Как-то в начале 2000-х годов бывшая редактор журнала «Советская музыка» Майя Прицкер, жившая к тому времени много лет в Нью-Йорке, попросила меня принять участие в её программе на музыкальные темы по «русскому телевидению» в Нью-Йорке.
Студия этой программы «подписного» телевидения располагалась тогда в городке Форт Ли на другом берегу реки — уже в штате Нью-Джерси. Знакомы мы были потому, что Майя Прицкер была многолетним редактором в газете «Новое русское слово», издаваемой в Нью-Йорке кажется с 1910 года. Её владельцем был ещё Яков Моисеевич Цвибак (литературный псевдоним которого был Андрей Седых). Он был в парижские времена литературным секретарём Ивана Алексеевича Бунина; сам он написал немало интересных книг о путях «Первой волны» — первой русской эмиграции в Турции, Берлине, Париже.
С ним я познакомился вскоре после приезда в Нью-Йорк в январе 1980 года в доме моего друга Миши Райцина, тогда уже солиста Метрополитен Оперы.
Итак, возвращаясь к той передаче на русской программе телевидения. Прицкер попросила меня принять участие в её программе без предварительной подготовки или готовых вопросов — прямо в студии ответить на её вопросы. Программа растянулась на два дня. Её вопросы касались многих тем в исполнительской области, вокале, певцах, работавших в моё время в МЕТ Опере (с 1980 по 2003годы).
Поскольку речь шла вообще об исполнительстве, как-то спонтанно возникли воспоминания о Концерте для скрипки Шостаковича и премьере его в Ленинграде в октябре 1955 года. Я тогда вспомнил рассказ первого концертмейстера Оркестра Ленинградской Филармонии Виктора Либермана, позднее ставшего также первым концертмейстером оркестра Ройял-Концертгебау в Амстердаме.
Во время Всесоюзного Фестиваля и конкурса скрипачей 1957 года я встретился с Либерманом, также участвовавшим в Конкурсе. Тогда он рассказал мне историю первого исполнения Концерта Д.Д. Шостаковича, аккомпанемент к которому для Д.Ф. Ойстраха оркестр под руководством главного дирижёра Мравинского готовил задолго до появления Ойстраха. Вот рассказ Виктора Либермана:
«Я играл этот Концерт по шесть раз в неделю на протяжении месяца. Я исполнял для дирижёра нечто вроде роли «тренировочной груши» для боксёров. По фотокопии партитуры мне пришлось выучить Концерт. Таким оборазом именно мне впервые довелось сыграть этот Концерт с оркестром в нашем зале. Заодно я выучил Концерт. Это было нелегко, но возможно — играть по фотокопии Партитуры Концерта. Потом наш руководитель сделал ещё шесть репетиций с самим Д. Ф. Ойстрахом!» На мой вопрос, почему потребовалось такое огромное количество репетиций, Виктор Либерман ответил так: «Видите ли, нашему главному дирижёру требуется обычно большое количество репетиций для усвоения материала, пока он не почувствует себя в данном сочинении достаточно свободно. К тому времени, когда подходит премьера, оркестр практически играет материал уже почти наизусть!»
Я привёл этот рассказ в передаче Майи Прицкер, дополнив его коротким заключением: через месяц после премьеры Д.Ф. Ойстрах выступил с этим Концертом в Нью-Йорке с оркестром Нью-Йоркской Филармонии и дирижёром Дмитрием Митрополусом. На третьей репетиции Митропулос дирижировал этим аккомпанементом… наизусть!
После нашей передачи начались звонки от слушателей. Одна дама, бывшая ленинградка, сокрушённо обратилась ко мне: «Зачем вы об этом рассказали? Мы жили в Ленинграде и чувствовали себя на небесах — у нас лучший оркестр в мире, а вы вот такое рассказали! Ну, зачем, почему вы это сделали?» В её голосе чувствовалось истинное огорчение и даже боль от утраченных иллюзий. В тот момент я и вправду пожалел о своём рассказе, но позднее, уже написав книгу «В Большом театре и Метрополитен опера». Годы жизни в Москве и Нью-Йорке» понял, какие страдания приносят людям лишение их иллюзий, с которыми они жили долгие годы! Во втором случае с книгой, в которой была глава о известном руководителе Ансамбля скрипачей Большого театра Ю.М. Реентовиче, на этот раз один из довольно известных писателей мне позвонил и выразил своё возмущение этой главой (опубликованной тогда ещё только на Интернете). «Так писать нельзя! — вещал он довольно яростно. На мой вопрос почему нельзя? — он ответил кратко: «Нельзя!»
Только позднее я понял, что лишил его многолетних и драгоценных иллюзий, рассказав о реальности существования этого ансамбля, его участниках, но прежде всего о краткой биографии его руководителя Реентовича. А ведь и правда, в те годы многие люди — слушатели и любители музыки, были вполне уверены, что Ю.М. Ренентович и сам — выдающийся скрипач, где-то почти что рядом с самим Давидом Ойстрахом!
Оглядываясь назад, на прошедшую эпоху, кажется только Владимиру Войновичу в его романе «Монументальная пропаганда» удалось очень образно и ярко описать крушение иллюзий старых коммунистов, происшедшее после ХХ съезда партии в 1956 году. Но это в политике! А когда дело касается любимых артистов, то такое кощунство для очень многих людей действительно выглядит совершенно неприемлемым и невозможным для переосмысливания своих иллюзий и своей многолетней любви и привязанности к любимым киноартистам, певцам, да и другим деятелям с области исполнительских искусств. Даже некоторые мои коллеги, бывшие коллеги по Большому театру, при личных встречах уже в Нью-Йорке говорили мне с затаённой уверенностью в своей правоте: «А ты — кто такой? Чтобы писать о людях такой известности и такого масштаба своей работы?» Но это уже из области вопроса бессмертного персонажа Ильфа и Петрова Михаила Самуэлевича Паниковского. С моей точки зрения, всякий человек, профессионал в своей области,имеет полное право выражать своё личное мнение в печати, по радио, на телевидении и т.д., если он живёт в условиях свободы слова и не переходит границ элементарных приличий. Как прекрасно написал тот же В.Н. Войнович: «нельзя смеяться над человеком, сидящим в тюрьме, больным, немощным, старым». Это было его ответом на упрёки после публикации его небольшой книги «Портрет на фоне мифа», посвящённой А.И. Солженицыну. И там ему предъявлялись те же вопросы в смысле «А ты кто такой, чтобы развенчивать нашего кумира?» Но то область большой литературы, хотя и политики тоже. Здесь идёт речь о занятных маленьких историях из жизни музыкантов и не только.
***
Некоторые иллюзии, иногда даже овладевавшие большими массами людей, приводили к трагическим последствиям в их жизни. Так произошло с тысячами германских евреев после прихода к власти Гитлера. Меня давно интересовал вопрос — почему, видя уже начало антисемитских действий нового правительства, немецкие евреи не помышляли об эмиграции из страны? Конечно, были в этой массе людей и дальновидные — они понимали, что от издания законов в скором времени власти перейдут к открытым гонениям и ничем не сдерживаемому террору против всех евреев Германии. Но укоренившееся представление о себе самих, как о «немцах иудейского вероисповедания» или вообще о немцах, «добрых германских подданных Кайзера», а потом и Веймарской Республики — эти иллюзии вносили успокоение в их души. Кроме всего, многие вообще порвали с иудаизмом и, приняв христианство, как им казалось стали «немцами «как все». Но нацистам на всё это было наплевать — их интересовал только один вопрос — раса! Даже человек смешанного происхождения в основном приравнивался к евреям, а следовательно, как и все евреи лишался гражданства, всех нормальных гражданских прав и т.д. Дальнейшее хорошо известно. Шаг за шагом евреев лишали одного права за другим — ездить на велосипеде, управлять автомобилем, посещать популярные места отдыха, общественные парки, и наконец — заставили носить на верхней одежде жёлтую звезду, чтобы все на улице знали, кто — еврей, а кто нет…
Ценность иллюзий о собственных исследованиях любителей-музыковедов и ревизионистов-«историков»
Итак, если профессионалы пишут о предмете своих исследований, то, как ни странно, такие авторы как правило гораздо менее агрессивны, чем любители. Особенно агрессивны,чаще всего любители музыки. Они ужасно нетерпимы к любой критике, так как понимают себя в области музыки знатоками из-за многочисленных своих познаний (порой и более численно обширных, чем познания профессионалов). Кроме того — музыка, как вид искусства, не имеет точных критериев измерения таланта композитора — она существует, конечно в нотной записи, а с начала ХХ века и в звукозаписи, но всё же музыка без исполнения — мертва. Это старая истина. Беда в том, что только профессиональные исполнители, как правило могут до конца оценить тот или иной опус композитора — будь то классика, или современная музыка. Это происходит потому, что они острее ощущают реакцию слушателей на самую суть исполняемого — и как следствие — оценку не только своего труда исполнителей, но и реакцию на произведение публики. Насколько слушатели глубоко вовлечены в исполнение и звучание музыкального произведения, насколько глубоко или поверхностно публика реагирует на те или иные настроения в нём, выраженные автором. Естественно, что тут многое зависит и от таланта исполнителя — пианиста, певца, скрипача, виолончелиста или дирижёра. Но даже в коллективном исполнении — оркестре, хоре, певческих ансамблях, камерных оркестрах — каждый исполнитель чувствует себя ближе всего к слушателю, ощущая взлёты, и вообще все переливы настроений, заложенные автором в своём произведении. Исполнители — это медиаторы между автором и публикой. Таким образом, многочисленные познания дилетанта, почерпнутые из сомнительных музыкальных словарей, чаще всего являются бесполезным складом запасных частей.
Некоторые композиторы ХХ века полагали, что задача исполнителя не в интерпретации его сочинения, а в абсолютно скрупулёзном следовании всем мельчайшим указаниям автора — смены темпов, точного времениисполнения того или иного отрывка до долей секунды. Даже некоторые великие композиторы ХХ века порой этим слишком злоупотребляли, намеренно или нет, сужая круг возможных исполнителей своего произведения. Хорошо сказал один из крупнейших скрипачей ХХ века Натан Мильштейн: «Задача исполнителя — сделать музыку лучше звучащей». Он много общался с великим композитором ХХ века И.Ф. Стравинским, часто не соглашаясь с автором именно в темпах исполнения его произведений. Порой автор вынужден был с ним согласиться, ощущая тот факт, что его музыка действительно в интерпретации Мильштейна лучше звучала, чем он себе это представлял.
***
Зато в области исторических исследований каждый (почти каждый) историк-дилетант ощущает себя «профессором», либо запасшись на все случаи жизни документами, якобы делающими его мнение неоспоримым и, конечно, единственно правильным, потому, что оно верно с его «научной» точки зрения. Здесь много предпочтительнее не такого рода тексты, а интерпретаторы истории, то есть популяризаторы её. На этом Сайте уже не первый год многих читателей радует своими текстами Б.М. Тененбаум. Это чувство, как видно, разделяют сотни, если не тысячи читателей в России — его книги издаются там хорошими тиражами, заслужили высокую оценку читателей и вообще выглядят достойным явлением в литературе, публикуемой на Интернете и в бумажном издании в последние годы. Хотя автор по профессии не историк, а инженер, но это никак не снижает его таланта увлекательного рассказчика и интерпретатора событий даже 400- 500-летней давности!
Евреи Будапешта
Недавно — несколько дней назад — я разговаривал по Скайпу со своим старым другом в Будапеште. Я рассказал ему, между всеми остальными жизненными событиями о скандале, затеянном одним из «историков»-дилетантов со мной по поводу оценки нациста Хорти, правителя Венгрии с 1920 года до окончания войны. Я пересказал ему историю о «спасении» евреев Венгрии Хорти. На это он мне заметил: «А что, этот человек — историк? Мой ответ был: конечно же нет, не историк, но наловил много разных документов и даже не поленился поехать к вам в Будапешт, чтобы читать лекцию о таком добродетельном Хорти. Правда, судя по видеозаписи там собралось человек 20. Но суть в самой ревизионистской попытке интерпретировать историю в ключе, абсолютно не соответствующем логике развития событий и историческим реалиям. Мой друг на это сразу же сказал:
«Хорти первым в Европе, ещё в 1920-м году ввёл антиеврейское законодательство, когда в Германии была Веймарская Республика! Именно Хорти — первым в Европе ввёл антисемитские законы в своей стране. Это был 1920 год! Гитлером тогда ещё «не пахло»! Но он — Хорти — был первым, проложив дорогу дальнейшему развитию антисемитизма в Венгрии и других частях Европы. Гитлер это понял правильно, и немедленно после получения власти в Германии начал неуклонно проводить антисемитские законы один за другим!» «Именно историк-дилетант — только и может ревизовать историю Холокоста в Венгрии, что всегда является ложью!» — заключил мой друг.
Вот немного выдержек из еврейских источников на Интернете:
Admiral Miklos Horthy, the «regent» who became the country’s ruler in March 1920, openly declared himself an anti-Semite and wrote that he found it “intolerable that here in Hungary everything, every factory, bank, large fortune, business, theater, press, commerce, etc., should be in Jewish hands, and that the Jew should be the image reflected of Hungary, especially abroad. ”
As early as 1920, Horthy had imposed a numerus clausus in Hungary, the first in Europe, limiting the percentage of university students who could be Jews to their ration of the general population — 5 percent.
Евреи Будапешта идут на вокзал для отправки в Освенцим. 1944-й год
Как любопытно «переливаются» традиции антисемитизма — из царской России с её 5% нормой для евреев в гимназиях, и других учебных заведениях, в Венгрию, после революционных потрясений в первые годы после «великой Войны» 1914–1918. Те, кто живёт в Венгрии или жил, знают отлично, кто положил начало реальной антисемитской политике в стране, именно начиная с 1920-го года!
Автор этого ревизионистского опуса здесь на Сайте, в частном разговоре со мной на мой вопрос: «Что именно его подвигло на такие усилия в попытке «отмыть» Хорти от нацизма и Холокоста, ответил: «Потому, что я — антикоммунист!» Но тогда, — заметил я, — нельзя не признать, что самым последовательным антикоммунистом в Европе предвоенных лет (после Первой мировой Войны) был всё же Адольф Гитлер? Как насчёт него в этом аспекте истории и такой её интерпретации? На это ответа я не получил. Оно и понятно — ответить на это нечего. Но, как считает мой венгерский друг, «заслуга» Хорти в уничтожении почти полумиллиона евреев Венгрии исключительно велика и его место было вполне заcлужено на фонаре, рядом с его последователем Ф. Салаши, повешенном на улице Будапешта. Такие дилетанты-«историки» куда опаснее безвредных «музыкальных писателей» и критиков. Свои иллюзии они не продадут «задёшево»! Они им очень и очень дороги, они ими выстраданы, выращены в их душах в течение долгих лет. Кто действительно спас около 1600 венгерских евреев, (помимо усилий Валленберга, дававших хотя бы временную отсрочку от гибели в Освенциме), был адвокат из Клужа Рёжи Кастнер, затеявший с Эйхманом историю «спасения за выкуп». Цена была 2000 долл. за человека, Такой фонд был собран и состоятельные люди смогли купить себе жизнь. Поезд из Будапешта был отправлен в Швейцарию, но предварительно сделал остановку в к/л Берген-Бельзен. Спустя некоторое время транспорту всё же разрешили следовать в Швейцарию, причём его сопровождал крупный чин СС Курт Бехер. После войны, во время судов на членами СС, некоторые венгерские евреи, спасшиеся в этом транспорте, выступали на суде, и это помогло Бехеру уйти от худшего для него. А ещё потом, уже после войны, Кастнер работал в венгеро-язычной газете «Ближний Восток» в Тель-Авиве. История эта кончилась убийством Кастнера.
В связи с этим эпизодом о Хорти, я вспоминаю моего «личного нациста», появлявшегося здесь на Сайте только в комментариях под именем «Генрих ЕU».
Он не поленился прочитать всё, что я опубликовал не только о святом для него Вагнере, что стало основой для его более чем 150-страничного «эссе», но и вообще всё, что я публиковал здесь, на этом Сайте. Опус был посвящён «деиудизации» критики Вагнера». В моей последней реакции на его писания («Имморальность и музыка») я напомнил этому персонажу, что опыт «деиудизации в Европе окончился Нюрнбергом и петлёй для представителей актива этой европейской «деиудизации». Впрочем, таких людей, как и ревизионистов, ни в чём вообще переубедить невозможно, как и в недалёком прошлом таких же убеждённых фанатических коммунистов, а сегодня левых политкорректных фашистов. Так что, вероятно, все эти люди — часть эпохи и в какой-то мере осколки ХХ века. Со своими иллюзиями они никогда не расстанутся, а скорее вооружатся бейсбольными битами, наденут железные каски и дадут бой всем «правым» то есть всем вообще несогласным с ними! Так это выглядит сегодня. Посмотрим, как будут развиваться события. К дискуссии об иллюзиях приглашаются все «деиудизаторы», равно как и поклонники недовешенных нацистов.
***
Опасность иллюзии и её главной идеи заключается в том, что идея становится тотальной, и совершенно очевидно овладевает массами людей. Вся история прошлого ХХ века, да и более ранних времён — подтверждение тому. Как в случае германского еврейства, так и современные события ярко подтверждают мысль о том, что именно таит в себе опасность иллюзии, охватившей массы людей, уверовавших в своиспасительные иллюзии. Это именно то, что произошло с германским еврейством — с этого момента здесь и начато это повествование. Я давно, ещё в 80-е годы, интересовался странным явлением — почему немецкие евреи не покинули Германию вовремя? Мне довелось застать в Нью-Йорке некоторых людей, чудом избежавших смерти, только благодаря собственному упорству в деле достижения своей цели — покинуть Германию как можно скорее, хотя этим людям было тогда только по 14-15 лет. Вот примерно то, что мне рассказал в 80-е годы один из них, тогда уже пожилой человек. На мой вопрос: почему его родители, его отец не думал покидать Германию, он ответил так: «Мой отец, как и все наши друзья, полагал и был уверен в том, что Гитлер — идиот и что он падёт в ближайшие три месяца», — «Но они прошли довольно быстро», — заметил я тогда… «Да. И вскоре я узнал, что Китай даёт детские визы для иммиграции, и тогда я сказал отцу, что уеду один. Отец очень не хотел уезжать, но поскольку я был твёрд, и мои друзья уже получили визу — их дали всего двести, — то и отец решил присоединиться ко мне. Нас собрали ночью у вокзала, пересчитали, посадили в поезд под охраной и мы выехали навсегда из Германии».
Возможно, что многие поверили предвыборному обещанию Гитлера в апреле 1932 года, когда он сказал, что «Новую Германию будут строить все немцы, вне зависимости от конфессий». Возможно, что многие попались на этот его предвыборный трюк — это можно видеть сегодня на Ю-Тюбе с синхронным переводом на всех языках. Но всё же многие поняли это его заявление правильно, и, как ни странно, именно дети оказались более проницательными и прозорливыми и оказались правы. Конечно, далеко не у всех были средства для того, чтобы осуществить такое грандиозное мероприятие, как эмиграция. Но выиграли пессимисты!
Мой многолетний сосед по квартирам в Нью-Йорке принадлежал к семье, которая не верила в своё будущее в Германии уже с конца 1920-х годов и начали уезжать уже тогда — туда, куда позволяли обстоятельства, Его кузен эмигрировал в Мексику. Сам он задержался в Европе почти до начала войны. Когда он находился в Бельгии, то совсем незадолго до вторжения нацистских войск в эту страну у него закончился немецкий паспорт. Он пришёл в германское посольство в Брюсселе, к нему вышел официальный чин гестапо, который взял его паспорт и, положив в карман, предложил зайти через неделю за новым. Через неделю он получил новый паспорт, в котором все страницы были отмечены голубой буквой «J», что означало «Jude» «юде», то есть еврей. И всё же с этим паспортом он сумел пешком пробраться в Португалию через Испанию (вот тогда я узнал о том, что Франко разрешил немецким беженцам проход через его территорию в Португалию, что спасло 250 тысяч жизней евреев Германии, коммунистов, застрявших в Европе после испанской гражданской войны!). Этот поразительный факт редко освещался в печати и даже в интернете. Франко пропускал через свою территорию своих вчерашних врагов!
В Лиссабоне мой сосед легко связался с кузеном, и тот прислал ему приглашение для визы в Мексику, куда мой сосед благополучно прибыл в первые дни начавшейся в Европе войны. Что называется, успел на площадку последнего вагона поезда!
Его жена, с которой он познакомился уже в Нью-Йорке после окончания войны, спаслась в Англии, сумев получить визу буквально накануне войны по приглашению своей кузины. Члены её семьи не была музыкантами — они работали в разных областях, но они оба спаслись, благодаря своей настойчивости и решительности. Все родные его жены погибли в Германии или в Польше, так как они ожидали визы в Палестину (она родилась в Золингене — рядом с Голландией). Буквально за несколько дней до начала войны все её родные получили в британском консулате отказ на визы в Палестину! Это к вопросу о посильном «вкладе» Британии в Холокост, хотя, надо признать, что всё же и значительное количество евреев Европы получили убежище в Англии и сумели спастись.
Иллюзии нового мира и на грани жизни и смерти
А теперь заглянем в другой конец мира — в советскую Россию. Вот что писала прекрасная писательница Елена Ржевская о середине-конце 1930-х в Москве:
«Наш паровоз, вперед лети,
В коммуне остановка».
И никто на нашем бульваре не помышлял вывалиться из того паровоза. Ни сам каменный Тимирязев в литой мантии. Ни китаянки, покачивающиеся возле Тимирязева на своих крохотных ножках с переломанными пальцами, в длинных шароварах, с висевшей у каждой на животе плетеной кошелкой с яркими замысловатыми игрушками: цветным мячиком, набитым опилками, отлетавшим из-под ладони на тонкой резинке, вздетой на палец; оранжево-красными бумажными веерами, что складывались и раскладывались в немыслимой красоты узоры, резиновым уродцем — когда в него вдували ртом воздух, пронзительно пищавшим «уйди-уйди!».
Не помышляли ни торговки семечками, ни продавец воздушных шаров, ни мороженщик. Ни чумазый, в лохмотьях беспризорник, возникавший в вечерний час, когда совслужащие возвращались бульваром с работы, со своим надрывным, задушевным:
Позабыт-позаброшен,
С молодых-юных лет,
Я остался сиро-то-ю,
Счастья-доли мне нет…
Набрав кое-какие крохи подаяния, он нырял в остывающий котел с асфальтовым варевом и дулся в карты. И уж само собой крепко держались на романтическом паровозе активисты МОПРа. Встряхивая свои большие кружки, бренчавшие деньгами, пожертвованными на братскую помощь узникам капитала, они выходили наперерез вечернему потоку служащих. И каждому, опустившему в кружку монету, крепили на грудь простой булавкой бумажный значок «МОПР». Воспоминания Елены Ржевской далеки от лучезарной картины жизни, нарисованной Лунгиной в её «Подстрочнике». (Как их метко охарактеризовал Алекс Тарн — «Воспоминания счастливого раба»). Но и они полны почти такими же, или схожими иллюзиями о жизни в «царстве трудящихся всех стран».
А вот отрывок из замечательных воспоминаний, недавно опубликованных здесь на Сайте Моше Хенчинского:
«Та твоя буханка хлеба и кастрюля супа вернули нам силы. Спасибо тебе!» Чувствую себя странно — приятно, но неловко. Я тоже сердечно обнимаю дедушку Батьи, а про себя думаю: это ведь я должен благодарить тех, у кого не было иллюзий и кто отвоевал этот кусочек земли для таких, как я, отдавших свои годы страшной утопии».
Далее — отрывок о жизни в гетто Познани:
«Наш сосед и частый гость — герр Хельмут Нойман. Его жена — немка, христианка. У них пятнадцатилетний сын и семнадцатилетняя дочь. Их выселили в Польшу в 1938 году, так как родители Ноймана выехали из окрестностей Лодзи во Франкфурт-на-Одере в годы Первой мировой войны. Однако немецкого гражданства они не получили. Фрау Берта Нойман не захотела расстаться с мужем, и когда ему пришлось оставить Франкфурт, и когда он должен был переселиться в гетто. Фрау Берта — маленькая полноватая женщина средних лет, она говорит мало и постоянно хлопочет по дому. Хельмут — представитель немецкого часового завода, и даже в гетто он пытается найти покупателей каких-то будильников. Говорит он только по-немецки и часто беседует с отцом о политике. Герр Хельмут не сомневается в победе Германии и считает Гитлера фанатиком, но великим вождем. Гетто, куда нас загнали, — дело каких-то безумцев и результат военного положения. После окончания войны Хельмут с семьей вернется во Франкфурт, в свою квартиру, которую сторожит сестра Берты».
(Вспомним наши иллюзии начала 1950-х: «Сталин не знает… Вот если бы он узнал… всё было бы по-другому», — думали мы, не подозревая, что именно он и есть главный инициатор и, так сказать, архитектор политики государственного антисемитизма всего послевоенного периода советской истории А.Ш. ).
И здесь люди безгранично доверялись своим иллюзиям, но иногда проявляли твёрдость духа, которая, возможно, и спасла их а конечном счёте.
«Со временем начинают кружить слухи, что людей вывозят в Хелмно над рекой Нер и там убивают массами. Через какое-то время после первого массового выселения «мастерская» отца получает огромное количество поношенной одежды, из которой надо делать коврики. На некоторых вещах — следы крови. Работники с удивлением узнают одежду знакомых и даже родных. Однажды отец возвращается и рассказывает, что в одной вещи найдена записка на идише о том, что всех выселенных убивают. Люди передают друг другу скорбную весть, но не могут, а может быть, не хотят в нее поверить. Психологически люди не хотят знать правду, самообман становится условием бытия на пределе небытия. По-прежнему приводят те же доводы. В жестокости немцев никто не сомневается, но трудно поверить в столь бессмысленное уничтожение — ведь многие вывезенные полны сил и могли бы еще работать, война продолжается, и расчетливые немцы не должны бы отказываться от столь нужной им рабочей силы. Зачем, для чего им нужно нас убивать? За тысячелетия преследований и убийств евреев еще не бывало такого бессмысленного уничтожения, так почему же именно немцы должны его осуществлять?
Голод и холод — тяжелейшее испытание человеческого достоинства. Все в нашем доме страдают от голода. Мама делит полученные по карточкам порции хлеба, маргарина, сахара-сырца, джема. Каждому — равную порцию, хотя я вижу, что Лоле она дает чуть-чуть больше. Разделенные порции лежат в шкафчике на кухне, и каждый должен свои несколько ложечек сахара, кубиков маргарина или ломтей хлеба разделить на ежедневные пайки так, чтобы хватило до очередной выдачи продуктов — может, через неделю, может, через две — кто знает? Голод так мучает, что не дает спать, хотя усталость валит с ног. С каждым днем отцу все тяжелее переносить голод. Он встает ночью и съедает то четверть, то пол-ложечки сахара, джема или кусочек консервированной свеклы. Однажды ночью Салек срывается с кровати, вздымает сжатые кулаки, подбегает к отцу и кричит: «Ты взял мой сахар, мой! Я тоже голоден, я тоже хочу жить! Зачем ты меня обкрадываешь?!» Отец закрывает лицо руками, садится на постель и что-то бормочет, раскачиваясь. Мама садится на кровати и начинает плакать, повторяя: «Шайеле, Шайеле, до чего мы дошли, до чего! Ты поднимаешь руку, ты кричишь на отца! Ему всегда было нужно больше еды, он всегда голоден. Боже, Боже мой, как страшны наши мучения!».
Эти потрясающие психологические зарисовки бытья в гетто Познани (да, вероятно и в других гетто были похожими), дают картину надежд на жизнь, даже в условиях своершенно очевидной политики уничтожения евреев Европы — физического и тотального уничтожения везде, куда ступал сапог немецкого солдата.
Александр Воронель об иллюзиях Французской Революции
Столь всеобъемлющая тема не может обойтись без обращения к могучим источникам больших исследователей общественной мысли и процессов в обществе, происходящих и происходивших. Так волею судеб мне посчастливилось набрести на капитальный труд Доктора Александра Воронеля «Запад изнутри» — работу весьма многогранную, но во многом касающуюся рассматриваемой здесь мысль о цене иллюзий, как в жизни одного индивидуума, так и в жизни даже целых стран и народов на протяжении определённых периодов своей истории. Рискуя быть обвинённым в том, что отдельно взятые цитаты из большого научного труда не раскрывают мысли автора труда, а выбранные оттуда произвольно лишь иллюстрируют мысли автора очерка, использующего их в виде цитат и даже рискуя вызвать недовольство самого Автора, всё же трудно удержаться от соблазна познакомить читателей с отрывками из этого замечательного произведения. К тому же, если даже такое ограниченное знакомство возбудит в читателе интерес к оригиналу возможно, что и сам Автор не будет уж столь непримирим в своём неприятии цитирования его работы?
Итак, вот некоторые места из работы Александра Воронеля, касающиеся разных периодов человеческой истории:
«Интеллектуальные вожди Французской революции провозгласили когда-то свой безответственный лозунг — «Свобода, Равенство и Братство», — совершенно не озаботившись разъяснить, совместимы ли эти понятия. Приступив вскоре к массовому террору, они скомпрометировали наименее определенное из этих слов. Но «свобода и равенство» долгое время звучали в ушах европейца песней, в которой эти общественные продукты-близнецы расцветали вместе, как «яблони и груши».
Вообще-то народы, способные позволить теоретическим доктринам слишком эффективно влиять на свою судьбу, легко впадают в состояние безысходного кризиса, каковы бы эти доктрины первоначально ни были. То же самое случилось бы и с отдельным человеком, если бы он согласился позволить проверять на себе медицинские теории. Некоторым обществам иногда и выжить-то удается только благодаря тому, что, вопреки всякой теории, молчаливое большинство всегда, так или иначе, уклоняется от запланированного поведения.
Если бы советский народ искренне пытался в полноте осуществить идею коммунизма, не осталось бы на земле людей для Перестройки. Только «комиссары в пыльных шлемах», возможно, остались бы сражаться за пайку на покинутой населением территории бывших лагерей и помоек. В памяти потомков, однако, может быть и остался бы образ золотого века, когда все были равно бедны и чисты помыслами.
Перестройка, лишенная идейного блеска, эклектически соединившая в себе несочетаемые фантомы, поставила крест на красивой идее, не доведя этот опыт до его триумфального конца. Идея так и поблекла неосуществленной, но… и неопровергнутой.
Немецкий народ тоже, пожелай он действительно стать высшей расой, белокурой бестией, неукротимым Зигфридом, сражался бы до последнего человека в Мировой войне и не дожил бы до печальных дней поражения и денацификации.
В сущности, Гитлер был прав, сетуя, что этот народ оказался его недостоин. Немцам представлялась уникальная, эстетически соблазнительная возможность разыграть перед всем миром потрясающую романтическую трагедию на тему страшной мести и инстинкта стремления к смерти, к чему призывали их и боги Валгаллы, и их великий композитор Вагнер. Сумрачный германский гений прогремел бы в веках. Но они, поразмыслив своей головой, среди нешуточных, неромантических развалин, оставленных им войной, в массе предпочли обывательское благополучие в стиле трудовой добродетели и оставили нацистскую мечту также неосуществленной, но и невыкорчеванной… Им оказалось достаточно всего двенадцати лет опыта и одного (или, все-таки, двух?) военного разгрома, чтобы вернуться к здравому смыслу, не слишком отягощенному теорией». В этом месте необходимо некоторое историческое уточнение. В конце войны у немецкого народа не было никаких шансов для продолжения сопротивления войскам Крсной Армии и силам англо-американских союзников. Ковровые бомбардировки, превращавшие германские города в крошево, не оставляли никаких шансов для уличных боёв. Хотя и прав был бывший министр юстиции третьего Рейха Ганс Франк, когда он сказал на Нюрнбергском процессе, что Гитлер «не изнасиловал Германию. ОН ЕЁ СОБЛАЗНИЛ». А соблазнил её он чем? Пожалуй что соучастием в банальном экономическом грабеже! Все идеологические твердыни, эмоционально поддержанные великим искусством Вагнера всё же базировались на главном — экономическом грабеже сначала еврейского населения самой Германии, потом и других стран Европы, и наконец на захвате «земель на Востоке» — в России, Украине, и дальше — стран Азии, и, быть может, вплоть до Индии и Ближнего Востока!(А.Ш. )
«В этом плане бывший советский народ внушает мечтателю-теоретику гораздо больше надежд, — писал Александр Воронель. Ведь он выдержал долгих семьдесят лет, включающих гражданскую войну, коллективизацию, многократные голодовки, массовый террор и высылки, регулярные чистки, и все же не сразу поддался уговорам М. Горбачева, а потом и Б. Ельцина перестроиться на какую-нибудь другую теорию.
Такая теория, точнее такое «всеобъемлющее учение», не исключено, вскоре грядет. И, судя по общим контурам, которые брезжат сквозь «магический кристалл», ей суждено опять тяготеть к амбициозной мечтательности.
В области мысли, неизбежно схематизирующей, именно и только крайности многозначительны. Они позволяют заострить мысль, очертить ее своеобразие (это совсем не значит, что ей нужно следовать) и обозначить на карте возможностей. Промежуточные варианты редко обращают на себя общественное внимание. Нет сомнения, что потребность в моделирующих идеях, в новых утопических проектах ощущается повсюду. В этом смысле, российская мысль сейчас течет в «общемировом русле».
Между тем, после разрушения традиционных общественных структур в распоряжении рационализирующего интеллекта остается не так уж много возможностей. Либо индивидуализм, в конечном счете, произвол и, соответственно, свобода, вплоть до свободы угнетать ближних (т. е. свобода сильного за счет слабых), либо коллективизм, необходимость и соответствующий ему, культ равенства, вплоть до уничтожения инакомыслящих (т. е. относительно обеспеченное благосостояние слабого за счет обирания и угнетения сильных).
Неопытный читатель, возможно, удивится — зачем же такие крайности? Ведь «всем известно» и даже, говорят, понятно, что «моя свобода всегда кончается там, где начинается свобода моего ближнего» и пр. Однако стоит спросить: Ну, а где все-таки? Где она начинается, свобода ближнего? Кто это достоверно знает?Никакой собственной свободы, не за счет ближнего, в современных обществах нет. Может быть, ее не было и раньше. Может быть, никогда.
Даже у себя дома вы не можете открыть форточку, не задев прав окружающих. Уединиться на пляже или в лесу, не принеся ущерба другим, вам не удастся. Именно ваше присутствие нарушит их равное и естественное право на уединение в этом месте. Даже если вы туда и пришли раньше — это не основание для уверенности в своей правоте. Может быть, другие больше вас в этом нуждаются?
Устроиться на работу, открыть бизнес, не потеснив других, немыслимо. Рынок немедленно отреагирует и сместит все равновесие, задев интересы множества людей. А скольких людей (и мужчин, и женщин) вы лишили надежд на будущее счастье, женившись по своей воле? А скольких вы обездолили и подставили под удар, не женившись? Каждая ваша покупка в супермаркете вздувает цены, и каждый сэкономленный грош разоряет торговцев… Даже ваше дыхание в закрытом помещении докучает другим, а, между прочим, вся наша планета сегодня уже довольно тесно населена.
История позволяет высказать предположение, что и в древности дело обстояло не лучше. «Свободным» кочевым племенам бескрайних степей Евразии или Аравийской пустыни удавалось выжить только за счет удачливого грабежа «несвободных», цивилизованных обществ и систематического угона скота соседних, дружественных племен. Жалобы этих последних до нас, в основном, не дошли, вследствие их естественного (т.е. свободного) вымирания от голода. О более стесненных, знакомых нам условиях городской жизни не приходится и говорить. Не плюнуть ли на все последствия и жить, как Бог на душу положит?
Как людям стать равными, если они от природы сугубо неравны? Природное неравенство противоречит этическому чувству и интуиции мечтателя. Идея равенства замечательно упрощает расчеты. На этическом максимализме и упрощении реальности построены все утопии.
Разлив радикальных идей после Французской революции привел не только к освобождению и уравнению в правах (например, евреев). Он привел также и к появлению новых ограничений свободы и нового неравенства. Вдобавок, если раньше человека угнетал живой, конкретный король, и он мог всласть ненавидеть своего помещика, то теперь он был порабощен не меньше (хотя можно все же думать, что меньше) безличным законом и вынужден ненавидеть какую-то ренту и прибавочную стоимость. Не лучше ли, не человечнее, добавить к ним какое-нибудь реальное человеческое лицо (опять, например, евреев!), которое оживило бы эту безотрадную картину?
Это вызвало новый поток идей. Теперь уже консервативных. Как идеи, многие из них оказались не хуже. Идеи Ницше нисколько не хуже идей Руссо. Идеи Кьеркегора и Шопенгауэра не хуже идей Гегеля и Маркса.
Власть безличных сил, «отчуждение», стали всеобщим пугалом, и личность, «воля к власти», «подлинность», аутентичность превратились в чаемый идеал.
Что может быть более подлинным, более индивидуальным, чем неограниченный произвол человека высшей судьбы, героя, смело дерзающего и умеющего повелевать? Что полнее может отменить отчуждение и эксплуатацию человека человеком, разрушить паутину власти слепых экономических сил, чем абсолютное равенство?
Обе крайние идеи пленяли интеллектуалов Востока и Запада. Во многих странах эти идеи не удержались в узком кругу и завладели умами множества людей. Может быть, и не все проникались идеологическими схемами до самой сердцевины. Во всяком случае, не сами философы. Но лесной пожар захватывает и зеленые, сырые деревья. Там, где этот пожар разгорелся, выгорело все вокруг.
***
А вот трактовка Александра Воронеля грандиозного проекта сионизма — воссоздания государства Израиля после столетий гонений евреев в землях Европы и других местах обитания человечества, как казалось многим тогда «великой и неисполнимой иллюзией», охватившей лишь горстку энтузиастов, однако осуществивших на практике эту великую иллюзию:
«Евреи осушили болота, насадили леса, провели дороги, построили электростанции водопровод. За 50лет население государства увеличилось в десять раз, а производительность труда достигла уровня Англии. Судебная, образовательная и больничная системы стали работать на уровне европейских стран.
Однако, уже 20 лет спустя после образования государства, может быть, именно благодаря внешним успехам, возникают серьезные сомнения — достиг ли, в действительности, сионизм своей цели.
Старикам-пионерам, основателям этого государства, конечно, приятно сознавать, что они добились почти невероятного, но все они признают, что добились не совсем того, чего хотели. Наиболее радикально настроенные среди них утверждают, что это совсем не то. Израильская действительность во многих отношениях напоминает романтически настроенному энтузиасту анекдот о ветреной жене. В ответ на замечание мужа, вернувшегося после долгой отлучки, что «что-то в ней теперь не то», она легкомысленно отвечает: «Всему городу — то, а тебе — не то?»
Действительно, объективно (для всего города) Израиль смотрится очень неплохо. Эффективная экономика в передовых областях. Уровень жизни — где-то между Англией и Италией. Седьмое (или шестое?) место по численности и ударной мощи вооруженных сил… Но все это привычного гражданина уже не вдохновляет. Даже победа на всемирном конкурсе красоты и первый приз на Евровидении не утоляют этой метафизической тоски по выдающемуся. Душа израильтянина и, тем более, репатрианта томится постоянным недовольством.
Ради чего все было? Борьба, алия, героизм, жертвы…
И куда ушло?
Благосостояние убило энтузиазм. Безопасность разрушила национальное согласие. Богатство унесло равенство. За 58 лет Израиль превратился в обыкновенную демократию. Все, как у всех. Здоровым в нем живется лучше, чем больным. Богатым — лучше, чем бедным. Своя рубашка остается ближе к телу. Даже в сорокаградусную жару… Несопоставимость экстраординарных усилий с заурядностью достижений наполняет израильтянина едким уксусом гражданского скептицизма. За что боролись?
Демократические общества вообще живут, всего лишь чтобы жить. Они развиваются вовсе не потому, что ставят себе такую цель. И жизненный уровень их граждан повышается не в ответ на требования справедливости. Скорее из-за их шкуродерства. Это шкуродерство, быть может и оправданное по временам, поглощает всякую жизнь, если становится общим принципом. Так же и политическая грызня, по-видимому, необходимая в какой-то степени, становится невыносимой, когда она проникает во все поры…
Были а на заре государства, говорят, все было иначе. Все были бедны, но все стремились к справедливости. Была общая цель. общие враги. Совсем не было воров. Все любили друг друга. И делились последним…
В Европе тем временем свирепствовал антисемитизм, и евреев нужно было спасать. Отряды федаинов рассыпались по всей стране, грабили и убивали. Армии арабских соседей продвигались к Тель-Авиву. В жизни было место подвигам…
Сионизм был идеалистическим движением и исходил из утопической веры, что, если евреи станут такими, как все, и поселятся в своем государстве, антисемитизму придет конец. Как идеология, он возник в девятнадцатом веке, позже других современных идеологий, но его источником (в светском варианте) была та же гуманистически-освободительная тенденция, что провозгласила непоследовательный лозунг «свободы, равенства и братства». Ранний сионизм был построен на рациональных аргументах, «естественных» правах (теперь их зовут просто «правами человека») и вере во всеобщий прогресс.
Рационализм прошлого века оказался удивительно наивным во всем, что касалось человеческой природы, национальной жизни и социального устройства. Все идеологии так или иначе разрушились под напором жизни, не считающейся ни с какими схемами. И победа сионизма также оказалась похожа на его поражение.
Большинство евреев Европы не приняло сионистский путь спасения (быть может и приняли бы, но Англия поставила барьер на въезд в Палестину — единственное тогда возможное место иммиграции для евреев Западной Европы, а из СССР вообще нельзя было выбраться до начала 70-х годов ХХ века — А. Ш. ) и погибло в душегубках и лагерях. Образование государства не отменило антисемитизм, а переключило внимание антисемитов со своих биржевиков на «израильских агрессоров». Столица Израиля уже 58 лет находится в Иерусалиме, но все иностранные державы все 58 лет игнорируют этот факт и держат свои посольства в Тель-Авиве (благослови Господь Трампа, только вчера 12. 6. 2017 подтвердившего своё твёрдое обещание о переводе Посольства США в Иерусалим и признании Иерусалима столицей государства Израиль!). И чем в большей мере израильтяне поступают «как все», тем громче клянут на всех перекрестках мира «ястребов из Тель-Авива». Индия, скажем, находится в таком же безвыходном конфликте с мусульманским Пакистаном из-за Кашмира, как Израиль с палестинцами (и по сходным причинам), но я ни разу не слышал выражения «индийские агрессоры» или «ястребы из Дели».
Оказалось, что для полноценного существования антисемитизма вовсе не обязательно физическое присутствие евреев. Достаточно их присутствия в людском воображении. Так, в Польше антисемитизм продолжает процветать, несмотря на то, что коммунистические власти выгнали оттуда последних евреев еще в 1968 г. Все попытки объяснить антисемитизм какими бы то ни было реальными причинами всегда наталкивались на тот несомненный исторический факт, что исчезновение причины не устраняло следствия.Антисемитизм оставался, стойко переживая смену веков и социальных формаций. Поэтому причину антисемитизма, по-видимому, следует искать не в реальной действительности, а в психологии его носителей.
Узел проблем, завязанных вокруг еврейского вопроса, оказался гораздо значительнее, чем демографическая и культурная проблема нескольких миллионов людей, составляющих еврейский народ. Сионисты, определявшие свой сионизм всего лишь как форму еврейского национализма, не учли глубины заинтересованности нееврейского мира в судьбе евреев.
Огромную роль в массовой психологии играет религиозная принадлежность. Даже, если общество кажется абсолютно безрелигиозным, оно живет по нормам и принципам, сформировавшимся в предыдущие века, когда религиозное мировоззрение было единственно возможным. Даже «кодекс строителя коммунизма» был всего лишь чуть модифицированным собранием раннехристианских правил. Народы представляют собой то, что делает из них история. У бывшего советского народа все прежние правила были изломаны дважды на протяжении этого столетия, и неудивительно, что многие в результате готовы отказаться от всяких правил или даже подменить их блатным «законом». Но и остающиеся обломки правил продолжают быть все же наследием религиозной традиции.
Хотим мы этого или не хотим, теперь после образования государства наши успехи и поражения, а также наши грехи и заслуги, имеют всемирно-исторический характер и всемирно-историческое значение. В обеих монотеистических мировых религиях роль евреев непропорционально велика не только в прошлом, т.е. в их происхождении, но и в настоящем, поскольку еврейская судьба в этих вероучениях догматически определена. От адекватности этих определений зависит сохранность их веры и спокойствие прихожан. Поэтому и отношение к Израилю в разных странах определяется нюансами господствовавших в прошлом мировоззрений и мерой сегодняшней влиятельности религиозных институтов.
С христианской точки зрения, евреи своевременно не приняли истинного Мессию, и благодать теперь может вернуться к ним не иначе, как вместе с признанием Иисуса Христа. Такое возвращение, однако, в принципе не исключено, так как оно (вместе с подтверждением догмата об избранности) недвусмысленно предусмотрено апостолом Павлом: «… Весь Израиль спасется, как написано: придёт от Сиона Избавитель и отвратит нечестие от Иакова. И сей завет им от Меня, когда сниму с них грехи их. Ибо дары и призвание Божие непреложны».(Послание к римлянам)
Католическая церковь, в которой толкование первоисточников находится в руках иерархии, еще не приняла окончательного решения на этот счет. И Ватикан все еще полностью не признал государство Израиль.
Но в США, где протестанты систематически читают Библию сами, и толкование остается в руках верующих, миллионы христиан ожидают от Израиля осуществления долгожданных пророчеств и ищут подтверждения этому в ежедневных сообщениях газет. Президент Клинтон в своей речи в Израиле несколько лет назад упомянул характерный эпизод. Обращаясь к своим избирателям, он однажды по памяти процитировал библейскую клятву: «Если я забуду тебя, Иерусалим, пусть отсохнет моя правая рука!…» После митинга один священник обратил его внимание на ошибки, допущенные им в цитировании: «Однако, — сказал он от имени избирателей, — эти ошибки мы вам простим. Но вот, если вы в самом деле забудете о Иерусалиме… «
Православная церковь, пострадавшая от неблагоприятных политических обстоятельств в течение слишком длительного периода, не имеет пока единой точки зрения, но нужно отметить, что русский религиозный философ Владимир Соловьев еще сто лет назад (в 1899 г., почти одновременно с Теодором Герцлем) предсказывал образование государства Израиль и пророчил ему пионерскую роль во всеобщей войне с мировым злом, которая развернется как раз к 2000 г. Война с мировым терроризмом была осознана миром не намного раньше. Поскольку сегодняшняя черная сотня в России готова даже и христианство считать частью сионистского заговора, она, по-видимому, готовит себя на роль мирового зла в этом сценарии.
С точки зрения ислама евреи, в свое время не оправдав Божественных ожиданий, упустили свой шанс уже навеки и обречены довольствоваться тем заведомо второразрядным статусом, который готовы им предоставить мусульманские государства. Историческая заносчивость евреев, проявляющаяся, в частности, в основании и процветании государства Израиль, больно ранит самоуважение мусульманина, не соответствует пророчествам Корана и должна быть непременно наказана. Ислам гораздо материалистичнее христианства и не учит смиряться с земным поражением в расчете на духовную победу. Напротив, смерть в бою за веру теоретически представляется мусульманину хорошим завершением праведной жизни, а военная доблесть — специфически мусульманской добродетелью. Поэтому военное превосходство Израиля означает разрушение всего их космоса.
Жизнь евреев, таким образом, отчасти мистифицирована и опосредована пристальным вниманием других народов. Сами проявления этой жизни также служат источником новых идеологических течений в нееврейской среде. Так, возникновение Израиля на наших глазах породило идеологию «палестинского народа», а затем и сам этот народ, который не существовал до государства Израиль и вряд ли сумел бы выжить, если бы это государство прекратило свое существование.
Народы, принадлежащие к двум основным мировым религиям (т.е. большинство человечества), всегда находят в себе достаточно внимания, чтобы помнить о нашем существовании и иметь мнение по его поводу.
Антисемитизм в мире существует как уродливая проекция этого преувеличенного всеобщего внимания. Гитлер, будучи припадочным визионером, неоднократно подчеркивал, что ведет Мировую войну, собственно, не с Россией или Америкой, а с мировым еврейством. Хотя с точки зрения цивилизованного человечества это утверждение казалось свидетельством искажения адекватной картины мира в его мозгу, именно оно, это искажение, пережило германский нацизм и оказалось вдохновляющей формулой, приемлемой для миллионов людей после того, как все остальные его идеи давно забыты. Нацистские преследования своим грандиозным размахом и фундаменталистским характером обнажили истинную меру заинтересованности народов в судьбе евреев и возможный масштаб проблемы. Антигуманистическое и антихристианское настроение нацистов неслучайно избрало евреев своей главной мишенью. Евреи оказались заложниками, а потом и жертвами этого внутриевропейского спора о путях развития их цивилизации».
***
В своём фундаментальном эссе «Еврей и антисемит» Жан-Поль Сартр писал, приведя слова Генри Форда:
«Гораздо больше на свете людей сдавшихся, чем побежденных. Грубая, примитивная сила настойчивости есть некоронованная королева мира человеческой воли. Люди видят успехи, достигнутые другими, и ошибочно считают их легкой удачей. Но в жизни все обстоит наоборот — неудачи встречаются гораздо чаще, и каждый успех достигается адским трудом. Случайные неудачи сопровождают каждый миг беспечности, за удачу приходится платить всем, что у тебя есть… Пусть каждый американец вооружится против изнеженности».
Для всего иудео-христианского мира образ вождя-освободителя связывается с именем Моисея. Почему именно он? Почему не Спартак, например? Ведь Спартак пытался сделать почти то же самое — вывести отчаявшихся иноплеменных рабов из организованного государства, в котором не предвиделось для них другой доли. И поначалу преуспел.
Но Спартак определил для них свободу, как право поступать по своему произволу и разумению. И они вскоре рассыпались по всей Италии, так и не дойдя до своей обетованной земли.
Моисей с самого начала связал их свободу с выполнением Закона. И это, рано или поздно, сделало евреевдругими. Сделало их народом. Он дал им Б-га и Закон, но не дал рецепта удачи. И евреи по-житейски справедливо роптали, что Моисей их обманул. Действительно, он прилюдно обращался к Фараону с требованием отпустить их на три дня в пустыню, а сам задумывал вывести навсегда. Сколькие из народа были посвящены в его грандиозный замысел? И сколькие бы обязательно возражали, если бы поняли, что им предстоит? Цель, которую поставил перед собой Моисей, превосходит человеческое воображение. Народ и сейчас не прочь склониться к чему-нибудь попроще. Пустыня, куда Моисей вывел людей, выглядела как воплощение идеи свободы только до того первого момента, как им захотелось пить. А потом и есть. Потом еще пришли кочевые разбойники-амалекитяне…»
Далее Александр Воронель о третьем постулате Французской революции:
«Поверх всех теорий и помимо всякой социальной структуры всегда присутствует незримое толкование, которое важнее основного текста. Существует, по-видимому, такое «и», которое способно примирить свободу и равенство. Это — Братство.
Забытое в бурных философских дискуссиях ХIХ века, это понятие плохо поддается рациональному определению, но регулярно эксплуатируется поэтическим языком и политической демагогией. Из трех слов славного лозунга оно ближе всех к языку инстинктов и, по-настоящему, не освоено философией. Братством, наверное, следует назвать такое сочувственное, родственное внимание к жизни других людей, которое в обычных обстоятельствах осуществляется (да и то, не всегда) только внутри семьи, между близкими родственниками.
Ощущение родства, братства действительно способно смягчить горечь неравенства слабейшему, и оно же часто может помочь сильнейшему смириться с ограничением своей свободы. Это чувство, легко дарящее удовлетворение обеим сторонам, спасающее от городского одиночества, слишком редко пробуждается в нашей сегодняшней будничной практике.
Но оно было обычным для братств ремесленников, часто инославных или иноязычных, превратившихся со временем в профессиональные корпорации, средневековых городов, жителей еврейских гетто, членов монашеских орденов. Братство интеллектуалов, как принцип, в Новое время унаследовали от них масонские ложи («Братство вольных каменщиков»). Сегодняшняя солидарность ученых сродни этому понятию.
К былому братству часто взывает национализм. Национальная традиция ставит пределы возможного во всех взаимоотношениях людей. Эти пределы эффективно ограничивают свободу действий сильного в среде «своих». Они же помогают слабым принимать, как должное, невыносимое, порой, давление, если оно выступает в национально санкционированных формах. Национализм в Европе ХIХ века начал расти, как защитная реакция на проявления свободы и соответствующий рост имущественного неравенства. Также и разрушение принудительного равенства после падения СССР вызвало немедленный взрыв национализма.
Братские чувства расцветают в праздничной атмосфере дружеских пьянок и народных фестивалей, в смертельном напряжении тяжелых походов и жестоких боев. Братством сегодня вдохновляется ежедневная деятельность религиозных сект (особенно тайных) и подпольная жизнь революционных движений. И в том, и в другом случае содержание идеологий для большинства участников остается второстепенной частью их мотивации. Мюнхенское пиво (как и московский «чай»), жестокие репрессии, лагерные и партизанские воспоминания приобщили к окопному братству множество замечательных, верных до гроба людей, никогда не продумывавших своих убеждений.
Слишком трезвая атмосфера демократических обществ не оставляет места когда-то живому чувству братского сочувствия. Демократическое солнце светит, но не греет. Неограниченная конкуренция приносит свои плоды «всем», но не каждому. Мировая история подошла сейчас к такому повороту, когда отчаяние в экономическом успехе среди отсталых и страх конкуренции среди слабых (ведь все они голосуют, хотя и в разных формах) могут повернуть вспять всю историческую тенденцию и разрушить тонкую структуру Западной цивилизации, создававшуюся веками личных, индивидуализированных усилий. Долгая нехватка склеивающего фермента, эмоционального притяжения между людьми все чаще дает себя знать.
Именно братство (правда, без тени свободы и без понятия о равенстве) обещает своим последователям исламский фундаментализм. Западная цивилизация не сулит своим носителям ничего подобного, несмотря на свою христианскую основу.
Если Свободный мир не сумеет выдвинуть, как приманку, ничего более привлекательного, чем плюрализм, т.е. свободная экономическая и идеологическая игра сил на агностической основе, возможно эта идея в умах людей не выдержит именно свободной конкуренции с наивной демагогией братства, выдвигаемой слепыми пророками варварства, вооруженными, однако, бесконечной уверенностью в своей правоте».
На этом закончим цитирование Александра Воронеля. Вернёмся на землю.
(окончание следует)
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/2018-znomer4-shtilman/
