***
Каждое утро
пять раз в неделю
он внучку ведёт в детский сад.
Потребности –
ведут меня к проруби работы
формата "А четыре"
утопить
утопить.
Вечером я всё равно выныриваю
возвращаюсь шорохом дворов
сталкиваюсь с одиночеством
он запивает его кефиром
он одет как пациенты
домов скорби
бормочет себе под нос
тихое помешательство.
Так продолжается года три
впору начать здороваться.
Но почему так стыдно
просто взять и сказать!
Мы не знакомы…
да и мало ли что…
да ещё этот запах тухлой рыбы!
Отвожу глаза.
Он тоже старается меня не замечать
стыдясь за мой стыд
глядя на асфальт
отражающий облака.
А внучка всегда
улыбается мне по утрам
сжимая в руке шоколадный батончик.
Завтра – суббота
но я всё равно подумаю о них.
***
Мы исчезаем,
и это приятно.
Секунд бриллианты бы не растерять
в неге.
Вчера только плотными были
чашка, дисплей,
телефоны, счета.
Сегодня –
стоит на сырой остановке
редактор "Известий",
настолько в себе
неоднозначен,
что полупрозрачным
становится, как запотевший графин.
Через хрусталь магазин проступает,
скамейки, аллея линеечкой,
где,
бросив скейтборд исчезать у бордюра,
писает солнечный мальчик в кустах.
Наука сердечка ещё не коснулась
его,
и очёчки ждут в оптике.
Жаль,
факты подобные вряд ли изменят
состав,
траекторию жёлтой струи,
форму немыслимых перетеканий.
Подросток сияющий –
станет судьёй,
к исчезновению приговорившим
нашу дискуссию в летнем кафе.
Простишься,
пойдёшь к остановке.
Троллейбус
пломбиром растает,
не смея открыть
двери девице,
увидевшей чудо,
которой доступен другой интернет,
где человеки,
поэты,
а также
другие светящиеся существа –
как бригантины,
фрегаты и шхуны,
песней влекомые –
в бездну плывут.
"Так будьте здоровы,
плывите как надо!"
Ты в потной ладошке сожми карамель
мятной весёлой доктрины,
и фантик
изящности переживания,
что
мы исчезаем.
Не больно.
Не страшно.
Вот еле доносится,
слышишь, салют?
Там –
нам готовятся яства и залы,
Что ж – исчезаем.
Наверное, ждут.
Оригами
I
Он умел оригинально
складывать оригами
из любых подручных листков бумаги
не брезговал рекламными газетами
и глянцевыми журналами
как-то даже сложил
"литературный череп"
из распечатанных текстов одного
нижегородского поэта
Корифеи бумажного дела
снисходительно улыбались глядя
на нелепые фигурки
улыбались и кивали
а сами
пребывали в плену белого листа
корабликов и бутонов шиповника
– "Аргументы и факты" ещё куда ни шло
но сигаретные пачки...
Эх дитя!
II
А ещё у корифеев были мечтательные тени
стремящиеся стать плотными
говорить словами хозяев
но на свой заунывный манер
потому-то именно у них
вызывала зубовный скрежет
теория:
– Никаких чистых листов уже нет!
все кажущиеся таковыми
несут на себе печать убитого дерева!
так не лучше ли использовать уже имеющиеся
а не убивать очередной дуб!
так Он говорил в сердце своём
на собрании в кафе "Lесорубоff".
А пойди докажи теням
мнящим белесый киноэкран
полем чудовищных манипуляций
которое лишь засоряют цветами радуги
иные
зрители встающие посреди сеанса
то есть
настоящие герои фильма
(если конечно
фильм – настоящее).
III
Так вот герои
проводили выставки
с привлечением большого количества
журналистов и алкоголя
а Он и был журналистом
правда писал в раздел
криминальной хроники
и особо с ними не пил
Хотя "новые оригамисты"
(так они сами себя называли)
всё равно находили занятными
человечков сложенных
из календариков с иконкой президента
украденных на избирательном участке.
Тайно посмеивались ведь они
просто комкали или рвали в клочья
разнообразную полиграфическую продукцию
фиксируя действа на фото – видео
представляли инсталляции
на вездесущих фестивалях
что позволяло пить как говорится хорошо.
Он
не хотел никого оскорблять
ни одухотворённой бедностью
ни дешёвыми восторгами.
– А хорошо жить ещё лучше! –
протянула чёрная перчатка
мелованную визитку.
IV
Дальше карусель событий
обернулась центрифугой
оставляя памяти только
вспышки незримых фотоаппаратов.
Вот конкурс
вот премия
вот смокинг
что-то вроде гастролей
по Китайской Народной.
Вот внезапные друзья комментируют Его интервью
на фоне Поднебесной и расспрашивают
много ли Он заработал на змеях
бороздивших горний океан
расспрашивают и моргают.
– Это просто оригами –
отвечает –
не Нобелевская не Оскар
хватило вот на эту плазменную панель
но я так и не переехал из коммуналки.
Вот и остывают друзья
распадаются на три стадии
существования бумаги:
кто крутится туалетным рулоном
кто уходит писать и читать
кто продолжает считать купюры
замечая преимущество кредиток
однако воздушные цифры
быстро тают.
V
Может, поэтому был ещё милей
старый добрый самолётик
пущенный из окна
как намёк
на следующую выставку.
Павильон оказался пустым
никогда ещё мэтр
не был так близок к провалу.
И только девушка
в странном кимоно
купила гигантский самолёт
из советской политической карты
за девятьсот девяносто девять рублей
будто с издёвкой пропев:
– ... последний мой бумажный пароход.
VI
После выставки
Он исчез.
Никаких детективных историй
и криминальной хроники.
Не оказался однажды
и всё.
Кто-то говорит мол видел
как Он покидал Москву
верхом на чёрте.
Кто-то говорит
бумага всё стерпит.
Но являлась ли к нему
девушка в сарафане
неизвестно.
Да и мы похоже увлеклись совсем
не тем.
Он просто умел оригинально
складывать оригами.
Всего-навсего оригами.
***
Из протокола с места происшествия:
При обыске в квартире
был обнаружен труп
поэта и гражданина
тысяч девятьсот
не нашего года рождения
с висящей на шее
позорной табличкой:
"Читайте классику!".
Сам подозреваемый
нервно курил на кухне
путался в показаниях
давал их без рифмы
размера и каких либо других
признаков стиха
за исключением ритма и
интонации.
Состава поэзии
в действиях подозреваемого
не обнаружено.
Сопротивления подозреваемый
не оказывал
а вылетая из окна
в бездонно чёрное
по-питерски февральское
небо
произнёс...
