Вселенная каждого большого поэта неисчерпаема. Она населена своими собственными созвездиями образов и символов. В ней – своё переплетение смыслов и толкований бытия; в ней – свой млечный путь, свои метеориты, астероиды, далёкий свет «белых карликов» и магия «чёрных дыр». Каждый читатель – странник по поэтической Вселенной – найдёт в ней что-то своё – волнующее, родственное. Так и я, отправляясь в путешествие по лирическим страницам книги Станислава Айдиняна «Механика небесных жерновов», буду, прежде всего, останавливаться у своих «небесных колодцев» с живой водой, чтобы посмотреться в них и зачерпнуть созвучия, не претендуя на полный охват-обзор разнообразных поэтических измерений, представленных в книге.
Механика небесных жерновов
Невидимо земле необходима;
И пролетают мимо, сквозь века
Ночей метеориты-пилигримы.
И музыки расплавленной нутро,
Что через хаос девственно струится,
Мелодию планет перепоёт
И Абсолютом солнца воплотится…
Механика небесных жерновов… Сразу же – столкновение несовместимого. Небо на то и небо, чтобы быть на расстоянии от земных забот: перемалывания хлеба насущного. Но поэт творческим своеволием переламывает эту кажущуюся несовместимость. Поэтически легко, но напряжённо эмоционально поднимает, как атлант, землю к небу. И удерживает там. Вся поэзия Айдиняна – служение именно этому действию, действу. Потому что – «в небе тысячи исхоженных дорог» и бесконечное множество ещё нехоженых, которые предстоит открыть.
Стихи из образов земных слагаются,
Как крылья птицы слагаются
Пред взмахом высоты…
Как человеку подняться к небу? Прежде всего, через силу духа, силу мысли. Редко удаётся прикоснуться к поэзии, столь преданно служащей высшему – духовному – началу бытия. Столь искренне верующей в безграничность миропознания. Столь устремлённой к Вечности.
Не авторское альтер-эго, именно Вечность – главная лирическая героиня большинства стихотворений «Механики небесных жерновов». «Мы все у Вечности в прямом долгу» – утверждает поэт. Если это не так – не стоит и браться за перо. Будут сменяться эпохи, гибнуть царства, города, развенчиваться идеи, поколения будут сменять друг друга. Останется поэзия – разве что с музыкой делящая лидерство в духовной первооснове человеческого бытия («весь мир – органный звук, в котором ноты – тайны…»). Потому и служит поэзия таинству довоплощения земного в небесное. Она – те жернова, которые перемалывают зерна земного, чтобы испечь небесный хлеб вечного. Изначально насущный.
Кипучий, безликий водоворот житейского, повседневного промчится мимо и не оставит следа. А душа всегда будет тосковать по вечному, ловить его ускользающий свет в каждом навсегда гаснущем дне. За стремительным бегом времени, приближающем небытие, угадывать бессмертие.
Пусть бешено несутся сквозь века
Пустые дни.
А Вечность – неизменна.
Она как глубина,
Лишь сверху пена
Минут, непостижимых до конца…
В мастерской Вселенной кипит работа. Её замыслы не всегда нам понятны. Но мы наблюдаем, как трудятся её многочисленные подмастерья – невидимые закройщики цивилизаций, культур, судеб. А поэзия привносит в этот процесс завершающую смысловую и образную символику. Одаривает духовным совершенством.
Портной сошьёт
Из листьев город,
Портной не разгибает спину,
Чтоб сшить проспекты,
Переулки, мосты,
Улыбки и печали
В единый – как ковёр – узор.
Ковёр старинного «покроя».
Сюртук из Вечности надет
На стены южного предместья…
Стихотворение написано об Одессе. Но образ «сюртука из Вечности», который столь мастерски надевает поэт на «оголённую реальность» – на самом деле всеобъемлющий, очень знаковый в творческой мастерской Станислава Айдиняна. Бытовое, сиютекущее, ходящее своими малыми кругами житейских необходимостей, не очень интересно автору. Так же, как не очень притягивает его описание событий собственной жизни в измерении житейском, исторически самозамкнутом. Поэт ощущает себя частью мировой истории, наблюдателем вселенских катаклизмов и превращений. Он мыслит веками и тысячелетиями, ему легко обозревать с небесных высот исторические эпохи, географические широты, прихотливую вязь взаимопереплетённых культур. В «театре веков» он лёгким движением набрасывает на актёров «одежды Вечности»…
В театр веков
распахнуты врата,
Тевтонский меч
давно вморожен в камень.
Тетрарх заснул.
Желтеющий пергамент…
Не шелестит по-гречески строка.
Нить освещают белые огни.
В гробнице череп сторожит мгновенья.
Не перекрыть всецелостного бденья
Той чуткости –
без носа, без лица…
Над миром Логос сознаёт себя –
Он домышляет судьбы, дни, соцветья
Орнамент мыслей, снов, тысячелетий…
В его рассвете
Пирамида льда –
Астральный свет
грядущих огнелетий…
Вновь и вновь осознавая мир и себя в Логосе, Станислав Айдинян возвращается к изначальной сути поэзии – не отражать видимый мир, но преображать его собственным творческим началом, быть его со-толкователем, со-творцом. Переводить на земной – человеческий, поэтический – язык тайные символы бытия. И идти ещё дальше – пытаться подобрать слова к неназываемому, лежащему за пределами видимого. Постигать «пространства прихотливый круг», разомкнутый в бесконечность. Разбрасывать и собирать камни своей судьбы, умея видеть в преходящем – вечное.
Время разбрасывать камни настало давно,
Мы разбросали, как камни,
Минуты и дни нашей жизни.
Камни бросали в костёр,
Из костра полыхало зерно,
Злак лепетал о любви…
И о тризне.
Вечности смертный налёт на губах…
А вослед –
Что на дороге ночной
Оставляем мы вечной порою?..
Люди уходят, зерно полыхает в костре…
Когда камни разбросаны, и их уже не собрать, когда зерно любви превращается в костре разлуки в пепел, и смертный налёт Вечности появляется на губах – что же остаётся? Только Слово. И возможность творить новую реальность – творить и населять новыми смыслами. «Пусть днесь и вечно будет Слово!..» – восклицает поэт. И смело выражает мысль о том, что, возможно, вся наша жизнь – не более, чем прихотливая игра Логоса. И вовсе не мы создаём Слово, а Слово – нас. Мы – лишь его отражение, его сны, игра его фантазии.
В воздухе дорога, –
Путь мой млечный
Небо поит белым молоком.
Вижу – тихо вьётся Бесконечность
Тускло-звёдно-искристым дымком.
Верю в то, что звёзды, разгораясь,
В бездны душ глядят из полумглы,
Что над нами, мыслями свиваясь,
Разум-Логос дремлет до поры, –
Мы живём во снах его, живого,
Мы лишь только «анимы» его;
Мысли мы, мы дрёмы, –
Полубоги, полутени,
Полу-ничего…
Слово делает окружающий мир реальным. Энергия Слова – не бытовая, не житейская. Иногда это не только энергия созидания, но и энергия разрушения – по-своему тоже преобразующая мир. Диалектичность бытия определяет диалектичность сознания и наоборот. Нужно стремиться к постижению жизни, но не грубому, бесцеремонному. Скорее – вкрадчивому: вслушиванием, вчувствованием. Не нужно ломать золотые часы, чтобы увидеть «непостижимый ход минут». Надо чутко и бережно прикасаться к миру видимому и невидимому, к вещам и явлениям, которые «довоплотиться строчкой рады, тоской по Вечности полны…». И тогда Мироздание раздвинет «ставни бытия», даст услышать, как «дождь идёт за окном Вселенной», покажет, как «вокруг вбивает сваи время», создавая эпохи и цивилизации, затеет «огромную случайную игру неба над зеркалом воды», расскажет о судьбе деревьев, которые стоят «по пояс в снегу, как кони, что замерли вдруг на бегу», научит «удить рыбу прямо из печали», отпустит идти «сквозь отраженья, отзываясь на шорох сна», высечет «из подсознания искры узнаванья» первооснов бытия, доверит краеугольный «камень книги миропревращений», подарит святую простоту «солнцерождённого мига миропознанья», извечно явленного в Слове.
Великолепна ярость бытия.
Пусть конь несёт
И порваны страницы –
И с них на волю пущены слова,
Они летят – как искры и как птицы…
А с ними летит душа – на свободу, потому что Слово – это ещё и проводник за границы материального, телесного, рационального – в сферу духовного, не имеющего пределов.
Душа-невольница рожденьем разогрета
Влетает в тело, как ребёнок в дом.
Вбегает, а потом страдает тяжко,
Вериги из материи приняв…
Если душа попадает в стихию живого Слова, становясь его со-творцом, её уже не держат «земные вериги». Вершатся новые смысловые реальности, новыми созвездиями заселяется поэтический космос.
Любовь в таком космосе – это тоже чувство над-земное, поднявшееся над загонами и законами житейского, бытового, несовершенного. Любовь – абсолют: «любовью в вечность движутся планеты». В книге мало «классических» стихотворений о любви именно потому, что и это чувство, эта стихия – полнее всего проявлена для поэта в измерении небесном.
Хотя любовь – занятие земное
Но что земное – вовсе не любовь…
Отсюда и неизбежное понимание того, что на земле не бывает идеальной любви. Да и вообще идеалы недостижимы. Диалектика бытия требует после приливов – отливов. Мелей. Заводей печалей. Тихого самоосмысления («как трудно идти между “я” и “не я”). Путешествий по кругу вечных безответных вопросов.
Куда уносится, куда уходит жизнь,
Когда открыты в сумрак тихий двери,
Когда в саду, в пруду, лягушка-тишь
Сидит и ждёт, в кувшинку глазки вперив?
Куда уносится, куда уходит жизнь?..
И чем длиннее пройденный земной путь, тем больше разочарований, размышлений о часто неравной борьбе между добром и злом, о непостижимой игре светотеней, об оборотной стороне Вечности – о скоротечности земного существования, о бренности человеческих чаяний («амфоры, что плывут на корабле, будут через две тысячи лет на дне моря, и вместо вина жизни в них будет лишь ил забвения...»)
Как странно чувствовать, любить,
Когда кругом – одни распятья,
И Смерть, раскрыв свои объятья,
Сме`тся над уменьем жить…
Чуткая поэтическая душа откликается всем печалям и несовершенствам мира так же, как и его жизнеутверждающей гармонии. У поэта, не замкутого на себе, а разомкнутого в мир, во Вселенную – «раны вдохновения» обнажены всегда, ведь творчество – это не «комнатное хобби», это способ существования, дыхания. Это судьба. Мужество пропускать через себя «жизни поток алый, кровавый…». Приговор и оправдание. Обречённость в жизни земной и обретённость себя в Вечности.
Сердце – усталый камыш.
Там, на просторе дыханья, ты шелестишь,
Словно кораблик, волною шумишь.
Плещется в борт твой
Жизни поток алый кровавый.
Какого меча, пули какой
Или обмана ты ждёшь?..
Одиночества «многия печали», как неизбежная плата за избранность многознания, за отрыв от усреднённо общепринятого – сквозная тема «Механики небесных жерновов», редко, впрочем, явленная открыто. Хотя поэт и проговаривается порой – «у меня на душе столько снега скопилось давно» – он скорее аллегорически рассказывает о том, как одинок путь поэта, как трудно встретить единомышленника на небесных дорогах.
Крот из норы
Не хочет взгляда в небо,
Пусть птица удивляется ему.
Бывают грустные минуты, неизбежны потери и разочарования. Но очарование поэзии Станислава Айдиняна в том, что сквозь вдруг сгущающиеся тучи в его стихах обязательно пробивается солнце. Исцеленье от всех печалей – «там, где свет, там, где юность, там, где детство». То есть в мире первозданных надежд, непосредственной радости существования, в мире чудес и доброты:
Для тех, кто в чудеса не верит,
Чудес и вовсе не бывает,
И если никого не любишь,
То сердце глухо к чудесам.
Мир по сути своей – ребёнок, трудный, порой капризный и жестокий, и всё-таки – открытый добру, любви, милосердию. Главное – преодолевая все беды и ужасы бытия, оставаться на его светлой стороне, не забывать о небе над головой.
Я небу учусь у детей и стрекоз,
Не ангел ли тучу по небу пронёс?
Откуда летела, кружась, стрекоза?
Ей ангел шепнул – Опускаться нельзя
На жаркое поле близ старых берёз.
Не ангел ли время на небо унёс?
Жизнь скоротечна, смерть неизбежна. Но, возможно, жизнь и смерть, переплетены теснее, чем мы себе представляем. Их единство и есть диалектическая суть Вечности.
Жизнь коротка! –
Сказал я эху скал.
И от вершины ветер побежал,
Неся ответ, что смерть ещё короче…
Экзистенциально-философская лирика Станислава Айдиняна насыщена интересными образами, ассоциативными соперекличками. Он умеет в одном стихотворении сказать нечто очень важное о сути жизни, её таинственных переплетениях, и – идя ещё дальше – неуловимо коснуться тончайшего шва, связывающего бытие и небытие:
Куда-то подевался день,
Рассыпались во прах минуты,
И в потонувшие каюты
«Титаника» упала тень,
И череп улыбнулся Солнцу,
Чей луч проник в иллюминатор.
На череп тот глядели рыбы,
Не понимая ничего…
А водоросли плавно плыли,
Колеблясь средь песка и ила,
Они росли на чемоданах
И прорастали сквозь пенсне.
Часы давно остановились,
Давно не светят больше люстры,
Но череп улыбнулся солнцу,
И значит – жизнь живёт везде…
Читая книгу Станислава Айдиняна «Механика небесных жерновов» – как будто пересекаешь вместе с автором Вселенную на поэтическом астральном корабле, перелистываешь эпохи и города, поднимаешься на горные вершины человеческого духа, падаешь в бездны и вновь возносишься в небо, открывая новые горизонты сознания. Удивительное ощущение свежего воздуха в лёгких, радостное и родственное чувство полноты.
Я словно на вершине мира,
Где цикл закончился земной,
И ледовитые громады –
Как памятник любви чужой.
Здесь не солжёшь,
Застыло время
На нам неведомом пути,
И я вдеваю ноги в стремя,
Чтобы небесный путь идти…
Добрый путь.
Долгий путь.
