Памяти Юлия Анатольевича Шрейдера
Собираюсь в Польшу. Обычны заметки после путешествия. Здесь же еще в предвкушении, до путешествия выскажу то главное, что профессионально и лично знаю/понимаю о Польше. Пишу не для того, чтобы потом поверять свои априорные схемы или видеть ими — чтобы жить в ландшафте в диалоге с идеями. На территории современного государства «Польша» я не был, но немало путешествовал по землям страны, историко-географически куда более широкой, нежели нынешнее государство. Именно в бывшей восточной Польше в 1970-е гг. я сделал одно из первых своих наблюдений культурного ландшафта: в одних местах женщины, что тогда казались пожилыми (50+), ездят на велосипедах — рядом не ездят. Положил на карту, это по разные стороны довоенной границы.
Польша для моего поколения семидесятников
Это те, кто повзрослели в 1970-е годы, и я к нему принадлежу. Можно вспомнить многое — но я буду лишь о том, чем именно была для меня — ученого и несоветского интеллектуала Польша. Конечно, и Солидарность (позже), горечь разделов, сговор 1939 и Катынь, варшавские восстания, Иоанн Павел II. Журналы, книги, фильмы, наука, замечательный «Пшекруй» — были ровесники, что по нему выучились польскому языку. Януш Корчак. И погромы… Девушки искали польскую косметику, польская мода; лакомые (и буквально) польские товары… Кино, хотя я далек от изящных искусств. Книги, наиболее значим был Станислав Лем, человек ярчайшей и очень продуктивной фантазии — «Сумма технологии»! Книги юности опасно перечитывать; недавно рискнул перечитать — мое восхищение только возросло. Как много сбылось в социуме, технике, науке.
Конечно же, я что-то знал про Львовско-Варшавскую школу логики — пандан Венскому кружку. В теории классификации, моей второй главной научной сфере уяснилось, что единственная разработанная математически строго теория собирательных множеств — мереология С. Лесневского (у Кантора — теория разделительных множеств). Помню ковры Серпинского, потом они обернулись фракталами. Праксеология Котарбинского.
Многое… Польша была если не самая близкая — то самая важная, самая европейская страна соцлагеря, главная страна Восточной, советской, к моему стыду Европы. В поколении было много полонофилов. Были и грустноватые анекдоты. Первый. Польша — самый веселый барак в социалистическом концлагере. Второй. Государственный банк открывает отделения в глубинке. Служащий приходит к старушке — «Пани, деньги дома — опасно, их надо хранить в банке — Но они у меня лежат надежно. — А в банке еще будут проценты. — Ну а если с вашим банком что случится? — Поедете в воеводство, Вам всё выдадут и оплатят дорогу. — Ну, а если с воеводством? — Ничего не может случиться, но если что, напишите в Варшаву и получите там все деньги, еще и с процентами. — (Старушка разводит руками) — Ну а если со столицей народной Польши…? — У нас есть большой могучий друг Советский Союз, он тогда вернет все ваши деньги — Ну а если с нашим могучим другом…? — Тогда, дорогая пани, никаких денег не жалко!».
Выражение «окно в Европу» в русской культуре описывает деятельность Петра I по (при)открыванию страны. Но что же было до этого? — сразу видится закрытое гигантское тело, запечатанное. Вот пробито маленькое окошко. Бойница, флот, верфь… Но отнюдь не только через это окошко тянуло Европой.
Развивая концептуальную схему «центр — провинции — периферия — граница»[1] я понял, что контакты ландшафтных/ культурных систем идут не вялым транзитом через смежные захолустья, и совсем не обязательно через центры. Многие научные связи Польши и России шли через Москву, Петербург, Варшаву, Львов, Вену.
Две страны (два края, два региона, две цивилизации) могут общаться непосредственно через свои границы, могут — прямо через центры. Но есть и третий вариант, пока мало понятый — через общие части. В Российскую империю, а потом в СССР многое западное, мировое, культурное шло и приходило не прямо, а через страны-посредники. Новации вначале приземлялись, долго укоренялись, вживались, становились родными — и лишь потом и передавались дальше, иногда это происходило в силу вольного или невольного пребывания стран в одном пространстве, одной державе. Макрорегионы «общались», передавая друг другу существенные, крупные массивы культурного ландшафта, так сказать, обменивались частями. Такую роль выполняли в дореволюционной Российской империи остзейские губернии: достаточно вспомнить Дерптский (Тартуский, Юрьевский) университет… Внедрение в СССР национальных парков, нового способа охраны природы совместной с рекреацией началось с Эстонии, образец был взят из близкой ей ландшафтом и духом Северной Европы, был воспринят, хорошо воспроизведен — стал моделью для всего советского союза.
Немало смыслов, идей, знаний, технологий, образов и образцов жизни пришло к нам именно через Польшу. Эстония была общей частью, общей провинцией СССР (Российской империи) и Европы, тем более такой провинцией была Польша. Это двойные провинции; провинция — полноценный самостоятельный ландшафт, периферия — неполноценно-зависимый придаток. Такие особые общие части России и Европы как Польша — могучие ретрансляторы. Черты такой двойственности имел и сам императорский Санкт-Петербург — Европа для России и Россия для Европы. Пусть я сорок лет назад этого не понимал, но для меня Польша была и остается настоящей Европой.
Те, кто бывали в Польше, ощущали — заповедник Европы в соцлагере; в заповеднике все подлинное, настоящее, смысл заповедника — сохранение редкости и разнообразия. Глоток Европы
В 1989 я путешествовал по ГДР с будущей женой-германистом. Хорошо помню, что механически-регулярная Пруссия (большая часть ГДР, не путать с Восточной Пруссией) не явила мне ipsa Europa, не стала мне настоящей Европой. Я назвал тогда свои записки «Азиатская Германия». Помню резкий контраст между Пруссией — и Тюрингией, а также Саксонией, связи которой с Польшей известны.
Letalis finibus
Думается, что страна Польша насквозь пронизана важными рубежами или даже нанизана на них. Иногда это трагично. Рубежи — вертелы истории, на них жарятся целые страны. Это мой удел, моя участь профессионала границеведа-лимолога и лимонавта[2] — и именно поэтому границы, рубежи, ландшафтно и исторически значимые линии и привлекли сразу моё внимание Лимология — формирующееся наддисциплинарное учение о границах; лимонавтика — работа с границами, особенно путешествия по границам. Таким образом, для меня любой ландшафт — лимогенный, «созданный» границами. Относится это и к ландшафту Польши в весьма существенной мере. Но все это отнюдь не только мое видение или интерпретация, наведенная априорными формами личностного знания, профессионального сознания — эти границы даны и в ландшафте и для и культурного сообщества.
Вряд ли представление о границе Европы наделено ясным строгим смыслом, но это не фикция. Ландшафт материка Евразии явно и закономерно меняется с запада на восток, от Британии до Сибири: от моря к суше растет континентальность климата, растительности, ландшафта, падает освоенность территории, плотность населения, все реже города. Интенсивность и продуктивность сельского хозяйства убывает. Снижается бойкость хозяйственной жизни (выражение В.П. Семенова-Тян-Шанского), «богатство народов» (а это А. Смит). Поля сменяются лесами, а люди — медведями. Известны и глубокие различия культурных и политических систем полюсов Евразии — период крепостного права, полноценный феодализм или его отсутствие, конфессиональные различия etc.
Ярки и ясны различия ядер соотносимых макрорегионов — Франция и Сибирь, и переходы налицо; местами, где границы стран долго «стояли» наблюдаются явные, резкие скачки в ландшафте. Даже если эта граница Европы и фантом, то он символически очень насыщенной и обязывающий. Но наши интеллектуальные привычки требуют упрощения, фиксации четкости и определенности. Плавные переходы — это травма, вызов; неопределенность мешает. Налицо потребность сознания, особенно этатисткого и культурного в дискретности, запрос видеть, понимать, проживать спектр ландшафтов не в плавных переходах, а в четких символических рубежах. Спрос на четкие линии — продукт культурно-государственной оптики.
Хотя географически и институционально граница «Европа-Азия» прошла по срединному хребту Уральских гор, здесь она ландшафтно безосновательна. Резкого скачка нет, перелома, а огромный природно и культурно цельный регион рассечен.
Иные европейцы-путешественники полагали, что настоящая подлинная, the same America, США — это (Дикий) Запад, фронтьер, граница. Старая дилемма — где ярче себя являет осмысленное целое: в центре? на рубежах? Говорят авторитеты. «…наиболее интенсивные географические явления происходят как раз в местах смены их общих направлений на поворотах и изломах, равно как и в местах соприкосновения различных сред по направлениям этого соприкосновения» [3]. «На границах культур воспитывается их самосознание. Если граница сохраняется как зона общения — она обычно и зона творчества… Если граница — зона разобщения, она консервирует культуру, омертвляет ее, придает ей жесткие и упрощенные формы»[4]. История США — сдвиг фронтьера на запад; Европы — на восток? На северо-западе Америки фронтьеры сошлись — русско-британское соперничество за Аляску.
Обычные представления о пространстве Евразии фиксируют в качестве главного характерного направления «запад — восток». Но и ортогональное направление «север — юг» сопоставимо по важности. Через большую часть Европы тянется старая могучая контактно-конфликтная зона «лес — степь», четкий рубеж, парадоксальная граница земледельцев и кочевников (земледельцы в лесу — степь без пашен). Это устойчивый рубеж, он поздно начал смещаться и преодолеваться земледельческой колонизацией. Вся Восточная Европа нанизана на эту границу, восточно-европейский фронтьер. Это зона казачества, близок и предел турецко-крымско-мусульманской экспансии. Смысловая форма пространства от Балтики до Средиземноморья, от Эльбы до Урала — своего рода смысловой крест: пересечение фронтьеров — края Европы и границы лесной Север / степной Юг. Некогда настоящая первозданная степь была и в самой средине Европы (венгерская Пушта во время рейда Яна Собесского). На пересечении перекладин креста ныне Киев.
Граница Европы: переходная зона? — ландшафтный рубеж? — край Европы? — символическая линия? Онаеще является, ощущается и (редко) осознается как линия дивергенции, по её разные стороны идут разные процессы, соседи движутся в противоположных направлениях. Ось событийности? Событийность Белоруссии и особенно Украины может означать, что именно там сейчас претворяется в жизнь новая граница Европы, Может быть — именно здесь-и-сейчас и творится Европа?[5] Отношения Польши и России — яркие, острые, конфликтные, трагические — не лежит ли в их основании сама проблема проведения, бытия границ Европы? И тем самым ее все нового самоопределения? Граница (отнюдь не только стран и районов) явно лежит в коллективном бессознательном, что порождает страхи, мании, фобии, агрессии…
Есть еще общая существенная линия — Главный Европейский водораздел между бассейнами Средиземноморья и Северного Средиземноморья; сейчас он проходит в Бещадах (часть Карпат) на крайнем юге-востоке Польши. Для России он еще более важен — Московия была северной страной; его преодоление было трудными и важным, формировало рисунок ландшафта. По разные стороны водораздела реки текут в разные стороны и впадают в разные моря, это граница бассейнов. Очевидно, что и грузы по рекам движутся в разные бассейны. Но может быть, это еще и бассейны, сферы разных смыслов? Будто в предчувствии Польши я не раз пересек водораздел летом 2017 в Смоленской области недалеко от былой границы Великого княжества Литовского.
Восточная Европа: географический оксюморон?
Выражение «Западная Европа» в самой Западной Европе употребляется крайне редко, в ходу оно в Восточной Европе (а также ранее в СССР). Тем более, что под властью СССР Восточная Европа была советской колониальной Европой. Прилагательные обычно усиливают свои существительные (эмфатика) — говорят о сильной страсти, хотя страсть и так сильное чувство. Если это отнести к Европе, тогда в выражении «Западная Европа» прилагательное усиливает существительное, а для выражения «Восточная Европа» ослабляет и чуть не инвертирует. В европейском культурном универсуме Восточная Европа — периферия, и именно поэтому для нее и характерна экстенсивность и ослабленность черт Европы.
Как понимать Восточную Европу? Просто «разбавленная» Европа»? Еще не совсем Европа? Ориентализированная Европа с примесью восточного? Но здесь нет этого смысла, хотя быт казачества (да и дворянства) русского, украинского, польского был отчасти и таков — быт, рабы, гаремы, костюм и проч.
Московский географ в недоумении. Если граница Европы идет по Уралу, то значит, Москва находится в Восточной Европе, но она большая и очень разнородная. Прибавлю, что геоботанически Северная Евразия членится по Енисею — и как же много тогда Восточных Европ. Сейчас их целая серия. Восточная Европа по умолчанию — восточные части Германии, Польша, Венгрия и т.д. Следующая Восточная Европа — западная кромка современной России-РФ, Белоруссия, Украина, Молдова и Грузия. Еще и Европейская часть России. Но для системы «центр — периферия» это вполне закономерно: центр мал и отчётлив — периферия велика и размыта.
Большое пространство между Эльбой и Уралом — не безграничное, а межграничное — огромная зона между разными границами Европы, разными вариантами этой границы. Но границы между чем и чем? Во что же плавно переходит Франция? — в Сибирь? В Китай? Последовательное вопрошение чревато парадоксами. Но ведь и Азий много. Будем последовательны. Первая с запада граница Европы — Ла-Манш (английская шутка «в Кале начинается Азия»), последняя — западный край Китая.
Эту погранично-переходную зону можно трактовать только четырьмя разными способами, если судить последовательно[6].
-
Простая периферия — зона слабо выраженных (вырожденных?), ослабленных черт европейского ядра; тогда Восточная Европа — «разбавленная» Европа, исторически еще не Европа. «Не два, не полтора» (русская поговорка) — уже не вполне Европа и еще не вполне Азия, общая сдвоенная периферия Европы и Азии. Зона синтеза. Полноценная Европа соединена и сплетена в братоубийственных, быть может, объятьях с полноценной Азией или скорее вереницей сменявшихся обществ-государств Северной Евразии.
Все трактовки реальны и дополнительны и лишь вместе описывают это огромное пространство. Понятие Восточной Европы гораздо и сложнее и трагичнее, нежели понятие Европы. Первые две трактовки унизительны для Восточной Европы. Вторая, «ориентальная Европа» — это про иной макрорегион, также не чуждый и Польше, и России — про Юго-Восточную Европу, Большие Балканы. Да и всякая китайщина пришла в Россию и Польшу с европейского запада, история здесь в противоречии с географией. Третья возможная трактовка не подтверждается (если не заменить Азию на Северную Евразию, Евразию евразийцев первой волны). Но есть и вариант 4 — Граница с присущей ей заостренностью черт ядра, острой событийностью и всеми видами опасности, вплоть до духовной. Границы и пограничья амбивалентны…
И еще.
Почти вся Восточная Европа — Идишланд (יידישלאנד); несплошная страна евреев-ашкеназов, совмещавшаяся в одном пространстве с иными странами — от восточных границ Германии и Австрии до Великороссии.
Страна ↔ империя
Здесь, как и ранее[7], я понимаю империю не политически, идеологически, дискурсивно, не анекдотически — большая сильная воинственная держава с императором. Трактую феноменологически: большое разнородное природно, ландшафтно, культурно, этнически etc пространство удерживается внешней силой. Империя — централизованная машина силовой унификации, переработки разнообразия в однообразие. Тогда можно обойтись без понятия «метрополия». Единство ландшафта и судьбы для империи не обязательны.
Империи противостоит иной тип территориального образования — страна, для стран характерно единство — истории, географии, судьбы, консенсус всех существенных групп, особенно территориальных. Разумеется, можно выстроить шкалу «0.0 — 1.0»: 0.0 — территориальное образование, полностью лишенное черт империи, а 1.0 — полная империя. При таком понимании империи очевидно то, что империи чаще большие территориальные образования, т.е. разнородные, хотя и страны тоже могут быть большими. «Между размером и имперской структурой пространства России несомненно существует связь. Но она совершенно иная, нежели принято думать. Утверждается, что Россия очень большая и потому она неизбежно империя. Скорее наоборот — Россия именно потому такая большая, что она империя, то есть достаточно давно и массированно реализует имперские практики территориальной экспансии. Вначале Россия стала империей, а лишь потом такой большой»[8]. Исходные условия и ресурсы для разрастания в империю были значительны и у Польши, но дело в географии.
Для каждого конкретного образования могут быть определены пропорции «страна — империя», и они меняются. Образец монокультурного мононационального «национального государства» Франция вдруг явила нарастающий бунт своих регионов. Корсика вообще не считает себя Францией, Бретань проявляет старую этнокультурную специфику, восстанавливает культурную самость Прованс, восстанавливается окситанский язык. Тогда и Франция — отчасти империя. Большую часть своей истории: Россия — империя, Польша — страна, хотя и неоднородная и несколько сходная с империей.
Польша — «высокопрочная» страна. Польшу сдавливали и крошили — она сохранялась как страна, Россия (Московия) растекалась по громадной Евразии, поглощая окрестные края. Страна Россия расплылась в своей собственной империи — страна Польша не растворилась в чужих империях ни целиком, ни по частям. Но единство Российской империи не раз рушилось. Государство российское распадалось в Смутное время; революция 1917 — 1922 гг. была распадом на десятки и сотни больших и малых стран, краев и местностей, большевикам пришлось жестоко и трудно «собирать земли». Распалась империя СССР. Именно пребывание внутри империи было тяжким грузом, препятствием для подлинной идентичности и культурного самоопределения и самоосуществления России как страны в «высшем смысле». Прав географически чуткий историк культуры И.Г. Яковенко, считая, что для судьбы России и русского народа распад СССР был спасителен.
В спектре разных стран есть и страны-кристаллы, настолько прочные, что они подолгу исторически существуют, не имея оболочки государства. Я начну с примера близкой мне Эстонии. Обладая явной этнокультурной целостностью, до начала ХХ века Эстония ни разу не только не обладала собственным государством, но даже никогда не была целой административной единицей иного государства. После революции в Российской империи эстонское государство сформировалось очень быстро. Пройдя этап угнетенного пребывания в советской империи, оно восстановилось.
Есть страны, которым не повезло, их мучительно делили, они никогда не имели государства — таков Курдистан. Польша в промежуточном положении. Были не только политические зависимости, но и разделы и включение (почти) целиком в российскую, советскую и кратковременно в германскую империю, после чего польская государственность неизменно восстанавливалась. Объяснить это просто — Польша реально существующая страна, и как только явлено историческое окно возможностей, она обретает/восстанавливает государственность. Страна живет — государство функционирует. При этом жизнь страны без государства бывает мучительна и тяжела, но полноценна. Попытка наделить жизнью государство, под которым нет страны кончается печально, иногда страшно. Воспетые евразийцами могучие, устрашающе огромные державы гуннов и монголов были непрочны и исторически мимолетны — то были государства без стран. Проверить, существует ли страна или насколько она прочна может только эксперимент, называемый историей. К подобному эксперименту я никак не призываю, лишь обращаю внимание. Очевидно, что СССР страной не был. Его правопреемник пребывает в режиме автоэксперимента.
Последнюю тысячу лет Польша и Россия в целом двигались в противоположных направлениях. Если взглянуть на историческую карту, то именно то государство, преемником которого является нынешняя Российская Федерация (Московское княжество) было крошечным, умещаясь внутри нынешней Московской области между Волгой и Окой — и каким оно стало к 1917 г. и тем более к 1991 г. Малый край, даже еще не страна, вырос в большую страну и разросся в (самую) большую, субпланетарную империю. Империю настолько большую к 1991, что не выдержала испытания своим собственным размером и (военной) мощью.
Для Польши, включая Вел. Кн. Литовское, характерно иное — после унии территория расширилась и стала разнородной. Называть ли это империей — вопрос термина, важнее, что это было большое государство, но децентрализованное; государство над обществом не доминировало и, тем более, им не владело. Польша двигалась от довольно большой — от моря и до моря, от Балтики до Черного моря, субъимперии или слабой империи к стране; страна Россия (Московия) превращалась в империю. А что дальше — это уже вопрос для молодых читателей через полвека…
Наши страны — соседи, и большую часть истории сопоставимые по мощи. Такие соседи обычно конфликтуют; несопоставимые — подчиняют и подчиняются… Польша и Россия постоянно живут в противофазе. Сильная большая Польша ↔ малая / слабая Россия. Сильная большая Россия ↔ малая / слабая Польша. Ныне Польша не большая (в сравнении же со своим максимальным исторически размером небольшая), но и Россия сейчас не максимальна. Эти страны переживали и этапы расширения под влиянием и внутренних причин, и соблазна расползания по разреженной среде на востоке (легкая для занятия территория), и этапы сжатия в силу тех же причин и давления соседей. Россия и Польша ощущали давление Швеции и Германии, Россия ощущала давление Польши — и наоборот. Были и общие прототипы и кумиры — дворянство говорило, читало, писало, думало по-французски.
Хотя Россия выступала для Польши как держава, ее покорившая, во многих местах России (например, в Иркутске) до сих пор ощущается польское влияние — след польской ссылки. Можно говорить о Сибирской Польше, если угодно, о Польской Сибири. Культурное освоение огромных территорий Северной Евразии последние два века в немалой мере было уделом репрессированных — ссыльных. Велик их вклад в музейное дело и этнографию, исследования местных ресурсов и краеведение — декабристы, народовольцы и эсеры (из их среды вышло немало этнографов); а вот ссылка большевиков не дала ничего продуктивного. Даже советские репрессии имели неожиданные продуктивные культурные последствия. Так, довольно сильная когнитивная наука в Иваново — результат того, что Иваново было общим местом ссылки московских и ленинградских математиков. А ведь это текстильно-мануфактурный город к северо-востоку от Москвы, до революции «Русский Манчестер» безо всякой науки. Весьма разные и конфликтные математические школы смогли взаимодействовать лишь тогда, когда их представители были сосланы в одно место и были вынуждены общаться. Такие парадоксы — не знаю, истории или географии.
Если понимать колонизацию не взаимодействие по схеме как «белый цивилизованный человек — дикий цветной туземец», а как насаждение политической власти извне, то Россия была колонизующей державой — но и сама подверглась культурной колонизации. Точнее, Петр I осуществил культурную автоколонизацию (автомодернизацию), а Польша выступала в роли колонизуемого пространства, но явила во взаимодействии с русской культурой немалую активность.
Для Российской империи, как и для Австрийской (позже Австро-венгерской), было характерно, что помимо исторического, политического и военного ядра в их составе были территории, более яркие и богатые культурно и экономически, нежели ядро державы. Для России такими продвинутыми колониями были страны Балтии и сама Польша. Для Австро-Венгрии — Чехия.
Сравнительная морфология ландшафта
Слово «морфология» употреблено здесь в смысле, идущем уже от И. Гёте и в равной степени применимо как к биологическим, так и к культурным реалиям. Морфология — учение о форме. Не удержусь привести ироничный афоризм С.В. Чебанова «форма — ловушка для смысла». Уместно говорить и о морфологии ландшафта и о морфологии стран.
Начну с общего в морфологии стран.
Положение в пространстве для любых целостных районов (а страны именно таковы!) очень существенно. При всех различиях стран можно видеть общие существенные атрибуты положения — не стоит апеллировать к размеру, потому что 600 лет назад различия были ровно обратные.
Ох, как немало общего! Сильные воинственные соседи на западе — безбрежная степь на юге… Степь — сфера разрастание государства, источник ресурсов и опасности. Трудности обустройство государства, оборонительные линии, крепости. Поделюсь интересным наблюдением В.А. Дымшица. Ведя десятки лет полевые исследования еврейской Восточной Европы, он заметил, что во многих городах нынешней Украины для защиты от турецко-крымских набегов выработан фортификационный стереотип застройки: магистрат, костел, униатский или православный храм и синагога имели особую крепостную форму как опорные башни крепостной стены. Положение обязывает.
Страны-перешейки меж двух средиземноморий. От моря на севере до великой степи и южного моря. Степной океан — не метафора: размер, легкость сообщений, связующая роль, непредсказуемые бури… Россия — самый большой, восточный перешеек. Оба перешейка состоят лишь из одной страны каждый — еще и Франция; таких перешейков в Европе больше нет; но ими когда-то были и Литва, и Польша.
И для Польши, и для России характерно положение между трех сильных активных полюсов. Балтика — опасный Юг — сильный Запад. Для Московии Польша тоже была сильным Западом. Для Польши Западом были Швеция и Германия. Но куда острее эта трагическая ситуация, зажатость меж тремя внешними центрами сил для Украины. А вот позиционно аналогичная маленькая Швейцария меж тремя крупными странами «выстояла и победила». Есть вещи посильнее географии? Южный турецкий мусульманский Юг наделил и Россию, и Польшу ближневосточными чертами. Получается тогда, что наши страны — очень северные Балканы? Или дальнее Причерноморье? Но вот Балтикой большую часть истории ни Польша, ни Россия не были, хотя для обеих стран долго была острой шведско-балтийская проблема. У Швеции был шанс стать северным подобием Австрийской империи, и опять — география позволяла, а история не позволила…
Общность внешнего положения, впечатанная в ландшафт — множество разных соседей — полифронтальность. Это затрудняет политику, но несомненно плодотворно для хозяйства и национальной культуры.
Главное общее характерное направление — «запад — восток». Для Польши это внешняя заданность и чуть не сдавленность, а для России — главный вектор внутреннего устройства страны. Направление совпадает с направлением «центр — периферия»; окраины — на востоке, и Польша и Россия как страны и государства росли по градиенту на восток.
Северо-южный вектор также значим: природные различия, буйное казачество на юге… И главные реки текут в меридиональном направлении, в Польше на север, это и исторические торговые и культурные пути. Распространено неверное представление, будто главной рекой России на всем протяжении ее истории была река Волга. Первые столетия для будущей России главными реками были Днепр и Волхов; а первым черновиком Новгорода и Петербурга — Старая Ладога на левом берегу Волхова, на пути «из варяг в греки». Сколько знаю, и для Польши, и для России были чрезвычайно важны те пути с севера на юг, на которых вставали первые города.
Пространство России слабо освоено и контрастно, различия огромны; пространство Польши освоено куда равномернее, таких градиентов и контрастов нет. Отчасти это функция размера и географического положения.
Пространство России в высшей мере анизотропно, разные направления не равноправны, направления «центр — периферия» и «запад — восток» почти совпадают; небольшой центр на западе державы — огромная периферия на востоке. Польское пространство обжито куда более равномерно, все направления более-менее равноправны, оно изотропно. Преобладающая территориально (и не только территориально!) зона польского ландшафта — провинция, украшенная немалыми полноценными городами; главная зона пространства России — периферия, дальняя и ближняя (внутренняя). Былая периферия Польши осталась вне ее пределов. Характерно и то, что в силу разных причин и внутри Европейской России, начиная с дальних окраин Московской агломерации (150 вёрст), и в окрестностях Варшавы наблюдается огромная внутренняя периферия[9]. Между Москвой и Петербургом, Нижним Новгородом, Воронежем, Минском — зоны упадка и запустения. Между Варшавой и Краковом, Вроцлавом, Гданьском никакого запустения нет, но ниже плотность населения, меньше промышленности, больше сельского хозяйства. Былая российская провинция ныне в упадке и запустении, посреди зарастающих сорным лесом полей городки военно-промышленного комплекса и старые города в надежде на туризм.
Последние несколько столетий российское пространство и тем более советское пространство было и остаетсямоноцентричным, ориентированным на центр; оно привязано к центру и зависит от него. После основания Петербурга в России было два столичных города, были первый и второй город — не было третьего, четвертого и пятого. Уже давным-давно сказано — в России два города генерал-фельдмаршалы, а дальше города-майоры, городов-генералов нет. Сейчас в стране 15-20-миллионая Москва, 5-миллионный Петербург, а дальше миллионные города. Пространство Польши полицентрично, как у Испании, Германии и Италии, где также столица не доминирует, не давит, не высасывает все соки… Российское же пространство перманентно колонизуемое собственным центром, нарезаемое и перенарезаемое.
Для Польши как европейской страны характерны отчетливые различающиеся меж собою части, которые образовались как-то сами собой. Может быть эти части не так отчетливы, как в Германии, где они маркировались и укреплялись княжествами, но они явные. Польский ландшафт отчетливо оформлен помимо государства. У современной Польши есть отчетливые, отчеканенные окраины, и вот в одну из этих окраин я еду; окраины России — безбрежная периферия.
В СССР-России составные части еще более отчетливы, особенно советские единицы административного деления, которые были сформированы как ячейки для решения экстерриториальных задача. Эти ячейки, подчинив себе всю жизнь, стали реальными слабосвязанными «плитами», и настолько впечатались в ландшафт, что видны из космоса. Идея, что ландшафт России создан властным росчерком пера императора, рождает безумные легенды. Якобы железная дорога между Москвой и Петербургом, первая большая дорога в России (вторая же «Петербург — Варшава») прямая, но в одном месте полукруглый выступ. Николай I начертил дорогу по линейке, а выступ образовался там, где карандаш обвел палец. Разумеется, это вздор, император знал топографию, выступ — обход глубокого оврага.
В Польше все главные города образуют кольцо, но не близ Варшавы, а скорее вдоль (новых) границ государства. Польша — вереница центров по краям, а Варшава — не доминирующий город посредине бублика. Российские же окраины — почти бесформенные периферии, различные лишь в силу яркой специфики природных ландшафтов.
До возвышения Москвы Восточная Европа была полицентрична; Польша таковой осталась; (уровень полицентричности как в Испании, но генезис иной), а восточная империя стала моноцентрическим централизованным пространством. Последний век дореволюционной России полицентричность явно нарастала за счет подъема провинции; в советское же и постсоветское время происходит вторичная рецентрализация.
СССР и нынешняя РФ — большое Подмосковье, Польша — не Подваршавье (okolice Warszawy).
Малая страна — великая держава. Великая держава — малая страна
К Первой Мировой войне, начавшейся в 1914-м году, был ясный признанный перечень великих держав — Die Großen Mächte, The Great Powers. Ими почитались лишь европейские державы — Великобритания, Германия, Франция, Австро-Венгрия и Россия. Это были большие государства. Все они обладали мощью, политической экономической и военной, пользовались большим влиянием на европейские или мировые дела; считалось, что они приняли на себя глобальную ответственность. К началу ХХ века претензии на этот статус предъявили и США, но они стали великой державой лишь в ходе Первой Мировой войны; были в таком качестве признаны. США тогда вошли в мировую историю… Сейчас этот статус размывается, список расширяется и растет; неясно, не надо ли рассматривать как единую державу Евросоюз.
Из справедливости, уважения к месту будущего путешествия и для расширения предмета размышлений — взгляну на роль Польши в мировой истории, в самом главном и кратко.
Османская империя долго и успешно вела экспансию во всех направлениях, но критически важным стал бы захват Вены, учитывая огромное значение этого города — символ, богатство, важнейшее центральное положение. Турки уже осаждали Вену — надо ли напоминать, что их отбросили от стен Вены польские войска — гусары Яна Собесского. Таких эпизодов у разных стран бывало немало: великой державой побывала и Швеция, владели полумиром Испания и Португалия; в особом смысле таковой была и Ирландия.
ХХ век. «Чудо на Висле» — разгром советских войск. То была непросто польско-советская война — наступление на Европу в попытке совершить мировую «революцию извне», тогдашний советский официальный термин. Возможно, если б Польша не устояла…. Истории Европы (и России) не вправе это забыть. Польша оказалась щитом больной, изнуренной мировой войной Европы.
Изучение распада СССР показало: он начался с того, что советским вождям пришлось смириться в 1980-е гг. с фактическим двоевластием в Польше, где «Солидарность» реально была второй властью в стране. Невозможность подавить «Солидарность» коммунистической властью, за которой стоял СССР показала, что советская империя сокращается.
Можно добавить еще немало важного — неоднозначную роль Польши в Гражданской войне в России; математиков-криптографов, немало сделавших для взлома главной шифровальной машины Германии «Энигма»[10] и многое другое. Небольшая относительно Бразилии страна — средняя европейская странапобывала великой державой.
В соответствие с вкладом в мировую историю и науку (возможно, и культуру) Россия — великая держава; территориальный, военно-политический и ресурсный аспекты тривиальны — это количество… В силу гиперцентрализации, стандартизации и закрытых барьерных границ империя резко сокращает смысловой и жизненный размер своего пространства — Россия не такая большая, как на глобусе. Открытое полицентричное сложное пространство Польше увеличивает ее размер. Rzeczpospolita Polska больше, чем на карте.
Примечания
[1] Каганский В.Л. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство. М.: НЛО. — 2001.
[2] См. номер «Границы в культуре» //
[3] Семенов-Тян-Шанский В.П. Район и страна. М, 1928, с 58.
[4] Лихачев Д.С. Очерки по философии художественного творчества. СПб., 1996 С. 98.
[5] Ахутин А., Берлянд И. Событие Майдана // Синий диван, 2014, 19.
[6] Каганский В.Л. Этюды о границах // Мир психологии, 1999, 4.
[7] Каганский В.Л. Ландшафт. Империя. Россия // Международный журнал исследований культуры. Выпуск # 2(11) 2013. // www.culturalresearch.ru.
[8] Каганский В.Л. Россия как большая страна: проблематизация // Страны-гиганты: проблемы территориальной стабильности. М.: МГИМО. 2010.
[9] Каганский В.Л.. Внутренняя периферия: новая растущая зона культурного ландшафта России // Изв. РАН., сер. Географ., 2012, N 6.
[10] Известный фильм «Игра в имитацию» — The Imitation Game — увы, это упускает.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2018-nomer3-kagansky/
