Донна Луиза Тартт к своим 49 годам издала три романа (на написание каждого из них у нее ушло примерно 10 лет). Все они обратили на себя внимание, все стали бестселлерами и все вызвали ожесточенные споры и резко противоположные оценки.
Несколько слов о биографии писательницы.
Она родилась 23декабря 1963 года в городе Гринвуд (штат Миссисипи, США) и росла в соседнем городке Гринейде.
В возрасте пяти лет Донна написала своё первое стихотворение, а первая её публикация увидела свет в «Литературном обозрении Миссисипи», когда ей было тринадцать.
В 1981 году она поступила в университет Миссисипи и стала членом братства «Каппа Каппа Гамма» (я не буду подробно останавливаться на том, что собой представляет это братство: каждый может почитать об этом в Гугле. Упоминаю потому, что, как мне кажется, сплоченность членов братства нашла отражение в первом ее романе)
В 1982 году по совету преподавателей Донна перевелась в Беннингтонский колледж (штат Вермонт, США), специализирующийся в области свободных искусств. В 1986 году она окончила колледж по отделению классической филологии.
ДоннаТартт
В 1992 году Тартт опубликовала свой первый роман «Тайная история» (англ. The Secret History), который стал бестселлером и был перевёден на 24 иностранных языка. Когда она, еще будучи студенткой, показала отрывки из этого романа своему профессору, тот назвал ее гением.
В 2002 году вышел в свет ее второй роман «Маленький друг» (англ.TheLittle Friend), a в 2013 году был опубликован третий роман Донны Тартт — «Щегол» (англ.The Goldfinch).
В следующем, 2014 году, этот роман был объявлен событием десятилетия и удостоен Пулитцеровской премии.
Компании Warner Brothers и RatPac Entertainment приобрели права нa экранизацию книги.
В апреле 2014 года журнал «Таймc» включил Донну Тартт в список «ста самых влиятельных людей мира».
Вот что пишет о Донне Тартт один из критиков:
«Она выросла в Миссисипи и сохраняет сильный южный акцент и даже более сильные южные манеры — дружелюбные, но формальные.
Донна росла в книжной семье — факт, что ее мать читала романы, когда вела машину, — даст вам представление о том, насколько книжной. Донна говорит, что они были «другой» семьей: эксцентричной настолько, что разговаривали со своими кошками.
Все три ее книги — загадки, и сама писательница немного загадочна. В ней есть что-то неземное, что позволяет ей выглядеть нестареющей, а ее тонкая женственность компенсируется мужским стилем в одежде (бархатный блейзер, рубашка в тонкую полоску, брюки) и кожаными безделушками ядовито-зеленого оттенка».
В одном из интервью Донна Тартт описывает первые несколько лет написания каждой новой книги, как мучительное время, сравнимое с попыткой вдохнуть жизнь в монстра Франкенштейна. Она пишет от руки, делает заметки красным и синим карандашами, скрепляет карточки с заметками на страницах, переносит текст в ноутбуки, а когда ноутбуки начинают, по ее словам, разваливаться, она печатает черновики, и каждый новый черновик печатается на соответствующем цвете бумаги. Она говорит, что все время пишет, «как пианист с метрономом или художник с эскизной книгой».
Еще она говорит, что для нее очень важно, как звучит текст. Иногда приходится выбирать между смыслом и звучанием, и обычно все же смысл оказывается важней.
Чтобы найти гармонию между этими двумя требованиями, приходится бесконечно шлифовать каждый абзац. Неудивительно поэтому, что она так долго работает над каждым своим произведением.
Но результат стоит того. Говорят, что «есть три составляющие, обеспечивающие успех произведения: содержание, мастерство (прежде всего, язык и композиция) и новизна.»
Все это в полной мере мы находим у Донны Тартт .
Романы писательницы имеют много общего. Поэтому, прочитав их все, лучше понимаешь позицию автора, ее метод раскрытия героев и построения сюжета. Кажется, даже начинаешь чувствовать ее самое.
Все три книги рассказывают нам о подростках, или, как их называют на Западе, тинейджерах. В «Маленьком друге» главной героине 12 лет. В «Щегле» события начинаются, когда главному герою тринадцать.
В иудейской традиции это возраст совершеннолетия, которое отмечается специальными праздниками для виновников торжества. Но на самом деле подростковый возраст, как считают психологи, — непростое время, когда человек, в сущности, уже все может, но при этом слишком мало умеет, недостаточно знает и на каждом шагу рискует найти себе какие-то приключения.
Если же, как в «Тайной истории», речь идет о более взрослом, вполне ответственном девятнадцатилетнем человеке, то и тут корни того, что произошло с ним, лежат в событии, которое случилось, когда ему было одиннадцать.
Донне Тартт удается погрузиться в мир подростков, глубоко прочувствовать их психологию, их метания в попытке найти себя и свое место в мире, который далеко не для всех оказывается райским садом.
Все три романа — психологические триллеры.
В отличие от детективов, где надо найти преступника, здесь он известен с самого начала. Казалось бы, в чём тогда интрига и зачем читать, если всё уже известно? На самом деле загадкой остаётся то, почему это произошло, каким образом так сложились обстоятельства, что это воoбще случилось?
О Донне Тартт можно сказать то, что известный поэт и литературный критик 18 века Сэмюэл Кольридж говорил о Шекспире: «Он всегда заставлял предчувствие преобладать над удивлением».
Когда мы читаем романы Тартт, мы не тoлько и не столько удивляемся тому, что это могло случиться, но и беспокоимся о том, что произойдет с участниками события, которые вызывают у нас самое горячее участие, потому что каждый персонаж, каждая ситуация описаны автором так тонко, так всесторонне, так психологически точно, что у читателя создается ощущение, что он знаком с ними со всеми лично.
Может, именно поэтому, несмотря на то, что во всех этих произведениях совершаются беззакония, наше чувство справедливости ничуть не страдает от того, что никто из осуществивших или пытавшихся осуществить их, не только не наказан, но даже не предстает перед судом. Мы отлично понимаем, что во всех случаях перед нами не злодеи, а просто люди, которым не повезло в жизни.
Кто-то сказал, что, «если автор проблемы быта поднимает до проблем бытия, то герои перестают быть просто образами, а становятся философскими высказываниями». Эти слова как нельзя лучше характеризуют все творчество Донны Тартт.
Что касается стилистических особенностей ее произведений, то одной из них и, можно сказать, наиболее бросающейся в глаза, есть обилие реминисценций и аллюзий, т.е. скрытых и явных цитат, напоминаний или намеков на какие-то общеизвестные (и не очень) литературные факты.
И действительно, читая романы Донны Тартт, мы вспоминаем то «Приключения Тома Сойера и Гекельберри Финна» Марка Твена, то «Приключения Оливера Твиста» Чарльза Диккенса, то «Вверх по лестнице, ведущей вниз» Бел Кауфман, то «Унесенные ветром» Маргарет Митчелл, то « Преступление и наказание» Федора Достоевского, то « В поисках утраченного времени» Марселя Пруста, а то и стихи Артюра Рембо.
Это не должно удивлять: постмодернистский текст (все три романа несут на себе его черты)* на самом деле есть сборнaя конструкция из того, что было создано в культуре раньше, и новые смыслы генерируются из уже освоенного (а некоторыми и из присвоенного).
Надо заметить, что тут нeт ничего абсолютно нового: все последующие поколения стоят на плечах у предыдущих. Но в постмодернизме эта ”перекличка” нарочито подчеркивается, специально маркируется для того, чтобы, уточнив или добавив новые аспекты, подтвердить общепринятое, а порой, напротив, — чтобы оспорить, а то и высмеять.
Вообще, аллюзии как стилистический прием очень информативны и рассчитаны на то, чтобы порождать дополнительные смыслы и вызывать у читателя нужные автору ассоциации. Но, чтобы уловить эти — скрытые и не очень — намеки, следует существовать (или, по крайней мере, хорошо ориентироваться) в определенной культурной среде.
Для «посвященных» же — тех, кого Курт Воннегут в
своем романе «Колыбель для кошки» назвал «людьми из одного караса», — тут нет никаких проблем.Для них эти отсылки подобны камешкам мальчика-с-пальчик: они являются некими метками, которые помогают лучше сориентироваться в пространстве авторского текста и точнее понять, что стоит за тем или иным высказыванием или эпизодом.
Но обратимся к “Тайной истории” — первому роману привлекшего наше внимание автора.
Сама писательница поясняет, что название книги связано с произведением византийского историка Прокопия Кесарийского (ок. 500— 562гг.). Исполняя обязанности военного летописца при дворе императора Юстиниана, он написал восьмитомную «Историю войн», которую снабдил «неофициальным» дополнением — памфлетом под заглавием «Anecdota». В нем он излагает закулисные причины описанных в «Истории» политических событий и весьма критически оценивает действия императора. Греческое название памфлета переводилось на английский, как «The Secret History», а на русский — как «Тайная история».
Разобравшись с названием, стоило, казалось бы, присмотреться к эпиграфам произведения, которые обычно являются некоей подсказкой, помогающей лучше осознать авторскую позицию.
Но эпиграфы к этому роману оказываются весьма объемными, принадлежат они двум разным авторам, т.е. запомнить их, пожалуй, будет непросто.
Может, попробуем вначале обойтись без подсказок и отложим эти высказывания до того времени, когда, познакомившись со всем произведением, попытаемся понять, что автор имел в виду, выбрав их? Совпадут ли наши представления с авторскими? Убедительна ли будет для нас позиция автора?
Историю, которой посвящен этот роман Тартт, мы узнаем от одного из её участников — Ричарда Пэйпена. Спустя многие годы он вспоминает тот период, когда был студентом, и пытается понять, почему же тогда все закончилось таким ужасным образом.
Когда Ричарду было 19 лет, он поступил в колледж, где начал изучать греческий язык и литературу. Нищий и неприкаянный, он приезжает, чтобы искать лучшую долю, и, прежде всего, в интеллектуальной и духовной сфере. Умный молодой человек из маленького городка под Сан Хозе в Калифорнии, он намеревается, по его словам, «сфабриковать новую и гораздо более удовлетворительную историю».
Поступление в колледж было для Ричарда не только стремлением к обучению, но и бегством от своих родителей.
Вот эпизод, из которого мы узнаем о том, что они собой представляют. Во время зимних каникул все друзья Ричарда разъезжаются, а он договаривается о бесплатном жилье с одним довольно странным человеком.
Уроженец теплого штата, Ричард не имел ни малейшего представления о том, что такое настоящая зима. При тридцатипятиградусном морозе ему пришлось спать на голом полу в доме, в крыше которого была дыра, и из нее сыпался снег…
Если бы его сокурсник Генри, который случайно несколько раннее, чем намеревался, не вернулся бы из Италии, не навестил Ричарда и не отвез его в больницу, где у того диагностировали двустороннюю пневмонию, неизвестно, остался бы он жив.
Ранее, до приезда Генри, Ричард в отчаянии позвонил родителям, чтобы попросить помочь, но, услышав до боли знакомые интонации пьяного отца, повесил трубку: искать сочувствия и понимания было бесполезно.
К матери обращаться также не имело смысла: Ричард на всю жизнь запомнил сцену, которая произошла, когда он был одиннадцатилетним. Ребенок привык к тому, что отец то и дело раздавал ему шлепки и тычки: то за то, что смотрит не так, то делает не так. Он считал это в порядке вещей, но в тот раз мать стала рассказывать отцу, что соседи мастерят пристройку к своему дому. Отец увидел в ее словах упрек себе и жестоко избил жену. Это открыло мальчику глаза: надеяться ему не на кого.
Так что Ричард Пэйпен прекрасно подготовлен своей предыдущей жизнью к тому, чтобы быть в восторге от той обстановки, в которую попал, когда случайно познакомился в колледже с компанией богатых, умных, красивых и кажущихся очень успешными студентов.
Это его ровесники — пять друзей, увлекающихся культурой античности и снобистски отгораживающихся от остальных студентов колледжа. Ричард просто опьянен тем, что оказался среди них. Он мечтает стать полноправным членом их сообщества, и ему это почти удается. На самом деле он не столько дружит с ними, сколько проецирует на согруппников свои надежды и фантазии. Сила страсти, с которой он это делает, так естественна и понятна в его ситуации.
Несмотря на то, что Ричард стремится вести свое повествование достаточно отстранённо, его восприятие каждого из участников тех страшных событий весьма эмоционально.
Но предоставим слово самому Ричарду Пэйпену:
“Так что полагаю, нет ничего удивительного в том, что мне трудно соотнести свое прошлое с прошлым моих друзей, по крайней мере, с таким, каким я его вижу. Близнецы Чарльз и Камилла — сирoты (как я желал бы себе этой горькой судьбы!), выросшие под присмотром бабушек и тетушек в огромном старом доме где-то в Вирджинии: река, лошади, амбровые деревья — детство, о котором приятно помечтать.
Или, например, Фрэнсис. Когда он появился на свет, его матери было всего лишь семнадцать — хрупкая, капризная девочка с рыжими волосами и богатым папой, сбежавшая из дома с барабанщиком Вэнса Вэйна и его “Веселых вагантов”. Через три недели она вернулась домой, через шесть брак был признан недействительным. И что же? Как любит при случае заметить Фрэнсис, дед и бабка воспитали их как брата и сестру — его и его мать. Их окружали такой заботой, что это производило впечатление даже на привыкших ко всему сплетников: гувернантки из Англии, частные школы, лето в Швейцарии и зима во Франции.
Взять даже нашего простофилю Банни. Детство, не больше моего похожее на то, что проходит под знаком матросских костюмчиков и уроков танцев. Но все же американское детство. Отец — ведущий игрок футбольной команды Клемзонского университета, ставший банкиром. Четыре брата — и ни одной сестры — в большом и шумном доме в пригороде; яхты, теннисные корты, золотистые ретриверы, летние поездки на Кейп-Код, элитные пансионы в окрестностях Бостона, барбекю перед началом футбольных матчей. Неудивительно, что это воспитание проявлялось у Банни абсолютно во всем — от рукопожатия до манеры рассказывать анекдоты.
Ни с кем из них у меня нет и не было ничего общего — ничего, кроме знания греческого и года жизни, проведенного вместе. Впрочем, если общность может быть основана на любви, то нас объединяла еще и любовь, хотя, я понимаю, это может показаться странным в свете той истории, которую я собираюсь рассказать.”
О том, в насколько замкнутом мире живут эти снобы, говорит такой факт: они не знали, что человек побывал на Луне, и были очень поражены, когда Ричард рассказал им об этом.
Всё ближе узнавая своих товарищей, Ричард начинает понимать, что они не совсем такие, какими казались ему поначалу.
Лидер группы, сын богатого банкира, Генри, весьма одарен, хорош собой, у него прекрасная речь, он свободно владеет несколькими языками и отличается наблюдательностью и проницательностью.
“Должно быть, тебе не очень нравилось там, где ты жил раньше,” — замечает он однажды Ричарду. «Этот образчик дедукции в духе Шерлока Холмса изумил меня,” — вспоминает повествователь.
Именно Генри явился инициатором тех событий, которые закончились так ужасно, в том числе и, прежде всего, для него самого.
Второй член этого закрытого сообщества, Фрэнсис, целиком зависел от родни: там бал правил дядя, и это он определил в дальнейшем судьбу племянника. Как мы увидим, вся забота богатой родни с ее английскими гувернантками и прочее, и прочее была не проявлением любви и понимания: от детей таким образом просто откупались.
Вернувшись домой после всех трагедий, произошедших в колледже, Фрэнсис, человек, как принято теперь это называть, нетрадиционной сексуальной ориентации, однажды вместе со своим партнером был застигнут дядей в весьма пикантной ситуации и под угрозой лишения содержания вынужден был жениться на выбранной для него невесте.
Взрослые сoчли, что выполнили свой долг и наставили молодого человека на путь истинный, но кто из них был способен представить, каким тяжелым испытанием, если не трагедией, обернулось их решение и для Фрэнсиса, и для его юной жены?
Что касается близнецов, брата и сестры, то они до такой степени привязаны друг к другу, что порой даже грешат инцестом, и именно их неразлучность и сложные отношения стали причиной череды трагедий в дальнейшем, в том числе в их собственной жизни: они расстались и, скорее всего, навсегда.
Еще одним участником участником сообщества, в которое попал Ричард, был Банни, и надо сказать, что он был весьма неприятным субъектом. Вообще несколько странно, что он оказался в этой группе, потому что ее члены должны были обладать особыми интеллектуальными способностями. Академические же успехи Банни были весьма скромными: ему приходилось даже повторять курсы, так что он был на пару лет старше остальных.
Банни происходил из семьи, дух и установки которой писательница явно хорошо знала, потому что подобная же семья возникает и на страницах последнего романа (“Щегол”), а в более мягком варианте отчасти и в “Маленьком друге”.
Семья эта в высшей степени амбициозна, претенциозна и насквозь фальшива У нее на самом деле нет средств, чтобы вести тот образ жизни, который они пытаются представить, поэтому, отправив Банни и его братьев учиться в престижные учебные заведения и едва сумев оплатить их учебу, родители оставляют детей без всякой материальной поддержки: не дают денег даже на учебники.
Впрочем, молодой человек легко справляется с ситуацией: по-видимому, приемы семьи у него в крови. Oн выработал целую систему уловок, которые ему помогают качать деньги из друзей и знакомых. Как это он делает, мы узнаем сначала от самого Ричарда, а затем из рассказа Генри Ричарду.
Однажды, в самом начале знакомства, Банни приглашает Ричарда в ресторан. Сын небогатых родителей, который принят в колледж, в основном, на стипендию, Ричард не сразу соглашается: он не может себе позволить такую роскошь. Видя его колебания, хитрец говорит, что это приглашение.
Когда приходит время платить, Банни, якобы, обнаруживает, что забыл захватить деньги и просит Ричарда одолжить их ему. Но у того нет счета, нет кредитки. Тогда Банни звонит Генри, тот приезжает и великодушно расплачивается за обоих.
Банни настолько привыкает к доброте своего товарища, что начинает выкачивать из последнего деньги на свои прихоти в таком количестве, что у Генри при всей его материальной состоятельности (он получал ежемесячно пятизначный чек) начинаются проблемы.
Самой отратительной чертой Банни являлась его способность нащупать у каждого наиболее болезненное, незащищенное место и садистски точно бить по нему. Это его качество, естественно, настраивало окружающих не в его пользу…
…И вот эти пять несколько эксцентричных, самоуверенных молодых людей, которые считали себя избранными и которым судьба, казалось, сулила все самое лучшее, — все, о чем можно только мечтать, — однажды становятся участниками череды трагических происшествий и втягивают в них Ричарда.
Теперь, когда все действующие лица представлены, пора, казалось бы, поговорить о том, что же все-таки произошло с ними и между ними.
Нo на самом деле был еще один, как бы закулисный участник этих событий, — университетский профессор древнегреческого, Джулиан Марроу, который преподавал только небольшому кругу студентов.
Он становится кумиром молодых людей. Блестящий и бесконечно обаятельный, Джулиан царит в своем маленьком обществе подобно академическому магу. Харизматичный мастер церемоний, он в начале одного из крайне нетрадиционных занятий риторически вопрошает: «Надеюсь, мы все готовы покинуть феноменальный мир и войти в возвышенное?»
Эти фраза требует пояснения. Слово «феноменальный» здесь употреблено не в том смысле, в каком обычно мы его используем, т.е. речь идет не об исключительном или неординарном.
Феноменальный мир, как понимал его, например, Платон, а затем Кант, напротив, есть мир обыденный, предметный, с причинно-следственными связями в противовес миру духовному, где все подчинено совсем другим законам. «Нам кажется, — говорил Платон,- что мир один — тот, который мы видим вокруг себя. На самом же деле есть два мира: один — высший и невидимый мир идей, другой — низший и воспринимаемый нами мир вещей.”
Профессор Джулиан напоминает своим адептам, что за изучаемыми мертвыми текстами стояли в свое время самые что ни на есть живые ритуалы. Он предлагает верным ученикам, сплотившимся вокруг него во что-то вроде тайной секты, «возродить» дионисские мистерии.
Джулиан внушает своим восторженным почитателям, что корни мудрости — это не только греческая рациональность, но и некий экстаз — с винопитием, иступленными плясками и прочим.
Как выясняется, «прочее» не исключает и оргий. Дионис, или Вакх (вакх, греч. — шумный), бог вина и ритуального безумия, как бы наставляет их: «Выходите в лес и сдирайте с себя одежду!»
Согласно мифу, Дионис, незаконный сын Зевса от земной женщины Семелы, еще в утробе матери настрадался от козней Геры, ревнивой жены своего отца. Она хитростью погубила мать Диониса, когда та была на шестом месяце беременности. Дионис был извлечен из лона погибшей матери и зашит громовержецем в свое бедро, где и развивался до положенного срока.
Отцу пришлось и после появления сына на свет зорко следить за тем, чтобы Гера не сотворила какой-либо беды с ним, пока тот не вошел в силу.
Возможно, это в дальнейшем сказалось на характере самого Диониса, который тоже отнюдь не отличался ни мягкостью, ни добросердечностью. На тех, кто не хотел принимать участия в его оргиях, олимпиец насылал безумие. В других случаях он превращал непокорных в различных животных.
Те же, что участвовали в вакханалиях охотно, тоже не всегда оставались «на грани здравого смысла», к чему призывал грек Афиней в своем «Пире мудрецов».
Так что эти мистерии вовсе не были такими уж безобидными: сначала имевшие легкий, веселый характер, они постепенно становились все более невоздержанными и неистовыми.
Тем не менее, культ Диониса был достаточно широко распространен в древней Греции, а потом и в Римской империи, где этому богу сменили имя: он стал Бахусом.
Фридрих Ницше говорил, что «греческая трагедия произошла из столкновения разума Аполлона и восхищающей привлекательности Диониса».
Трагедия, о которой идет речь в романе, именно такова.
Главные герои так сильно полагаются на силу этих мифов, так поздно узнают все об опасностях этой преданности, что принимают один из них как руководство к действию.
Однажды они впятером (Ричард все же не полностью был принят в их сообщество) решают испытать вакхический экстаз на себе: пьют, курят травку, настраиваются, и после третьей попытки им это, кажется, удается: они, наконец, впадают в «священное безумие».
В таком полубессознательном состоянии Генри случайно, голой рукой, убивает оказавшегося на его пути человека, местного фермера.
Почему-то кровь фермера оказывается на одежде и теле и у остальных членов группы. Все чувствуют свою невольную причастность к страшному событию, и в то же время никто из них, естественно, не хочет всю свою только еще начинающуюся жизнь провести в тюрьме. Возникaeт мысль бежать за границу, но у них не оказывается достаточно денег, и идею приходится оставить.
Ричард догадывается, что случилось что-то непоправимое, а потом узнает и подробности рокового происшествия, но не находит возможным донести на товарищей, невольно становясь соучастником дальнейших событий.
Банни оказывается самым слабым звеном в достаточно сплоченной поначалу группе. С одной стороны, он ужасно комплексует и готов сообщить кому-нибудь о случившемся, даже пишет письмо профессору Джулиану, которое чисто случайно попадает к адресату только спустя много времени.
С другой стороны, считая Генри главным виновником случившегося, он фактически шантажирует его, требуя все большего и большего спонсорства, понимая, что тот не сможет ему отказать.
В конце концов, осознав, что Банни реально опасен для них всех, Генри и трое остальных участников вакханалии решают от него избавиться. Ричард догадывается об их планах, но ничего не предпринимает, чтобы спасти Банни, потому что вопрос стоит так: или гибель Банни, или гибель остальных четверых. А он преклоняется перед Генри и влюблен в единственную девушку в их группе! И, кроме того, ясно, что никому не будет лучше от того, что эти молодые люди до конца жизни окажутся в тюрьме.
И все же при всей антипатии к Банни надо признать, что его гибель была ужасна: Генри при молчаливом согласии остальных столкнул его с высокого и крутого обрыва, и тот сломал себе шею. Поскольку неожиданно пошел снег, труп Банни обнаружили только через десять дней, когда началась оттепель.
Об этих ужасных событиях мы узнаем еще в прологе. Но, оказывается, двумя трагическими жертвами история вовсе не заканчивается.
После гибели Банни внутри, казалось бы, спаянной и монолитной группы начинается разлад. Все очень нервничают, души отнюдь не закоренелых преступников, естественно, очень напрягает полицейское расследование, а тут еще брат-близнец не может пережить того, что сестра тайком стала встречаться с Генри, а потом и вовсе жить с ним.
Узнав, где они скрываются, он врывается в гостиницу, в номере которой в это время собрались все остальные участники триллера. Чарльз намеревается убить «веролпмного и коварного соблазнителя», но Генри отнимает у него пистолет и стреляет в себя.
Полиции ребята скажут, что самоубийство произошло по неосторожности…
Кто же виноват в гибели этих трех человек: фермера, Банни и Генри?
Тут, пожалуй, самое время вспомнить об эпиграфах:
Первый — слова Фридриха Ницше из заметок к ненаписанной книге «Мы, филологи»:
1) в юности человек не имеет еще ни малейшего представления о древних греках и римлянах;
2) он не знает, пригоден ли он к тому, чтобы сделать их предметом своего изучения.”
Второй эпиграф отсылает нас к Платону, к его “Государству”, книге II: “Так давай же уделим беседе добрую толику времени, и речь у нас пойдет о воспитании наших героев.”
Ясно, что главным виновником всех случившихся ужасных событий автор считает кумира этих молодых людей, их профессора Джулиана.
Следует заметить, что люди в массе своей, если не в основе, вовсе не расчетливы и не рациональны, и, вне зависимости от места и времени проживания, им свойственно создавать себе кумиров. Особенно это касается молодых людей, которым еще трудно осознать себя и свое место в окружающем мире и которые поэтому особенно падки на все эффектное и неординарное в сфере идей.
Естественно, профессор Джулиан не предполагал и никак не хотел, чтобы случились такие трагедии, но, привив своим студентам любовь к античности, он не сумел направить их интерес к предмету в нужное русло.
Будучи их воспитателем, пользуясь их полным доверием и даже поклонением, он фактически выступил в роли змея-искусителя, а когда узнал, к чему привели его, казалось бы, чисто интеллектуальные экзерсисы по поводу античности, не пришел им на помощь, а под надуманным предлогом просто исчез из колледжа перед самым концом семестра.
Читателя, конечно, волнуют вопросы: “Почему, зачем погибли молодые люди и случайный прохожий? Почему, зачем искорежены жизни оставшихся в живых? Кому это было нужно? Что это: слепая судьба, жестокий рок или Божья воля?”
Ответ Донны Тартт, ее идейная позиция сформулированы в романе достаточно четко. Ричард, которого мы невольно отождествляем с автором, рассуждает так: “Они (древние — ФП) не только понимали, что такое зло, но и сознавали все многообразие уловок, при помощи которых оно прикидывается добром. Мне казалось, что они проникают в самую суть, что, говоря о пороках людей и перипетиях их судеб, они указывают на главное — невосполнимую ущербность всего мироустройства.”
В своей «Поэтике» Аристотель замечает, что порой люди, замешанные в преступлениях, хоть и “не отличаются ни добродетелью, ни праведностью”, но “в несчастье попадают не из-за порочности и подлости, а в силу какого-то промаха…(в тексте у Аристотеля использовано слово “hamartia”, что буквально означает «нет» и «цель»). **
Эта мысль античного мудреца, как можно понять, близка Донне Тартт. Более того, мы видим, что точка зрения автора романа вполне согласуется как со взглядами древних греческих философов, так и с позицией создателей древнегреческих мифов.
Когда Ричард оглядывается на свою жизнь, то замечает, что все, казалось бы, случайности, приведшие его к событиям, о которых он рассказывает (его мысль обращается к колледжу, потому что из кармана пиджака выпадает старая брошюра того времени), начинают казаться ему предопределенными.
В самом деле, Ричард ведь никогда раньше не интересовался греческой культурой, а начал изучать греческий язык в колледже только потому, что его устроило расписание занятий.
Потом он перевелся в другой колледж и однажды в читальном зале стал свидетелем того, как несколько молодых людей, выполняя домашнее задание, обсуждают грамматические конструкции греческого языка. Он предложил им свой вариант, который оказался правильным. Это привело к тому, что по рекомендации своих студентов профессор Джулиан зачислил Ричарда в группу избранных.
Любимый наставник внушал своим ученикам: «Психология — это еще одно слово того, что древние называли судьбой». И все повествование фактически формируется этим древним убеждением: “Посеешь мысль — пожнешь действие, посеешь действие — пожнешь привычку, посеешь привычку — пожнешь характер, посеешь характер — пожнешь судьбу.”
А судьба человека, как полагали греки, — это отчасти фортуна (всегда хорошая, добрая сила), а отчасти — рок с фатумом (напротив, плохая, гибельная сила). Если первую можно предсказать и на нее можно повлиять, то со вторыми шутки плохи: на них никак нельзя воздействовать.
Казалось бы, при таком подходе должно было господствовать мнение, что от человека мало что зависит, и, тем не менее, уже с греческой античности нравственность понимали как меру возвышения человека над самим собой, как показатель того, в какой степени человек отвечает за свои поступки, за то, что он делает.
В «Жизнеописаниях» Плутарха приведен случай, когда однажды во время состязаний некий пятиборец непреднамеренно убил дротиком человека. Перикл и Протагор, знаменитые правитель Афин и философ, целый день рассуждали о том, кто виноват в случившемся. Tот, кто метнул дротик? Тот, кто организовал соревнования?
Этические проблемы — кто виноват и кто должен нести ответственность за содеянное зло — всегда волновали людей, но ответы на эти вопросы весьма различались в разных обществах и в разные эпохи.***
Однако вернемся к книге. Ричард задается вопросом: “Существует ли такая вещь, как «трагический изъян» — зловещая темная трещина, пролегающая через всю жизнь, — вне литературы?”
И сам же отвечает: “Когда-то я полагал, что нет. Теперь же уверен, что существует. И в моем случае это, видимо, болезненная и неудержимая тяга ко всему, что исполнено внешнего блеска и великолепия.”
И не только. То, что в речи Ричарда постоянно, как бы между прочим, присутствуют строчки из Рембо, известного своим скандальным образом жизни и не менее провокативным творчеством, помогает читателю лучше понять, чем «дышит» молодой человек.
Первое изречение, которое Ричард, по его словам, когда-либо узнает по-гречески: «Халепа та-кала (красота сурова)», вспринимается им чуть ли не как посланное свыше благословение его тяги «к красоте, которая шокирует». Во всяком случае, уж точно не как осуждение или порицание.
Tяга “к шокирущей красоте, внешнему блеску и великолепию” не позволила Ричарду сразу рассмотреть и осознать, что скрывается за притягательным фасадом избранного общества, в которое он случайно попал.
Но этот первый неудачный опыт не изменил страстного желания молодого человека уйти от обыденной и приземленной жизни его семьи и отыскать свой путь, более достойный и осмысленный. Ему это удается: по крайней мере, в профессии он состоялся.
Что касается его романтических увлечений, то о них говорится вскользь: Камилла, в которую Ричард был влюблен, отвечает отказом, т.к., по ее словам, продолжает любить погибшего Генри; с той же, что проявила к нему интерес, отношения не сложились…
…Помимо сюжета, который держит в напряжении от первой и до последней страницы, у этого произведения есть много и других достоинств.
С Донной Тартт читатель покидает реальный мир и входит в царство литературных и лингвистических богатств. В обыденной жизни, за пределами страниц романа, люди смотрят телевизор и используют в разговоре клише, а она вводит нас в мир лучшего, что было создано в европейской культуре, и, прежде всего, в литературе.
Отличательная черта культурного кода писательницы — ее литературоцентричность — особенно заметна именно в первом ее произведении. В подтверждение этой мысли, в частности, можно указать на свободно разбросанные в книге мудрые изречения на латинском и греческом языках — подлинные фрагменты древности, настолько же таинственные, насколько и прозорливые.
В романе обнаруживается и близкое знакомство автора с более поздней, а также современной европейской литературой, в том числе русской.
Поскольку роману, как уже говорилось, присущи многие черты постмодернизма, в нем, естественно, встречаются цитаты и намеки на общеизвестные литературные факты, и, как правило, без указаниия автора.
Так, слова Раскольникова (без каких-либо пояснений, но выделенные италиком): «Это я убил старуху-процентщицу и сестру ее Елизавету», — служaт прямым и явным доказательством того, что автор видит бесспорную параллель между этими двумя преступлениями, несмотря на то, что они так сильно разнесены во времени и пространстве и погружены в совершенно разный социальный контекст.
Более того, сама эта фраза, используемая как мем (что также, между прочим, является одним из признаков постмодеристского подхода), придает некую дополнительную глубину и, можно даже сказать, обнажает неизбежность и закономерность того, что произошло в «Таинственной истории» с молодыми людьми и, прежде всего, с самим ярким из них — с Генри.
На вопрос, который был поставлен Писаревым еще в ХIХ веке: «В чем причина преступления Родиона Раскольникова: «в кармане» или «голове»?» — Донна Тартт своим романом дает совершенно определенный, ясный и недвусмысленный ответ.
Если Достоевский оставлял некоторую лазейку, которой могли воспользоваться лукавые люди для объяснения преступления Раскольникова его бедственным положением, то Тартт закрывает этот ход наглухо — железобетонной плитой.
Даже самым неколебимым сторонникам идеи «кармана» становится ясно, что он может быть пустым, как у Родиона, или полным, как у Генри, — суть от этого не меняется: «голова», т.е. ложные идеи, которые всецело подчиняют человека, — вот что является главным фактором, толкающим на подобные чудовищные поступки.
…Кроме всех чисто литературных приемов, которыми Донна Тартт увлекает и покоряет читателей, в ее повествовании есть еще одна черта, которая особенно привлекательна: автор позволяет нам оказаться внутри тайны. Мы узнаем не только о том, что произошло, но и понимаем, почему.
А в таком случае нам, как и Ричарду, трудно оставаться беспристрастными, и наши симпатии и сочувствие всецело оказываются на стороне несчастных молодых людей, с которыми судьба обошлась так немилосердно.
«Маленький друг», второй роман Донны Тартт, по мнению ее самой, был ее следующим шагом — шагом вперед в деле освоения писательского мастерства.
В этой книге, как и в предыдущей, мы оказываемся захваченными необычным сюжетом, картинами жизни неведомого для нас мира, с сочувствием следим за напряженной внутренней жизнью героини, за перепитиями ее борьбы за осуществление, как ей кажется, справедливого возмездия, наслаждаемся точными и глубокими мыслями автора, изложенными прекрасным языком.
В новом произведении писательница открыла для себя, в частности, новые аспекты в идее, которая стала главной и определяющей в ее творчестве: теперь «невосполнимая ущербность всего мироустройства”, которая влечет за собой возможность “трагической ошибки”, показана на совершенно другом материале и под другим углом.
Тут уже не будет змея-искусителя, сознательно стремящегося увлечь в сферу своих интересов неопытные души. Одно неосторожное, необдуманное слово взрослого человека сделает свое черное дело: оно сформирует ложную идею, которая чуть не погубит двух молодых людей.
Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется…
Конечно, ни профессор Джулиан, ни чернокожая домработница семьи Гарриет из “Маленького друга” не могли предположить, что их слова приведут к таким пагубным последствиям, иначе поостереглись бы их произносить.
О чем же это произведение и почему оно так названо? Вторая часть вопроса раскрывается только на последних страницах романа, поэтому и мы сохраним пока интригу.
А вот о чем oно, можно поговорить сразу. Главная героиня — девочка-подросток Гарриет, чей брат Робин погиб при таинственных обстоятельствах десять лет назад.
Её мать Шарлотта, так и не оправившись от горя, пребывает в постоянной депрессии. Потеряв сына, она как будто потеряла и себя и превратилась чуть ли не в призрак. Несчастная женщина ищет забвения в дремоте, которую обеспечивают ей антидепрессанты.
История Шарлотты — пример человеческой слабости, самым разрушительным образом действующей на жизнь ее детей: старшей Эллисон и младшей Гарриет, которые практически предоставлены сами себе.
Отец девочек, не в силах переносить гнетущую обстановку опостылевшего дома, просто сбегает в другой город и почти не появляется в семье, поддерживая ее лишь материально.
Как Гарриет инстинктивно чувствует, именно смерть Робина перевернула жизнь ее близких. Полагая, ч то убийцей брата был его бывший соученик Дэнни, она обрушивает на молодого человека все свое горе, всю свою неприкаянность, всю свою ненависть.
Желание девочки наказать виновника неизбывного страдания всей семьи так сильно, что переходит в навязчивую идею, подчиняющую ее целиком и полностью.
На самом деле, страстное стремление мести, поработившее Гарриет, — это неосознанная попытка ребенка вывести мать из состояния спячки, чтобы обратить на себя ее внимание. Ведь, по сути, роман “Маленький друг” — это история о страшно одиноком, очень недолюбленном ребенке, которому некому помочь взрослеть.
А меж тем, чувство одиночества и ощущение своей ненужности характерны и для жизни Дэнни Рэтлиффа, надуманного врага Гариетт.
Домработнице семьи Гарриет, Иде Рью, этот ребенок из криминальной семьи, иногда приходивший в гости к Робину, очень не нравился: неопрятен, неухожен, без манер. Поэтому, когда девочка спросила, кто убил ее брата, Ида, недолго думая, сказала: «Конечно же, Дэнни Рэтлифф, кто еще?»
Гарриет не могла и предположить, что в Иде говорила обычная человеческая неприязнь, и приняла слова любимого взрослого человека как бесспорную истину.
Ида для двух сестренок была единственной опорой, человеком, который организовывал иx довольно неприхотливый быт и весьма скромный уют. Вскоре и это заканчивается: Шарлотта отказывает Иде от дома, и, xoтя обе девочки умоляют мать отменить свое решение, та неожиданно проявляет настойчивость, и детям ничего не остается, как смириться с неизбежным. Теперь они оказываются вообще без какого бы то ни было присмотра.
Тартт на примере двух главных героев показывает жизнь детей в неблагополучных семьях. Но, если Гарриет растет в условиях полной свободы и бесконтрольности со стороны родителей (как цветок в поле!), то Дэнни, напротив, находится под неослабным и пристальным вниманием своего старшего брата, стремящегося всецело поработить парня.
Он держит Дэнни в таком постоянном страхе и напряжении, что однажды тот, не выдержав издевательств, убивает своего мучителя, и сочувствие читателя оказывается на стороне младшего: он избавляет не только себя, но и мир от абсолютного зла.
Тартт глубоко и всесторонне показывает нам внутренний мир своих юных героев — их стремления, надежды, страхи, острое желание изменить свою никчемную жизнь.
Это касается также и второстепенных персонажей, которые служат для того, чтобы, с одной стороны, познакомить читателя с обстановкой, в которой живут главные герои романа, а, с другой, — более разносторонне показать этих последних.
Так, глубокое одиночество Гарриет становится более очевидным, когда мы рядом с ней видим Элисон, ее старшую сестру: между ними существует самый минимальный контакт.
А на фоне своих братьев, особенно старшего, и их одиозной бабушки Дэнни выглядит абсолютной жертвой, а не палачом.
У Гарриет тоже есть бабушка, и даже не одна. Кроме родной, есть и двоюродные — многочисленные бабушкины сестры, но они как будто заколдованы злым волшебником так, что от них остались только тени. Все они, как одна, почему-то бездетны. Внешне ласковые и доброжелательные, бабушки фактически никак не участвуют в жизни девочек, поскольку, похоже, все, без исключения, не способны к нормальному общению: большая семья абсолютно одиноких женщин.
И это при том, что они постоянно, как говорится, “на связи”, ходят друг к другу в гости, разговаривают, хотя явно не слышат друг друга. Когда однажды сестры собрались в совместную поездку, это закончилось катастрофой: каждый давал какие-то указания, каждый хотел руководить, в результате чего водитель потерял контроль над своими действиями, и случилась авария.
Юная, энергичная выдумщица Гариетт задыхается в
душной, сонной атмосфере своей семьи и всего маленького городка, “полном пряных запахов, стрекота насекомых и шипения змей”.
После неудачного покушения на Дэнни и осознания своей ошибки (она чуть не убила бабушку своего ненавистника, бросив ядовитую змею в машину его старшего брата) Гариетт предстоит долгий, трудный путь домой.
Возможно, это один из самых сложных моментов в ее короткой жизни. Она попала в очень непростую ситуацию, а рядом с ней нет по-настоящему близких людей — тех, с кем она могла бы поделиться своими мыслями и переживаниями, у кого могла бы попросить совета, кто мог бы развеять ее сомнения и опасения.
Ей приходится самой во всем разбираться, а она еще так мала!
Некоторое время назад рядом с ней был ее друг Хили, но у него возникли другие интересы, и он покинул ее. Отныне ей предстояло бороться в полном одиночестве, и, хотя это ложится тяжелым грузом на ее неокрепшую душу, мужественная девочка не сдается и продолжает сражаться с вымышленным врагом не на жизнь, а на смерть.
К счастью, ей не удается выполнить свое намерение убить Дэнни, и поэтому, когда Гарриет, довольно поздно осознав свою неправоту, жалеет о своей необоснованной и слепой ненависти, у нее появляется шанс жить дальше, хоть и с мучительными, но не роковыми воспоминаниями.
Название романа объясняется в конце повествования и становится откровением, совершенно по-новому освещающим все события: маленьким другом своего погибшего Робина отец Гарриет, приехавший навестить семью, называет именно Дэнни Рэтклиффа, вспоминая, как мальчик приходил выразить свое соболезнование семье.
…Мысль o влиянии ложной идеи на жизнь
человека — то, что она может подчинить его целиком, и порой на долгие годы, — поразила меня, когда я совсем юной познакомилась с судьбой Скарлетт О’ Хара из «Унесенных ветром» Маргарет Митчелл. Решив, что она влюблена в Эшли Уилкиса, Скарлетт многие годы строила свою жизнь, исходя из этого, и только после смерти его жены, когда он стал свободным, поняла, что любила не его самого, а придуманный образ, имевший мало общего с реальным человеком.
Возможно, для кого-то осознание того, что все было построено на ложной предпосылке, может стать крушением всей жизни. К счастью, митчелловская Скарлетт и тарттовская Гарриет не таковы: ничто не может сломить их упорства и жизненной силы.
Точку зрения людей этого типа автор выражает в словах: «Победа и поражение, в общем-то, ничем не отличаются друг от друга.»****
Эта позиция дает надежду, что Гарриет сможет найти правильный путь в жизни и ее судьба не будет такой бессмысленной и никчемной, как у окружающих ее людей.
Темы, поднятые Тартт в “Таинственной истории” и “Маленьком друге”, — трудности взросления, конфликт отцов и детей, острая потребность в любви вне зависимости от возраста, эгоизм взрослых, влияние эмоций на поступки, свобода выбора, зависимость от страха, несбывшиеся надежды и влияние среды — останутся актуальными и для третьей работы писательницы.
Роман «Щегол» — самое многослойное и многоплановое произведение Донны Тартт. Многозначно и название книги.
”Щегол” — знаменитая картина голландского художника 17 века Карела Фабрициуса, которую главный герой романа, Тео Декор, вынес из музея «Метрополитен» после случившегося там террористического акта.
Мать Тео пришла с ним посмотреть на эту картину, но прежде, чем покинуть музей, захотела еще раз взглянуть на рембрантовский “Урок анатомии”, а Тео остался в зале со “Щеглом”: его внимание приковала к себе девочка Пиппа, которая, как выяснилось позже, была в музее со своим опекуном.
В том зале, куда вернулась мать Тео, произошел взрыв, и она погибла. Погиб и старик, с которым пришла Пиппа. Но перед смертью этот человек успел вручить мальчику старинный перстень со своей руки и картину “Щегол”, наказав все это отнести в его дом.
На картине Фабрициуса изображена маленькая птичка, прикованная за ножку к жердочке. Этот птенец, щегол, как бы олицетворяет образ самого Тео, беззащитного ребенка из романа Донны Тартт.
Для чудом спасшегося мальчика “Щегол” стал символом последней связи с матерью, единственной ниточкой, соединяющей его со счастливым прошлым, и он поначалу просто не может расстаться с картиной. А потом уже поздно: как объяснить, почему сразу не вернул ее?
Эта ниточка оказалась для Тео той “нитью Ариадны”, которая вела его по лабиринту жизни, была постоянным источником тревоги и забот и, в конце концов, через многочисленные испытания и страдания вывела на правильный путь.
Известно, что автор “Щегла” тоже трагически погиб совсем молодым (в 32 года), когда в голландском городе Делфта взорвался магазин, в котором было 900 000 фунтов пороха, и этим взрывом снесло ту часть города, где жил художник. Были уничтожены все его работы, кроме “Щеглa”.
Может, эта история подсказала сюжет романа?
Сейчас маленькая картина Карела Фабрициуса стала чуть ли не столь же популярной, как “Мона Лиза” Леонарда да Винчи. Отчасти это произошло благодаря роману Донны Тартт.
В “Щегле”, как и в предыдущих книгах, автор поднимает много разных тем, но остается верной главной идее своего творчества: мы снова оказываемся перед “невосполнимой ущербностью всего мироустройства”, которая ведет к “трагическим случайностям”.
В новом романе это представлено уже как прямая борьба добра и зла и в обществе, и в душе главного героя (или даже героев, если добавить еще образ его русского друга Бориса, который, как и Тео, и даже, пожалуй, более его, соткан из противоречий).
Мир так устроен, что добро и зло являются неотъемлемыми составляющими нашей жизни. Булгаковский Воланд говорит: «Что бы делало твоё добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с неё исчезли тени?»
А Иосиф Бродский выразил свое отношение к этому вопросу в шести емких строчках:
Я — homo sapiens, и весь я противоречий винегрет. Добро и Зло суть два кремня, и я себя подвергну риску, но я скажу: союз их искру рождает на предмет огня.
Если в первых двух романах трагическая случайность в жизни главных героев была обусловлена поступками или словами определенных людей, олицетворявших ложный идеал и ложную идею (но при этом не только не стремившихся нанести вред своим подопечным, а, напротив, желавших им только добра), то в «Щегле» она вызвана действиями неизвестного или неизвестных и потому как бы обезличена, хотя за ней, понятно, стоят конкретные люди — террористы. И они-то как раз сознательно сеют зло, от которого страдают невинные.
…Тео, потеряв мать, по его словам, “потерял и всякий ориентир, который мог бы вывести его в какую-то более счастливую, более людную, более нормальную жизнь.”
До поры до времени он просто плывет по течению. Когда же возникает возможность изменить свою жизнь, он охотно принимает этот подарок судьбы.
К сожалению, у Генри и его друзей из «Тайной истории» такой возможности не было. А Гарриет, к счастью, не довела до трагического конца свою борьбу против «маленького друга».
Иван Сергеевич Тургенев говорил, что все люди — сознательно или бессознательно — живут в силу того, что почитают «ПРАВДОЙ, ДОБРОМ и КРАСОТОЙ».
Посмотрим, что эти понятия значат для Тартт и героев ее последнего романа.
Для Тео, потерявшего мать при трагических обстоятельствах, она воплощает абсолютное ДОБРО, потерянный рай.
После ее гибели ребенок волею судьбы сталкивается с тремя группами взрослых, которые дают ему приют.
Семья его соученика Энди Барбура олицетворяет собой зло, пусть и не явное: никто не истязает мальчика ни физически, ни морально. И, тем не менее, хотя и завуалированное, это — чистое зло: оно предстает в виде вполне преуспевающей, но насквозь фальшивой семьи. Говорящая деталь: Тео ни разу не называет родителей товарища по имени — миссис и мистер Барбур.
Джером Xoбарт, или Хоби, реставратор старинной мебели, к которому направил Тео умирающий старик из музея, — напротив, само добро. Но это добро, не прошедшее горнила испытаний, не активно и не в состоянии по-настоящему понять ребенка, попавшего в трудную ситуацию. Оно может дать ему лишь самое необходимое: крышу над головой, еду, одежду. Взрослому человеку, не подвергавшемуся в жизни никаким искушениям, трудно осознать их. А в некоторых вопросах он оказывается бОльшим ребенком, чем тот, кого пытается обогреть своим душевным теплом.
И, тем не менее, Хоби — самый лучший человек, которoго встретил в своей жизни ребенок после смерти матери. К сожалению, Тео недолго находился под опекой реставратора: вскоре его забирает к себе отец, с которым мать за несколько лет до этого развелась, потому что он оказался совершенно безответственным человеком.
Отец Тео со своей новой спутницей жизни — очень живые, естественные люди, но, одержимые страстями, они не могут помочь ребенку найти свое место в жизни, как не нашли и своего. То есть это тоже зло, хотя, как и в первом случае, речь не идет о каких-то настоящих ужасах, если не считать того, что равнодушие взрослых калечит душу ребенка.
Наиболее сложными, а потому и наиболее интересными, являются, конечно, образы Тео и его друга Бориса, во многом очень близкие и по обстоятельствам жизни, и по духу.
История их взаимоотношений помогает ответить на вопрос: ”Что есть “ПРАВДА”? Мысль, к которой подводит нас Донна Тартт, казалось бы, вполне известна, но, тем не менее, вовсе не тривиальна, так как в каждом конкретном случае снова и снова кажется неожиданной: иной раз добро может довести до зла, а иногда, наоборот, зло может привести к добру.
Борис украдкой взял у Тео картину, чтобы использовать ее в качестве залога, и так ловко провернул эту авантюру, что последний ни о чем не догадался: все время перепрятывая свою, ставшую ему уже отчасти обузой, ценность, Тео за несколько лет ни разу не развернул упаковку, в которую его друг вложил что-то совсем другое вместо “Щегла”.
Борис не собирался присваивать взятое без спроса, он намеревался вернуть картину, но не успел: погиб отец Тео, и Тео поспешил уехать в другой город к Хоби.
В то же время понятно, что, не укради Борис картину, вряд ли у Тео жизнь сложилась бы нормально. Автор довольно прозрачно намекает на то, что ждало бы ее героя, не явись в последнюю минуту Борис и буквально силой не вытащи друга из той трясины, в которую тот сначала медленно, а затем уже с огромным ускорением погружался.
…Тео после гибели отца вернулся к рестaвратору Хоби и занялся сбытом антикварной мебели. Раньше это делал Блэквелл — тот старик из музея, который послал его в свой дом. Фирма “Блэквелл и Хобарт” пользовалась солидной репутацией.
Тео же построил свой бизнес на прямом, сознательном обмане, который рано или поздно (а, скорее всего, достаточно быстро) был бы раскрыт, и Тео потерял бы не только все средства к существованию, но и имя, а, значит, и возможность когда-либо начать новое дело. К тому же за мошенничество он мог элементарно оказаться и за решеткой.
При этом Тео очень подвел бы своего старшего друга и благодетеля, что, безусловно, для молодого человека стало бы очень тяжелым душевным переживанием.
И в личной жизни Тео также уже встал на путь фальши и недостойного компромисса, что никак не сулило ему счастья в будущем.
Борис, которого мучила совесть из-за того, как он обошелся с Тео, предпринял все, чтобы изменить сложившуюся ситуацию, и реально спас друга сразу от всех страшных опасностей, поджидавших его: от шантажистов, “вычисливших”, что картина у Тео, и методично создававших напряжение, чтобы вынудить поделиться украденным; от бандитов, которые не только присвоили картину, но и готовы были убиватъ всех, кто встанет на их пути; от неверной и нелюбящей возможной спутницы жизни; а, главное, от самого загнанного в угол Тео, который в отчаянии способен был наделать много глупостей.
Когда Борис организовал возвращение картины в музей, да еще за это были получены деньги, Тео смог все рассказать Хоби, в том числе и про свои махинации с антиквариатом.
Честный и прямодушный Хоби был весьма удручен признанием Тео. Хотя он и понимал, что молодой человек так поступал не потому, что был дурным от природы, а потому, что запутался, оказавшись слишком рано без поддержки взрослых, ему было тяжело примириться с тем, что Тео подставил под удар не только свою, но и его репутацию.
Тео сумел осознать свои ошибки и постарался их исправить: он выкупил вещи, которые продавал как подлинные, аутентичные, в то время, как многие детали были сделаны руками Хоби, а, значит, цены на них должны были быть много ниже.
Таким образом, в этом случае КРАСОТА — это неожиданный и прекрасный happy end, дающий возможность исправить все прежние прегрешения и начать новую, честную и достойную жизнь без оглядки на прошлое, которое со временем, по-видимому, будет восприниматься Тео, как кошмарный сон.
В одном из недавних интервью Донна Тартт сказала: «Я чувствую себя намного сильнее после «Маленького друга». Я чувствую, что расширилa свой диапазон как писатель. Я сделалa много технических вещей, которые не делалa в «Тайной истории», не пыталaсь. У этого романа много разных точек зрения, широкий спектр символов. Он очень отличается от замкнутого, мужского академического мира «Тайной истории». «Щегол» — гораздо более обширная книга во всех аспектах: социальных и межпоколенческих.»
Внимательный читатель, конечно, замечает эти изменения в творчестве полюбившегося автора, как и то, что главный лейтмотив в ее произведениях остается прежним.
Недавно в Каннах показали новый фильм Звягинцева «Нелюбовь». Это фильм о семейных отношениях, где нет и изначально не было любви. Люди поженились, родили ребенка, потому что все так делают. При этом они не испытывали никаких чувств ни к друг другу, ни к своему единственному ребенку. Когда у женщины появляется статусный любовник, а у мужчины — молодая дурочка на сносях, они расстаются, а сын становится помехой обоим в их новой жизни.
Все романы Донны Тартт также о нелюбви в семьях. Как иначе можно понять слова Генри, самого успешного и одаренного из группы, когда он узнает, что профессор предал их, покинул в тот момент, когда больше всего был нужен : «Я любил его больше отца»!? («Тайная история»)
Взрослые, родственники молодых людей, оказались где-то на периферии происходящего: похоже, ни у одного из ребят, даже самых благополучных, не было крепкой душевной и духовной связи с ними: ни одному из них не пришло в голову рассказать о своих переживаниях своим близким.
Помимо «трагической случайности», которая может возникнуть из-за «невосполнимой ущербности всего мироустройства”, есть в жизни, к сожалению, и обычная людская безответственность. Человеку на то и дана свобода воли, чтобы он сознавал свои действия и пытался предвидеть последствия своих слов и поступков.
К сожалению, многие взрослые не помнят себя детьми, поэтому им трудно вникнуть в то, чем живут их дети, найти с ними общий язык, понять, что молодые люди и все хорошее, и все плохое воспринимают ярче и острее.
А уж в случае Ричарда ( «Тайная история») или Дэнни («Маленький друг») нет даже и элементарной заботы родителей о своих отпрысках.
Борис Пастернак в «Охранной грамоте» высказал очень важную и глубоко прочувствованную мысль: «Все мы стали людьми лишь в той мере, в какой людей любили и имели случай любить…»
Во всех романах Тартт как раз ощущается огромная нехватка этих случаев. В создаваемом ею мире не только каждый умирает в одиночку, но и живет в одиночку.
Когда я читала ее романы, в голове крутилась «Песня нелюбимых» Бориса Гребенщикова:
Песни нелюбимых, песни выброшенных прочь, Похороненных без имени, замурованных в ночь, Песни вычеркнутых из списков, песни ссаженных на лед, Песня больше ненужных, звучит — не перестает.
…Господи, открой мне тайну бытия, Посмотри мне в глаза и скажи, что это воля твоя.
И конец: “Ласковой душе железное платье, Кровью на песке: “Все люди братья!” Мне больше не нужны Твои тайны бытия, Просто посмотри мне в глаза и скажи, что это воля Твоя”.
Может быть, прав был Иосиф Бродский, когда говорил, что «человек испытывает страх смерти, потому что он отчужден от Бога”, что это “результат нашей раздельности, покинутости и тотального одиночества”?
Чувство покинутости и прямо-таки экзистенциального, одиночества пронизывает все три романа Донны Тартт. Создается впечатление, что писательница не понаслышке знакома с этом чувством и, к тому же, ничего не забыла из пережитого в своем детстве, о котором мало что известно, но оно как бы просвечивается во всех ее книгах.
Похоже, что Донна недополучила любви в семье. Встав взрослой, она не выбрала для себя путь своих близких, но и не создала ничего противоположного: она просто ушла в еще более глубокое одиночество. В тотальное одиночество.
Хочу обратить внимание на два штриха. Первый: исключительно замкнутый образ жизни самой Донны Тартт. Одно из интервью, взятое у автора, называется «Очень, очень частная жизнь госпожи Донны Тартт». В нем писательница объясняет, почему остается в стороне от, как она это определяет, «мира мгновенного доступа». Она формулирует это так: «Свобода закрыть дверь».
За ее закрытыми дверями нет ни мужа, ни детей. Только три собаки.
Второй: в романах писательницы нет ни одной доброй, внимательной, любящей и заботливой женщины — не только матери, но даже бабушки или тети.
В «Тайной истории» мать Генри не упоминается ни разу; мать Ричарда не может защитить не только ребенка, но и себя от деспота-мужа; от матери Фрэнсиса в тех редких случаях, когда она появляется на страницах романа, остается впечатление, что она так и не повзрослела, а осталась такой же пустой и легкомысленной девчонкой, какой была, когда родила сына; у близнецов родители погибли в автокатастрофе; у Банни мать есть, но именно она, главным образом, является создателем фальшивого образа жизни семьи, для которой сохранение реноме важнее всего остального.
В «Щегле» подобная же ситуация с миссис Барбур, в семье которой жил некоторое время Тео; к тому же после гибели мужа и сына миссис Барбур, как и мать Гарриет из «Маленького друга», находится в состоянии постоянной депрессии и присутствует в жизни детей лишь номинально.
У Пиппы, которую Тео встретил в музее, мать умерла от рака груди. Нет матери и у друга Тео Бориса.
В «Маленьком друге» Гарриет фактически тоже живет без матери, от которой осталась одна тень. У Дэнни нет родителей, а бабка — воплощенное чудовище.
У Гарриет, как я уже было замечено, много бабушек: кроме родной, есть и многочисленные двоюродные. Но при всей их кажущейся доброте они не в состоянии оказать девочке никакой поддержки: она как будто все время обращается в пустоту.
Бабка Тео со стороны отца отказывается от заботы о нем под нелепыми предлогами.
Единственной хорошей, нормальной женщиной была мать Тео, но мы знакомимся с ней почти в тот самый момент, когда мальчик ее теряет.
Наверное, обе эти особенности — очень замкнутый стиль жизни Тартт и полное отсутствие привлекательных женских образов в ее романах — неслучайны: похоже, Донне не повезло встретить по-настоящeму заботливых, добрых и внимательных матерей, бабушек или тетушек.
Правда, в ее произведениях и образы отцов, и вообще мужчин, хотя среди них и встречаются несколько более или менее положительных, в целом тоже не внушают больших надежд в отношении рода человеческого.
И все же от романа к роману позиция Донны Тартт становится все более и более оптимистичной. Если в “Тайной истории” ситуация выглядела практически безнадежной (двое погибли в самом расцвете сил, трое остальных обречены влачить жалкое существование, и только у Ричарда жизнь, по крайней мере, профессиональная, удалась), а во втором романе появляется луч надежды, что Гарриет и даже Дэнни справятся с ситуацией, то в последней книге, в “Щегле”, возникает почти уверенность в том, что у Тео в дальнейшем все сложится замечательно.Надежные друзья у него уже есть. Хочется верить, что появится и настоящая любовь.
Пока что его опыт в этом отношении очень напоминает ситуацию Ричарда из “Тайной истории”: Тео тоже получил отказ от девушки, в которую был влюблен. Пиппа, заворожившая его с первой встречи еще тогда, в музее, не решилась связать свою судьбу с человеком, перенесшим такую же травму, как и она: ей казалось, что с другим ей будет легче забыть о трагедии.
Потом Тео собрался, было, жениться на Китси Барбур, сестре своего погибшего одноклассника Энди, но, к счастью, эта попытка закончилась ничем. Ни о какой любви там не было и речи: для Тео эта сделка была бегством от одиночества, а для Китси казалась выгодной партией после гибели отца.
Надо сказать, что почти полное отсутствие романтических историй является отличительной чертой всех произведений Тартт: мы почти ничего не знаем о любовных чувствах и переживаниях героев.
Создается впечатление, что эта сторона жизни или не интересует Донну, или у нее нет опыта в сфере любовных отношений. Или то и другое.
Один из самых известных мультипликаторов России, Юрий Норштейн, в фильме «Один» говорит: «Всякое искусство имеет смысл, только если в наших душах открывается любовь».
А как же Донна Тартт? Она-то ведь пишет не о любви, а о нелюбви? Да, это так. Но пишет так убедительно и сильно, так глубоко и пронзительно, что становится безумно жаль ее героев, жизнь которых оказалась обделенной самым главным. И тогда в душах читателей эта любовь как раз и открывается: хочется быть более добрым, более внимательным и чутким к людям.
Хочется верить, что любовь спасет мир. Красота — это ведь тоже любовь: ее нельзя создать из ненависти. Даже из равнодушия…
Главные претензии тех, кому книги Донны Тартт не нравятся, таковы: она пишет о детях (т.е. это литература не для взрослых), и она ничего нового не сказала о человеке.
Первый упрек звучит из уст тех, кто не любит и не понимает детей, тех, из-за подобных которым как раз и страдают юные персонажи ее романов.
Что касается второго, то о человеке вообще давно все сказано: ничто не ново под луной! Еще Экклезиаст рассмотрел эту проблему со всех возможных сторон.
Да, все известно, но каждая новая история любви, каждая новая необычная судьба, особенно, если она показана или рассказана талантливо, заставляет нас сопереживать, волноваться, страдать и радоваться за героев.
Почему мы так любим читать книги, смотреть спектакли, кинофильмы? Аристотель сказал, что главное отличие человека от животного в том, что он хочет знать.
Люди хотят знать, а как все случилось у других? Каковы истории их любви, их разочарований, их находок и открытий? Возможно, это нужно, чтобы сравнить со своим опытом; возможно, чтобы помечтать или в чем-то разобраться.
Порой о таком мы не можем спросить даже самых близких людей. Вот тут и приходят на помощь книги, театр и кино, которые рассказывают и показывают чужую жизнь, не вызывая у нас смущения и чувства вины из-за того, что мы как бы подсматриваем за ними.
Кто-то весьма проницательно заметил, что самoe лучшee в чтении художественного произведения, — это момент, когда ты встречаешь близкую или, напротив, неожиданную мысль, чувство, образ, которые заставляют тебя продолжать размышлять и после того, как закроешь книгу. Как будто кто-то протянул тебе дружескую руку, и вот вы уже вместе можете развивать эти мысли, всесторонне рассматривать чувства и образы, находя все новые и новые оттенки.
Именно такими оказались для меня все три книги замечательного автора Донны Тартт. Я далеко не уверена, что дождусь следующих ее романов, а потому заранее завидую тем, кому доведется их прочесть.
=========
Примечания
*Я не решаюсь полностью отнести романы Донны Тартт к постмодернистским, потому что в них отсутствуют такие важные черты, присущие этому направлению, как стремление к разрушению всех и всяческих канонов, черный юмор, жесткая ирония и стеб. Но некоторые приемы и подходы все же совпадают, что и отмечено.
**В греческом «Новом Завете» понятие «хамартиа» употреблено 175 раз, и в значительной степени в смысле «промах». А Кирилл перевел это слово на русский, как «грех», что совершенно поменяло его смысл. На английском используется это же значение (грех) — a sin.
А в Торе, которая является основой Ветхого Завета, кроме понятия “грех”, имеется еще несколько слов для обозначения всякого рода нарушений, в том числе присутствует и понятие “промах”.
***В романах Донны Тартт вопросы этики занимают важное место. Надо заметить, что греческое слово «этика», латинское «мораль» и русское «нравственность», т.е. все три, принятые в русском языке, обозначают практически одно и то же (добрый, справедливый характер), но используются они в несколько разных смыслах. А вот древнерусское «нъравъ», от которого произошло слово «нравственность», и современное русское «норов» имеют явно разные оттенки.
Интересно, а как иудаизм и христианство трактуют проблемы морали?
Недавно мне довелось прочитать небольшой рассказ Григория Катаева о разговоре в 2004 году в Париже двух сыновей нацистских бонз, друживших еще с 30-х годов прошлого столетия: сына того самого пресловутого Бормана и сына крупного немецкого генерала, Пешлера. Христианин протестантского толка, Эрик Пешлер обращает свои размышления к сыну Бормана, ставшего католическим священником: “Наше христианское прощение, благодаря которому христианство завоевало полмира, всех развратило!” — говорит он. И продолжает: ”Покайся — и будешь прощен! Это лукавство! Не может быть такого. Уверен, иудаизм ближе к истине. Там так: всё, что ты совершил, вне зависимости от твоего раскаяния, навсегда остаётся с тобой. Бейся хоть лбом об стену и уверяй в искренности своего раскаяния — ничего не изменится. Раскаяние важно. Оно определяет тебя в твоем моральном движении. Но оно не снимает события и не снимает твоей вины. А мы, христиане, удобно устроились! Предал, покаялся — и снова как новенький!”
Действительно, по представлениям иудеев, даже Бог не может простить человека, виновного перед другим человеком. Бог может простить раскаявшегося грешника, если тот совершил нечто против самого Бога (т.е. нарушил первые четыре заповеди Декалога).
****Что-то слышится родное, не правда ли? Ясно, что Донна Тартт хорошо знакома не только с русской классической, но и с русской советской литературой, — в частности, с творчеством Бориса Пастернака.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2018-nomer4-petrova/
