О РОДНОМ ГОРОДЕ
Мне город мой женой-подругой
Не мнился в сутолоке дней,
Не восхищался я Калугой,
Не сочинял стихи о ней.
И под весенние капели,
И долгой осенью сырой
О ней другие песни пели,
Скучали, плакали порой.
Я не скучал, не пел… Ни разу,
Иные видя города,
Сентиментальному экстазу
Не поддавался. Но когда
Звучал вопрос: «Откуда родом?» —
Я говорил про город свой.
Быть может, это связь с народом,
Который всё-таки живой?
А может, это — со страною
Связь, не осознанная мной.
Страна могла бы стать иною,
Не станет родина иной.
Когда её заденет кто-то,
То проявляется во мне
Не злобный пафос «патриота»,
А чувство русское вполне.
Вот так и с городом — не славя,
Не умиляясь красотой,
Я точно знаю, что не вправе
Однажды позабыть о той,
Вдруг подступающей упруго
Волне счастливого тепла,
Которой старая Калуга
Меня по улицам влекла
В далеком детстве. Это было —
Я помню, помню навсегда:
Она, как мать, меня любила,
Как мать, жалела иногда,
Как мать, искала и бранила,
Ведя побитого домой.
Я помню, помню — это было,
Я не забуду, город мой…
Без гимнов, патоки и лести,
Без слов про время и режим,
Я всё-таки с тобою вместе,
Я от тебя не отторжим.
***
Иногда промелькнёт, как слезинка в молитвенном вздохе,
Как святая отрада и грусть по былым временам,
Просветлённое чувство причастности к давней эпохе,
К людям прежнего склада, уже непонятного нам.
Есть на старых портретах, на фото, едва сбережённых
В мясорубке столетий, идущих друг другу вослед,
Отсвет радости тихой и помыслов, не искажённых
Красным веком предательства, пыток, смертей и клевет.
От Царя до бродяги, живущего милостью Божьей,
До последнего нищего — это другая страна.
Там у барышень юных струится под матовой кожей,
Нет, не кровь голубая, а нежного тока волна.
Я в их лица смотрю, я там вижу Россию иную,
Не с партийным мурлом, не с ухмылкой тупого «совка»,
Не покрытую тленом — речную, лесную, степную,
Ту, что гордые предки иконой несли сквозь века.
И когда говорят мне: «Забудь всё, что было когда-то,
Власть имущий бандит стал героем родной стороны,
Ставь на царство его — всем достанется пищи и злата!» —
Я отчётливо слышу унылый фальцет сатаны.
Да, конечно, сменились и годы, и люди, и лица.
Неизменно — былое. В грядущем — тревога и страх.
Остаётся надеяться, верить, любить и молиться,
И Россия воскреснет... когда-нибудь… в новых мирах.
ЦИРК
Растекаясь огнём живым,
Куролесит ночной Арбат.
А под куполом цирковым
На трапеции акробат,
Отработав опасный трюк,
Чтобы тело не уронить,
Незаметным движеньем рук
Проверяет страховки нить.
Смейся, зритель, забыв печаль!
Это — заповедь смутных лет:
Кто оступится невзначай,
Тем обратно дороги нет.
И с арены глядит в упор
Суть манежная без прикрас, —
Акробат, как седой сапёр,
Ошибается только раз.
Ну а если сорвётся вдруг,
Станет пятнышком на земле.
А подумать, так всё вокруг
Только цирк и парад-алле!
Все мы — клоуны, трюкачи,
Дрессировщики-храбрецы...
Засыпает Арбат в ночи,
Напряжённо горят венцы
У кровавых кремлёвских звёзд,
И, деля миллион на сто,
Главный клоун, суров и прост,
Строит новое Шапито.
Так и эдак, со всех сторон
Мыслит путь он в кольце химер:
То ли выпустить, как Нерон,
Лютых ящеров и пантер,
То ли публику обмануть
Доброй маскою на лице?
...И не может никак уснуть
Старый клоун в пустом дворце.
БАТАЛЬНЫЙ ЭТЮД
Неслышною птицею ночь пролетела
И скрылась за рощей — зови не зови...
А юное, жадное девичье тело
Еще не насытилось зноем любви.
Но медленный гул потревожил округу,
Когда, вырастая в рассветной дали,
Три армии вышли навстречу друг другу,
И три императора их повели.
Звенела трубы запредельная нота,
Глотала заряд орудийная медь,
Испуганной нимфой глядела Шарлотта,
Оставив в траве маркитантскую снедь.
И не было места меж волей и долгом
Для брошенных женщин и раненых птиц,
И чёрное солнце взошло над посёлком
С коротким названием Аустерлиц.
ПИНОЧЕТ
Пусть грозен, как мачете,
Анархии колосс,
Я пью за Пиночета
Нектар чилийских лоз.
Вокруг — друзей не густо,
Лишь красная шпана.
Но вспомним, Аугусто,
Иные времена,
Когда назло всем планам,
Всем картам на руках,
Альенде с Корваланом
Остались в дураках.
Средь гибельного бреда
От выстрелов в упор
Дымился Ла Монеда,
И потому с тех пор
Творцом смертей ужасных
Диктатора клеймят:
Реакция для красных —
Как самый страшный яд.
Но чтобы стало пусто
«Вождям» народных масс,
Я выпью, Аугусто,
За хунту и за Вас!
От полного кошмара
Закрыли Вы страну,
И новый Че Гевара
Не развязал войну.
Уже за то спасибо,
Правитель и солдат,
Что выбор «либо-либо»
Решился как диктат
Не пролетарской банды,
Не крови и беды,
А воинской команды,
Смыкающей ряды.
БАРЫШНЯ С ПОРТРЕТА
Кто вы, барышня с портрета,
Из каких эпох и лет?
Не открыть уже секрета,
Кем заказан сей портрет.
Взором долгим, бесконечным
Вам сразить меня дано,
Хоть укутан снегом вечным
Век Серебряный давно.
Не в версальском будуаре,
Не в алькове Сан-Суси,
Не в карете на бульваре
Императорской Руси, —
Вы присели грациозно
Там, во мгле былого дня,
И глядите так серьёзно,
Будто видите меня.
Если б мне во время оно
Выйти к вам из темноты,
Целовать в дуге поклона
Ваши тонкие персты,
А потом под вальс тревожный
Рухнуть к страсти в кабалу,
Вас рукой неосторожной
Обнимая на балу...
Если б это всё — без бреда,
Если б это всё — всерьёз!
Кто вы, барышня с портрета,
Ангел снов и пьяных грёз?
ФРАНЦУЗСКОЕ КИНО
От груза лет чуть-чуть сутулятся
Монмартра старые дома,
Но помнит тут любая улица
И Мопассана, и Дюма.
Не говорил о них ни разу я,
Как-будто вовсе и не знал,
И, обнимая Франсуазу, я
О Пикассо не вспоминал.
Да и к чему искусство вечное,
Когда Париж в твоих руках
И счастье ветрено-беспечное
Стоит на острых каблуках?
Где солнце жжет брусчатку гулкую,
Беги и за руку держись!
Велосипедною прогулкою
Казалась нам большая жизнь...
О, как могла весну свою нести
Она, качая гибкий стан!
Об этом спел в далёкой юности
Неотразимый Ив Монтан.
В ПОЛНЫЙ РОСТ, ГОСПОДА!
В полный рост, господа, в полный рост
По февральскому талому снегу...
Жребий ваш беспощаден и прост,
Белый стан ваш подобен ковчегу,
И сулит вам мерцание звёзд
Роковую свинцовую негу.
Твёрже шаг, господа, твёрже шаг.
Здесь, над старой сибирской равниной
Адмиральский полощется флаг,
И колчаковский профиль орлиный
Озаряется вихрем атак,
Дуновением славы былинной.
На века, господа, на века
Станет доблесть сверкающим бликом,
И с последним ударом клинка,
И с прощальным надорванным криком
Ваши души взлетят в облака,
Растворятся в просторе великом.
Ни за что, господа, ни за что
Не замедлить мгновения эти.
Но когда-нибудь, лет через сто,
Вам поклонятся русские дети
За высокую честь и за то,
Что вы всё-таки были на свете.
КАВАЛЕРЫ ПОЛЯРНОЙ ЗВЕЗДЫ
Было время, когда,
Среди снега и льда
Закаляя духовную сталь,
От надёжной земли
Капитаны вели
Корабли в неизвестную даль.
Их звала с высоты
Недоступная — ты,
Укрываясь грядой облаков.
Курсом северных рек
Восемнадцатый век
Отправлял за тобой моряков.
За тобой, за тобой,
За звездой голубой
По коварным арктическим льдам
В целом мире одни
Уходили они,
Счёт теряя полярным годам.
Шлюпка, крепкий кулак
Да Андреевский флаг,
Да еды трехнедельный запас...
Пусть не видно пути,
Надо дальше идти,
Проверяя по солнцу компас.
«В царстве снега и льда
Не обманет звезда,
Ну а если обманет, тогда —
Экипажем теней
Мы останемся с ней
В царстве снега и льда
Навсегда».
Так и ночи, и дни
Шли на север они,
Повторяя молитвенный стих.
Вьюга белый парик
На покинутый бриг
Опускала, напутствуя их.
И последним лучом,
Словно Божьим мечом,
Рассекая полярную ночь,
Ты в пространстве пустом
Осеняла крестом
Тех, кому не сумела помочь.
Но сердца их живут
Там, где ветры ревут,
Где гремит океанский прибой.
Три столетья спустя,
К новым душам летя,
Так же ярок твой свет голубой.
Как девический лик,
Лёгкий реющий блик
Манит тайной опасной игры,
И Андреевский флаг
Сквозь космический мрак
Улетает в иные миры.
Пусть пришли времена,
Где мечтам грош цена,
Пусть растаяли вечные льды
В тесной суетной мгле, —
Есть ещё на Земле
Кавалеры Полярной звезды!
