Мы познакомились в «садике», не в том советском для малышей, а в американском для иммигрантов, приехавших в страну в пенсионном возрасте и получивших пособие по бедности, «фудстемпы» и «медикейд» на зависть американским пенсионерам. Несколько раз в неделю они могли посещать «садик», где их полдня развлекали, кормили, возили по выставкам и супермаркетам, приглашали для выступления перед ними интересных людей из русской общины.
Не сочтите за нескромность, но и я получил приглашение выступить в «садике» с одной из первых моих книжек стихов. Несколько десятков слушателей «королевского» возраста уютно устроились полукругом. Впереди в кресле, откинувшись на спинку, сидела женщина, на которую я обратил внимание. Она явно выделялась из всех остальных. Великолепная шапка ухоженных седых волос. Умелый приятный макияж. Красивые длинные бусы и играющие светом массивные серьги. Маленькие руки, украшенные парой колец и перстнем, сложенные на коленях. Всё было в гармонии и говорило о безупречном вкусе этой немолодой женщины.
Во время выступления я постоянно возвращался к ней взглядом. Она сидела, полузакрыв глаза, никак не реагируя на мои строчки. Было ощущение, что она думает о чём-то своём, и ей всё равно, что там читает очередной графоман. Но когда я закончил, она вдруг встала с кресла и попросила микрофон. Сразу стало ясно, что она внимательно слушала, и хорошо поставленным голосом, цитируя запомнившиеся строчки, объяснила, почему автор ей понравился, и пожелала мне дальнейших творческих успехов.
Так мы познакомились и стали близкими друзьями на много лет. Во время нашего знакомства ей было чуть за восемьдесят, а совсем недавно, в январе 2018 г. мы отметили Галине Левиной 97. И я решил, что пора поделиться тем, что я узнал об этой удивительной женщине и её удивительной жизни от неё самой.
Галина по профессии журналист, училась в Ленинградском университете. Она в среде так называемой творческой интеллигенции Ленинграда была заметным человеком, автором пьес и мюзиклов, эстрадных миниатюр и сценариев, стихов и песен. Безусловно талантливая, она не входила в число тех, которые всенародно известны и у всех на слуху, но она близко общалась с ними и сохранила уникальные воспоминания. У неё брали интервью, публиковавшиеся в газетах и журналах, просили выступить с воспоминаниями на русском радио и в русских клубах. Она охотно рассказывала о своей жизни в искусстве, о людях, с которыми ей посчастливилось дружить и трудиться и которые во многом определили её судьбу.
Наибольший интерес всегда вызывала её многолетняя дружба с семьёй Райкиных. Одно из интервью так и называлось «Райкины во мне навсегда».
Галина хорошо помнит, с чего началось её знакомство с семьёй знаменитого «Паганини эстрады», «Человека с тысячью лиц». Это был счастливый случай, любит повторять Галина, но чтобы он случился, добавляю я, надо хорошо потрудиться и быть к нему готовым.
Она написала короткую юмореску. От своих друзей, которые обзавелись маленькими детьми, она много раз слышала жалобу на то, что они не могут найти хорошую няню. Специалистами с высшим образованием хоть пруд пруди, а малограмотную няню найти проблема. Это показалось ей очень смешным. Написанной юмореске Галина не придала большого значения, но прочитала её своей подружке, актрисе Ленинградского театра комедии Галине Русецкой. Та от души посмеялась и предложила показать эту смешную миниатюру Аркадию Райкину. Удивлённой тёзке она объяснила, что хорошо знает его жену Рому, и ей нетрудно позвонить Роме и договориться о встрече.
Так Галина Левина первый раз оказалась в гостях у Райкиных. Она с улыбкой вспоминает о том, что познакомилась с Костей Райкиным за месяц до его рождения. У Ромы к концу подходил срок беременности, и Галина по возрасту Кости всегда определяла годы своей дружбы с Райкиными. Рома прочитала юмореску, посмеялась тому, что ей предстоит столкнуться с этой ситуацией и пообещала показать текст мужу.
Галина помнит, какую радость она испытала, когда через несколько дней позвонила Рома и сказала, что «Нянька» понравилась Аркадию Исааковичу, и он приглашает её встретиться и поговорить. Так Галина оказалась у Райкиных во второй раз, и это было началом близкой дружбы на всю жизнь.
Райкин решил ставить сценку и роль няньки поручил актрисе своего театра Ольге Малозёмовой. Той не так часто перепадали заглавные роли, и она с энтузиазмом репетировала сценку. И вдруг на одной из репетиций молча смотревший и слушавший Райкин подошёл к актрисе: «Оленька, а ты не обидишься, если няню попробую сыграть я?» Ольга, слегка опешив от неожиданности, смогла только ответить: «А что, попробуйте». И тут же Аркадий Исаакович, который, без сомнения, не сиюминутно пришёл к этому решению, а вынашивал его не один день, сыграл няню. Сценка заиграла по-райкински талантливо и смешно. Она вошла в число лучших райкинских миниатюр. Вся страна повторяла полюбившиеся сразу фразы «Это я сказала, это я прядупредила…», «Это ящё ничаво ящё…», а многие помнили всю сценку наизусть.
Но мало кто знал автора текста Галину Левину. Единым во всех ипостасях был Райкин и только Райкин. Но это, уверяет Галина, никак не ударяло по её честолюбию. Она гордится чёрно-белой, поблекшей от времени фотографией, хранящейся в семейном архиве, на которой великий актёр в роли няни, а внизу автограф: «Няниной маме от няни с наилучшими пожеланиями». Роспись и дата — 25 марта 1955 г.
А Рома стала для Галины близкой подругой, которой можно было доверить всё, и это доверие было взаимным. Когда Галина начинает вспоминать о Роме, она не в силах остановиться. Рома, Руфь Марковна Иоффе, близкая родственница академика Абрама Иоффе. Мир тесен! А Ромой её звали с детства. Ждали мальчика Романа, а родилась девочка, значит, Рома. Ей не пришлось долго думать, выбирая себе сценический и писательский псевдоним — Р. Рома. Это имя было на афишах спектаклей. Им же она подписывала свои публикации. Тут Галина показала мне журнал «Юность», 1974, № 10, где были напечатаны два рассказа о Райкине, с автографом: «Милой Галочке Левиной… от писателя по случаю… Р. Рома».
— Рома, — рассказывала Галина, — сама по себе была талантливым человеком. Актриса с красивым низким голосом, она была обаятельной и на сцене и в жизни. Её ум и эрудиция, мудрое отношение к жизни всегда меня восхищали. Рома была не просто жена Аркадия Исааковича, а первый друг, соратник, секретарь, пресс-служба, а порою даже автор и умелый режиссёр. Но все свои таланты она положила на алтарь служения мужу, сама оставаясь в тени.
Это была по-настоящему счастливая семья, что не так часто случается в артистической среде. Однажды Аркадий Исаакович признался: «Если иногда мне кажется, что я могу назвать себя счастливым человеком, то прежде всего потому, что рядом со мной всегда была Рома».
Галина при этом хитро улыбнулась и поведала одну подробность из личной жизни Райкиных, о которой я бы и не стал упоминать, если бы эта подробность не говорила о том, что подруги могли поделиться между собой всем, даже очень личным. Да и Галина вряд ли стала бы вспоминать об этом случае, если бы Катя Райкина много лет спустя вдруг не решила рассказать о нём в одном из своих интервью.
Аркадий Исаакович всегда был окружён красавицами и поклонницами. Он мог задержаться на работе, кого-то проводить, позднее обычного вернуться домой, объясняя, почему. Рома безоговорочно верила любимому мужчине, мудро полагая, что ничего серьёзного тут быть не может, а на мимолётные увлечения, даже если они есть, лучше не обращать внимания. Но был всё же момент, когда она позвонила Галине и непохожим потерянным голосом сказала, что у неё нетелефонный разговор, нужен совет, и не может ли та прийти.
— Представляете, Роме, и мой совет. Обычно к ней все обращались за советом. Значит, случилось что-то неординарное. И я тут же помчалась к Райкиным.
Галина застала Рому в полной растерянности.
— Галочка, не знаю, что делать. Мне кажется, Аркадий серьёзно увлёкся.
— Глупости. Кем?
— Кем, какое это имеет значение. Что делать? Сказать ему, но я не любительница устраивать семейные сцены. Пустить всё на самотёк и ждать развязки? Но с этими мыслями жить невмоготу. Я в отчаянии.
— Если это так серьёзно, расскажи всё Кате. Ты же знаешь, как отец её боготворит.
Рома послушалась подругу, и Катя, к этому времени уже замужняя женщина, пригласила отца к себе домой. В упомянутом интервью она рассказала о том, что папа весь разговор просидел молча, опустив глаза. В конце разговора он вытер повлажневшие глаза и коротко сказал: «Я всё понял».
— Больше, насколько я знаю, Аркадий Исаакович не давал Роме поводов для беспокойства, — закончила Галина эту историю.
Почти всё, что я услышал от Галины, было не ответом на мои вопросы, а тем, что называется, «к слову пришлось».
Я разливаю чай по чашкам, и Галина тут же начинает рассказывать историю про чайник, связанную с Райкиным.
— Дело было днём. Аркадия Исааковича не было дома. Мы о чём-то увлечённо беседовали с Ромой, когда раздался звонок. Рома, приговаривая на ходу «Вроде никого не жду. Кто бы это?», пошла открывать дверь. На пороге стояла пожилая женщина в платочке и на приглашение Ромы войти наотрез отказалась. «Я к Аркадию Райкину с просьбой от всех наших жильцов. Я не сама… Меня выбрали…». Рома заверила, что полностью доверяет её представительству, но за отсутствием Аркадия Исааковича готова выслушать и передать ему просьбу. «Мы кипятим воду в кастрюльках… А как в стаканы наливать?… И руки обжигаем, и на стол кипяток проливаем…» С трудом Рома поняла, что в Ленинграде напрочь исчезли из продажи чайники, и бедные ленинградки кипятят воду для «чаёв-кофеёв» в чём попало. Жалобы во все возможные инстанции не помогли, и последняя надежда на Райкина, чтоб «он им задал», чтоб «он пропесочил». Вот она, вера народная в великую силу искусства, в могущество народного артиста! Рома рассказала о визите мужу, тот позвонил какому-то высокопоставленному чиновнику, с горечью и юмором сказал, что вынужден обратиться к нему по такому пустяковому делу. И, верите или нет, чайники появились в продаже. Значит, правы оказались жильцы — Райкин всё может!
В другой раз я увидел на фотографии двух малышей — Вику, дочку Галины, и Костю Райкина.
— А хотите, я расскажу, как они познакомились?
И, не дожидаясь моего согласия, которое само собой разумелось, продолжила.
— Со своей годовалой Викой, которая ещё только ползала, мы приехали к Райкиным. А Коте было пять. Дети расположились на большом ковре в гостиной, и Котя развлекал Вику какими-то игрушками, которые та норовила попробовать на вкус. Вдруг, оторвавшись от игры, Котя спросил: «Тёть Галь, а где вы взяли Вику?»
Надо было видеть его хитрую мордашку, чтобы не усомниться в провокационности вопроса. Времени на размышление у меня не было, и, не зная степень его осведомлённости, я ляпнула банальное: «Я её… купила». Котя снисходительно посмотрел на меня: «Странно. А меня, например, родили». Тут я пошла в атаку: «Кто же это, интересно, тебя родил?» «Как кто, — уверенно ответил Котя, — мама и Сара Моисеевна».
В этот момент в комнату вошла Рома и сходу ухватив ситуацию, поддержала сына: «Котя прав, Сара Моисеевна принимала в этом процессе самое активное участие». И в самом деле, Сара Моисеевна была приятельницей Ромы и врачом-акушером.
Когда разговор заходил о Косте, Галину было трудно остановить.
— Ещё совсем маленьким он прекрасно рисовал. Писал стихи, причём, не бессмысленно детские корявые строчки, а трогательные или смешные и вполне осмысленные. А уж лицедейство было у него сызмальства в крови. В любой мой приход он это лицедейство обязательно демонстрировал. Очень любил изображать из себя каких-нибудь зверюшек. То неожиданно прыгал с рычанием со стула…То выползал из-под кровати с писком или повизгиванием… При этом мимика и пластика удивительным образом соответствовали изображаемому зверьку, восторгая, а иногда даже пугая своей достоверностью.
Мне запомнился ещё, — продолжала Галина, — рассказ Ромы о том, как она с шестилетним Котей гуляла в лесу. Малыш нарвал букет ландышей и подарил ей со словами: «Мама, смотри, какие ласковые цветочки и какой у них грустный запах». Разве это не удивительный ребёнок?!
Галина на своё 85-летие получила видеопоздравление от Коти, которому шёл в это время 56-ой год. Константин Аркадьевич Райкин, Народный артист России, руководитель московского театра «Сатирикон», профессор поздравлял её с днём рождения. Поздравление начиналось со слов «Галочка, я Вас целую…».
Особым эпизодом, которому Галина была свидетелем, но поначалу не придала большого значения, был визит к Райкину Владимира Высоцкого. Это произошло, как удалось точно установить по записи в дневнике Валерия Золотухина, 18 июня 1972 г. Райкины жили в это время поочерёдно то в Ленинграде, то в Москве, и готовились к очередному переезду в Москву, а «Театр на Таганке» после пятилетнего перерыва приехал на гастроли в Ленинград.
— И вот, — рассказывает Галина, — звонит Рома: «Слушай, Галочка, только что позвонил Аркадий и сказал, что встретил Володю Высоцкого, и Володя очень хочет побывать у нас в гостях, что другой возможности в ближайшее время не будет, и он пригласил Высоцкого к нам. При этом ещё попросил не сердиться. Как не сердиться! Сама понимаешь, как снег на голову. Может, приедешь, сделаем твои фирменные пирожки к кофе-чаю.
Обычно актёрские посиделки начинаются после спектаклей, и этот вечер не был исключением. В одиннадцатом часу раздался звонок. В дверях стоял Высоцкий, но не один. Рядом с ним был слегка смущённый Золотухин. Высоцкий сразу поспешил с извинением за то, что пришёл не один, а с Валерой, но Валера, узнав, что я еду к Райкиным, сказал, что умрёт, если не возьму его с собой. Золотухин молча кивнул, мол, так оно и было.
— Рома представила меня гостям, провела их в гостиную, куда тут же вышел Аркадий Исаакович и поприветствовал обоих. Он предложил им располагаться поудобней, попросил нас приготовить кофе, и началась их долгая встреча, которая сегодня, почти полвека спустя, вызывает такой интерес у исследователей жизни и творчества Высоцкого.
Знала бы я, что это произойдёт, то не только внимательно слушала бы, но и записывала. А тогда и мысли об этом не было. Для меня Высоцкий был ведущим актёром «Таганки», ещё и поющим под гитару дворовые песни, которые, честно признаюсь, мне казались пригодными только для домашнего исполнения в кругу друзей. Много позже Высоцкого вознесли на пьедестал, а в гостиной у Райкина, который был почти на тридцать лет старше, мне казалось, что эти молодые актёры, ещё подмастерья, пришли выразить своё искреннее восхищение признанному мастеру.
Тут я не мог не вставить:
— Вознесли позже, но Аркадию Райкину, скорее всего, было ясно уже тогда, что Высоцкий — уникальный талант.
— Так оно и было, — согласилась Галина и показала мне публикацию известного знатока жизни и творчества Владимира Высоцкого Марка Цыбульского, который попросил её поделиться воспоминаниями о встрече и написал об этом в статье «Высоцкий в гостях у Райкина». В начале статьи приводятся слова Райкина: «В искусстве каждый открывает своё, видит жизнь и людей только ему присущим зрением… По-своему запечатлел нашу жизнь Володя Высоцкий, никто иной не мог бы написать таких песен».
Это мог сказать только мастер о мастере.
А Галина продолжила рассказывать:
— Я не помню, чтобы они спорили о чём-то. Говорили по очереди, не перебивая друг друга. Вот не помню, чтобы Золотухин что-то говорил. Он только прихлёбывал кофе и смотрел то на одного, то на другого, не вступая в разговор. Периодически Володя брал гитару и пел, что-то по своему выбору, что-то, возможно, просил исполнить Аркадий Исаакович. Мы с Ромой едва успевали готовить новые порции кофе и сновали между кухней и гостиной. Из разговоров могу вспомнить только то, что оба жаловались на неимоверно трудную жизнь в условиях советской цензуры. Высоцкий рассказал о том, как при личной встрече министр культуры Фурцева с улыбкой доброй феи спросила, как ему живётся и чем она может помочь. Он попросил открыть шлагбаум между ним и теми, для кого он поёт. «Приходите ко мне, разберёмся», — обнадёживающе предложила министр. Окрылённый возможностью вырваться из клетки, Высоцкий звонил несколько дней подряд по нескольку раз в день, выслушивая извинения референта, пока, наконец, не понял, что с ним не хотят общаться.
А Аркадий Исаакович вспомнил драматичный визит в самую высокую инстанцию, к заведующему отделом культуры ЦК КПСС Шауро. Вконец измученный требованиями цензуры убрать «антисоветчину», он явился в кабинет Шауро с текстом программы и с просьбой показать, где антисоветчина. Главный партийный начальник отодвинул тексты в сторону, сказав, что смотреть не будет, что тексты не его епархия, что он доверяет своим работникам. Из приёмной Шауро Райкина увезли с инфарктом.
Оба, и Райкин, и Высоцкий, были в одной лодке. Оба понимали друг друга с полуслова.
— А что пел Высоцкий? Неужели не запомнилась хотя бы одна песня?
— Я же говорила, я и подумать не могла, что через несколько десятков лет меня будут об этом спрашивать. Врать не буду. Не помню.
— Тогда я попробую предположить, что обязательно была «Банька по-белому», и не только потому, что я считаю эту песню блестящей, но и потому, что сам Высоцкий, когда его однажды попросили назвать лучшую свою песню, первой назвал «Баньку по-белому». В этой песне, отразившей время, каждая строфа наполнена глубоким смыслом. А меня больше всего поразили абсурдные, на первый взгляд, строчки: «…И меня два красивых охранника\Повезли из Сибири в Сибирь». Как ещё короче и исчерпывающе выразить то, что вся страна была одним лагерем!
— Мне простится, если я и сейчас не очень хорошо знаю песни Высоцкого, но если Вам так хочется, — смеётся Галина, — будем считать, что во время встречи Володя спел эту песню. А вот что было на самом деле, так это разговор о «Гамлете» на Таганке. Этот спектакль «Таганка» привезла в числе других на гастроли, и в одной из ленинградских газет появилась рецензия, в которой говорилось, что не Высоцкий играет Гамлета, а Гамлет являет Высоцкого. Аркадий Исаакович сказал, что это очень точно подмечено, и это относится и к Хлопуше-Высоцкому из есенинского «Пугачёва» и к Галилею-Высоцкому из одноимённого спектакля.
— Галина, — улыбнулся я, — можно мне опять дополнить картину.
Когда заговорили о «Гамлете», Высоцкий отложил гитару, встал, сказал, что пару месяцев назад написал стих, и начал читать:
Я только малость объясню в стихе —
На всё я не имею полномочий…
Это был театр одного актёра. Это был тот самый Гамлет, играющий Высоцкого. Вечный Гамлет, живущий в его, Высоцкого, времени.
…Пугались нас ночные сторожа,
Как оспою, болело время нами.
Я спал на кожах, мясо ел с ножа
И злую лошадь мучил стременами.
Высоцкий чеканил слова. Казалось, всё, что наболело, выходит наружу. Читал он негромко, но в голосе было столько экспрессии! Это было нечто. Мы слушали, не шелохнувшись.
…Я позабыл охотничий азарт,
Возненавидел и борзых и гончих,
Я от подранка гнал коня назад
И плетью бил загонщиков и ловчих.
Стих был довольно длинный. Аркадий Исаакович неотрывно смотрел на Высоцкого, полностью поглощённый его чтением.
…Мой мозг, до знаний жадный как паук,
Всё постигал: недвижность и движенье, —
Но толка нет от мыслей и наук,
Когда повсюду — им опроверженье.
Когда Высоцкий прочитал последнее четверостишие:
…А гениальный всплеск похож на бред,
В рожденье смерть проглядывает косо.
А мы всё ставим каверзный ответ
И не находим нужного вопроса,
была минутная тишина, после которой Аркадий Исаакович сказал только два слова: «Спасибо, Володя!»
— Юра, кто был на встрече, Вы или я? — с изумлением спросила Галина. — Я же не говорила Вам ни о «Баньке по-белому», ни о «Моём Гамлете». Зачем Вы это придумали?
— Галина, дорогая, я должен был уступить своему воображению. Влюблённый и в Райкина, и в Высоцкого, я представил себе их встречу, и у меня возникло ощущение, что с Вашей помощью я на ней присутствовал. Искусство делает правдой даже то, что могло и не быть на самом деле.
— И откуда такие умники берутся? Будете публиковать, не забудьте упомянуть об этом. Зато я хорошо помню, чем закончилась встреча, потому что это было забавным.
Под утро, когда все уже безумно устали, Аркадий Исаакович попросил Рому заказать такси для гостей. Рома позвонила, и ей сказали, что машину придётся ждать не менее двух часов. Тогда Райкин, который редко использовал такой козырь, как своё имя, позвонил сам, представился и своим неповторимым, всем знакомым голосом попросил прислать такси и, если можно, побыстрее. Буквально минут через десять-пятнадцать позвонил диспетчер и сообщил, что такси ждёт у подъезда.
Аркадий Исаакович попрощался с гостями, а мы с Ромой вместе с ними спустились к машине. Водитель удивлённо посмотрел на нас: «А где же Райкин?» Мы объяснили, что Райкин дома, а мы провожаем его гостей. Надо было видеть разочарование водителя: «А я-то думал, самого Райкина повезу!» На Высоцкого он даже не обратил внимания.
— Нет ничего удивительного, Галина. В том 1972 г. в машинах ещё не возили кассеты и диски с песнями Высоцкого, и массовыми тиражами не выходили книги его стихов.
Райкиными не исчерпывалось дружеское окружение семьи Галины. Очень близкими друзьями, о которых она тепло вспоминает, были Ян Фрид и Виктория Горшенина. Невозможно представить себе театрально-киношную жизнь Ленинграда без этой пары.
Он знаменитый кинорежиссёр, ученик Эйзенштейна, более полувека делавший кино на «Ленфильме». Непревзойдённый мастер музыкального кино, он снял фильмы, которые до сих пор с успехом показывают на телеэкранах. Это «Двенадцатая ночь», «Собака на сене», «Прощание с Петербургом», «Тартюф», «Летучая мышь» и многие другие.
Она ведущая актриса театра Райкина, заслуженная артистка России, «любимая папина партнёрша» по определению Кости Райкина и «Мисс Эстрада» по определению режиссёра Вахтанговского театра Евгения Симонова.
— Они жили по соседству с нами, и мы общались друг с другом даже по поводу каких-то бытовых мелочей. Я и дочь свою назвала Викой в честь подруги. После того, как Фриды уехали в Германию, в Штутгарт, где уже жила семья их единственной дочери, а я в Америку, где жила к тому времени семья моей единственной дочери, мы продолжали обмениваться письмами.
И Галина показала мне пару посланий от Яна Фрида, которые я с удовольствием прочитал.
«Наша дорогая подружка Галка!
«Помнишь ли ты, как счастье нам улыбалось» (строчка из дуэта Сильвы и Эдвина, фильм «Сильва» был снят Яном Фридом в 1981 г. — Ю. С.), как в нашем родном Ленинграде мы проводили полные веселия и юмора «посиделки», сколько интересных людей были нашими многолетними и верными друзьями! Наша с тобой ничем не омрачённая дружба породнила нас на всю оставшуюся жизнь. Это говорит твой Ян Фрид накануне своего девяностотрёхлетия. Мы всегда помним тебя, как прекрасного человека и одарённого драматурга, своим творчеством связанного с творчеством Аркадия Райкина. Я и твоя неизменная подружка Вика обнимаем тебя нежно…»
Хочется процитировать ещё одно послание Галине из Германии, написанное как автограф на первой странице статьи из русскоязычной немецкой газеты под названием «Классик хорошего настроения». Так называли Яна Фрида ещё в Ленинграде.
Галина! Дорогая моя подружка!!
Мы, слава Богу, живём и не тужим, и почти здоровы. Здесь к нам очень тепло относятся как русскоязычное, так и немцы. Немало у нас было творческих встреч, а предстоит ещё больше. Хватило бы только сил и здоровья…
Выберись к нам в Германию. Мы будем рады принять тебя у нас. Вике с семьёй передай наш пламенный привет и наши объятия. Ждём твоих писем. Всегда твой Ян.
Выбраться в Германию не получилось, но переписка была взаимной. Галина писала друзьям поздравительные стихи. Одно из юбилейных поздравлений дорогому Яну начиналось со строк:
Не для молвы, не для литавров,
Не для мгновения, а впрок
Вплету ещё листок из лавров
В лавровый старый твой венок…
Ян Фрид ушёл из жизни в 2003 г. Ему было 95 лет. Виктория Горшенина, которая была моложе мужа на 11 лет, пережила его на эти 11 лет и умерла тоже в 95. Обе смерти были для Галины потерей друзей, ставших за долгие годы родными.
У Галины Левиной настолько насыщена событиями жизнь, что в каждом разговоре с ней всегда услышишь что-нибудь новое и интересное.
Её отец Давид Левин был администратором в Ленинградской филармонии. Круг друзей был соответствующий, и вечера проходили в застольях и возлияниях. Закадычным другом был Леонид Утёсов Одно из самых ранних воспоминаний Галины, как её, совсем маленькую, подбрасывали к дочке Утёсова Эдит, которая была всего на шесть лет старше, и они играли, пока их отцы где-то приятно проводили время.
Другое раннее воспоминание более значительно. Оно зафиксировано в истории советского кино. На студии «Ленфильм» режиссёром Константином Державиным в 1924 г была снята короткометражная получасовая эксцентрическая комедия «Самый юный пионер». Далее цитирую: «Главную роль исполняла трёхлетняя Галочка Левина (так и написано, не Галя, не Галина, а Галочка — Ю. С.). Сюжет основывался на похождениях ребёнка в тылу у белых в годы гражданской войны».
Не каждому дано в три года сняться в кино, да ещё в главной роли. На «кастинге», как сейчас называют пробы актёров, режиссёру понравилась бойкая и смышлёная кроха, которая, ничуть не смущаясь, делала то, что он её просил, и получала от этого явное удовольствие. Кинопробы не оставили сомнений.
Фильм был снят. Взрослые поздравляли юную кинозвезду, а Галочка Левина представления не имела о том, что это такое. Для неё это была увлекательная детская игра. Родителям пошли предложения об участии ребёнка в других фильмах, но мама была категорически против. У мамы был свой опыт общения с артистической средой.
— Мама настолько устала от богемной жизни своего мужа, что развелась с ним. Второй её брак был очень коротким. Она, решив, что дочке всё же нужен отец, второй раз вышла за него замуж. Вдруг что-то изменилось? Но ожидания не оправдались. Отец не мог быть другим, и, когда мне было пять лет, мама второй раз развелась с моим отцом, вышла замуж четвёртый раз и наконец-то обрела покой и семейное счастье.
Мой отчим Вениамин Ефимович Клейзер был совсем из другого мира. Он был главным инженером завода «Светлана». Слышали о таком?
— Не просто слышал, а даже приходилось бывать. Это был флагман электронной промышленности Союза.
— Вот. И Вениамин Ефимович, считайте, вырастил меня, стал для меня родным человеком. Мы с мамой называли его батюней.
У нас была хорошая библиотека, и меня никто не ограничивал в выборе книг. Читать я очень любила, и в 7-8 лет мне уже были знакомы имена Мопассан и Бальзак. Мама знала об этом, но ничуть не волновалась — лучше пусть узнает про жизнь от Мопассана, чем во дворе от малолетних знатоков.
Начитавшись самых разных книг, я решила, что сама тоже могу писать не хуже. Ничего не помню из того, что писала в том раннем детстве, кроме одной фразы из рассказа. Она была смешной и абсурдной, потому и запомнилась: «Из подворотни вышел джентльмен в бурке».
Всё было замечательно, пока нас не коснулась волна треклятых чисток в конце тридцатых годов. Отчима пригласил к себе директор, который очень ценил его, как специалиста, и хорошо к нему относился. И директор, не очень объясняя ситуацию, которая и так была ясна, сказал, что уже имеет информацию по поводу своего главного инженера. Поэтому не хотел бы он с ним расставаться, но другого выхода нет. Надо переехать куда-нибудь от греха подальше, и как можно скорее. Это всё, чем он может ему помочь.
В результате семья оказалась в шахтёрском рабочем посёлке Белово Кемеровской области, который только накануне получил статус города, а я осталась доучиваться в Ленинграде на журфаке.
После третьего курса в начале лета 1941 г. студентка Галина Левина была отправлена на практику в редакцию газеты «Моряк» города Одессы, где и застала её война. Граница почему-то не оказалась на замке, как им повторялось неоднократно, и немецкие войска стремительно приближались к Одессе.
Галина хотела бы поскорее вернуться в Ленинград, но пассажирское сообщение полностью прекратилось. Начальник вокзала на просьбу отправить хоть в товарном вагоне сказал, что ничем помочь не может. Отчаявшись, Галина со своей подругой через дырку в заборе проникли на перрон, заскочили в ближайший товарный вагон и забились в угол, но были обнаружены и грубо вышвырнуты из вагона.
Оставалось надеяться на чудо, и оно произошло. С отступающими частями Южного фронта в Одессе оказалась редакция фронтовой газеты «Во славу Родины». Местные журналисты кинулись в редакцию с надеждой устроиться на работу, но штат был укомплектован, и им было отказано. Тогда кто-то из них, Галина не припомнит, кто, но вечно ему благодарна, сказал, что у них есть девушки-практикантки из Ленинграда, будущие журналистки. Не заберут ли они их к себе для продолжения практики. Девушки еврейки, и если в Одессу войдут немцы, то они неминуемо погибнут. Зам главного редактора Николай Николаевич Кружков поговорил с начальством, и девочек взяли в состав редакции.
При упоминании имени Кружкова глаза Галины вспыхивают благодарственным светом, и она взахлёб начинает рассказывать, какой это был удивительный человек. Николай Николаевич был в два раза старше, но это означало, что ему было чуть больше сорока. Он уже успел до войны поработать известным собственным корреспондентом «Правды», что являлось высшей ступенькой в карьере журналиста.
Кружков взял девушек под свою опёку. Он ездил с ними на передовую, давал им задания, правил их корреспонденции. Галина не жалеет эпитетов — умный, мудрый, добрый, внимательный, интеллигентный, высочайшего класса профессионал. Она считает его своим учителем. Не очень долгое общение с ним дало ей, по её словам, гораздо больше, чем все лекции в университете.
Что ей запомнилось из той поры?
Во время одной из бомбёжек легко ранило её подругу Фаину. Легко по меркам военного времени. Осколок снаряда попал в ногу, но кости, слава Богу, остались целыми. Было страшно. Смерть могла поджидать в любой момент, и не только на линии фронта.
Однажды их повезли в штаб, её и Володю Полякова, будущего автора многочисленных райкинских эстрадных текстов Владимира Соломоновича Полякова. Уже до войны он был известным автором, а на тот момент создал фронтовой театр миниатюр «Весёлый десант» и разъезжал с ним по воинским частям.
Везли их в штаб по той причине, что оба свободно владели немецким. У Галины няня была немкой, и она смеётся, что начала говорить по-немецки раньше, чем по-русски.
В штаб их пригласили как переводчиков при допросе двух пленных немецких лётчиков, сбитых над Одессой. Галина запомнила, что один был взрослым мужчиной и вёл себя нагло, а другой — юноша, почти мальчик, был полностью растерян, моргал белёсыми ресницами и отвечал дрожащим голосом, еле сдерживая слёзы. Ей так его стало жалко, что до сих пор перед её глазами эта картина. А с Володей Поляковым они снова встретились в театре Райкина и до конца его дней были не только коллегами по цеху, но и друзьями.
Самым памятным моментом фронтовой жизни Галины Левиной, о котором она говорит с придыханием, была встреча с Константином Георгиевичем Паустовским. Он был из тех маститых авторов, которых на непродолжительное время прикомандировывали к разным фронтовым газетам для усиления редакции. Так он оказался в газете «Во славу Родины», где заключил в объятия своего близкого друга Николая Кружкова.
Николай Николаевич представил другу молоденькую, подающую надежды практикантку, которая онемела, оказавшись вблизи признанного литературного мэтра, книгами которого давно зачитывалась. А далее было присутствие при разговорах Кружкова и Паустовского, впитывание каждого слова, обсуждение корреспонденций и профессиональные советы мастеров.
Когда Паустовский покидал редакцию, он подарил Галине свою тоненькую книжицу в мягкой обложке, сборник рассказов «Михайловские рощи» с дарственной надписью: «Дорогой Галочке Левиной в прекрасной Одессе в грозные дни войны. Константин Паустовский. 1 августа 1941г.»
Галина говорит, что эта книжка самая большая ценность в её доме. Когда она переезжала из страны в страну, из одной квартиры в другую, она первым делом упаковывала эту книжечку, чтобы, не приведи Господь, не забыть и не потерять.
Галина отступала вместе с армией. Формально она была на студенческой практике и должна была к сентябрю вернуться в университет. Даже в страшном сне не могло привидиться, что дальше произойдёт. В начале сентября 1941 г. Ленинград оказался в кольце блокады. О возвращении не могло быть и речи.
Тем не менее, Николай Николаевич объяснил, что практика заканчивается, в штат она зачислена быть не может, и он должен её отправить если не в Ленинград, то в тыл. Галина уверена, что за этим объяснением скрывалось желание уберечь юное создание от опасности быть раненой или даже убитой. Узнав, что семья Галины живёт в сибирском городке Белово, Николай Николаевич пристроил её в санитарный поезд с ранеными, который отправлялся в Сибирь.
Так Галина оказалась в Белово, без труда устроилась на работу в местную газету, и началась её самостоятельная журналистская жизнь. По заданию редакции она бывала и в угольных забоях, и на металлургическом производстве, и на городской электростанции. В её корреспонденциях присутствовали живые люди с их проблемами, с их неимоверно тяжким трудом, с их непоколебимой верой — «Наше дело правое, победа будет за нами». Это была встреча с реальной жизнью, ничем не заменимая школа начинающего журналиста.
Галина вспоминает, как на следующий день после того, как она спустилась в забой, чтобы своими глазами увидеть, как шахтёры «рубают уголёк» отбойными молотками, произошла авария и погибли люди, с которыми она общалась накануне. Это было ужасно, но это была тоже реальная жизнь.
Не один раз в наших разговорах с Галиной мы возвращались к военному времени.
Однажды мне довелось помогать Галине обустраиваться в новой квартире, и с дрелью, молотком и прочим инструментом я отправлялся к ней, предварительно позвонив. От меня до Галины было не больше десяти минут пути, но каждый раз она просила прийти минут через сорок. Я не сразу понял, что эти сорок минут нужны ей для того, чтобы выглядеть так, будто она собралась в театр или на банкет. Не могла она иначе появляться на людях.
Вешая одну из картин, ничем не примечательную, на центральном месте, поинтересовался, почему ей такой почёт, и услышал историю о том, что эту картину нарисовал её школьный друг и подарил ей после окончания школы. Неизвестно, чем бы закончилась их дружба, но из мальчиков, родившихся в 1921 г., мало кто остался в живых. Погиб и он.
Картина — память о нём, и потому так дорога. Позже я написал об этом строчки: «Как дружить они умели! \ Но погиб он на войне. \ Репины и Рафаэли, \ Помолчите в стороне».
В другой раз я увидел у Галины пожелтевшую вырезку из газеты с публикацией «Израиль Фисанович: подводник и человек». Прочитал очерк, изумился беспримерному героизму и таланту этого человека. Герой Советского Союза, капитан 2-го ранга, командир подводной лодки, он при этом ещё талантливый поэт и писатель. Легендарная подводная лодка Северного флота М-172 под командованием Фисановича выполнила 18 боевых походов, потопив 13 вражеских кораблей и судов.
По воспоминаниям тех, с кем он вместе служил, Израиль Фисанович был душой компании, остроумным и весёлым. Мог часами читать наизусть любимых поэтов и сам писал стихи. Очерк о нём начинался со строчек из его стиха:
В морскую глубь на смертный бой с врагами
Идёт подлодка, слушаясь рулей.
И нет нам почвы твёрже под ногами,
Чем палубы подводных кораблей.
Ещё во время войны в 1944 г. вышла его книга «Записки подводника», и в том же 1944 г. в июле, не дожив нескольких месяцев до тридцати лет, Израиль Ильич Фисанович погиб.
Героическая и трагическая история, но какое отношение имеет к ней Галина? Оказалось, что имеет. Она встретилась с Израилем Фисановичем за полгода до войны. Израиль Фисанович закончил Ленинградское военно-морское училище им. Фрунзе в 1936 г., а в декабре 1940 г. старшего лейтенанта Фисановича, который проходил службу в Северном флоте, направили в Ленинград на высшие командные курсы подводного флота. Тут и пересеклись жизненные пути его и Галины Левиной.
Она студентка и будущая журналистка. Он офицер, неотразимый в военно-морской форме. Полгода им было отведено для дружеских встреч.
Они делились впечатлениями от прочитанных книг, читали друг другу стихи, любимые и свои, ходили в кино, на спектакли и концерты. Было полное взаимопонимание и радость общения. Они попрощались перед её отъездом на практику в Одессу, и оказалось, что навсегда.
Возвращаемся в Белово. Галина работает журналистом, «входит в народ», о котором раньше имела только книжное представление. Война продолжается. И вот новый поворотный пункт в жизни Галины Левиной.
В Новосибирск был эвакуирован Ленинградский театр драмы им. Пушкина, знаменитая Александринка. Ему отдали помещение местного театра «Красный Факел», который временно переместили в город Сталинск, ныне Новокузнецк. Это пятьдесят с небольшим километров от Белово. У Галины не было проблем получить задание от редакции побывать в театре и написать о нём.
Так она познакомилась с главным режиссёром театра Верой Павловной Редлих. Заслуженный деятель искусств, Народная артистка России, она почти двадцать лет будет руководить «Красным Факелом», и в том, что театр получит всесоюзное признание, большая её заслуга.
Вере Павловне понравилась энергичная питерская журналистка. В разговоре она проявила осведомлённость в театральной жизни довоенного Ленинграда, свободно ориентировалась в современной драматургии. Её реакция на постановки театра, которые она успела посмотреть, не была банально восторженной, а говорила о критическом взгляде на режиссёрские придумки. И Вера Павловна предложила ей занять вакансию завлита, на что Галина ответила благодарным согласием.
Обязанности завлита она исполняла с большим удовольствием — прочитывала массу пьес, рекомендовала какие-то из них к постановке, работала с авторами, если они были доступны, сочиняла рекламные материалы, организовывала обсуждения спектаклей со зрителями.
Галина тепло вспоминает годы работы в новосибирском театре. Была очень дружелюбная обстановка. Она не помнит, чтобы мешали какие-то интриги и разборки, такие частые в театральной среде. Однако её ни на минуту не оставляла мысль вернуться в Ленинград. Это произошло, она уже и не помнит точно, то ли в конце 1948 г., то ли в начале 1949 г.
Вот что она точно помнит, так это то, что незадолго до её отъезда в Ленинград в театре появился новый актёр, приглашённый из тюменского облдрамтеатра. Звали его Евгений Матвеев. Через несколько лет, после гастролей «Красного Факела» в Москве, его пригласит Академический Малый театр, и он переедет в Москву. Начнётся восхождение всенародно известного исполнителя ролей в кино и театре, режиссёра-постановщика полюбившихся зрителям фильмов, Народного артиста СССР Евгения Матвеева.
Галина поздравляла его с каждым очередным успехом. Когда она бывала в Москве по делам, они встречались. Евгений Семёнович даже предлагал посодействовать её переезду в Москву на завлитовскую работу. Она соглашалась с ним, что Ленинград хоть и столичный город, но с областной судьбой, и почти все мало-мальски важные вопросы приходится решать в Москве. Всё так, но оставлять Ленинград она не захотела.
Итак, Галина через восемь лет вернулась после затянувшейся «студенческой» практики в свою ленинградскую квартиру. Через друзей устроилась в заводскую многотиражку, чтобы хоть немного зарабатывать на жизнь. Но главную свою надежду она возлагала на пьесу, которую начала писать ещё в Белово, а закончила уже в Ленинграде. Пьеса называлась «По московскому времени» и была, естественно, из жизни шахтёров с их героическим и опасным трудом, с их преданностью делу партии и коммунизма, а героиней была она, молодая журналистка.
Куда обратиться начинающему, никому не известному автору? Сколько их, ищущих признания. Надо искать чью-то авторитетную поддержку. И подруги, актрисы Театра комедии, познакомили её с уже состоявшимся ленинградским драматургом Аркадием Минчковским. Какую-то его пьесу, написанную вместе с братом, незадолго до этого поставил в Театре им. Ленинского комсомола переехавший из Москвы в Ленинград режиссёр Георгий Александрович Товстоногов.
Галина подробно рассказала о перипетиях со своей первой пьесой в интервью Владимиру Нузову.
— Я отдала пьесу Минчковскому и жду, что же он мне посоветует. Но Минчковский исчез, ни слуху о нём ни духу. Вдруг меня вызывают в ВААП (Всесоюзное агенство авторских прав). Прихожу. Принимает меня начальник Семёнов, кажется, Николай Николаевич. Любезно предлагает сесть, а в кабинете у него уже сидит Аркадий Минчковский.
И Семёнов спрашивает меня, знаю ли я, что моя пьеса продана в Ленком, и авторами указаны Минчковские? Можете представить себе мои вытаращенные глаза… Как выяснилось, братья-драматурги заключили с Ленкомом договор о написании очередной пьесы. Сроки прошли, а пьесы нет. Тут и подвернулась моя. Они выдали её за свою и даже аванс от театра получили.
Сидевший тут же Минчковский ничего не отрицал. Только пояснил, что прошёлся по моей пьесе рукой мастера и считает себя соавтором. Заметьте, что он не то, чтобы не вернул пьесу с правками, но даже не позвонил. А Семёнов возьми да спроси: «Вы получили аванс за пьесу. Предлагали часть аванса Левиной?» И, не моргнув глазом, Минчковский отвечает: «Собирался. А не предложил потому, что мне в этот момент очень нужны были деньги», на что последовал вопрос Семёнова: «А вам не пришло в голову, что ей в этот момент они были нужны не меньше, чем вам?». Ответа на этот вопрос не последовало.
Избавив меня от судебных тяжб, Семёнов произвёл все необходимые юридические действия и прислал мне исполнительный лист на половину полученного Минчковским аванса.
Прошло какое-то время, и мне сообщили, что Ленком приступил к постановке спектакля. Были распределены роли, готовились декорации. И хотя я значилась только в соавторах, всё равно была на седьмом небе от счастья.
Но… вдруг звонит завлит Ленкома Дина Шварц и просит назавтра прийти в Ленком к назначенному часу. Являюсь в кабинет Товстоногова, а там уже Дина, директор театра Латышев и мой «соавтор» Минчковский. Я гадаю, зачем это нас всех вызвали.
Георгий Александрович обращается к Минчковскому: «Аркадий Миронович, мне стало известно, что в одной актёрско-писательской компании вы сказали, что я режиссёр-формалист, которому всё равно, над каким материалом работать, что я могу поставить даже телефонную книгу. Если я такой плохой режиссёр, почему вы доверили моему театру вашу пьесу?»
Минчковский, к моему удивлению, не стал оправдываться. Георгий Александрович ещё не был тем великим Товстоноговым, возглавлявшим БДТ, и этот Аркадий Миронович, имя которого вряд ли ещё кто-то помнит, кроме меня, посмел сказать ему, что он не единственный режиссёр, который может поставить пьесу. Тогда Товстоногов резко отреагировал, что с таким автором работать не считает для себя возможным, и тут же совсем другим тоном обратился ко мне: «Я познакомился с первоначальным вариантом вашей пьесы до того, как его коснулась рука «мастера», — насмешливый кивок в сторону Минчковского, — и ваш вариант мне очень нравится. В этой ситуации вы стали безвинной жертвой. Двери нашего театра для вас, как автора, всегда открыты».
Я была удручена неимоверно. Счастье было так близко… Однако на этом не закончилась история моей первой пьесы. Благодаря ей я познакомилась ещё с одним выдающимся человеком. Товстоногов только начинал всходить на свой Олимп, а Иван Николаевич Берсенев уже был мэтром, Народным артистом СССР, художественным руководителем Московского Ленкома. Так получилось, — смеётся, — что оба театра были имени Ленинского комсомола.
Берсеневу порекомендовали прочитать пьесу. Она ему понравилась. Он решил её ставить и пригласил автора, то-бишь, меня приехать в Москву для переговоров. Окрылённая, я помчалась в Москву. Иван Николаевич начал с того, что у него лёгкая рука, похвастался, что он вводил в драматургию Константина Симонова. Сам он ставить мою пьесу не может, а поручит это сделать одного из режиссёров Ленкома Аркадия Григорьевича Вовси.
Аркадий Вовси оказался двоюродным братом Соломона Михоэлса. Он был арестован по делу ЕАК, и постановка моей пьесы не случилась. Думаете, на этом всё закончилось? Ан нет. Пьеса ещё побывала в долюбимовском Театре на Таганке. Там мне предложили над пьесой ещё поработать, одного из отрицательных героев сделать положительным. Я очень хотела это сделать, но получалось настолько хуже, что я оставила эту затею. На этом Галина закончила рассказ о своей первой пьесе, которая так и не увидела света рампы.
Её звёздный час, как мы уже знаем, пришёл не с первой полнометражной пьесой, а с маленькой, простенькой юморески «Нянька», исполненной Аркадием Райкиным.
— На меня посыпался град предложений от актёров и из литчасти «Ленконцерта» написать эстрадные тексты. Но главное последствие — я стала членом «Профессионального Комитета ленинградских драматургов», о чём свидетельствовали красивые корочки, которые мне вручили.
Знаете, почему это было важно? Членство в этой организации позволяло избежать обвинения в тунеядстве. Меня уже не могли судить, как Бродского, за то, что я нигде не работала. Я теперь имела право жить на гонорары.
— А Бродского не могли принять в этот союз?
— К сожалению, нет. Это же был «профком драматургов», так его в шутку называли по аналогии с обычными профкомами на предприятиях. В него принимали только тех, кто писал для театра и эстрады. У Бродского было совсем другое творчество.
Через некоторое время меня выбрали заместителем Председателя Комитета, и я могла содействовать приёму в «профком» молодых талантливых авторов, включая тех, которых называли бардами. Они получали право спокойно заниматься творчеством, выступать с концертами, законно получая за это деньги.
У Галины целая галерея фотографий с благодарственными автографами от ставших известными и популярными авторов и исполнителей. Среди них Дольский, Розенбаум, Альтов, Галесник. Дорогой… Замечательной… Милой опекунше…Гале… Галине… Галочке… и полный набор добрых слов и пожеланий.
А вот надпись на афише от известного конферансье и эстрадного артиста, для которого Галина написала фельетон «За тех, кто в зале»: «Дорогой Галке с нежностью и благодарностью. Всегдашнее спасибо за дивный фельетон. Он украшает меня до сих пор. Бен Бенцианов»
— А были ли ещё пьесы, кроме той, не увидевшей света рампы? — полюбопытствовал я однажды.
— Были, — и она по моей просьбе дала мне почитать несколько своих пьес. Я разложил их в хронологическом порядке и первой прочитал драму «А всё-таки она вертится…», помеченную 1969-ым годом.
Главный герой, учёный-генетик, испытывает гонения со стороны лжеучёных, возглавляемых академиком Тысенко. Это не опечатка, а авторское изменение узнаваемой фамилии. Настоящие учёные побеждают ретроградов. Заблуждавшиеся коммунисты признают ошибки. Истинная любовь одолевает преграды и торжествует. Всё так и в духе времени. Но… не появилась эта пьеса на сцене. Почему, сейчас не так важно. А я, читая пьесу глазами научного сотрудника, постоянно вспоминал сказанные в шутку слова академика Льва Ландау: «У меня никогда не хватало мужества идти на пьесы о физиках».
Другая пьеса «Замок с секретом», написанная совместно с Виктором Фотеевым в 1985 г., оказалась более успешной. Это музыкальное приключение-сказка для детей. Персонажи исполняют более двадцати песен. Музыку к спектаклю написал известный композитор Станислав Пожлаков.
Все герои в сказке традиционно отрицательные — Баба-Яга, Чертёнок, Серый волк, Чёрный кот, Тётя Жаба. Но хорошая девочка Оля своим добрым отношением к ним делает их всех тоже добрыми. Её спасённый братик Коля, увидев страшных героев, поначалу испугался.
Оля: Не бойся, это все мои друзья.
Коля: А как это они стали твоими друзьями?
Тётя Жаба: У добрых людей всегда много друзей!
Баба-Яга: До чего же верно сказано.
После этих заключительных слов все герои хором исполняют финальную песню про дружбу и добрые слова.
Пьеса успешно в течение многих лет шла в театрах юных зрителей. Не так давно Галину порадовали афишей из Гатчины, Ленинградской области: 19 декабря 2012 г. в местном ТЮЗе состоялся музыкальный спектакль «Замок с секретом».
Галина Левина является автором ещё двух мюзиклов, но уже для взрослых. Один мюзикл-трагифарс в соавторстве с тем же Виктором Фотеевым «Посторонних просят не стрелять» о гангстерах и продажности в буржуазном мире. Только один порядочный человек, репортёр газеты, в конце пьесы соглашается совершить заказное убийство, чтобы спасти любимую девушку, но предпочитает убить себя.
Другой мюзикл «Гейша» в соавторстве с Сергеем Петровым о неожиданных метаморфозах в японском заведении «Десять тысяч радостей». Это весёлый балаган с гейшами и британскими офицерами, с переодеваниями и мистификациями, с песнями и танцами и со счастливым концом для всех героев.
Ни тот, ни другой мюзикл, по словам Галины, не имел серьёзных последствий, и она о них почти забыла. А вот что она с удовольствием вспоминает, так это совместную творческую работу с режиссёром студии «Пермьтелефильм» Леонидом Кощениковым. Песенки и сценарии для мультиков «Тяп и Мика» про щенка и котёнка, «Эх ты, Тишка, Тишка», «Всем чертям назло» продолжают радовать детей. А популярный мультик для взрослых «Как Ваня жену выбирал» до сих пор можно увидеть в телевизионных программах. В Интернете они тоже доступны.
Некоторые песенки и сценарии были написаны Галиной совместно с мужем Яном Галиным, Яковом Григорьевичем Прицкером. Ян, закончивший автодорожный институт, никогда не работал инженером. Поначалу был свободным художником, писал стихи, а в результате стал конферансье в Ленконцерте. Это была счастливая пара, жившая в гармонии и согласии, понимавшая друг друга с полуслова.
Из обычных текущих успехов в творчестве Галины Левиной выделяется ещё один взлёт, сравнимый с успехом «Няньки». В 1978 г. она написала стихотворение «Сухая верба», а её подруга, композитор Галина Сорочан превратила его в песню. Песня понравилась не только слушателям, но и жюри, которое отбирало песни для участия в Международном конкурсе песни в Познани. Исполнители песни — вокально-инструментальный ансамбль «Орэра» и Нани Брегвадзе вместе с обеими Галинами отправились в этот польский город и вернулись оттуда лауреатами.
Галина хранит программку концерта ансамбля «Орэра», всю испещрённую автографами его участников. Приведу только два:
«Моему другу, замечательному человеку, милой Галочке на добрую память. Нани Брегвадзе»; «Галочка, спасибо большое Вам за всё. Целую крепко!! В. Кикабидзе»
Галина Левина и Вахтанг Кикабидзе
Когда Нани Брегвадзе давала сольный концерт в Нью-Йорке, Галина встретилась с ней. В концерт была включена песня «Сухая верба», и после её исполнения Нани сказала, что в зале присутствует автор песни Галина Левина. Галине пришлось встать и выслушать овацию зала в её честь.
А на юбилейном вечере в честь 90-летия Галины выступил участник вокального квартета ансамбля «Орэра» тех времён Валерий Ломсадзе. Прежде, чем произнести тост, он спел «Сухую вербу».
Про тебя молва, молва идёт, моя любимая,
Очень ты хорошая, очень ты красивая.
Да, но если сердце, сердце изо льда,
Разве это тоже, тоже красота?
Красоту ищу я, ищу любовь и верность.
Вижу я в хрустальном инее росу.
Я хочу красивой, красивой видеть вербу,
Что стоит опавшей осенью в лесу
Припев:
Отметут, отметут, отметут метели.
И пора, и пора, и пора придёт.
И сухая верба, сухая верба
Сухая верба снова зацветёт.
Валера закончил петь и произнёс тост: «Есть много друзей и есть моя дорогая Галина Левина! Моя дорогая Галочка, ты у нас необыкновенный человек! Быть твоим другом большое счастье…»
А я привёл первый куплет и припев песни, поскольку в этих строчках Галина Левина точно и образно выразила своё отношение к жизни. Красота должна быть тёплой. Именно такую красоту она ищет, а вместе с ней любовь и верность. Если их нет, то это только временно. Пройдёт осень, отметут зимние метели, и сухая верба снова зацветёт. Надо только не терять веру.
Уже двадцать четыре года Галина Левина живёт в США. И здесь её не устроило пассивное присутствие. Она организовала литературно-музыкальную гостиную, в которой выступали её «детсадовские» друзья. Многие из них имели творческое прошлое или были знатоками литературы, театра, кино.
Чаще других выступала сама Галина. Передо мной веер приглашений на её выступления в гостиной. В их числе «Аркадий Райкин, каким я его знала», «Александр Дольский и его песни», «Больше, чем любовь (Ив Монтан и Симона Синьоре)», «Мой Пушкин», «Народный артист Анатолий Папанов»… Рассказ о себе она назвала «Жизнь — интересный путь…». Ей было о чём рассказывать, и этот очерк свидетельство тому.
Февраль, 2018 г.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2018-nomer4-solodkin/
