ума, да вдруг оно придёт,
Вдруг принесёт, как водится, Борей?..
Но все молчат — весь олимпийский сброд:
Ни слова и ни возгласа о ней.
А может, и она, и Троя — миф?
Но не спросить, не свериться ни с кем.
Соображают греки на троих,
Упрямый Шлиман роется в песке.
Кому сказать, что стены сожжены?
Кого простить, с кем встретиться в бою?..
Унылы волны, зимы холодны,
Харибды спят, сирены не поют.
На море штиль — который год подряд.
Попутный ветер не ведёт гостей.
По синеве блуждает скорбно взгляд.
Который год из Трои нет вестей.
