Два передних болта оторвались, и защита картера, как лопата дворника, сгребла весь снег с дороги прямо под капот. Машина заглохла. Валерик выскочил, бессмысленно заметался, застыл, и тут его окатило мокрым снегом вперемежку с песком из-под колес КАМАЗа. Зазвонил телефон.
— Да, да, конечно. Я переделаю. Хорошо, третья страница, я понял. Ой!
Очередная порция мокрой взвеси от пролетающих машин попала ему в рот. Отплёвываясь, Валерик продолжил: «Конечно, переделаю… Нет, у меня всё в порядке. Не позднее чем завтра».
Его чёрное полупальто было насквозь мокрым, в ботинках хлюпало. Упав в водительское кресло, он попытался завести двигатель. Бесполезно. Открыл капот и ошарашенно уставился на снег. Попытался его выгрести, пачкая белые манжеты рубашки. Схватился за телефон, но экран его уже пошёл бесформенными разводами — зловредная вода добралась до микросхем.
Вечерело. Валерик сидел на капоте и, шмыгая носом, пел «Подмосковные вечера». Вдалеке, на горке дрожали огоньки катящегося автомобильного потока.
Сзади скрипнули тормоза. Ярко-красный «мерседес», разрисованный зелёными листьями плюща, остановился в двух шагах. Из него вылезла горбоносая тётка с длинным лошадиным лицом. На ней была светлая короткая норковая шуба, открывающая ноги выше колен. На ногах у тётки были длинные сапоги со стразами.
— Что, поломалась твоя помойка? — спросила тётка басом.
— Нет, это я так, посидеть решил, — огрызнулся Валерик.
— Тогда я поехала.
— Нет уж, помогите, пожалуйста.
— А как я тебе помогу? Разве что материально, но извини, у меня только карточка.
— Ну и езжайте тогда.
— Так что с тобой? Заглох?
— Ну.
— Не нукай. Верёвка есть?
Валерик порылся в багажнике и достал грязную, всю в узлах, верёвку с ржавым крюком на конце.
Сначала проехали метров пятьсот. Потом верёвка порвалась. Валерик связал два разлохмаченных конца, и машины, красная и грязно-бело-ржавая, вновь двинулись по шоссе. Через километр верёвка разорвалась опять — как раз напротив магазина. Тётка вышла и вернулась с каким-то пакетом, который вручила Валерику.
— Что это? — ошарашенно спросил Валерик.
— Простыня.
— По-моему, вы торопитесь.
— Я вот сейчас тебе потороплюсь по голове! Скручивай давай. Простыня крепче твоей верёвки раз в десять.
Простыню скрутили. Закрепили разводным ключом в проушине.
— Позвони мне, если опять оторвёшься.
— Мне не с чего, телефон намок.
Тётка открыла бардачок и кинула Валерику древнюю «Нокию».
— Звони.
Через полчаса неторопливой езды Валерик, наконец, запустил мотор. Машина окуталась сизым дымом, затряслась и заработала. Валерик посигналил. Тётка выглянула на тарахтящий автомобиль Валерика и стала накладывать помаду.
— Сколько я вам должен? — Валерик, подойдя к окошку, полез в кошелек.
— Простыню отвяжи, — мрачно пробасила тётка. Потом помолчала, что-то решая про себя, и сказала:
— Знаешь, что? А давай поедим.
Они сели друг напротив друга в маленьком придорожном ресторанчике. Тётка морщилась, разглядывая меню. Неожиданно заиграла мелодия «Чёрный бумер».
— Да, дорогой, — взяла трубку тётка. — Внимательно тебя слушаю… Нет. Я сказала: нет! Ты меня что, за лохушку держишь?.. Вот своему Ахмету и впаривай эти помидоры, а ко мне не привози. Я сказала: нет… А если так, то вообще ко мне забудешь дорогу!.. Всё!
Она сложила телефон, нетерпеливо махнула кистью и велела подскочившему официанту:
— Два шашлыка. Сок гранатовый. И кофе мне.
Валерик выпучил глаза и попытался что-то сказать, но она перебила:
— Тебя подкормить нужно. Совсем не видно на фоне стенки, такой же бледный.
И звонко засмеялась.
— Как хоть зовут вас?
— Галя, — отрекомендовалась тётка. — Ты ешь, ешь.
— А я Валерик.
— Вижу, что не Афанасий, — опять засмеялась Галя и помахала карточкой официанту. — Доел? Пошли.
На улице к Валерику подскочил какой-то румяный толстяк со злобной миной на лице и попытался схватить его за ворот, но Галя встала между мужчинами.
— Помойку свою убрал, урод! — возмущённо завопил толстяк. — Я уже десять минут уехать не могу!
— Я тебе сейчас покажу помойку! — мощь Галиного голоса заглушила даже музыку из динамиков. — Вали сам, енот облупленный, а то сейчас ребят кликну, они тебе живо ускорение придадут!
Толкнула Валерика к машине.
— Всё, двигай, мне на работу пора.
«Мерседес» развернулся буквально на месте и, пробуксовав, рванул на приличной скорости.
Румяный мужик даже рот приоткрыл. С восхищением он поглядел на удаляющийся автомобиль и хлопнул Валерика по мокрому плечу.
— Нет, ну что за женщина! Ты видел?
— Видел, — вздохнул Валерик и полез в машину.
Уже дома он обнаружил, что не отдал «Нокию». А в бардачке оказалась красная визитка с зелёным плющом, на которой без затей было написано: «Галя». И телефон.
Дома Валерика встретила сонная жена. Белёсая, с конопушками и вздёрнутым носиком, она сидела прямо в ночной рубашке за столом, заваленным тетрадками, и терпеливо что-то писала на листке.
— Ты представляешь, — начала она вместо «здравствуй», — этот интриган Ершов отнял у меня два часа искусства в седьмом «А». Вольно ему, он же дверь к директору ногой открывает. А Иванова против меня дружит с Тенькиной.
— Где Тёма?
— Я его к маме отправила. Сегодня после четвёртого урока у нас было совещание. Говорят, всем нужно будет переаттестацию проходить.
— Рад за вас, — Валерик с трудом скрыл зевоту.
— Ты не слушаешь. А ещё у нас новый учитель истории. Мужчина. Симпатичный.
— Мне начинать ревновать?
— Тебе всё равно, что у меня происходит.
— Поесть чего?
— В холодильнике посмотри. Я контрольные проверяю.
Валерик задумчиво поглядел в холодильник и тихо его закрыл. Потом набрал номер.
— Ты что делаешь? — спросил он Галю.
— Еду по трассе. А ты?
— Смотрю в холодильник.
— И как?
— Безнадёжно.
Слышно было, как Галя смеётся.
— Будет повод поесть шашлыка… Извини, менты…
Валерик смотрел в окно и улыбался…
Они встретились у входа в Парк культуры. Галя с неудовольствием посмотрела на вытертое пальто Валерика и достала из сумки блестящую помаду.
— Это что будет?
— Это современное искусство, — с воодушевлением сказал Валерик. — Авангардный спектакль «Рождение мира».
Сначала на сцене появились две девушки в зелёных юбочках. Они играли в теннис, причём как-то странно: половина мячей улетала в никуда. Потом на сцене появились голые мужчины и женщины. Они ползали, изображая то ли жуков, то ли личинок. Затем в огромном чане прыгала девушка в купальнике. Она давила куриные яйца — судя по всему — не меньше сотни. Публика немного взволновалась. Дальше последовали пантомима странно одетого мужчины, который кривлялся и бегал по сцене; посредственный танец в стиле «техно» и живая скульптура, когда группа людей, одетых в основном в серебряную краску, с помощью акробатического этюда изображала дом.
— А где сотворение мира? — поинтересовалась Галя, выискивая что-то в телефоне.
— Ты не понимаешь, — всплескивал руками Валерик. — Это искусство!
— Да, — с ужасным сарказмом заметила Галя, — простым людям этого не понять.
Валерик сильно огорчился и молчал, время от времени поглядывая на Галю.
— Что у нас ещё на сегодня запланировано? — осведомилась Галя.
— Галерея-арт, выставка «Мода и стиль в фотографии».
— Голые задницы в окружении овощей и фруктов? Нет уж, пойдём лучше поедим.
Когда Валерик вернулся домой, его встретили запах сгоревшего супа и жена, которая подслеповато вглядывалась в детские каракули. В комнате был ужасный разгром: на полу, на стульях, на столах были навалены бумаги и книги.
— Я искала контрольные восьмого класса, — объяснила жена. — Представляешь, сегодня Петров сорвал мне урок. Он кукарекал, а потом сел на пол и запел.
— Что хоть пел-то? — рассеянно спросил Валерик.
— «Подмосковные вечера».
— Есть что-нибудь в доме поесть?
— Не знаю, посмотри в холодильнике.
Пискнул телефон. Валерик с некоторой оторопью прочитал смс от Гали:
«Я скучаю».
Валерику снился сон, в котором они со Светой опять приехали в ЗАГС и выяснили, что потеряли обручальные кольца. Света всплескивала руками, её подруги охали, а тёща пила валерьянку и ругала дочь, жениха, ЗАГС и московские пробки. Валерик был недоволен: по его мысли успешный московский менеджер великодушно женился на провинциальной простушке. Только вот, как оказалось, Светины родственники думали совсем по-другому и шёпотом обзывали незадачливого жениха безруким неумехой.
Неожиданно появилась Галя. Она несла в руке золотое блюдце с двумя золотыми кольцами и одновременно мазала губы блестящей помадой. Все закричали «ура!», заиграл марш Мендельсона, но тут Галя, оттолкнув Свету, сама взяла Валерика под руку и вошла в зал.
Как-то вечером Галя и Валерик шли по набережной. По небу распластались бледно-розовые облака, подсвеченные изнутри, как китайские фонарики. Валерик переживал, что у него отваливается подошва ботинка, и думал о том, что не объяснил своё отсутствие жене. Впрочем, она и не спрашивала.
Галя курила тонкую сигарету и поддевала камешки туфлей. На том берегу работали портовые краны, слышались гудки и голоса.
— Скажи, Валера, а что такое любовь? — вдруг спросила Галя.
Валера почесал круглую голову.
— Ну. Это… Когда любишь…
— Очень содержательно.
— Когда не можешь без другого человека.
— Уже ближе.
Галя подошла вплотную к Валерику и особенным, проникающим, казалось, в самое нутро голосом, пропела:
— Я не могу без тебя, Валера.
Всё закружилось вокруг бедного менеджера: набережная, зелёные листья плюща на красной машине, запах Галиных духов, прикосновение рук…
А жене пришла неожиданная смс: «Уезжаю на несколько дней по работе. Не скучай».
Валерику опять снился сон. Они гуляли по лесу со Светланой и Артёмом. Света была в простеньком ситцевом платье, застиранном до состояния почти бесцветного. Они наклонялись и собирали ягоды земляники. Валерик всегда считал свою жену дурнушкой, а тут вокруг неё как будто разливалось сияние, она казалась ему прекрасной и недоступной. Артём хохотал, найдя под деревом какой-то интересный корень, а Света бледно улыбалась, смотря как будто сквозь Валерика. Тому вдруг стало страшно, что она сейчас уйдёт куда-то в лес, в тёмно-зелёную чащу и растворится навсегда.
— Света! — позвал он.
Она застыла, опять грустно улыбнулась и чуть заметно покачала головой. Валерик попытался подойти к ней, но ноги не слушались его.
Валерика достаточно бесцеремонно растолкали.
— А? Что?
— Быстро собирайся, — прошипела Галя. Она судорожно одевалась, одновременно накладывая косметику. — Тебе пора.
— Как? Куда пора? — Валерик со сна неважно соображал.
— Туда! — рявкнула Галя, кидая Валерику рубашку. — Через два часа муж приезжает! Мне еще прибираться! Быстро!
В Валерика полетели зубная щётка и бритвенный станок.
— Муж… А как… — Валерик пытался собрать мысли в кучу, застёгивая пуговицы. И то и другое получалось не очень.
Галя выставила его за порог, торопливо чмокнула и пообещала позвонить. Подавленный Валерик поплёлся прочь, размазывая по щеке след от помады.
Жены дома не было. Тарелки в раковине заросли плесенью, тетрадки по-прежнему валялись на столах, в холодильнике стухла курица. Валерик позвонил тёще, но та оставалась в полной уверенности, что её дочь здесь. Артём был отправлен в лагерь — правильно, ведь каникулы.
На кухонном столе лежал разряженный мобильный Светы. И тут у Валерика впервые родилось ощущение чего-то непонятного и страшного. Пока телефон заряжался, Валерик нервно ходил по кухне.
Сначала загрузились несколько смс. Светлану Валентиновну ждали в школе на какое-то совещание, но, видимо, не дождались. Валерик позвонил завучу, тот сказал, что Света брала отгулы, потом не появлялась в школе и не отвечала на звонки. Каникулы. Завуч подумала, что Света уехала отдыхать с мужем.
Валерик начал звонить по подругам. Их было всего две, обе еще с института. Подруги ничего не знали.
«Неужели нашла кого-нибудь?» — вдруг мелькнула у Валерика мысль. Он взглянул на календарь и обнаружил, что отсутствовал две недели.
После часа метаний Валерик позвонил в единую справочную. Там он узнал, что Светлану Степанову взяли с улицы в тяжёлом состоянии и увезли в Боткинскую. В Боткинской его перенаправили в реанимационное отделение. Какой-то бодрый голос в реанимации сказал, что Степанова уже двенадцать дней как скончалась. За справками посоветовали обращаться в морг.
Здание морга как будто болело лишаём. С него частью попадала, частью была сбита плитка, оно стало серым, рябым. У чёрного провала распахнутой двери дежурили жизнерадостные юноши в белых рубашках и чёрных брюках с бейджиками «Ритуал».
Валерику посоветовали зайти внутрь. Там коренастый парень в зелёном — видимо, санитар — предлагал два десятка домашних куриных яиц врачу, сидевшему в приёмной. Расхваливал, уверял, что все у него берут.
— Что вам? — спросила рассеянно врач у Валерика.
— Степанова. Света.
— А… Справка о смерти? Сейчас…. Да, хорошо, я возьму два десятка.
Они прошли по коридору, где пахло какими-то зубоврачебными препаратами, и врач, порывшись в шкафу, дала Валерику заполненную от руки справку.
— А забирать-то будете?
— Она здесь?
— Здесь. Ещё бы пять дней и захоронили бы. Поговорите об услугах морга, — она кивнула в сторону санитара.
Санитар скрылся за железной дверью с надписью «Для персонала», потом вернулся и виновато развёл руками.
— Процесс уже пошёл. Привести её в порядок не получится. Хоронить будете в закрытом гробу.
— Я хочу на неё посмотреть, — вырвалось у Валерика. Он, наконец, разглядел причину смерти на справке и ему стало нехорошо: какая там еще «язва желудка с прободением», что за ерунда. — Покажите мне её.
Да, это была Света. С зелёным оплывшим лицом, вскрытой черепной коробкой, разрезанным животом и грудиной. Всё было зашито грубыми, неровными стежками.
— Почему не сообщили родным?
— Это врач должен сообщать. Видимо, не было контактов.
— Паспорт же у неё был с собой!
— Я не могу ничего сказать, обращайтесь к тем, кто её принимал.
В администрации Валерику отдали документы Светы и выписали направление на выдачу вещей.
— Я могу увидеть историю болезни? — спросил Валерик.
— Только по запросу из УВД или по желанию самого больного.
— Больной умер!
— Ничего не могу поделать. Таковы правила.
С платьем, туфлями и сумкой жены подмышкой Валерик дошёл до строительного вагончика «Ритуал». Там его перехватил менеджер с именем «Сергей» на бейджике. Взяв документы у Валерика, он раскрыл иллюстрированный альбом.
— Скажите, вы будете кремировать или захоранивать?
— Кремировать, — ответил Валерик, вспомнив вдруг, что когда-то Света говорила об этом.
— Итак, автобус до крематория — шесть с половиной тысяч. Перенос тела — полторы тысячи. Заказ автобуса — ещё тысяча. Гроб вам простой?
— Да.
— Простой стоит семь тысяч. Потом обивка. Самая дешёвая — одна тысяча триста. Внутренняя… Вам простую?
— Да.
— Тогда восемьсот. Ручки на гроб. Самые дешёвые, пластиковые, по четыреста пятьдесят за штуку. Их нужно четыре. Погодите…
Сергей вышел из вагончика, и слышно было, как они о чём-то говорят и смеются с другим менеджером.
Валерик открыл дверь и тоже покинул вагончик. К стене морга была прислонена строительная решётка. На ней рос плющ. Он был густой, зелёный, сочный. Валерик с остервенением принялся рвать его. Плющ поддавался с трудом, отрываясь с неприятным хрустом. Пачкая руки зелёным, он рвал и рвал скользкие стебли, пока его не тронули за плечо.
Менеджер протягивал ему листок.
— Сколько?
— Если самый дешёвый вариант, то тридцать пять тысяч. Только вам ещё придётся купить урну и договориться с кладбищем.
Валерик взял вещи жены и побрёл к машине. Машины не было. Улыбчивый таксист, стоявший напротив, сказал, что машину увезли на штрафстоянку за неправильную парковку.
— Здесь всегда кого-то увозят, — заметил он. — Место такое. — И предложил свои услуги.
Съездив в департамент транспорта и уплатив штраф, Валерик добрался до штрафстоянки, чтобы забрать машину. Там стояла длинная очередь. Кто-то ругался, кто-то хихикал, кто-то возмущался, что за эвакуацию берут не по массе автомобиля, а по лошадиным силам. Платить за эвакуацию транспорта предлагалось тут же, в терминале.
Женщина на выдаче вкусно, с хрустом ела яблоко и оформляла очередную квитанцию. Туда-сюда сновали зелёные машины с надписью «Московский паркинг», привозя новых несчастливцев.
Автомобиль Валерика отказался заводиться. Совсем. Стартер крутился вхолостую.
— Тысяча в день, — жизнерадостно сказала тётка. — А нет — хоть сами её за ворота отталкивайте. Впрочем, за воротами мы её обратно заберём.
Валерик вышел со штрафстоянки и побрёл по улице. Он долго куда-то шёл, переходил дорогу, поднимался и опускался. В конце концов он оказался на проспекте. Кругом стояли рекламные щиты, какой-то мелочью торговали ларьки; уличные обманщики хватали за рукав, предлагая выигрышный билет в лотерею; недалеко, в кафе, люди наслаждались кофе и разговорами. А на приступочке у минимаркета сидел бомж и курил грязный окурок. Бомж, заросший клочковатой седой бородой, был одет в выцветшую серую толстовку с дырами на плече и животе и такие же серые штаны с завязочками. Он был бос. Валерик посмотрел ему в глаза. Некоторое время они мерялись взглядами, потом Валерик сел рядом. От бомжа несло тухлой рыбой и подвалом.
— Лето в этом году холодное, — сказал бомж.
— Да, мало тёплых дней.
— Такое лето ещё в две тысячи десятом было, — заметил бомж, почесав под бородой.
— Дождей много.
— Дожди дикие. Улицы затапливает. А неба ясного вообще не увидеть.
— Здесь, в городе, вообще неба не видно, — проговорил Валерик. — Совсем.
Бомж кивнул, и они долго сидели и молчали.
Потом Валера спросил:
— Скажи, а что такое любовь?
— Любовь? — Бомж, казалось, не удивился. — Это когда для тебя главное, чтобы другому человеку было хорошо. При этом тебе от него ничего не надо, просто — чтобы он был. Остальное — наслоения. Чувство собственности, ревность, корысть, амбиции.
— А какой тебе прок от того, что другому человеку хорошо?
— Я радуюсь, когда ему хорошо, и грущу, когда ему плохо. А когда он умирает, я умираю вместе с ним.
— И как?
— Я умер, — сообщил бомж. Потом зевнул и попросил:
— Дай десятку. Не хватает.
Валерик порылся в карманах и нашёл пятьдесят рублей. Бомж кивнул, встал, и не смотря уже на Валерика, побрёл куда-то, сжимая деньги в кулаке.
Начался дождь. Каждая капля, падая в лужу напротив входа в минимаркет, рисовала в ней букву «о». Валера, не отрываясь, смотрел на это. Ему не хотелось никуда идти, ему хотелось вечно сидеть и смотреть перед собой. Вода стекала по его лицу, по одежде, по рукам, холодные струйки забирались за шиворот, но он этого не чувствовал. «О», «о», «о», — рисовали капли. Капли падали, менеджер на московском паркинге ела яблоко, санитар морга торговал заведующей свежие куриные яйца, где-то встречалась с мужем жизнерадостная Галя, миллионы людей спешили куда-то в этот час, а над Москвой шёл дождь.
