Я отказываюсь
От ученичества.
Потому
Все клянут и травят.
Но ничтожно их количество
Перед
Голой правдой.
***
Я – презираемая тварь.
Я был раздавлен взрослой жизнью,
Когда искал и пил слова.
И вот, проникновенный шизик,
Бреду в прозрачной темноте.
А помнишь, как тебя тиранил,
Терял?.. О завтра нет идей,
Для дней прошедших нет названий.
Будущее
Мой Демон, теперь ты рад?
Умру я в последний день года.
В мороз пойдут за гробом
Лишь бабушка, брат и сестра.
Возможно, буду забыт.
Почти один я. А время,
Наивным хвалимое гением,
И лучших не всех сохранит.
Будущее
В сумасшедший дом? В могилу? В тюрьму?
Я сделал свой выбор: в могилу.
Я – трус, изменивший уму своему.
В моей душе что-то сгнило.
Тот, кто дал мне жизнь, обманул меня –
Так бывает очень редко.
Смерть – рассвет, за которым не последует дня, –
Рассвет своеволия Человека.
Будущее
Чёрный год две тысячи десятый
Постучался в нищенский мой дом.
Я в гостях сидел. И матом
Вдруг ругнулся за столом,
Словно, зелень глаз от солнца пряча,
Крикнул: «Богородица, приди!».
И Она уже пришла. А значит,
Много будет горя впереди.
***
Пройдёт ещё немало вёсен,
Но буду помнить я о том,
Как был унижен на допросе,
Стать согласился стукачом,
Как долго шёл я из мусарни
К себе домой, купив вина.
В моём дворе кричали парни
О том, что кончилась война.
***
Развалины – род упрямой архитектуры.
Иосиф Бродский
Наскучил зимний день. И всё равно –
Смеяться, плакать, колдовать, бороться,
Терять, прощать. Я стал уже давно
Тем, что в душе твоей не остаётся.
Кто виноват, что жизнь моя есть сон?
И кто архитектуру из развалин
Посмел создать? Я жизнью потрясён
И ранней смерти стану благодарен.
Спутница
Этот день я тебе хочу посвятить, Душа.
Ты – медленно летящий ко мне шар,
По сравнению с другими душами, очень большой,
Больше Архангела Гавриила. Называешь Душой
Ты сама себя. Так тебя и следует звать
При людях: им незачем имя твоё знать,
Иначе они подумают, что ты – фантом,
Созданный моим нездоровым умом.
Ты – моя спутница, но есть и любовница – это Смерть.
Она кокетничает, но не умеет петь.
А ты поёшь и, ища меня, будешь гудеть.
Этот звук недоступен ушам людей.
Зимний вечер – символ надежды. Ведь
Очень трудно до вечности дотерпеть.
Мне иногда кажется, что ты из другой страны.
Я усну. А Душа станет показывать сны.
***
Забракованным жизнью посвящаю свою болезнь –
Вечное несогласие. Потому что жизнь,
И их, и моя, хотя уже длинна,
Недостойна серьёзности, которая в нас.
Жизни смысл – в гибели от своей руки.
Стать собой себе скорей помоги:
Подготовь себя к роковому дню,
А листочки вольные передай огню.
Стихотворение с банальными рифмами
Замарали моралью враги-врачи.
Замарали моралью мой белый пушистый грех.
Я сказал, как блатной: «Ты меня не лечи!» –
И ушёл из больницы туда, где смех.
На бульвар прибрёл Таран. Тут
И коктейли, и пиво, и гопотня.
Я смеюсь. А страшные годы идут.
С каждым годом в людских сердцах всё меньше меня.
***
Сила духа – не в том, чтобы уложиться в том
И людишкам показывать фигу, высясь
Над людской темнотой и скелетами тем,
А в способности переживать кризис,
В мимолётной возможности у жизни брать,
Не говоря ни «люблю», ни «блюю», ни «прости»,
Самое красивое для себя, раба,
Повернувшись лицом к повседневности.
***
Иллюзорное солнце на мокром асфальте.
Вечно юное сердце в кромешном раю.
Здесь талдычат: «Живи!» и кричат: «Воспевайте!».
Ты поэт. Разве место поэта – в строю?
Здесь усталые ангелы в праздничных робах.
И вся жизнь – бесконечная очередь в гроб.
Виден строй недостроенных храмов-коробок
И навеки священных развалин-домов.
Здесь напрасны труды. И порочны зачатья.
Нет врагов. Невозможно в себя заглянуть.
И на каждой двери – расписание счастья.
Умоляю, хоть капельку горя добудь!
Да, всевышним известен почти каждый атом,
Видно всё. Но людей в темноте не найти.
Так во имя поэзии будь Геростратом!
Умирай на костре!
Возвращайся!
Свети!
На митинге
И толпень закричала: «Иуда! Иуда! Иуда!».
Ухмылялся в сторонке предатель. И это был я.
«Маякни» мне, подружка, в середине весеннего дня,
Мои книги достань из-под спуда – я всё ж уповаю на чудо.
Ухмылялся в сторонке предатель. И это был я.
И моя же душа от меня отвернётся с презрением,
А Спаситель всамделишный будет растить зеленя.
Я, наверное, стану всего лишь обычным безвременьем
Для всех тех, кто когда-то ошибся – поверил в меня.
Николай Некрасов
Я нарушил закон,
Забыв о том, что мне мило.
Николай Некрасов шёл с рюкзаком
Мимо собственной могилы.
Бунт мой пресекли,
А мои стихи не постигли.
Николай Некрасов ехал на мотоцикле
Мимо собственной могилы.
Водителем развалюхи дачной
Был Николай Некрасов.
Остановка возле кладбища
Называлась «Овощная база».
Ариадна и Христос
Вдруг нити – нет
В. Брюсов
Моя боевая подруга
Нить истины мне дала.
Стрелял в Нелепость из лука –
Ей в сердце попала стрела.
Обратно я шёл. В лабиринте
Предстал предо мной Христос.
Хотел повести Спаситель,
Но я побежал по нити.
Кого-то Он разве спас?
Он разве о Цели ведал?
Свободу Он разве знал?..
И вот – в лабиринте светлом
Нет нити и нет Христа.
На даче
На даче где щавель выставил уши
Где красные руки пионов проросли из земли
Чтобы раскрыться зеленоватыми звёздами
Где есть банальность яблони цветущей пенопластом
Стоит одноэтажный розовый дом
В нём в зале на столе отрубленная старушечья голова
С ярко накрашенными губами
Крепкие старухи прыгают вокруг стола с криками
Да что за человек Да что за человек
А рядом на железной кровати
Отдыхает расклейщик пасквилей
***
Помню школу для добрых людей
Возле серой широкой реки.
В школе много учителей,
Многоопытные ученики.
Не боялся казаться плохим.
Обозвали за это: «Фашист!».
Были силы творить стихи,
Были силы окончить жизнь.
