РИМСКОЕ ЗЕЛЁНОЕ
Выйди к реке и слушай зелёный гул.
Думай о чём-то медленном и своём,
Не на бегу,
На лугу
Под большим холмом.
Выйди к реке, смотри на зелёный свет,
Свет на воде качается и блестит.
Времени нынче нет.
Время – в пути.
Выйди к реке и слушай неясный звук.
Вздрогни, спустись и раздвинь тростник:
Так не бывает, чтоб сразу двух.
Чтобы двоих.
Ляг у воды, не спрятавшей все концы.
Ты теперь будешь – мир.
Дай им найти сосцы,
Lupa, корми,
Ляг и пусти под светлую шерсть на брюхе.
Вечность снимает слепок.
Старые боги глухи,
Новые – слепы…
АЮТТАЙЯ
Гору накрыло небо – хрустальный панцирь, вырос под небом город – и стал великим. Будды сжимали лотосы в тонких пальцах, Будды хранили мир в узкоглазых ликах. Пламя пришло внезапно и отовсюду, пламя плясало ярким священным цветом. Отсвет огня ложился на плечи Буддам, Будды не отворачивались от света.
Город лежал в руинах пяти столетий, люди ступали в обуви на пороги, верили: боги счастливы, если где-то свергнуты с пьедесталов чужие боги. Город лежал открытой смертельной раной, пачкая кровью складки своей постели. Люди входили в боль закопчённых храмов. Буддам в глаза, наверное, не смотрели.
Камень одним ударом не переломишь – камень, рождённый миром в его начале. Люди рубили яростно и наотмашь, Будды сжимали лотосы и молчали. Если безумью в мире дано свершиться, то и дела во славу его свершатся. Люди рубили по узкоглазым лицам, по головам, плечам, по цветам и пальцам…
Город лежит под небом семи столетий, город под пеплом выжил в эпоху мрака. Тот, кто смотрел в глаза неизбежной смерти, смотрит на мир без жалобы и без страха. Будды сидят на стёртых седых ступенях, в трещинках мелких камень шероховатый. Будды хранят Вселенную, как умеют – сотни безруких и безголовых статуй.
МАЛЬЧИКИ ИГРАЮТ В СОЛДАТИКИ
Счастье есть идеал не разума, а воображения.
И. Кант
В настоящем мужчине скрыто дитя, которое хочет играть.
Ф. Ницше
Мальчики играют в солдатики –
Оловянные, деревянные, стеклянные,
Командуют войсками,
Ведут сражения,
Несут потери.
Девочки смотрят из окон –
Узких, стрельчатых, пластиковых,
Плачут над павшими,
Тайно хранят обломки –
В шкатулках,
В цветочных горшках,
В огороде под жухлой ботвой.
Мальчики хмурят брови
Над детальными картами,
Заполняют бреши,
Поднимают дух,
Вершат историю,
Изменяют мир.
Девочки ждут и тоскуют –
В голос, молча, невидимо,
Пишут стихи,
Целуют портреты,
Шьют рубашки из жгучей крапивы,
Стоят подолгу
На краю света,
Сами съедают
Остывшие пироги.
Мальчики уходят за солнцем,
Не различая лиц,
Сбивают ноги,
Теряют силы,
Тают за горизонтом,
Оставляя
Недостроенные дома,
Неокрепшие деревья,
Неподросших детей,
Оставляя
Груды обломков –
Оловянных, деревянных, стеклянных…
Чьи-то – уместятся в ладони.
Кому-то – хватит на памятник.
Девочки уходят за мальчиками,
Уносят память –
В письмах, на дисках, в сердце,
Роняя слёзы
Из-под увядших век,
Не успев ничего рассказать
О счастье…
КАРАНДАШНОЕ
Здесь на часах всегда «потом» и у посуды лёгкий крен.
Мой первый внук рисует дом и море у смолёных стен.
Как хорошо, что есть у нас запас цветных карандашей!
В его мирке всегда «сейчас» – простая мудрость малышей…
Невесткин очерк пухлых губ, от сына – тёмно-чайный взгляд.
Мой мальчик ласков и неглуп, и в чём-то, кажется, талант:
Он помнит зыбкий облик сна и создаёт его портрет,
Он дарит морю имена и ветру говорит «привет»,
Он полагает цвет живым, он знает лучше и полней,
Как много алой синевы в зелёной пенистой волне…
Важнейших дел числом под сто у неуёмного внучка:
Возиться с кошкой и котом, кормить корову и бычка,
Смеясь, ловить дрожащий луч на гладко струганом бревне,
За отраженьем мягких туч следить в неверной глубине.
Пока плывёт надёжный дом с чудным названием «ковчег»,
Я с внуком говорю о том, как шли дожди, как падал снег,
Как чёрно-белая зима писала мелом на стекле,
Как люди строили дома на твёрдой ласковой земле,
Как зрели яблоки в садах, как цвёл каштан, как вился дым,
Как в ручейках текла вода с дрожащей искоркой звезды.
Я расскажу, чтоб ты узнал, наследник сгинувших веков,
Что мир теперь, смолён и мал, плывёт беспечно и легко
В румяно-яблочный рассвет, упруго слушаясь руля…
…что прежней жизни больше нет.
Нам рисовать её с нуля.
НАД ПРОПАСТЬЮ
Ты её, как сестру – гребёнкой по волосам,
Ты ей: не стой, дескать, дурочка, на ветру,
А она говорит: не надо меня спасать.
Я сама, говорит, я знаю, я разберусь.
Ты её, как дочь: не ходи одна со двора!
А она говорит: что толку в глухой стене?
У меня золотое поле по самый край,
За которым небо, а небу и края нет.
Ты её, как свою – тревожно срываясь в крик,
Ты ей: запру, не пущу и не дам пропасть…
А она говорит: молчи, за собой смотри,
К твоему крыльцу, говорит, заросла тропа,
В доме пусто – огня живого не разожжёшь,
Сад засох на корню – и птице гнезда не свить…
У тебя, говорит, в полях над обрывом рожь
Вся как есть полегла.
И некого там ловить.
ТОЛКИЕНОВОЕ
Факелы прогорают, шипя смолой,
Факелы обжигают небесный свод.
Эта земля не любит, когда светло,
Прячет следы в трясине глухих болот.
Кто приходил за золотом – не дошли.
Тот, кто бежал за радугой – не догнал.
Крепкая кость у чёрной сырой земли,
Тонкая кожа да тёмные времена.
Туго, струной натянута тетива,
Тронь – зазвенит лучом сквозь густой туман.
Слов не ищи, теперь не нужны слова.
Солнце приходит в мир. Отступает тьма.
ОДЕССА
Потяни за любую улицу, как за нитку –
Приведёт во двор, где солнечных пятен рябь.
Тут не шик у неё, не мраморно, не гранитно,
Ни брильянтов, ни малахита, ни янтаря.
А она всё как прежде: «синие», рыба, «кава»,
Виноградные плети, дети, бельё, коты…
И стоит, у себя из-под ног вынимая камень,
Балансируя ловко на цыпочках у воды.
ЛЕТАЛЬНОЕ
Растрёпанно, безудержно и слепо
В колодце петербургского двора
Рыдала осень над недвижным небом,
В сырой асфальт затоптанным с утра –
Нечаянно, отчаянно и шало,
Не с бухты, не с барахты, не со зла…
Рыдала осень: небо не дышало.
Последняя гроза не помогла.
CLOUD
Море было недавно, ушло посредине дня,
Море смылось со дна и оставило здесь меня.
Притворяюсь песком, повторяя рисунок дна.
Мне не страшно, не страшно, я рада побыть одна.
Небо было недавно, буквально вчера ушло,
Обнажило дощатый рассохшийся потолок.
Ты доволен, доволен, тебе одному легко:
Есть узор древесины и парочка облаков.
Плоскость мира изогнута – небо, и в нём вода.
Сохрани меня в облаке.
И просматривай иногда.
ВЕРОНА ТАНЦУЕТ…
Верона сегодня в маске: глаза припухли
От ранних дождей осенних – а впрочем, может,
По тайным причинам… Но пара прелестных ножек
Пленяет изяществом. Узкий носочек туфли
Волнует гостей, потерявшихся в буйстве бала,
А ей до поклонников нет никакого дела:
Звучит, не смолкая, безумная тарантелла,
С начала – до крика – до смерти – и вновь с начала…
Верона танцует – до слёз, до полночных хрипов
Усталых часов на игольчатых колокольнях,
Как будто в последний раз ей сегодня больно,
Как будто счета оплачены и закрыты,
Как будто известно точно, что полночь грянет –
И, вихрем слетающих масок влекомый в небо,
Исчезнет танцующий город – совсем, бесследно,
Оплаканный осенью – пламенной и багряной…
Пока не смолкают напевы безумной пляски -
Скинь маску, Ромео! Не медли – беги, Джульетта!
Верона танцует – сегодня уходит лето…
Не плачь – это было прекрасно. Поверь, прекрасно.
СТИХИЙНОЕ
если(когда) коснуться узнать обнять
свет одиночество тёплое на губах
время Огня это будет время Огня
глина узор отпечаток клеймо судьба
если(когда) поверится отболит
след на песке и дорога и пыль и прах
время Земли это будет время Земли
корни побеги соки надрез кора
если(когда) взвихрит полыхнёт костром
искра звезда неизвестность движенье штор
время ветров это будет время ветров
воздух движенье небо дыханье шторм
если(когда) потянется влажный дым
лиственно пряно под корень до дна дотла
время Воды это будет время Воды
дождь и река и лодка и без весла
НЕ…
«Не жалею, не зову, не плачу…
С. Есенин
Вдруг понимаешь, что поздно уже не сметь
Петь вдохновенную ересь про жизнь и смерть.
Сколько осталось пути – половина, треть?
Я не жалею – а толку теперь жалеть?
Гамбургский счёт актуален и не смешон.
Плед и вино – пусть банально, но хорошо.
Кот на диване – пушистый родной пижон.
Я не зову: кто хотел, тот уже пришёл.
«Сколько мы вместе?» – «Да столько и не живут!»
Видим в окно облетающую листву.
Жизнь полосатая – спелый степной кавун.
Я не реву, ненаглядный мой, не реву.
