Они потушили костры
Все мы имеем представление о тёмных временах, когда малейшее отклонение от предписанного образа мыслей грозило смертью, когда осуждали по самым бредовым обвинениям, когда пытка развязывала языки и заставляла признаваться в невиданных гнусностях, выдуманных от начала до конца. Можно даже удивляться, что эти времена прошли: перемены в головах не могли произойти сами собой. Были люди, которые положили на это немало трудов. Назовём хотя бы некоторых.
Бернар
Бернар Делисье известен в истории тем, что выступил не просто против злоупотреблений инквизиции, а против инквизиторов «как класса». В начале XIV b. католическая церковь на юге Франции была занята тем, что добивала давно уже разгромленных альбигойцев, а также выискивала новых еретиков, истинных и мнимых. Несмотря на то, что предпочитали судить живых, в крайнем случае не брезговали и умершими. Это было в июне 1300 г.: во францисканский монастырь в Нарбонне явился доминиканец-инквизитор с целью провести расследование в отношении некоего человека, похороненного в этом монастыре. В случае осуждения труп сжигали, а пепел развеивали. По понятиям того времени – бесчестье. Доминиканцы, занимавшие ключевые посты в инквизиции, были рады нанести ещё один удар своим вечным соперникам, францисканцам. Но те воспротивились: один из монахов, отправлявший обязанности чтеца («лектора»), даже назвал требования инквизиторов незаконными, а приводимые основания лживыми. Это и был Бернар Делисье. Про него знали, что он общался со знаменитыми учёными своего времени, и именно с теми, которых инквизиция взяла на заметку как еретиков и чернокнижников.
Ещё раньше жители городов Каркассона и Альби подали жалобу королю на своих инквизиторов. Тот послал для проверки двух следователей. Узнав, что королевские следователи прибыли в Альби, Бернар отправляется туда, встречается с ними и передаёт докладную записку на имя короля. Но этим дело не ограничилось. Патриции Альби и Каркассона составляют совместную депутацию и отправляют её в Париж. В состав депутации вошёл и Бернар. В декабре 1301 г. Филипп IV принимает Бернара в замке Санлис. Бернар рассказывает о корыстолюбии инквизиторов, о ложных обвинениях, он говорит, что «ересь давно побеждена», но доминиканцы не могут обуздать свою жажду власти. Филипп Красивый, видящий в церковниках угрозу своему могуществу, благосклонно выслушивает «честного лектора». Следует королевская воля: приказать начальству тех инквизиторов, которыми население недовольно, отозвать их и заменить новыми. Более того, «отныне для задержания подозреваемого требуется согласие и епископа, и инквизитора, и последний ничего не может делать только своей властью, то есть арестовывать кого бы то ни было». В случае конфликта собирается комиссия, в состав которой входят и францисканцы как «естественные враги» доминиканцев.
Казалось бы, победа полная. Но доминиканцы исполнили королевский приказ только через полгода, и новый инквизитор, назначенный в Альби, был не лучше, а назначенный в Каркассон – ещё хуже прежнего. Аресты и казни не прекращались. Родственники арестованных идут к Бернару как к своему защитнику. И тогда Бернар делает следующий шаг. Не отказываясь совсем от возможности обратиться в будущем к королю, он произносит перед народом несколько проповедей, которые должны заставить его почувствовать свою силу. «Когда Иисус приближался к Иерусалиму, то, увидев его, заплакал. Так плачу я над вами, каркассонцы, я, посланный к вам Иисусом уже несколько лет, чтобы оберегать честь вашу и защищать от клеветы изменников, облечённых в рясы проповедников». Назвав примеры жестокости и коварства инквизиторов (примеры, слишком хорошо известные некоторым из слушателей), он продолжал: «А что станем мы делать в ответ им? Братья, на это я расскажу вам притчу о баранах. Эти животные ещё умели говорить. Их было большое стадо; они паслись привольно в пышных и зелёных лугах, около холодных прозрачных ключей. Каждое утро повадились их навещать из соседнего города два палача, которые таскали то по одному, то по два барана, выбирая в основном тучных. Видя, что число их каждый день уменьшается, бараны стали совещаться между собою. «Эти два палача будут продавать наши шкуры и есть наше мясо, а у нас нет ни покровителя, ни защитника, который защитил бы нас, но разве нет у нас на лбу рогов? Кинемся на них дружно, пустим в работу наши рога и прогоним кровопийц с поля – только тем мы и спасёмся». Что вы думаете об этом? Я растолкую вам. Бараны – это вы, жители Каркассона; прекрасные луга – это католическая вера, которая дышит вечной святостью и которая орошается ручьями счастья духовного и мирского. Тучные бараны – это богатые граждане Каркассона, которых убивают палачи, чтобы воспользоваться их достоянием».
Трудно решить, толкал ли Бернар людей на бунт, когда говорил о «рогах на лбу», или только хотел пригрозить своим врагам. Но жители Каркассона стали вооружаться. Тогда один из упомянутых королевских посланников, Жан де Пикиньи, решил возглавить движение, чтобы стихия не хлынула через край. Он повёл толпу к доминиканскому монастырю и вывел из монастырской тюрьмы заключённых, несмотря на сопротивление инквизиторов. Однако узники не были освобождены, а только переведены в городские башни, в лучшие, по сравнению с инквизиционной темницей, условия. Бернар в этом событии не участвовал.
Снова отрядили депутацию к королю, и снова Бернар был принят и выслушан Филиппом, но на этот раз монарх ограничился решением лично посетить Лангедок и разобраться на месте. Зимой 1303 г. жители провинции встречают короля криками «Правосудия! Правосудия!». Бернар при встрече с Филиппом убеждает короля, что пытка делает и невиновного виновным; на это король издаёт новый указ, где говорится, что «тюрьмы инквизиции построены для содержания подозреваемых под стражей, а не для мучений». Бернар и его единомышленники рассчитывали на более действенную поддержку верховной власти, и Филипп обещал «во всём разобраться», но один из приближённых государя прямо сказал Бернару, что у короля теперь другие заботы.
Увидев, что на короля плоха надежда, консулы Каркассона решили так: если от этого суверена помощи не дождёшься, значит, надо сменить суверена. Они начали переговоры с сыном короля Майорки, обещая передать принцу провинцию, если он обязуется защищать её от инквизиции. Заговор был раскрыт, и некоторых казнили, но Бернара, который участвовал в деле, оставили в живых. Долгие годы он прожил на положении не то узника, не то свободного при дворе папы Климента V, где ему покровительствовал один из кардиналов. Своей деятельности Бернар не прекратил и даже добился от папы решения послать в Альбижуа трёх легатов с целью посетить тюрьмы инквизиции.
Потом он был освобождён и, возможно, дожил бы до конца своих дней спокойно, если бы новый папа Иоанн XXII не вызвал его и ещё несколько десятков францисканцев в Авиньон в 1318 г. На этот раз дело касалось внутренних распрей в ордене. 25 человек, в том числе и Бернар были арестованы и переданы на суд инквизиции. Теперь ему припомнили слова, которые он когда-то говорил народу: «Я прошу вас оставить ваши ремёсла, ваши лавки, ваши дела и везде кричать как можно громче против гнусных людей, которые остервенились против вашей страны».
На смерть его не осудили, но пытку ему, человеку уже не молодому, вынести пришлось. 8 декабря 1319 года Бернара Делисье вывели на каркассонскую площадь, заполненную народом, и прочли длинный приговор. «Поносил святую инквизицию, которую неоднократно оклеветал в несправедливости и жестокости, кощунственно выражаясь о её мнимой готовности осудить даже святых апостолов, возмущал народ против неё и заставлял не раз прибегать к насильственным действиям, изменнически сносился с принцем Фернандом, желая предать ему города Альби и Каркассон, держал, читал и комментировал книгу по некромантии и вызыванию духов, о приношениях им, о кудеснических заговорах и о всяком зле». За всё перечисленное инквизиция приговаривает его к пожизненному заточению в оковах в инквизиционной тюрьме, в продолжение которого он не может ничего вкушать, кроме хлеба и воды. Сколько времени пробыл Бернар Делисье в тюрьме и когда он умер, неизвестно. Он знал, что, принимая роль защитника, сам не всегда может рассчитывать на защиту. В одной из своих проповедей Бернар Делисье говорил: «Всё могущество инквизиторов держится на том, что никто не осмеливается с ними бороться. Надо осмелиться и не думать, что будет потом».
Кастеллио и другие
Протестантские церкви старались не отстать от Рима в преследовании еретиков и ведьм. Жан Кальвин, которого прозвали «женевским папой», вероятно, не был по характеру кровожадным человеком. Во внешности его, во всяком случае, ничто на это не указывало: кроткое личико с ягнячьими глазами. Вынужденный покинуть родную Францию, после скитаний по Европе и многих попыток приобрести сторонников своего учения, он нашёл пристанище в Женеве. И там постепенно вошёл в такую силу, что подчинил себе и городской совет. Жизнь в городе пошла совсем по-новому: были запрещены танцы, громкий смех на улицах, Кальвин даже определял, во что людям одеваться. Кто не хотел стать кальвинистом, должен был убраться. Кто упорствовал, тот становился еретиком. Самой громкой стала расправа с учёным по имени Мигель Сервет. Он, в отличие от Кальвина, был не только богословом, но и врачом; описал малый круг кровообращения. А богословские взгляды имел непростительно своеобразные. Троицу отрицал. С такими мыслями сидеть бы помалкивать, а он посмел их выражать в книгах, да ещё после этого приехать в Женеву, хотя знал, какой в ней установился режим. И Женева приняла его в крепкие объятия, судила как еретика, приговорила к смерти и сожгла. На медленном огне, чтобы помучить.
Жестокостью казни были возмущены в Европе многие. Возмущались и те, кто не соглашались с мнениями Сервета. В 1554 г., на следующий год после казни, появилась книга «О еретиках», автор которой, укрывшийся за вымышленным именем, призывал к религиозному примирению и убеждал отделять важные моменты в христианском учении от неважных. Себастьян Кастеллио, преподаватель греческого языка в Базеле, тоже был учёным и богословом. Несколько лет назад ему пришлось покинуть Женеву из-за расхождений во взглядах с Кальвином. Кастеллио не решился указать своё настоящее имя, потому что влияние «женевского папы» распространялось уже не только не город, в котором тот правил неограниченно.
В книге описывается мир, где люди проводят жизнь во всевозможных грехах и рассуждают о разных богословских догматах вроде природы ангелов или состояния души после смерти, но не о том, как обрести спасение. Кастеллио призывает людей заглянуть в собственные души, прежде чем осуждать других. «Вообразите Христа, всеобщего судью, присутствующим среди нас. Вообразите Его произносящим приговор и подносящим факел к дровам. Кто же тогда не принял бы Христа за сатану? Что же более мог бы сделать сатана, чем сжигать тех, кто призывает имя Христа? О Создатель и Царь мира, видишь ли ты эти дела? Ты ли велишь, чтобы те, кто не понимают твои веления как непреложные требования, были утопляемы в воде, рассекаемы бичом до внутренностей, разрубаемы мечом, сжигаемы на медленном огне и иначе истязаемы всеми возможными способами и как можно дольше? Твои ли наместники творят такие жертвоприношения? Присутствуешь ли Ты, когда они призывают Тебя и поедаешь ли человеческое мясо?»
Кальвин и его единомышленники ответили своими памфлетами, в которых называли сожжённого Сервета «зверем». А раз «зверь», то ясно, что и поступать с ним можно как угодно. В следующей книге Кастеллио, которая при его жизни ходила только в рукописи, он объясняет, кого надо считать еретиками: безбожников, кощунников, тех, кто открыто говорит дурное о христианском учении. До своей смерти в 1563 г. Кастеллио написал ещё несколько книг на ту же тему. В них он настаивает, что наказанием для упорных еретиков должно быть изгнание, но не казнь. Он соглашается, что народу надо запрещать слушать еретиков. Ни о какой свободе совести речи не шло: разница между Кастеллио и кальвинистами в понимании ереси заключалась лишь в том, что большое число догматов Кастеллио считал не обязательными. Что же касается безбожников и богохульников, то их, как сказано, следует передавать светской власти для наказания не за их веру, а за их неверие.
Несмотря на такую ограниченную терпимость, именно ему принадлежат слова: «Сжечь человека – не значит защитить учение. Это значит всего лишь сжечь человека».
Защитники ведьм
Нашлись люди, которые печатно высказывались в духе Кастеллио, причём не только о преследовании за ересь, но и за колдовство.
Народ не очень-то и понимал, кто такие еретики. Другое дело – колдун и ведьма. Это те, кто насылает град на поля, лишает коров молока, наводит порчу на людей, поднимает ураганы, похищает младенцев, оживляет мёртвых, напускает чуму на целые страны, ссорит родных, отравляет колодцы, превращает людей в животных, иссушает посевы. Лишает разума. И всё это для собственного удовольствия и для службы сатане. Ведьма, это чудовищное и непостижимое существо, живёт не где-то в глухом лесу, а рядом с нами, может быть, в соседнем доме, она во всём такой же человек, как и мы, только может вылетать в трубу по ночам. А ещё любит творить зло – просто так, ради самого зла. Мы каждый день встречаемся с ней на улице или на рынке, и кто знает, что у неё на уме. Вдруг нас уже сглазили? Бывали целые периоды всеобщей подозрительности, когда дети начинали доносить на родителей, мужья – на жён, не говоря уже о соседях. Некоторые доносили сами на себя, что не всегда спасало от суровой кары с непременной конфискацией. Доносчик получал свою долю, инквизиция – свою, и часть раздавали нищим. Таким образом, слишком многие оказывались заинтересованы в охоте на ведьм, не только церковь. Появились даже профессиональные охотники на ведьм. Они так завалили суды делами, что, случалось, палачи не выдерживали усталости и бежали, бросив должность, куда глаза глядят.
Отдельные голоса сомневающихся или прямо отрицающих колдовство звучали на всём протяжении Средних веков, но в Новое время они стали раздаваться всё чаще. И это было опасно, потому что такое отрицание считалось ересью.
В 1518 г. в немецком городе Мец Корнелий Агриппа Неттесгеймский выступил в качестве адвоката в защиту крестьянки, обвинённой в колдовстве, и спас её от смерти. Магию вообще Агриппа не отрицал, поскольку и сам был к ней причастен, но нас интересует не он, а человек, бывший некоторое время его учеником. Иоганн Вейер (или Вир) родился в 1515 году в городе Граве в Рейнской области. В восемнадцатилетнем возрасте в Бонне он под руководством Агриппы изучал алхимию, астрологию, медицину и философию. После нескольких лет, проведённых в Париже и Орлеане, вернулся в Германию и стал придворным врачом у одного из тамошних герцогов. О колдовстве и о дьяволе Вейер написал несколько книг, но самой известной стала «О демоническом наваждении». Она вышла в 1563 году и наделала много шуму. Оказывается , все жуткие чудеса, совершаемые ведьмами, – это их собственные фантазии, внушённые им обманщиком-дьяволом. «Все эти ведьмы, даже если мы допустим у них наличие злой воли, никому не в состоянии вредить. Они страдают меланхолией, поэтому им начинает казаться, что они натворили множество бед». «Если человек обнаруживает странности, то прежде, чем отправлять его в трибунал, надо пригласить врача». Медицинская экспертиза – вот чего он требует для ведовских процессов. Вейер допускает случаи, когда зло творится реально, сознательно и не без помощи нечистого, но даже и тогда советует не торопиться с крайними мерами. На книгу восстали виднейшие теологи того времени, она выдержала за 6 лет 20 изданий, а её автор все оставшиеся 25 лет своей жизни прожил под угрозой костра.
В следующем, семнадцатом столетии, охота за ведьмами ещё усилилась. С уликами следователи, как можно догадаться, не затруднялись. «Если обвиняемая вела дурной образ жизни, то, разумеется, это доказывало её связи с дьяволом. Если же она была благочестива и вела себя примерно, то ясно, что она притворялась, дабы своим благочестием отвлечь от себя подозрение в связи с дьяволом и в ночных путешествиях на шабаш. Если она обнаруживает на допросе страх, то ясно, что она виновна: совесть выдаёт её. Если же она, уверенная в своей невиновности, держит себя спокойно, то нет сомнений, что она виновна, ибо, по мнению судей, ведьмам свойственно лгать с наглым спокойствием. Если она защищается против возводимых на неё обвинений, это свидетельствуете о её виновности; если же в страхе и отчаянии от чудовищности возводимых на неё поклёпов она падает духом и молчит, это уже прямое доказательство её преступности. Если несчастная женщина на пытке от нестерпимых мук дико вращает глазами, для судей это означает, что она ищет глазами своего дьявола; если же она с неподвижными глазами остаётся напряжённой, это означает, что она видит своего дьявола и смотрит на него. Если она находит в себе силу переносить ужасы пытки, это означает, что дьявол её поддерживает и что её необходимо терзать ещё сильнее. Если она не выдерживает и под пыткой испускает дух, это значит, что дьявол умертвил её, дабы она не сделала признаний и не открыла тайны». Так писал Фридрих Шпее в своей книге «Cautio criminalis», вышедшей в 1631 году. Фридрих Шпее фон Лангельфельд родился в 1591 г. в городе Кайзерверт. Девятнадцати лет вступил в орден иезуитов. Преподавал философию в Кёльне и Вюрцбурге. В 1627 году ему поручили исповедовать осуждённых на казнь за колдовство. В своей книге он уверяет, что из двухсот исповеданных им «ведьм» не было ни одной, осуждённой справедливо, и добавляет, что это его мнение разделяли ещё два священника. Шпее умоляет судей, инквизиторов, исповедников, советников и все немецкие правительства быть особо внимательными и осторожными в делах о «невидимых преступлениях».
Кое-что сообщает он и о поведении инквизиторов – как они своими рассказами о дьявольщине нагоняют страху на целый город, а потом, когда напуганные и растерявшиеся жители просят избавить их о такой напасти, следует ответ, что у инквизиции есть обязанности в другом месте, но если город соберёт некую сумму денег, то отъезд инквизитора можно и отсрочить. Такое вымогательство могло длиться до бесконечности.
Личность Фридриха Шпее заслуживает отдельной книги. В 1631 г. его отправили в вестфальский город Пейне с поручением проповедовать среди протестантов, чтобы вернуть их Риму. В течение нескольких месяцев это ему удалось, причём он пережил покушение на свою жизнь, подорвавшее его здоровье. В 1635 г. в Трире он умер, заразившись тифом от больных, за которыми ухаживал. Уже после смерти Шпее были изданы две других его книги – стихотворный сборник и собрание назидательных диалогов.
«Cautio criminalis», перепечатанная на следующий год после первого выхода в свет, оказала своё влияние на читающую публику: так, в Майнце и Брауншвейге колдовские процессы прекратились. И хотя до полной отмены «священных трибуналов» разного рода было ещё далеко, всё больше людей читало и задумывалось.
На Руси тоже находились люди, которые выступали против охоты на ведьм. В XIII в. епископ владимирский Серапион писал: «Недолго порадовался о вас, дети, видя вашу любовь и послушание. Однако же ещё языческого обычая держитесь, волхования, и сжигаете огнём невинных людей, и наводите на весь мир и города убийство. От каких книг или писаний то слышали, будто волхованием голод бывает на земле и волхованием же жита умножаются? Если этому верите, то зачем сжигаете их? Молитесь, и чтите их, и дары приносите им, пусть обустраивают мир, дождь пускают, тепло приводят, земле плодоносить велят. Правила божественные повелевают многими свидетелями осудить на смерть человека, вы же воду свидетелем поставите и говорите: если утопать начнёт – невинна, а если поплывёт – колдунья. Не может ли дьявол, видя ваше маловерие, поддержать, чтобы не погрузилась, и тем вовлечь вас в душегубство?».
В. Н. Татищев в 1714 году в Лубнах настоял перед фельдмаршалом Шереметевым на освобождении приговорённой к сожжению «колдуньи».
