Евреи у истоков российской социал-демократии0

24 января 1899 года в газете «Минский листок» (№ 11) появилось объявление одного из городских книжных магазинов о том, что поступили в продажу:

 Евг.Чириков. «Очерки и рассказы», ц.80 к.
Календарь для врачей на 1899 г., ц.65 к. и 2 р.
Карл Маркс. «Капитал», ц. 2 р.
Памятная книжка Минской губернии, ц. 1 р.

Вот так обыденно, в перечне других изданий бесстрастная газетная строка известила минчан об очередном выходе в России «Капитала» — основополагающего документа марксизма, главного и основного сочинения, излагающего научный социализм, и ныне остающийся одним из основных течений современной общественной мысли. Для нас это маленькое объявление особенно ценно, ибо является свидетельством того, что в январе 1899 года, впервые в истории Белоруссии, работа К.Маркса появилась на прилавках книжных магазинов, ЛЕГАЛЬНО, в свободной продаже. Сегодня, размышляя с высоты своего исторического роста, мы, конечно, можем спорить, насколько позитивную или, напротив, негативную роль сыграло легальное распространение книги К.Маркса в контексте трагической истории ХХ века. Однако, мы не можем не признать значение этого события с точки зрения приобщения широкой читательской аудитории к изучению программных произведений марксизма, тем более что перевод этой книги на русский язык и подготовка ее к печати были осуществлены в Минске активистами подпольных социал-демократических организаций во главе с одним из лидеров Бунда, чье имя ныне помнят лишь профессиональные историки, — Евгенией Гурвич.

1

Кого сегодня, в первой четверти ХХI века, могут интересовать подробности жизни и деятельности последователей Карла Маркса, готовивших 120 лет тому назад в России революционные преобразования, которые, как потом окажется, будут стоить ей десятки миллионов жизней? Однако, оказывается, тема эта жива и даже, в каком-то смысле, актуальна. Об этом, в частности, говорит выход в 2010 г. в серии «Книги на все времена» перевода работы английского экономиста Стива Шипсайда «Капитал» Карла Маркса». Ознакомившись с этой книгой, начинаешь понимать, что прошлое не кануло в небытие, оно просто вернулось к нам видоизмененным и по разным параметрам по-прежнему остающимся актуальным.

В самом деле, чем можно с позиций сегодняшнего дня объяснить столь быстрое нарастание революционных настроений в России в последние четверть ХIХ века? Почему этот процесс, уходя своими корнями, главным образом, в экономику, оказался таким мощным по своим масштабам и силе стихийной революционной энергии? Каким образом именно «Капитал» К.Маркса стал своеобразным катализатором в деле вызревания и подготовки в России буржуазно-демократической революции

 «Мы привыкли видеть Маркса через призму серых режимов, созданных на базе его же теорий, и в большей мере знаем и судим об этом человеке со слов его лживых приспешников и горе-последователей, — пишет С.Шипсайд в предисловии к своей книге. — Но поразительно, сколь многие его наблюдения и заботы сохраняют в наши дни такую же актуальность, как это было в 1860-е годы. Он был не только отцом-основателем коммунизма. Его, в равной степени, можно считать одним из прародителей гораздо более модного и привлекательного, чем коммунизм, общественного явления — антиглобализма… Наблюдение Маркса, что капитализм имеет циклическую природу развития со своими взлетами и падениями, выглядит особенно интересным в свете сегодняшних реалий. Описанные им жадность банкиров и шаманство фондовых рынков находят особый резонанс в наших душах в условиях финансового кризиса 2008-2009 годов» [1].

В 1867 году вышел в свет первый том «Капитала». Полное название книги было таким: «Капитал. Критика политической экономии». Это была первая научная теория прибавочной стоимости. Сам К.Маркс называл эту книгу «самым страшным снарядом, который когда-либо был пущен в голову буржуа». А слова Ф.Энгельса о том, что «с тех пор, как на земле существуют капиталисты и рабочие не появлялось еще ни одной книги, которая имела бы такое значение для рабочих», справедливы и в наши дни. Первым переводом «Капитала» был русский. Его выполнил русский экономист, один из идеологов и теоретиков либерального народничества Николай Даниельсон. Книга вышла весной 1872 года в издательстве Николая Полякова.

Россия вообще стала страной, в которой эта книга с самого начала пользовалась наибольшей известностью, популярностью и влиянием. Во всяком случае, народники Могилевской и Витебской губерний изучали ее уже в 1874 году [2]. Особенно возрос интерес к «Капиталу» в 80-90-е годы, что было связано с зарождением и развитием рабочего движения. К этому времени мировоззрение народников, восходящее к идеям Герцена и Чернышевского и основанное на убеждении, что, в отличие от Запада, основой будущего социалистического общества в России станет крестьянская община, стало уступать проникающей в страну марксистской идеологии. Марксистам удалось убедительно доказать, что существуют объективные общемировые закономерности развития, и России предстоит, в основном, повторить европейский путь, и социализму предстоит вырасти в процессе развития капиталистической экономики, когда опорой нового строя станут крупная промышленность, а движущей силой общества — индустриальный пролетариат. Что касается российских марксистов, то они воспринимали учение Маркса, прежде всего, как теорию революционной ликвидации существующего строя.

Результатом появления «Капитала» в революционных кругах России и привлечение внимания к нему со стороны лидеров рабочих кружков стало изучение посетителями этих кружков марксизма — нового идеологического направления в российском общественном движении. Наибольшую активность в этом стала проявлять наиболее образованная часть участников этих кружков — представители еврейского пролетариата. В Минске первый рабочий кружок создал в 1884 году студент Сорбонны, один из первых пионеров российской социал-демократии Эмиль Абрамович (1864 — 1922).

Родом Эмиль был из Гродно, однако, когда в 1882 году он окончил гимназию, родители переехали в Минск. Отец, известный зубной врач, отправил его на учебу в Париж. По семейным обстоятельствам Эмиль перевелся из Сорбонны на медицинский факультет Дерптского (ныне Тартуского) университета, который закончил в 1889 году. В Дерпте он стал членом марксистского кружка. Все каникулы Эмиль проводил в Минске, проводя много времени работе с подпольным кружком, в состав которого входили местные ремесленники и типографские рабочие. В Минске одним из самых близких друзей Эмиля стал минчанин, ученик высшей раввинской школы в Берлине Лев (Шлёма-Лейба) Беркович (1863 — 1911). Под влиянием Эмиля Лев отказался от духовной карьеры, уехал в Париж и в течение двух лет (1882 — 1883) занимался социальными науками. Вместе они составили программу занятий с участниками тех рабочих кружков, которые они вели. Аналогичный кружок Лев создал и в Вильно и вел его до 1897 года.

Именно в это время Эмиль близко сошелся с братом и сестрой Гурвич — Исааком и Евгенией. Знакомство переросло в дружбу, и когда Эмиль уезжал на занятия, он передавал свой кружок Исааку. В 1888 году эти три человека первыми в Минске перешли на социал-демократические позиции. Интерес к участию в этих кружках рос, пропагандистской работы было много, в 1896 году в них занимались уже 130 рабочих. По окончании в 1888 году университета Э.Абрамович уехал в Киев. Получив специальность врача-офтальмолога, он, тем не менее, отказался от врачебной практики, начал работать в слесарной мастерской и занялся активной пропагандой среди железнодорожных рабочих, явившись одним из родоначальников киевской социал-демократии. Ближайшим его помощником стал Лев Беркович, который вслед за другом тоже переехал в Киев. Однако, 9 июня 1889 года они оба были арестованы по обвинению в пропаганде социал-демократических среди рабочих.

Эмиль Абрамович год провел в Киевской тюрьме, потом два года — в «Крестах», и в 1892 году был выслан в Сибирь. В Бодайбо его пригласили врачом на Ленские прииски. Получая 4000 рублей в год, он все деньги тратил на нужды и просвещение рабочих, на оказание помощи их детям. [3].

Лев Беркович 18 апреля 1890 года приговорен к одному году тюремного заключения и ссылке в Восточную Сибирь на 3 года. 15 июня 1892 года был переведен в якутскую ссылку, а по возвращении из Сибири жил в Минске и поддерживал тесные отношения с революционной средой. Более 10 лет учительствовал в селе Кручи, Могилевской губернии, а потом уехал в Киев, где окончил зубоврачебную школу, поселился в Вольске (Саратовская губерния), где вел социал-демократическую пропаганду и распространял нелегальную литературу. В 1907 году переехал в Саратов, где до конца жизни (1911) участвовал в революционной работе.

2

Еврейское рабочее движение в России возникло и оформилось в союз (Бунд) в Северо-Западном крае империи, в который входили шесть губерний еврейской черты оседлости — Виленская, Витебская, Гродненская, Ковенская, Минская и Могилевская с городом Вильна (Вильнюс) в качестве центра. Фактически, это был регион с абсолютно и относительно многочисленным еврейским пролетариатом. В этом нетрудно убедиться, ознакомившись с материалами переписи населения 1898 года. Из 50 произвольно выбранных населенных пунктов городского типа лишь в пяти еврейское население было меньше половины (и то ненамного), зато в трех — и вовсе превышало 90%. В среднем же городское население Белоруссии в нынешних границах на 2/3 состояло из евреев.

Среди семи городов с общей численностью населения свыше 30 тысяч человек разброс был от 48,3% евреев в Гродно до 65,8% в Бресте. Среди семи городов с общей численностью населения от 10 до 30 тысяч человек разброс был от 51,2% в Борисове до 74,2% в Пинске. Аналогичная картина была и в 14 городах с общим количеством населения от 5 до 10 тысяч: от 47,6% в Быхове до 78,2% в Шклове. Самой большой группой городов оказалась та, в которую были включены бывшие сельские поселения, в свое время приравненные особым правительственным указом к городам, чтобы в империи не осталось по статистике еврейского населения в сельской местности. Это были 22 города с общим количеством населения до пяти тысяч человек. В них проживало от 46,1% евреев в Молодечно до 100% в Калинковичах.

В белорусских городах именно евреям принадлежало большинство промышленных предприятий, и, естественно, основная масса промышленного пролетариата состояла из еврейских рабочих. Более подробные данные можно обнаружить в материалах переписи населения Российской империи 1898 года и в статистических справочниках за 1910 год. Вот сведения по нескольким наиболее крупным городам дореволюционной Белоруссии.

В Минске по переписи 1898 года проживало 90912 жителей, в том числе 47561 еврей (52%), но евреям при этом принадлежало большинство основных промышленных предприятий — кожевенный, колбасный, пивоваренный, крахмально-паточный, кирпичный, стекольный, мыловаренный заводы, обувная и три табачные фабрики, несколько типографий.

В Витебске (65719 — 34420) евреи также составляли 52% населения. Они владели свечным, кирпичным, известковым, пивоваренным, патоковым, сигарным, шестью ликероводочными, и сургучным заводами, суконной мануфактурой, бумажной и двумя ватными фабриками.

В Гомеле (36775 — 20385) евреи составляли 55% населения. Им принадлежало большинство крупных промышленных предприятий (лесопильный, чугунолитейный, механический, маслобойный заводы, вальцовая мельница, завод нефтяных масел, спичечная фабрика), несколькими типографиями.

В Могилеве (43119 — 21539) евреи составляли 50% населения, но в руках еврейских промышленников было сосредоточено свыше ста промышленных предприятий —кирпичный, колесный, пивоваренный, водочный заводы, спичечная, сально-свечная, меховая и др. фабрики, большинство гостиниц, типографий, фотоателье и т.д.

В Гродно (46919 — 22684) евреи составляли 48% населения. В 1898 г. им принадлежали 78% коммерческих предприятий, 76% фабрик и мастерских и 65% недвижимого имущества.

Начало правления императора Николая II, пришедшего к власти в октябре 1894 года, было отмечено некоторой либерализацией общественно-политической жизни в стране. К концу ХIХ века в России практически завершился промышленный переворот, бурными темпами шло развитие фабрично-заводского производства. Этому соответствовал процесс модернизации всех сторон экономической и политической жизни государства: утверждались свобода частного предпринимательства, буржуазные политические свободы, защита частной собственности. Однако развитие российского законодательства практически не происходило и по-прежнему тормозилось принятие законов, которые защищали бы права и свободы широких слоев общества. Это быстро привело к возникновению общественного движения, в целом, и революционного (главным образом, подпольного), в частности.

Высокая степень пролетаризации городов черты оседлости привела к возникновению в этом регионе социалистических кружков, которые впервые объединили интеллигенцию с рабочими и ремесленниками. Еврейских социалистов больше привлекал марксизм, но еврейский социализм не мог для них стать чисто марксистским движением, так как они хотели выступать от имени всех трудящихся, а не только наемных рабочих.

Начиная с 1892 года, в Минске начинает группироваться революционно настроенная интелли­генция, стоящая целиком на марксистской платформе, созда­ются подпольные рабочие кружки — еврейский и польский. Идейным и организационным лидером движения становится Евгения Гурвич, принявшая эстафету от убывшего из Минска Эмиля Абрамовича. Ей 30 лет, но у нее за плечами серьезный опыт участия в нелегальной революционной деятельности, которую она начала еще во время учебы на женских врачебных курсах в Петербурге. Курсы она не закончила, так как в 1879 году за связь с «На­родной волей» была арестована и сослана под надзор полиции в Минск. Аналогичные проблемы в том же году были и у ее брата Исаака, студента юридического факультета Петербургского университета. Исаак был всего на год старше Евгении. Они родились в Вильно в семье учителя. Их отец Арье смог дать своим детям хорошее образование, но те увлеклись революционной деятельностью. Исаак, еще будучи гимназистом, уже входил в организацию «Земля и воля». Вместе с ним нелегальные встречи посещала и Евгения.

В Петербурге Исаака в сентябре 1879 года арестовали по делу о тайной типографии народнической организации «Черный передел». Вместе с ним у него на квартире была арестована находившаяся на каникулах студентка Бернского университета уроженка Несвижа Елена Кушелевская. Она также была привлечена к дознанию. Исаак был исключен из университета и после почти годичного тюремного заключения был, как и его сестра, сослан в Минск под надзор полиции. В Минск была сослана и Елена. [4].

Минск был в то время неким центром, куда приходила из-за границы нелегальная литература, расходившаяся затем по всем городам Северо-Западного края. Гурвичу и другому высланному из столицы студенту Анатолию Бонч-Осмоловскому было поручено возродить разгромленную полицией типографию, что они и сделали, напечатав несколько номеров журнала «Черный передел» и газеты «Зерно». Но в июне 1880 года Исаака вновь арестовали, и на сей раз он уже был сослан в административном порядке на четыре года в Сибирь. Елена последовала за ним, и они сочетались браком. В ссылке Исаак серьезно занялся судьбой крестьянских переселений в Сибирь, в короткий срок собрав огромный фактический материал. Вернувшись в 1885 году из ссылки в Минск, он обработал полученные данные, и они потом легли в основу его книги «Переселение крестьян в Сибирь», появившейся в 1888 году в Москве.

За время его отсутствия ситуация в Минске, да и во всей Белоруссии, серьезно изменилась. Были восстановлены ранее разгромленные и созданы новые кружки и организации. Но это было и непростое время для зарождающегося рабочего движения. Как позднее выразился И.Гурвич, «Из-за отсутствия конспирации масса народу попадает в лапы полиции, но теперь такое множество революционеров, что потери, по-видимому, считать не стоит: лес рубят, щепки летят» [5].

Минская типография «Черного передела», размещавшаяся в малоприметном домике на набережной реки Свислочь, просуществовала до 1882 г. Когда она была выслежена, работавшие здесь наборщиками и печатниками Саул Гринфест и Саул Левков (Рольник) смогли вынести и спрятать шрифты. Они скрылись, эмигрировали и уже через год стали ядром коллектива типографии группы «Освобождение труда» в Женеве. Но из-за границы регулярно поступали издания польской партии «Пролетариат». Все нити подпольной революционной деятельности в Минске держала в руках сестра Исаака Гурвича Евгения, к которой и присоединился Исаак после возвращения из ссылки. Однако долго проработать в Минске Исааку не удалось. Выданный провокатором, он в 1890 году эмигрировал в Америку и был тепло принят в Нью-Йорке в «русское рабочее общество саморазвития», состоящие, сплошь из минских ремесленников, которое под «русский Новый год» устроили в Нью-Йорке «бал минских социалистов». Описывая позднее эти события, он заметил, что в Нью-Йорке «местное социалистическое движение… в своем большинстве было чисто еврейским». [6].

Судьба Евгении Гурвич напоминает судьбу многих молодых людей, посвятивших свою жизнь борьбе с самодержавной властью. В 1881 году, опасаясь ареста, она практически сразу после высылки брата в Сибирь, выехала за границу, где смогла продолжить образование. Время, проведенное в Швейцарии, прошло не только в студенческой аудитории: как будет впоследствии написано в одном из жандармских документов, Е.А.Гурвич «перезнакомилась почти со всеми русскими эмигрантами-революционерами и с некоторыми из них поддерживала письменные сношения и по возвращению в Россию» [7]..

По возвращению в Минск Евгения оказалась вовлеченной в огромную организационную работу. Ей приходится заниматься пропагандистской деятельностью, участвовать в работе «паспортного бюро» по изготовлению фальшивых доку­ментов и отправке людей в эмиграцию через специально созданные «окна» на границе. А с начала 1890-х, чувствуя, насколько с ростом числа участников подпольных кружков растет дефицит необходимой для образования марксистской литературы, она сама начинает заниматься пе­реводами отдельных статей, опубликованных в приходящих из-за рубежа газетах и журналах на русский язык. К этой, требующей больших усилий и внимания, работе она привле­кает квалифицированных помощников и как пропагандист марксизма становится широко известной в кругах российской социал-демократии. В середине 90-х в своей работе Евгения начинает тесно контактировать с Юлием Мартовым.

Мартов (наст. Цедербаум, 1873 — 1923) был на 12 лет моложе Евгении Гурвич. К моменту знакомства с ней он успел, тем не менее, пройти большой путь революционной борьбы. Уже на первом курсе Петербургского университета он создал революционный кружок, и в 1892 г. был арестован за распространение нелегальной литературы. Полтора года находился в Доме предварительного заключения и в одиночной камере едва только построенной тюрьмы, позднее получившей мрачное название «Кресты». Его исключили из университета и летом 1893 г. выслали под гласный надзор полиции в Вильно. Там, выступая в 1895 года на одном из первомайских собраний в Вильно с докладом «Поворотный пункт в еврейском рабочем движении», Мартов высказал идею проведения конференции, которая могла бы объединить все разрозненные организации региона.

Такие конференции в регионе к этому времени уже проходили. В частности, в конце апреля — начале мая 1896 года в Вильно состоялся съезд представителей нееврейских социал-демократических групп и кружков Вильно, Минска и Сморгони. На этом съезде была создана Литовская социал-демократическая партия (ЛСДП), программа которой носила марксистский характер. Минская делегация представляла вторую по величине после Вильно организацию в Северо-Западном крае, насчитывая 250-300 рабочих. Создание еврейской национальной партии в «черте оседлости» стало логическим завершением той многолетней борьбы, которую вели евреи с царскими властями против политики государственного антисемитизма. И такая партия действительно была создана, но принять участие в ее создании Мартов уже не смог: став вместе с Лениным одним из основателей петербургского Союза борьбы за освобождение рабочего класса, он был в 1896 году арестован и сослан в Туруханск. Кстати, название этой организации дал именно Юлий Мартов.

Первый съезд представителей еврейских социал-демократических организаций Северо-Западного края прошел 25 — 27 сентября 1897 года в Вильно. На съезде присутствовали 11 делегатов от пяти городов: Вильно, Минска, Белостока, Варшавы и Витебска. Съезд принял решение о создании Бунда — «Всеобщего еврейского рабочего союза в Литве, Польше и России». Бунд возник как единый руководящий центр всех подпольных организаций в среде еврейской социал-демократии. Съезд провозгласил, что новый союз будет включать в себя весь еврейский пролетариат, широко открывая двери каждому рабочему, который желает бороться за лучшую жизнь. Сразу же после съезда во всех городах Беларуси развернулась агитация за присоединение к Бунду рабочих организаций.

Однако далеко не все подпольные кружки были солидарны с самим фактом создания мононациональной политической партии, и в Минске вскоре появилась еще одна политическая организация — Рабочая партия политического освобождения России (РППОР). Среди ее лидеров были те, чьи имена в самом скором времени станут известны всей России. Дело в том, что программным документом партии была брошюра «Свобода», в которой главной задачей объявлялось завоевание политических свобод, главным образом, путем террора. Среди лидеров новой партии были Екатерина Брешко-Брешковская, получившая позднее прозвище «Бабушки русской революции», и Григорий Гершуни. Это их усилиями была на рубеже веков создана партия эсеров. Что касается Г.Гершуни, то как член ЦК этой партии он возглавил ее Боевую организацию партии и организовал в 1902 году убийства министра внутренних дел России Сипягина и уфимского губернатора Богдановича.

За десять лет своей активной революционной деятельности, которые оказались последними десятью годами жизни (он умер от саркомы в 1908 г. в возрасте 38 лет), Гершуни остался в российской истории как один из основных террористов еврейского происхождения. Его имя стоит в одном ряду с именами тех, кто готовил и осуществил убийство министра внутренних дел В.Плеве (Евно Азеф, 1904) и премьер-министра П.Столыпина (Дмитрий Богров, 1911).

Уроженец Ковно (Каунас) Григорий (Герш-Исаак) Гершуни был по профессии фармацевтом и работал в Москве в Институте экспериментальной медицины, но после создания партии, одним из лидеров которой он стал, переехал в 1898 году в Минск, где устроил лабораторию для бактериологических исследований. В свободное время принимал деятельное участие в организации культурно-просветительской работы: организовал начальную школу для мальчиков, читал лекции в субботней школе для взрослых. Это он первым наметил схему деятельности Боевой организации партии и обозначил ее цели, заявив, что она «не только совершает акт самозащиты, но и действует наступательно, внося страх и дезорганизацию в правящие сферы».

В Минске Гершуни устроил мастерскую станков для подпольных типографий, создал бюро по изготовлению фальшивых паспортов для нелегального пересечения границы, вместе с Е.Брешко-Брешковской организовал транспортировку нелегальной литературы из-за границы. В апреле 1900 года  минская организация партии разгромлена полицией. Руководители и некоторые члены «РППОР», избежавшие ареста, вошли в партию эсеров, после чего социал-демократы остались единственной реальной политической силой в Северо-Западном крае.

4

Благодаря языковому барьеру Бунд долгое время оставался хорошо законспирированным и смог избежать репрессий. Видный деятель Бунда и Евсекции Моше Рафес позднее отмечал: «Постепенно Бунд становится национальной организацией широких демократических слоев и еще больше городской бедноты… Во всех университетских городах и в заграничных русских колониях возникли Группы содействия Бунду, из среды которых вышло позже много активных партийных деятелей». [8].

Когда спустя полгода после создания Бунда, в начале марта 1898 года, в Минске состоялся Первый (учредительный) съезд РСДРП, трое делегатов из девяти были бундовцами. Евгения Гурвич была в это время членом Минского комитета Бунда, отвечая в нем за связь и координацию действий с ЦК. Она заведовала партийной кассой, держала у себя нелегальную библиотеку, а также занималась изданием и распространением нелегальной литературы. А когда типография БУНДа переехала из Вильно в Минск, возглавила ее деятельность, успев до своего ареста отредактировать с 6 по 10 номера газеты «Арбайтерштимме» («Голос рабочих») и ряд брошюр. (Позднее типография перебралась в Бобруйск). Именно к ней направили с рекомендательным письмом тифлисские социал-демократы переезжавшего в Минск Петра Васильевича Румянцева — будущего хозяина конспиративной квартиры, на которой проходили заседания 1 съезда РСДРП. Активную помощь в работе Евгении оказывала оставшаяся в Минске жена брата Елена Кушелевская, квартиру которой использовали, как правило, для конспиративных встреч с товарищами из других городов. Помогала ей и юная минчанка Вера Слуцкая, в семье которой Евгения учительствовала. Это под ее влиянием Вера стала одной из наиболее активных участников большевистского подполья. [9].

В 1895 году Евгения Гурвич принимает решение начать перевод «Капитала» Карла Маркса на русский язык. Мотивы принятия такого решения она много лет спустя изложила в своих воспоминаниях в первом выпуске журнала «Летописи марксизма», начавшем выходить в 1926 году. Нам кажется, ни один современный исследователь не был бы в состоянии воссоздать историю публикации перевода «Капитала» так полно, как это сделала более полувека назад сама Евгения Гурвич. Она ответила на все или почти на все вопросы, которые мы могли бы ей сегодня задать. Итак, послушаем «живой голос» минувшего.

«Как известно, первый русский перевод «Капитала» появился в 1872 году. Издан он был в количестве 2 или 3 тысяч экземпляров, как обыкновенно тогда издавались книги. Переводчиком его считали Германа Лопатина. Издание это совершенно разошлось. В середине 80-х годов «Капитал» был изъят из обращения, и книгу достать было чрезвычайно трудно. В каждом провинциальном городке имелось 2-3 экземпляра, а иногда и меньше. В мрачную эпоху 80-х годов и не чувствовалось особенно недостатка в этой книге. Но вот в 90-х годах вместе с возникновением рабочего движения возникает так называемый легальный марксизм [10], возобновляется старый спор между народниками и марксистами, появляется книжка Струве «Критические заметки» [11] в журналах появляется ряд статей, выходит книга Николай —она [12] «Очерки нашего пореформенного общественного хозяйства», затем Бельтова [13] «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю». Вполне естественно возникает потребность обратиться к первоисточникам — к «Капиталу», к «Zur Kritik» [14], а между тем книги эти трудно, почти невозможно было достать. Но «Капитал» к тому времени (1895 г.) стал, можно сказать, библиографической редкостью.

И вот однажды, обсуждая этот вопрос, мы — покойный Белевский (Белорусов) [15] Лев Маркович Зак [16] и я — пришли к заключению, что необходимо новое издание «Капитала». О том, что это возможно будет сделать легально, в то время еще не могло быть и речи. Предполагалось, в целях конспирации, изданию придать такой вид, чтобы оно с внешней стороны не отличалось от первого издания «Капитала». По нашим расчетам, на издание надо было иметь 3000 рублей. Нашелся один богатый меценат, который обещал дать на дело если не всю, то значительную часть этой суммы. Для начала он дал 100 рублей и этим ограничился.

Работать над переводом приходилось, главным образом, по ночам, ибо нужно было распределять время между работой для заработка, революционной работой и переводом. Хотя я сознавала, что перевод важнее той революционной работы, которой приходилось заниматься, однако я не считала возможным от нее отказаться…»

Оторвемся на минуту от текста воспоминаний Евгении Гурвич. Вернемся к последним двум фразам и вдумаемся в них, в то, какую информацию они несут. О ее работе над «Капиталом» по ночам, чтобы «распределять время между работой для заработка, революционной работой и переводом». О необходимости соблюдать большую конспирацию, чтобы «не провалить дела раньше, чем оно будет налажено». Об этой подвижнической работе «без всякого расчета на вознаграждение»… И перед нами встанет образ одинокой женщины, рано состарившейся, теряющей зрение от непрерывного чтения и почти постоянной ночной писанины при свете керосиновой лампы…

«…Перевод мы распределили между собой следующим образом: Л.М.Знак перевел 1 и 4 отделы, остальные перевела я. В основу перевода взяли немецкое и французское издания, редактиро­вавшиеся еще самим К.Марксом. Но мы тщательно проверяли и исправляли друг друга. К осени 1896 г. Перевод был готов, а денег на его издание, если не считать полученных нами 100 рублей, не было. Лично у нас денег также не было, мы дали все, что могли — свой труд. Я стала искать пути пристроить наш перевод. Заботилась об этом я одна, потому что летом 1897 года Зак умер, Белевский же сидел в тюрьме.

Летом 1897 г. один мой приятель, Анатолий Осипович Бонч-Осмоловский [17], встретился за границей со Струве, и тот сказал ему, что издательница О.Н.Попова предложила ему найти переводчиков и взять на себя редакцию перевода «Капитала», который она намеревается издать. Бонч-Осмоловский сообщил Струве об имеющемся уже готовом переводе «Капитала». Струве обратился ко мне и спросил, согласна ли я на издание перевода под его редакцией. Я, разумеется, согласилась, ибо легально издавать перевод без редактирования его кем-нибудь из известных в то время экономистов ни одно издательство не согласилось бы. Я же для них являлась совершенно неизвестной величиной. Я выслала П.Б.Струве рукопись перевода, а потом уже списалась с Поповой относительно гонорара.

Надо сказать, что гонорар Попова предложила нищенский — 15 рублей за печатный лист в 40 000 букв. Но так как перевод выполнялся без всякого расчета на вознаграждение (имелось в виду только распространение книги), то я согласилась на эти условия. Книга вышла в 1899 г., когда я сидела в Таганской тюрьме в Москве, причем Попова не сочла даже нужным прислать мне авторского экземпляра, и мне пришлось по поводу этого вступить с ней в пререкания. Второе издание появилось в 1906 г., третье — в 1907 г.». [18].

5

Поскольку в Северо-Западном крае в последнее десятилетие ХIХ века большинство рабочих кружков были еврейскими, социал-демократическое движение, в целом, носило мононациональный характер. Целый ряд активистов этого движения очень скоро стали выдвигаться на роль агитаторов в рабочей среде, и кадры профессиональных революционеров стали расти. Но выйти за пределы чисто еврейского общения эти люди, как правило, не могли из-за плохого знания (или вообще отсутствия) русского языка. По этой же причине они не могли приобщаться к поступающей в города марксистской литературе.

Обычно владение русским языком помогало евреям интегрироваться в окружающую их нееврейскую среду и избегать того совершенно нищенского существования, в котором, по большей части, находились их соплеменники. В результате, рабочие кружки в начале 1890-х гг. стали напоминать скорее школы русского языка и литературы, нежели школы марксизма. К тому же русская революционная традиция, в основе которой лежала необходимость воспитания «классово сознательных» борцов, требовала от своих активистов значительно более высокого уровня образованности и общего развития, чем это было характерно для евреев черты оседлости, не владеющих языком коренного славянского населения региона. В основе этого требования лежало ощущение той высокой роли, скорее даже социальной миссии, которую взвалили на себя первопроходцы марксизма в России еврейского происхождения.

Однако, очень скоро выяснилось, что в своей общественной деятельности активисты социал-демократического движения вынуждены еще выполнять и роль защитников прав еврейского населения России, открыто подвергающегося социальной дискриминации. А это уже предполагало борьбу пролетарских слоев с русифицированным (или полонизированным) классом крупной и средней еврейской буржуазии. Путь к решению возникшей проблемы подсказал опыт еврейских стачек, выдвинувший на ведущее место в классовой борьбе организацию экономической борьбы. Забастовочное движение больше, чем что-либо еще, продемонстрировало тесную и притом открытую связь хозяев фабрик и заводов с царским режимом, господствующим в государстве. Так в революционной среде возник призывающий к борьбе с царизмом новый политический лозунг — «Через экономику к политике». В стране шли серьезные экономические преобразования, менялись условия взаимоотношений между работодателями и наемной рабочей силой, а это требовало появление новых форм классовой борьбы.

Идеологическое обоснование необходимости такой переоценки ценностей дал в своей брошюре «Об агитации» организатор и ведущий пропагандист виленской еврейской социал-демократической группы Арон Кремер (1865 — 1935). Брошюра вышла в 1894 году под редакцией Юлия Мартова. В ней впервые прозвучал вопрос необходимости перехода от пропаганды в рабочих кружках к агитации на почве экономических требований рабочих. Появление брошюры Кремера стало поворотным пунктом не только еврейского, но и всероссийского рабочего движения.

Выпускник Рижского политехнического института Арон Кремер уже в 1889 году был арестован и осужден за пропагандистскую деятельность. Жил в Вильно под гласным надзором полиции, но революционной деятельности не прекращал и был одним из основателей Бунда. В 1897 году Кремер выступил одним из инициаторов и организаторов подпольного съезда представителей тринадцати еврейских подпольных организаций, придерживающихся социал-демократической ориентации из пяти городов Северо-Западного края. Съезд проходил в Вильно с 25 по 27 сентября 1897 года. Съезд принял решение о создании «Всеобщего еврейского союза рабочих в Литве, Польше и России (Бунда). Кремер вошел в первый избранный ЦК новой партии. Вместе с ним членами ЦК стали еще два представителя Виленской организации — Абрам Мутник и Владимир Косовский.

В декларации Бунда было записано, что его целью является создание «особой организации еврейских трудящихся, призванной вести и просвещать еврейский пролетариат в борьбе за экономическое, общественное и политическое освобождение». Бунд объявлял своей целью свержение царизма, призывал к радикальной классовой борьбе, к еврейской культурной революции и преодолению местечкового религиозного мракобесия. Евреи России, в отличие от всех других народов, не имели своей исторической территории проживания, и поэтому Бунд ставил вопрос о том, что ему должны быть предоставлены полномочия по вопросу еврейской культурно-национальной автономии. Требование быть единственным представителем трудящихся не по территориальному, а по национальному признаку входило в первоочередные планы Бунда, и это должно стать предметом переговоров на первом же совместной конференции или объединительном съезде с иными социал-демократическими организациями.

И такой объединительный съезд состоялся. Его инициатором явился один из лидеров «легального марксизма» Петр Струве. Первоначально предполагалось провести съезд в Киеве, но там сотрудники «Рабочей газеты» заметили за собой слежку, и тогда было принято предложение лидеров Бунда, провести его в Минске. В то время Минск наряду с Киевом, Вильно и Дерптом был одним и городов своеобразной «буферной зоны», через которую в Россию проникала литература и документы о деятельности социал-демократов европейских стран. Дата начала съезда — 1 марта — не была выбрана случайно. Выбором этой даты социал-демократы заявляли о том, что продолжают дело народовольцев по борьбе с царизмом. По существу, это было уже «третье первое марта»: в 1881 году в этот день был убит Александр II, в 1887 году в этот же день сорвалось покушение на Александра III, участники которого (Петр Шевырев, Александр Ульянов и др.) были казнены в Шлиссельбургской крепости.

Вся организационная работа по подготовке к съезду легла на плечи Арона Кремера и Евгении Гурвич. Едва ли не самым сложным было обеспечить нужный уровень конспирации, и начинать эту работу нужно было с поиска квартир — основной и запасной. Помогал Евгении один из местных активистов, участник виленского учредительного съезда Павел Берман. Предоставим, однако, слово самой Евгении Гурвич.

«Я нашла две квартиры: одну — у Петра Васильевича Румянцева по Захарьевской улице (ныне Советской) в д. № 135 и другую — у сестер Лосминских на Троицкой горе близ Базарной площади по Георгиевской улице. Две квартиры нужны были потому, что в квартире Румянцева нельзя было собираться по утрам, а в квартире Лосминских — по вечерам. В конспиративном отношении квартиры были очень удобны: одна находилась близ Базарной площади, где было очень людно, а другая — за рекой, и так как в то время был разобран мост, то проходить или проезжать нужно было обходными путями. Лосминские уходили с матерью из дому, оставляя ключ в условленном месте… В первый день съезда 14(1) марта 1898 г. я утром встретила Кремера и товарищей делегатов на площади и проводила их в квартиру. В следующие дни они сами уже туда приходили» [19].

Е.А.Гурвич приняла участие в «маленьком, более чем скромном торжестве» по случаю успешного окончания съезда. Она не была делегатом, и ее пригласили (вместе с супругами Румянцевыми) на этот вечер как человека, «активно помогавшего устройству съезда».

6

Контролер Либаво-Роменской железной дороги Петр Румянцев, на квартире которого проходили заседания съезда, снимал вместе с женой полдома на Захарьевской улице метров за сто выше набережной реки Свислочь. (Ныне на этом месте стоит жилой дом, на первом этаже которого долгие годы находился магазин «Кристалл»). На съезде присутствовало 9 делегатов, представлявших наиболее крупные социал-демократические организации России — петербургский, московский, екатеринославский и киевский «Союзы борьбы», а также группу «Рабочей газеты» и Бунд. Пятеро из них были евреями: трое бундовцев — Арон Кремер, Абрам Мутник и Шмуэль Кац — и два человека от киевской «Рабочей газеты» — Борис Эйдельман и Натан Вигдорчик.

В целях конспирации протоколов не велось, записывались только резолюции. Основным был вопрос об образовании партии. Решение съезда оказалось судьбоносным для России: все «Союзы борьбы», группа «Рабочей газеты» и Бунд сливались в единую организацию под названием «Российской социал-демократической рабочей партии» — РСДРП. Съезд избрал ЦК в составе трех человек: Степан Радченко — от петербургского «Союза борьбы», Борис Эйдельман — от «Рабочей газеты» и Арон Кремер — от Бунда. Официальным органом партии была объявлена «Рабочая газета». Так волей обстоятельств у истоков первой в истории России партии пролетариата всех национальностей в числе лидеров оказались представители еврейского революционного движения — два члена ЦК из трех. Но уже тогда, всем делегатам было ясно, что это первое ЦК — некий временный орган, которому предстоит, решив текущие дела, подготовить и провести второй съезд российских социал-демократов, результатом которого будет избрание более крупного по размерам и представительству второго ЦК.

Съезд поручил членам ЦК составить Манифест новой партии с изложением ее ближайших политических задач. Правда, двое делегатов (Степан Радченко из Петербурга и Павел Тучапский) привезли с собой заготовленные заранее проекты Манифеста, но съезд не принял их во внимание, и по просьбе С.Радченко такой текст написал П.Струве. С.Радченко же и подготовил окончательный вариант Манифеста. Участники съезда, обсуждая будущее новой партии, предполагали, что второй съезд должен быть собран через полгода после первого, и это ему уже предстоит не только выработать программу и устав партии, но, собственно, и создать саму партию как единую централизованную боевую организацию. Однако, все осложнилось тем, что сразу же после съезда в большинстве городов социал-демократические организации были разгромлены, 8 из 9 делегатов съезда, в том числе члены ЦК, арестованы, а типография в Екатеринославе и готовый к печати третий номер «Рабочей газеты» захвачены полицией. А ведь именно в типографии «Рабочей газеты» предполагалось напечатать Манифест партии. Выполнение этой ответственной задачи оказалось под угрозой. Воплотить в жизнь эту задачу пришлось минчанам.

Изданию «Манифеста» съезд придавал огромное значение. «Манифест» не только означал факт создания новой партии. Он отмечал еще полувековой юбилей выхода в свет первого программного документа научного коммунизма — «Манифеста коммунистической партии», написанного К.Марксом и Ф.Энгельсом. Не случайно «Манифест Российской социал-демократической рабочей партии» начинался словами: «50 лет назад над Европой пронеслась живительная буря революции 1848 года». Напечатать «Манифест» предстояло в Бобруйской, единственной не обнаруженной царской охранкой подпольной типографии. И задача эта была выполнена. «Манифест» и решения съезда, напечатанные отдельным листком, появились в апреле 1898 года, но связано это было с огромными трудностями конспиративного порядка.

Один из организаторов и делегатов съезда киевлянин Борис Эйдельман прибыл в Минск в сопровождении трех зубатовских филеров. Те немедленно засекли других киевлян — делегатов съезда: Павла Тучапского и Николая Вигдорчика. Но выследить сам съезд им не удалось, а помощь от Зубатова пришла слишком поздно — делегаты уже успели разъехаться. Вот тогда, с начала марта 1898 года, и была открыта почти демонстративная слежка за белорусскими социал-демократами.

Филеров было около 30 человек. Их засекали на вокзалах, на улицах, в скверах, в садах, кондитерских, пивных. В сравнительно небольшом провинциальном Минске они оказывались на виду. Проводили филеры и скрытное наблюдение, определив за три месяца все контакты руководителей минского подполья. Наблюдения велись не только в Минске, но и в Вильно. И вот в эти дни, когда провалы уже стали неизбежностью, Евгения Гурвич и осуществила публикацию «Манифеста». Она же сама в мае, когда он был готов, отвезла его в Петербург, к С.И.Радченко. [20]. В этих же труднейших конспиративных условиях «Манифест» рассылался по социал-демократическим организациям всей России. К осени этот документ уже был обнародован многими органами печати западной социал-демократии. Мировая общественность считала само появление нелегальной рабочей социал-демократической партии в самодержавно-полицейской России» чудом.

А затем свершилось ожидаемое: произошло то, что позднее в исторической литературе получило название «июльской ликвидации 1898 года». Вместе с Евгений Гурвич за решеткой оказались 17 минчан, в их числе Елена Кушелевская, Петр Румянцев, Вера Слуцкая. У Гурвич при обыске были обнаружены полученные из-за границы социал-демократические брошюры, некоторые из них уже были переведены, в частности «Вопросы бедности» и «Германия накануне революции». У нее же были найдены более 50 шифрованных записей, в которых находились сведения о выданной для чтения нелегальной литературе из подпольной библиотеки. Еще более важными оказались шифрованные записи, изъятые у Румянцева — 40 адресов в 30 городах и поселках, среди которых были адреса для получения и пересылки нелегальной литературы в Киеве, Либаве и Женеве [21]. Вера Слуцкая и ее брат были задержаны в связи с деятельностью Минской подпольной типографии.

Все арестованные минчане были перевезены в Москву и помещены в Таганскую тюрьму. Следствие тянулось более двух лет. К Евгении Гурвич отношение следователей было особенно напряженное: дознание считало ее настолько серьезной фигурой, что имело подозрение, не является ли она делегатом съезда от петербургских социал-демократов. Так, 12 ноября 1898 года начальник Московского губернского жандармского управления обратился в Департамент полиции с просьбой срочно выслать фотографию Евгении Гурвич, Петра Румянцева и других арестованных с ней лиц. Как было отмечено в письме, существует подозрение, что одно из них «могло присутствовать в качестве петербургского представителя на Минском съезде социал-демократов, происходившем 1 марта сего года. Карточки поименованных лиц необходимы для предъявления арестованному Александру Ванновскому, признавшемуся, что он был делегатом на съезде от московской группы». [22]. Но арестованные держались стойко. «Считаю себя нравственно ответственной за все дела организации, к которой принадлежу», — заявила жандармскому ротмистру Евгения.

«По высочайшему повелению от 11 апреля 1901 года дело… было разрешено в административном порядке с зачетом предварительного заключения». Самое строгое наказание было определено Евгении Гурвич — ее сослали в Восточную Сибирь на четыре года. Под «гласным надзором полиции в избранных обвиняемыми местах жительства» оказались Елена Кушелевская и Петр Румянцев — на 2 года, Вера Слуцкая — на 1 год. [23].

7

Аресты в среде российских социал-демократов, проведенные охранкой в июле 1898 года, не были следствием грубого провала в организации конспирации съезда или отдельных его делегатов. Сам съезд не был обнаружен. Аресты оказались возможными в результате длительной розыскной работы, которую проводила охранка. Дело в том, что еще в мае 1897 года полицейская агентура засекла людей, занимавшихся транспортировкой нелегальных изданий. Уже в июне вышли на нелегальные типографии, отследили пути доставки бумаги для печати, и уже вслед за этим обнаружили действующие нелегальные кружки. Летом 1898 года у С. Зубатова уже были сведения об участниках основных кружков, их связей с различными городами.

Информации о том, что филеры, отслеживающие перемещения киевских социал-демократов, и, в первую очередь, Бориса Эйдельмана, засекли их появление в Минске, Зубатов не придал серьезного значения: для ареста этих людей у него и так были все необходимые данные. Над Бундом повисла угроза провала, и в ночь на 26 июля 1898 года состоялись массовые аресты. В Бобруйске была ликвидирована подпольная бундовская типография и арестованы ее сотрудники: Израиль Каплинский и Гриша Сорока с женами. Нашли и конфисковали печатные станки, изъяли кассы со шрифтами, нелегальную литературу на русском и идиш, манускрипты, журналы, списки адресов. Всего было арестовано около 500 человек: 176 — в Киеве, более 50 — в Москве, 55 — в Белоруссии и Польше. Из членов ЦК долгое время на свободе оставался только Арон Кремер.

Массовые аресты бундовцев привели к тому, что оставшиеся на свободе участники движения в спешном порядке устремились в эмиграцию, и уже в декабре 1898 года возник «Заграничный комитет», который стал служить представителем Бунда в международном социалистическом рабочем движении. Среди членов этого комитета в разные периоды были наиболее видные руководители партии. Он мобилизовал необходимые денежные средства, издавал литературу и организовывал ее распространение. Значительную помощь Бунду оказывали его различные землячества (ландсманшафтен) и ячейки сочувствующих в США во главе с Центральным союзом («Централфарбанд»), который в 1906 г. состоял из 58 организаций, насчитывавших 3000 членов.

Однако, несмотря на происшедший разгром, Бунд как подпольная революционная организация продолжала работать практически в тех же формах, как и прежде. Велась кружковая работа, шло распространение марксистской литературы, медленно, но уверенно нарастало стачечное движение, с ростом промышленного потенциала росла пролетарская прослойка в среде еврейского населения черты оседлости. Согласно данным первой российской переписи населения, практически каждый шестой еврей Серо-Западного края (15%) был рабочим на предприятии, каждый десятый (10%) — плотник, слесарь, работающий по найму. Учитывая, что в целом в черте оседлости проживало 5,1 млн. еврейского населения и еще 1,3 млн. — в Царстве Польском, можно составить представление, насколько опасной была эта масса для царской власти, если восстанет против царящей по отношению к евреям дискриминации и социальной несправедливости. Тем более, если учесть при этом, что еврейское население было наиболее образованной и дисциплинированной частью населения империи, 50% которой проживало в городах (в Украине — 30%).

Что касается пионеров социал-демократического движения в Северо-Западном крае, судьба их после разгрома 1890-х гг. сложилась по-разному.

Арон Кремер в 1900 году уехал из России, за границей входил в ЦК Бунда. В 1903 году участвовал в работе II съезда РСДРП с совещательным голосом, в 1905 году вернулся в Россию, участвовал в Первой русской революции 1905 — 1907 гг. В 1906 году был кооптирован в ЦК партии. В 1907 году был делегатом V (Лондонского) съезда РСДРП с совещательным голосом. Позднее от политической деятельности отошел и эмигрировал в Германию. В 1912 — 1921 гг. работал инженером во Франции. В 1921 году вернулся в Литву, занимался преподавательской деятельностью. С 1928 года вновь работал в Бунде, пользовался большим авторитетом в его рядах. Умер в Вильно в 1935 году.

Исаак Гурвич, оказавшись в США, стал доцентом Чикагского университета, преподавал статистику. Активно включившись в рабочее движение Америки, стал одним из основателей Американской социалистической партии, а также весьма влиятельным участником профсоюзного движения страны. Его критические заметки («Письма из Америки», «Письма о социалистическом движении в Америке») публиковались в органе «легальных марксистов» России журнале «Жизнь». Однако вскоре за революционную деятельность И.Гурвича лишили кафедры, профессорского звания. Ему вообще было запрещено преподавать в высших учебных заведениях США, и он стал заниматься адвокатской практикой. [24].

В 1906 году И.Гурвич вернулся Россию, был избран во II Государственную думу по Минску [25]. Однако выборы были кассированы — в стране начиналась полоса реакции. Оказавшись снова в США, И.Гурвич продолжал научную и революционно-практическую деятельность, оказывая помощь революционерам России. С его помощью во время русско-японской войны большевики организовали книжную экспедицию в Японию и снабжали русских военнопленных революционной литературой. В 1913 году издал в США крупное исследование «Иммиграция и труд». Когда в конце 1921 г. И. А. Гурвич узнал о создании в Минске Белорусского государственного университета, то немедленно отправил в его адрес несколько сотен томов книг, в том числе произведения классиков марксизма на английском, русском и других языках [26]. Умер в Нью-Йорке в 1924 году[27].

Евгения Гурвич, приговоренная к четырем годам ссылки, два года провела в Иркутской губернии. Личная жизнь у нее не сложилась. Находясь в Таганской тюрьме, она перестукивалась с соседней камерой и познакомилась с одним из находящихся там мужчин. Возникло чувство привязанности, основанное на общности интересов и участия в борьбе с царизмом. Однако при освобождении встреча не принесла ожидаемой взаимной тяги друг к другу. Евгения осталась одна. Так одна она и провела всю жизнь.

В 1902 году РСДРП организовала побег нескольким ссыльным, в числе которых оказались Лев Бронштейн, получивший позднее при уходе за границу фальшивый паспорт на фамилию Троцкого, и Евгения Гурвич. За границу нелегально ушла и она. Жила в Швейцарии, в Минск вернулась после амнистии 1906 года. Примкнула к меньшевистской фракции РСДРП.

До 1917 года Евгения работала в Минской городской библиотеке им. А.С. Пушкина. Когда в 1906 году начал выходить журнал «Былое» — первый легальный журнал в стране по истории освободительного движения в России — опубликовала в нем статью «Первые еврейские кружки» [28]. В 1907 году в Москве под редакцией Евгении Гурвич вышел первый том «Литературного наследства К.Маркса, Ф.Энгельса и Ф.Лассаля» (перевод с немецкого издания). В 1917 году Евгения была членом Исполкома Минского Совета рабочих и солдатских депутатов. При советской власти заведовала внешкольным отделом Наркомпроса БССР. В 1920 году работала заведующей только открытой библиотекой БГУ.

В 1921 г. во время кампании по разгрому правых эсеров была арестована, сослана в Олонецкую губернию, освобождена в сентябре 1922 г. Жила в Москве, работала научным сотрудником в Институте К. Маркса и Ф. Энгельса, принимала активное участие в деятельности Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев, публиковалась в журнале «Каторга и ссылка». В 1930 году вышла ее большая работа «Еврейское рабочее движение в Минске в 80-х гг.» [29]. Вновь была арестована 20 февраля 1931 года в связи с начавшимся процессом «Союзного бюро меньшевиков», но 13 апреля из-под стражи освобождена в связи с тем, что ее принадлежность к «к.-р. меньшевистской группировке в процессе следствия не подтверждается» [30].

В Москве Евгения Гурвич жила у своей племянницы, работавшей заместителем наркома путей сообщения. Жила в постоянной тревоге и ожидании ареста. В Минске у нее были родственники, но ее приезды всегда обставлялись тайной. Ее появление означало, что в Москве начинается очередной «хапун», и она пытается уйти от внимания НКВД. В одном из воспоминаний приводится образ «сухонькой старушки в очках, очень плохо одетой и выглядевшей нездоровой. Она ходила с палкой и была полуслепой». Она, как правило, не выходила на улицу. В кругу близких называла Сталина и его окружение «стадом бандитов». Но когда в 1940 году она ушла из жизни, в одной из центральных газет был помещен некролог [31].

Литература и комментарии

Шипсайд С. «Капитал» Карла Маркса. Новая интерпретация экономической классики. Мн., 2010. — С. 3 -4. Самбук С.М. Революционные народники Белоруссии. Мн., 1972. — С. 34. Е.Гурвич. «Воспоминания» // «Каторга и ссылка», 1928, № 3(40) — С. 134-136. Бухбиндер Н. Материалы для истории еврейского рабочего движения. Вып. I. — М., 1922. — С. 43. Былое. 1907, №6/18 — С. 68 Там же. — С. 65 — 74. «Записка» начальника Московского губернского жандармского управления генерал-лейтенанта Шрама «по дознанию, производящемуся в порядке 1035 ст. Уст.Угол.Суд. по делу о «Российской соц.демократической рабочей партии» от 2 декабря 1899 г. // Красная летопись. 1922, №4. — С. 194. Рафес М. Первая революция и еврейские рабочие. // 1905. Еврейское рабочее движение. ГОСИЗДАТ. 1928. — С. 6. Слуцкая Вера (Берта, 1874 — 1917) — в годы Первой русской революции — член боевой организации РСДРП, делегат V съезда РСДРП (1907), участник Октябрьского переворота 1917 года. Погибла во время подавления «мятежа Керенского-Краснова», доставляя медикаменты и перевязочный материал красногвардейским отрядам. «Легальный марксизм» — идейно-политическое течение, возникшее в России в 1890-х годы, представители которого печатались в легальных, т. е. разрешенных правительством, газетах и журналах и использовали некоторые положения марксистской доктрины для критики народничества. Имеется в виду книга русского экономиста, «легального марксиста» Петра Струве «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России». «Николай — он» — псевдоним русского экономиста, одного из теоретиков либерального народничества Николая Даниельсона, который завершил начатый Г.Лопатиным перевод Первого тома «Капитала» К.Маркса, а потом перевел также 2-й и 3-й тома. «Бельтов» — псевдоним, под которым публиковался Г.В.Плеханов Имеется в виду работа К.Маркса «К критике политической экономии» (1859). Белевский А.С. — участник революционного движения в Белоруссии, один из организаторов и теоретик «Группы народовольцев», стоявших близко к идеологии марксизма. Группа создала так называемую Лахтинскую типографию, где печатала революционную литературу. Зак Л.М. — один из активистов «Земли и воли». Из двадцати последних лет жизни Л.М.Зака — год был проведен в Петропавловской крепости и 15 — в Енисейской и Якутской ссылках. Годы между ссылками — кружковая работа в Минске, два года накануне смерти (1897) — работа над переводом «Капитала». Бонч-Осмоловский А.О. (1857-1930), уроженец Витебска, революционер-народник, деятельность которого многие годы проходила в Белоруссии. Гурвич Е.А. Из воспоминаний: Мой перевод «Капитала». // «Летописи марксизма», 1926. Вып. 1. — С. 91 — 93. Гурвич Е. А. О первом съезде РСДРП. // Каторга и ссылка. 1928, №3 — С. 56 — 57. Там же. Меньщиков Л.П. Охрана и революция. М., 1928. Кн. 2. — гл. 4. Красная летопись, 1923, №7. — С. 406. Первый съезд РСДРП: Документы и материалы. — М., 1958. — С. 30. М.И.Иосько. Минчанин пишет Энгельсу… // М.И.Иосько. «К.Маркс, Ф.Энгельс и революционная Белоруссия». 2-е изд. Мн., Изд-во «Университетское», 1985. — С. 163 — 186. Большая советская энциклопедия. М., 1930. Т. 19. — С. 831 — 832. Вестник народного комиссариата просвещения ССРБ. 1922. Вып. 7-8. — С. 46. См. Бухбиндер Н.А. Иосиф Адольфович (Аронович) Гурвич. // Каторга и ссылка. 1926, №5 (26). — С. 239 — 240. «Былое», 1907, № 6(18), С.65-77. Сб. «Революционное движение среди евреев». М., 1930. Вып. 1. — С. 33 -64. Иосько М.И., Басин Я.З. Второй русский перевод «Капитала». // Иосько М.И. «К.Маркс, Ф.Энгельс и революционная Белоруссия», 2-е изд., Мн., 1985. — С. 230 — 242. Лапидус М.Р. Человек в трагические минуты истории. // «Асоба i час» («Личность и время»). Белор. биогр. альманах. Вып. 2. Мн., «Лiмарыус». 2010. — С. 168 — 170.

 

 

Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/2018-znomer4-basin/