СНЫ ГОРОДОВ
Города с приходом ночи
закрывают глазки-окна,
отпускают сны
на волю погулять.
Все дома укрыты небом,
будто чёрно-синим пледом,
шар земной для них –
огромная кровать.
Меж домами сны летают,
колыбельную Вселенной
на своих играют скрипках
городам.
И на ангелов похожи
сны, а может, на прохожих,
пролетающих легко
то сям, то там.
Вот стараются присниться
сны Парижа старой Ницце,
а красотке Барселоне –
сны Афин.
Снятся Киеву каштаны,
Питеру – дворцы, фонтаны,
Самарканду снится
хитрый Насреддин.
Только утром, потихоньку,
сны куда-то исчезают.
Просыпаются, зевая,
города.
Вот спешит один прохожий.
Под рубахой сзади – крылья?
А в его футляре черном…
скрипка? Да!..
СТЕРХ
Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря…
И. Бродский
Пересиливая себя, несмотря на солнечный август-сентябрь,
я тебя отпускаю, лети, словно грустный белый журавль.
Догоняй своих, видишь, в небе тревожно мечется клин?
Ты же знаешь, там нужен ты, только ты один.
В каждой стае свои вожаки, законы и свой устав.
Взмах крыла, и ещё сотни раз – не стони, что устал.
Ты поймёшь – это выше всех сил – лететь и лететь,
это битва с самим собой, где победа – жизнь или смерть.
Я тебя отпускаю, любимый, мне птицей не стать уже.
Буду в небо глядеть сквозь стёкла космических витражей,
сквозь полоски бесцветных дождей – пока не увижу тебя.
Ты ведь вернёшься, мой стерх, надцатого мартобря?..
МОЁ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ
Что-то сломалось в душе,
и осколков не счесть.
Смерть и болезни
маячат за каждым углом.
Средневековье моё будоражит,
и каждая весть
кажется будто с подтекстом
и подленьким злом.
Я – инквизитор и ведьма,
судья и палач.
Я – разжигаю костёр
и горю в нём сама.
Слышится мой же
по мне завывающий плач,
где-то вдали стонет филин,
а может, сова.
Утром себя поднимаю легко,
я – зола.
Вмиг разлетаюсь по комнате
пылью в лучах
солнца весеннего
и оседаю в углах,
зная, что средневековье –
мой страх…
СЕНТЯБРЁВОЕ
На расстоянии вытянутой руки – дыхание сентября,
Тёплого, как в июле мелкая галька на пляже.
Небо цвета индиго разбавлено молоком. Пестрят
Вывески магазинов, салонов, рекламы о распродаже.
Будто поломанная арба – в пробке ползёт автобус.
Так надоело считать медленные километры.
Хочется думать, что врёт старый потёртый глобус,
И от меня до тебя – осень в промокшем ретро.
Вот она, улыбается, только ладонь протяни –
Тронь паутинки на листьях рыжего клёна.
Ты позвонишь мне из прошлого в эти сентябрьские дни.
Я отвечу, смеясь: Алло? Осень у телефона.
МАЛЬВИНА. ПОСЛЕСЛОВИЕ
Она свою седину
подкрашивала голубым
и часто спрашивала,
какое сегодня число.
Искала то кошелёк, то очки,
что где – позабыв,
вымещала на ближних
своё непонятное зло.
Но потом приходила в себя,
извинялась. Спала.
Просыпалась с улыбкой,
пила корвалол и компот.
По привычке своей многолетней
бралась за дела,
и тогда всем казалось,
что долго ещё поживёт…
А она вспоминала,
в холодное глядя окно,
как девчонкой несмелой
страдала по ним, по троим…
Буратино, Пьеро, Арлекин…
Память – словно кино.
Каждый дорог ей был
и по-детски «навеки любим».
И не знала она,
как сложилась судьба у друзей.
Только сердце её
так предательски ныло порой.
…Арлекин, весельчак и красавец,
погиб на войне.
От тяжелой болезни
скончался печальный Пьеро.
А в далёкой стране,
в городке, что на синей реке,
Буратино с инсультом лежал,
с безразличьем в глазах,
и сжимал в деревянном
шершавом своём кулаке
фотографию девочки с лентой
в густых голубых волосах…
НЕСКОЛЬКО ЯГОД
Руки без устали месят упругое тесто.
Долго потом выпекаются чудо-коржи.
Что там в итоге? Пока никому не известно.
Руки без устали месят упругое тесто.
Так и проходит в рутине обычная жизнь.
Много коржей. Много дней и ночей невозвратных.
В чашке взбивается миксером сливочный крем.
Джема вишневого банка, орехи, цукаты…
Много коржей. Много дней и ночей невозвратных
Лягут прослойками в торт на вечерней заре…
…Помнишь, как в детстве срывали поспевшие вишни?
Соком измазавшись, дружно смеялись тогда.
Несколько ягод на тортике будут не лишни.
Помнишь, как в детстве срывали поспевшие вишни?
Счастливы были. Ну что ты, не плачь. Ерунда…
ЗЕБРА
Я давно уже
не открываю америк
и велосипедов
не изобретаю.
Нынче холоден март
и высокомерен.
Будто снег,
пешеходная зебра тает,
потому что завтра
апрель случится –
и по ней пройдут
в светлых куртках люди,
у которых в руках
запоют синицы.
а в глазах ни тоски,
ни зимы не будет.
На кусте у дороги
висит перчатка,
разноцветная, детская –
ждёт хозяйку,
с января ещё.
С нею теперь встречать мне
мой апрель.
Полночь.
Зебра зевает.
Зябко…
ВЕСЕННЯЯ МЕЛАНХОЛИЯ
Так меркнут мечты,
не сбываясь всё чаще и чаще.
Так в марте под землю уходит
израненный серый снег.
Так шарик воздушный,
всё выше и выше летящий,
становится точкой на небе.
Потом и её уже нет…
Так память моя
барахлит, так ночами не спится,
и прошлая жизнь – настоящей –
так больно сдавила плечо.
Размыты, как будто в тумане,
события, лица –
я силюсь их вспомнить, а в мыслях
то «холодно», то «горячо».
И, словно стекляшки
в детском калейдоскопе,
сменяются быстро обрывки
иллюзий, фраз, декабрей…
Но, всё-таки, – ночь. И весна.
Я иду по асфальтовым строкам.
А рядом шагают
длинные тени повес-фонарей…
