Сквозь сон Ивану почудилось, что чьи-то цепкие руки сомкнулись на его горле. Он попытался вдохнуть, но ничего не получилось. Стряхивая остатки ночного кошмара, он резко сел на своей кровати. Сердце колотилось в груди, будто птаха, пойманная в силки. Он жадно ловил губами воздух и таращил глаза, похожий на выброшенную на берег рыбу. Вдруг вдох получился. Иван всей грудью, всем животом стал тянуть в себя воздух, но его мучительно не хватало. Он рванулся к окну и резким движением рванул фрамугу на себя. Но даже высунув голову в окно, Иван не ощутил облегчения. Деревья стояли неподвижно, листья не шевелились. Хозяйская Собака, положив голову на передние лапы, мирно спала возле стоящего на бок мотоцикла. Воздух казался густым и тяжёлым. Он тягуче обволакивал всё вокруг, но поймать его ноздрями и вдохнуть всем объёмом лёгких никак не получалось. Показалось, что время остановилось. Блуждая по комнате в поисках помощи, взгляд зацепился за стрелку часов на стене. Фосфорный носик толстой стрелки едва ощутимо вздрагивал где-то в районе цифры три. С каждым звуком, сопровождающим ход тоненькой, с волосок, секундной стрелки, которую в темноте невозможно было различить, Ивана покидали силы. Хватаясь за углы мебели, он раненым зверем стал пробираться в сторону кровати, в которой мирно посапывала жена, свернувшись в позе зародыша. Он опустил тяжёлую ладонь на её хрупкое плечо и стал трясти изо всех оставшихся сил. Едва приоткрыв глаза, она произнесла что-то нечленораздельное и, причмокивая, перевернулась на другой бок. Иван стал валиться набок и локтем с размаху бухнулся на неё, простонав: «Умираю…»
Жена рванулась с постели, дёрнула верёвочку, и комната осветилась мягким жёлтым светом ночника, разбрасывая по стенам и потолку причудливые узоры.
Держась за сердце, он тяжело дышал, а в углах посиневших губ показалась пена. Синеватый кончик носа напоминал созревшую сливу. Бессмысленный взгляд остановился в одной точке и напоминал пару выпавших на экране игрового автомата фруктов, совпавших в момент выигрыша.
Жена стала хлестать его по щекам:
— Ну, что же с тобой случилось?
В какой-то момент Иван прохрипел:
— Воздух… Мне нечем дышать! Я умираю!
Эмили плачущим голосом выкрикивала:
— Где болит? Скажи! Что делать? Как тебе помочь? — Но он её уже не слышал.
Вдруг Иван издал какой-то звук, похожий не то на одышку, не то на кашель, и снова открыл глаза.
— Скорую! — просипел Иван сдавленным голосом, но, посмотрев на ошарашенную и застывшую от ужаса жену, прикрикнул: — Быстро! Врача!
Его вопль разбудил спящего в соседней комнате сына. Фигурка заспанного мальчонки возникла в дверях. Глядя на корчащуюся от боли фигуру отца, он замер на мгновение, а потом поднял глаза на мать:
— Что с папой?
— Позвони в скорую! — крикнула Эмили, на которую вид беспомощного и взъерошенного после сна подростка подействовал отрезвляюще, и она вспомнила, что уже давно выросла и должна сама принимать важные и ответственные решения не только за себя. Она на ходу зацепила ногами мягкие тапочки и помчалась на кухню за водой.
Мальчик исступленно колотил ладонью по кнопке телефонного аппарата, но долгожданных гудков не было. Телефон уже несколько месяцев был отключен из-за долгов. Ребёнок выскочил из дома, перебежал на другую сторону улицы и схватил трубку телефонного автомата в будке.
— Алло, нам срочно нужна скорая помощь! Отец умирает! Семнадцатый округ, седьмой дом. Быстрее, пожалуйста! — выкрикивал он в ответ на вопросы с другой стороны телефонного провода.
От вчерашнего Ивана ничего не осталось. Сегодня он был бледен и метался, как больной клаустрофобией, застрявший в кабинке лифта.
Сын побежал в круглосуточную аптеку на углу улицы, сжимая в руке листок с назначениями врача.
Иван жадно тянул содержание кислородной подушки. Рядом на стуле жалобно всхлипывала и иногда тоненько скулила Эмили. Пару минут спустя Иван прохрипел:
— Эмили, не плачь! Я никогда не думал, что всё так быстро… Я никогда не был тебе хорошим мужем.
Эмили много лет прожила рядом с Иваном. Она видела его трезвым, пьяным, буйным, радостным. Но представить его вот таким, кающимся и виноватым, она не могла и даже никогда не пыталась этого сделать. Такой жалкий вид Ивана и жалкий тон этого разговора настолько не вязались с привычным образом брутального мачо, которому всегда соответствовал этот огромный богатырь, что пятнадцатилетний сын, вернувшийся из аптеки, выронил пакет с лекарствами на пороге комнаты. Парень вдруг осознал, что из этого огромного и мощного тела прямо на глазах уходит жизнь.
Давным-давно, когда совсем юной девчонкой Эмили с замиранием сердца подбирала слова, чтобы сообщить Ивану о своей беременности, он просто расхохотался и заявил, что женится на ней, может быть, только когда состарится, ей пришлось принять эти условия безоговорочно, ведь дома её никто не ждал. Пьяный отец, услышав её разговор с матерью, выгнал из дома, и ей больше не на кого было рассчитывать. Все эти годы она терпеливо ждала, когда же её супруг осознает, что старость уже дышит на него. Он со смехом принимал и первую седину, и первые приступы радикулита, когда, как молодой, хорохорясь перед молоденькими спортсменками в зале, брал слишком тяжёлый вес, и даже свою регулярную мужскую несостоятельность списывал на неумелые ласки малоопытной жены. И она безропотно всё принимала и ждала, ждала. И вот он перед ней, так и не состарившись, умирает…
— Что же будет с нами? — спросил Иван затихающим голосом.
Его грудь тяжело заходила в движении, жадно вбирая в себя содержимое кислородной подушки.
Немного погодя, он снова заговорил:
— Хватит! Я не хочу, чтобы после моей смерти моего сына в школе стали называть ублюдком, потому что за него больше некому заступиться! Дайте мне бумагу и ручку!
Мальчик исполнил распоряжение отца, и неровный почерк стал покрывать чистый лист.
— Держи!
Эмили бросила беглый взгляд на протянутый дрожащей рукой супруга листок. Там было заявление о признании законным их незарегистрированного брака.
Шестнадцать лучших лет своей жизни она ждала именно этого момента и верила, что если он каждый раз возвращается к ней с самых дорогих и известных европейских курортов, то ждёт она не напрасно. Даже когда она нашла в его сейфе, не закрытом второпях, его донжуанский список, который пополнялся после каждого отпуска всё новыми именами и номерами телефонов, она отогнала от себя тяжёлые мысли и убедила себя в том, что верность, видимо, совсем не мужская добродетель. И никогда она не требовала никаких объяснений, не устраивала постыдных сцен. Просто молча, тихо и преданно ждала, что однажды он перебесится и останется с ней навсегда. Не было никаких сомнений в том, что там, на курортах и в роскошных круизах во время романтических свиданий на палубе в лучах заката он не вспоминал о семье ни на миг.
И вот предчувствие шага в вечность напомнило ему вечную истину: после игры ферзь и пешка ложатся в одну коробку. На кровати громоздилась лишь беспомощная туша, жизнь которой зависела от глотка воздуха из кислородной подушки. Осознав это, Иван заторопился по-человечески проститься с семьёй, сказать им какие-то тёплые слова. Он знаком пригласил сына приблизиться. Тот наклонился над кроватью.
— Сынок, там, во втором ящике письменного стола, коробка от сигар. Принеси её.
В увесистой коробке оказались ключи, три банковские карты, евро, фунты, доллары.
— Запиши их коды: 17-17. У всех код совпадает. Я специально так сделал, чтобы не путаться.
Эмили не поднимала глаз на эти сказочные богатства. Её внимание привлекла круглая дырочка на старой и залатанной на локтях единственной рубашке сына. На правом кармане была ещё одна, прожженная случайно. Именно из-за этого в своё время рубашка и досталась сыну от отца в подарок после очередного отпуска. Сам же Иван был полицейским и круглый год носил форму. А сорил деньгами только во время отпуска, когда гулял на полную катушку, и, чтобы путешествовать налегке, не стремился забирать с собой чемоданы новой одежды, купленной там по случаю.
Из тягостных раздумий Эмили вывела странная фраза умирающего:
— На счёте в Центральном банке у меня есть немалая сумма, правда, не представляю, как вы её получите.
И вдруг Эмили прорвало:
— Что ты сказал? Деньги у тебя есть? А кому они нужны в твоём банке, когда нам здесь дыры в семейном бюджете латать не за что! — с каждым словом тон Эмили набирал обороты и громкость. — Да чтоб ты сдох вместе со своими деньгами, счетами и банками! Избавь нас уже от себя наконец!
Последние слова она уже глотала вместе со слезами, рекой текущими из глаз.
Иван сочувственно посмотрел на жену. Сердце его впервые сжалось от жалости. Он поспешно завершил размашистой подписью доверенность на имя сына.
Вдруг глаза его расширились, щеки стали раздуваться и появилась сильная одышка.
Как из загробного мира, в тишине прозвучал глухой и хриплый голос:
— Сынок! Подойди ко мне!
Эмили вздрогнула, а мальчик недоуменно уставился на отца, чей голос еще никогда не был таким мягким, ласковым. Он будто бы принадлежал кому-то другому, словно звучал из спрятанного где-то поблизости репродуктора, который запускался стоило умирающему отцу пошевелить губами.
Мальчик шагнул к кровати и присел к отцу. Иван погладил сына по голове. Но где были эти заботливые отцовские руки вчера, месяц, год назад и все прошедшие пятнадцать лет его жизни? По лицу мальчика бесшумно потекли крупные слезинки, обгоняя друг друга.
— Ну же, не плачь, сынок! Я ведь не был тебе хорошим отцом! Ну ничего, зато теперь у тебя есть деньги. Будете с мамой хорошо одеваться.
Горькая слеза, упавшая на лицо Ивана, обожгла его тяжёлым воспоминанием. Он не раз видел эти слезы, бегущие из самой глубины детской души, когда кричал мальчишке: «Ты не мой ребёнок!», ругал или бил его.
По лицу Ивана заструились тонкие ручейки, пробирающиеся по неглубоким морщинам. Сын никогда не видел ничего подобного, и в его голове мелькнула мысль: «Неужели этот жестокий человек с каменным сердцем и чугунными кулаками способен так растрогаться?»
— Я должен признаться тебе, — продолжал отец все тем же хриплым и неестественным голосом. — Я запрещал тебе ходить на бокс, потому что боялся, что когда стану старым и слабым, ты станешь отвечать мне. Но теперь ты сам можешь оплачивать свои занятия, если захочешь. Теперь, когда меня не будет, поверь, найдется много желающих испортить тебе жизнь. Учись отвечать.
Ах, как же всё не вовремя! А ведь я так хотел тебя взять тебя с собой в отпуск на море! И остался всего какой-то месяц! Ну ничего, теперь с матерью поедете.
Мальчик крепко обнял отца и громко зарыдал.
Тишину разорвал резкий звук дверного звонка. Эмили, как испуганная птица, сорвалась с места и бросилась открывать. В комнату тяжёлым, но уверенным шагом вошёл врач с чемоданчиком инструментов. За ним, как паж при короле, семенила медсестра. Привычным движением она проверила пульс, пока врач так же привычно осматривал белки глаз умирающего, разлепляя толстыми пальцами опухшие веки.
Затем он осмотрел горло и отправил медсестру на кухню ставить стерилизатор на плиту. Смешав прозрачные растворы из разных ампул, больному сделали укол и протерли его след ватным тампоном, отдающим камфарой.
…Золотые лучи рассветного солнца настойчиво рвались в просветы между тяжёлыми пыльными гардинами, извещая о наступлении утра. Теплый июньский день наполнялся привычной городской духотой. Только под утро успокоившиеся после ночных бдений у постели больного мать и сын крепко уснули в предрассветной тишине. Чудом спасенный от смерти умелыми руками доктора Иван медленно открыл глаза, зевнул и сел на кровати. Он хмуро посмотрел на спящую семью. Потом встал, осмотрелся вокруг и по привычке сделал утреннюю зарядку. Иван подошел к столу, на котором лежали банковские карты, подписанные им доверенность и записка, в которой он дал согласие на брак. Как ни в чем не бывало он взял все бумаги и порвал на клочки. Банковские карты убрал на прежнее место. А вот ключи спрятал в другом месте. «Ишь, чего они захотели! Обойдётесь! Не про вашу честь!» Он быстро умылся, почистил зубы, надел полицейскую форму и темные солнечные очки, поспешно вышел и громко захлопнул за собой дверь. С улицы донесся визг собаки, которую Иван ударил ногой со всего размаха. Шум мотора Харлей-Девидсона нарушил утреннюю тишину.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2018-nomer4-kinski/
