Краткие воспоминания о прошлом (и пока настоящем)
(окончание. Начало в «Еврейской Старине» №1/2018)
Работа, Быт (1950‒1968)
Итак, окончен институт, получен диплом. После кратного отдыха надо было приступать к работе, тем более что материальные условия были у нас с Лизой очень скромные. Пенсия матери Лизы Анны Трофимовны была маленькая, работала одна Лиза, уходя рано утором на работу и возвращаясь поздно вечером. А ведь Лиза была уже беременна, и ей требовалось улучшенное питание. А тут ещё серьёзно заболела Анна Трофимовна. Врачи признали рак поджелудочной железы. Вскоре её положили в больницу, ей становилось всё хуже, она ужасно мучилась, и к великому нашему горю скончалась 3 августа 1949 года, не дождавшись радости рождения внука. Для всех нас это была тяжёлая утрата.
Но жизнь продолжалась. Для оформления на работу надо было получить путёвку в министерстве (тогда авиационной промышленности). А там нас троих, распределённых в НИИ-17, ждал сюрприз: вместо НИИ-17 нас ждала путёвка на работу в Омск, в СКБ. На все наши возражения, что это противоречит решению комиссии, ответ был один: «Других путёвок для вас нет». Это был 1950-й год, когда разворачивалась антисемитская кампания и, конечно, допустить три еврейские фамилии в НИИ-17 никто не собирался, тем более что там было много евреев и планировался их выгон, что вскоре и было сделано. Пострадало много талантливых инженеров.
В НИИ-17 заместитель директора по науке Игорь Алексеевич Бруханский курировал вопросы приёма молодых специалистов, имея приоритет над отделом кадров. Это был высококультурный, знающий руководитель с дипломатическим подходом, лояльно относившийся к евреям. В отличие от директора института, евреи имели в лице Игоря Алексеевича защитника, насколько это было возможно в то время. Однако в дальнейшем, в разгар «дела врачей», когда выгоняли талантливейшего начальника лаборатории еврея Брохеса Сигизмунда Игнатьевича, Бруханский ничего не сделал (или не мог или боялся, несмотря на то, что они вместе учились и были в жизни друзьями).
В то же время приказом министра И.А. Бруханский был назначен научным руководителем нового исследовательского направления по радиолокации с указанием сроков окончания работы и созданием новой лаборатории. Между тем сроки идут, готовых кадров нет, а тут ещё забирают куда-то молодых специалистов, распределённых к нему в институт. Бруханский был вхож в руководящие инстанции министерства, и после длительной волокиты он сумел нас троих отстоять, и мы, наконец, получили путёвки в НИИ-17.
Я был сразу же приказом по институту назначен инженером в новую лабораторию, начальником которой был недавно назначен доктор технических наук Сергей Тихонович Егоров. Вскоре я получил задание по разработке новой радиотехнической схемы. Для меня всё это было новизной, и сразу возникла масса технических вопросов. В самой лаборатории особо консультироваться было не с кем. Досаждать Егорова мелкими вопросами не хотелось. Ведь должно быть умение работать самостоятельно и, прежде всего, умение работать с книгой, чему нас, прежде всего, учили в институте. И, действительно, все разработчики пользовались многотомным изданием Массачусетского технологического института США, частично переведённым на русский язык, частично в подлиннике на английском языке. Эти книги были и для меня и для многих настольными книгами, откуда черпали очень много полезной информации. На первых порах я также консультировался у асов соседних лабораторий. У одного из них я научился писать деловые письма, рецензии и прочее.
Должен сказать, что я не считался со временем, и разработка начала двигаться. Более того, моей схемой заинтересовались в других лабораториях, и я стал там известен. Это позволило мне познакомиться с рядом талантливых работников института, такими, как Ханович, Соколинский, Колчинский, Салганик и др. С рядом из них мы стали дружны и могли обсуждать не только технические вопросы, хотя время было такое, что надо было опасаться любого высказывания, поскольку в каждой лаборатории были свои стукачи. Мой инженерный рост в лаборатории продолжался и через два года я уже был ведущим инженером, мои функции значительно расширились.
В быту семейные дела требовали решения ряда вопросов. Наш первенец Вова рос и требовал соответствующего внимания, декретный отпуск у Лизы кончился, бабушки, к сожалению, не было, а работу Лиза бросать не хотела, да и материально мы не могли себе это позволить. Нам посоветовали взять домработницу Веру. Это была простая и милая девушка из деревни Владимирской области, известной своими художественными изделиями — Палеха.
По-русски она приятно окала. К Вове относилась со всей душой, и Вова платил ей тем же. Находясь в кроватке, огороженной сеткой, он шагал по кроватке вслед каждому движению Веры. Вере это нравилось, и она заливисто смеялась. Вера была у нас как ещё один член семьи. Вера жила у нас несколько лет до 1953-го года, когда Вове было немного больше 3-х лет. В дальнейшем наша дружба с Верой продолжалась. Будучи в Москве она всегда к нам заезжала и привозила подарки Вове.
В течение 2-х лет, в 1951 и 1952 гг. мы снимали комнату на даче вместе с Фелей и Борисом. Жизнь на даче была нелёгкой, — надо было очень рано вставать, возить продукты, к тому же были всякие ограничения для ребёнка.
В 1952-м году мне удалось относительно недорого купить участок в садоводчестве НИИ-17 в Баковке по Белорусской дороге. В отличие от большинства участков наш не был застроен. Пришлось самому заняться строительством: доставать стройматериалы, найти строителей, но зато к сезону 1953 г. у нас уже был на участке домик с верандой и мезонином. Сам участок не был освоен, хотя уже были посажены несколько яблонь и кустов смородины. Позже, подготовив почву, мы посадили картошку, клубнику, разную зелень.
Таким образом, в 1953 г. нам уже дачу снимать было не нужно, но возникли много новых обязанностей в связи с садовым участком, хотя ничего, кроме пользы, физический труд на участке не приносил. К тому же садовый участок явился большим подспорьем в снабжении нас овощами и фруктами.
Летом 1954-го года мы провели отпуск на Кавказе, в станице Леселидзе на берегу Чёрного моря.
6-го ноября 1954 года родился наш второй сын — Лёвушка в том же роддоме им. Грауэрмана на Арбате. Таким образом, в один день у нас оказалось 4 именинника: я, Лиза, Лёва и брат Лизы Борис (они были близнецы). Совсем близко к этой дате (5 ноября) оказался Иосиф (Ося) — сын моей двоюродной сестры из Орска.
Ося часто бывал у нас дома на Арбате в то время, как учился в институте стали. Мы его принимали, как члена своей семьи. Со мной он встречал нашего первенца Вову из роддома. Узнав, что мы ожидаем второго ребёнка, он всё время твердил, что у нас будет девочка Хайка. Я этого тоже хотел, но мы с ним поспорили на собрание сочинений Мопассана, что будет мальчик. Когда Лиза родила Лёву, я послал ему в Орск телеграмму (он после окончания института работал в Орске): «Родился сын, читающий Мопассана». Вскоре он привёз собрание сочинений Мопассана.
С Осей мы были очень близки до отъезда в Израиль, мы были во многом единомышленниками, хотя в вопросах еврейства он был очень противоречив. Он знал идиш, любил песни на этом языке, но под давлением политики притеснения евреев и антиеврейской пропаганды у него появилась боязнь принадлежности к еврейскому сословию, и он внешне примыкал к русским. Жена у него была русская, взявшая его фамилию — Цомик. Но со мной он обсуждал еврейский вопрос откровенно, резко осуждая притеснения; ненавидел Сталина, но, будучи членом партии, вёл себя, как и большинство, очень осторожно. Ося прекрасно знал английский, работал главным металлургом Южно-Уральского машиностроительного завода. После перестройки много разъезжал по деловым командировкам по миру. Скончался от инфаркта 25 февраля 1998 года.
После окончания декретного отпуска в начале 1955г., Лиза вышла на работу, и нам пришлось искать новую домработницу. Это тоже была молодая девушка из деревни, но она была полный антипод Вере. Её звали Надя, к работе она относилась недобросовестно, без конца загуливала, оставляя младенца без присмотра. Пришлось с ней расстаться, и вскоре у нас появилась пожилая женщина-полька, которая прожила у нас несколько лет. Она была женщина с характером и делала всё по-своему.
В 1956 г. Леву приняли в ясли, а Вова пошел в 1-й класс Бытовая нагрузка резко выросла, особенно у Лизы, и мы стали думать о переходе Лизы на работу с меньшей нагрузкой и более свободной по времени. В 1960-м году Лиза перешла на преподавательскую работу в авиационный приборостроительный техникум. Техникум находился на Смоленской площади в 10 минутах пешком от нашего дома. Работа в техникуме давала возможность уделять больше внимания дому и детям, а летом иметь двухмесячный отпуск. Лиза преподавала черчение и начертательную геометрию. Первый год ей пришлось очень много и интенсивно работать, готовясь к занятиям. Но следующий год, имея опыт и конспекты, она тратила значительно меньше времени на подготовку. Преподавала она высокопрофессионально и пользовалась большим авторитетом, как у студентов, так и у преподавателей и у руководства техникума. Кстати, этот техникум был один из основных поставщиков кадров в наш НИИ-17. Это были, как правило, хорошо подготовленные квалифицированные кадры. Многие из них проходили преддипломную практику у меня в лаборатории. В частности, в этом техникуме училась Рита Гордон — дочь Гали Воробейчик (моей двоюродной сестры). Она часто приходила к нам консультироваться у Лизы, а рецензентом ее дипломного проекта был я.
Вернёмся к моей работе в НИИ-17. Начальник лаборатории С.Т. Егоров кроме лаборатории ещё преподавал в институте и очень часто в лаборатории отсутствовал, а вопросов, как технических, так и организационных с утра до вечера было уйма. Он возложил все эти обязательства на меня, решив, что я лучше других подхожу на эту роль. Я не отказался и стал выполнять обязанности заместителя начальника лаборатории. Это мне дало большую практику, в особенности в связи с завершением научно-технического отчёта по всей теме. Отчёт, утверждённый научным руководителем Бруханским, должен был быть предъявлен государственной комиссии министерства.
На основании этой научно-исследовательской работы была начата опытно-конструкторская разработка, которая проводилась совместно с СКБ Омска (куда министерство хотело направить меня вместо распределения в НИИ-17). Позже я летал туда в командировки, участвовал в стендовой наладке и испытаниях самолётного локатора. Руководителем стенда был Борис Михайлович Пономарёв, который в дальнейшем стал главным инженером НИЛИЦ, а я его заместителем (об этом ниже).
Через несколько лет (1957 г.) меня к себе в лабораторию стал перетягивать Главный Конструктор Владимир Ефимович Колчинский. Ни Егоров, ни Бруханский меня отпускать не хотели, но Колчинский смог договориться, и я подключился к очень интересной опытно-конструкторской работе (ОКР) над прибором, который анализировал работу штурмана во время полёта самолёта.
Упрощённо это выглядит следующим образом. Задача штурмана — проложить курс самолёта. Исходными данными для штурмана являются: карта, скорость самолёта (по прибору с большой ошибкой), данные ветра (скорость и направление по данным метеостанции). На трассе ветер сносит самолёт, ветер меняется, данные метеостанции приблизительные. И вот сидит штурман и при помощи штурманской линейки всё время высчитывает курс, насколько самолёт снесло от заданной линии маршрута.
Разрабатываемый прибор автоматически определял скорость и угол сноса, данные вводились в автопилот, и точность вождения увеличивалась многократно, а штурман освобождался от указанной выше функции. Прибор был ещё более ценен при запуске ракет, т.к. точность попадания резко увеличивалась. Вся система основывалась на известном в физике эффекте Доплера.
Главным Конструктором этой системы был Владимир Ефимович Колчинский. Работа финансировалась самолётостроительными фирмами и военными. Как только были изготовлены первые три опытных образца прибора, то над одним из них начались лабораторные испытания, в которых я участвовал. Одновременно начали готовить второй образец для лётных испытаний. Одновременно с участием в разработке прибора я со своей группой (Сергей Туснов, Якушин и др.) активно занимался созданием автоматической контрольно-регистрирующей аппаратуры для испытания основного прибора. Собственно говоря, это была своя самостоятельная система с целым рядом разработанных нами устройств. Система должна была служить основой для автоматической записи и регистрации параметров испытываемой аппаратуры. Система демонстрировалась на закрытых выставках в нашем институте и в Лётно-Испытательном Институте (ЛИИ) министерства авиационной промышленности. Колчинский назначил меня на весьма ответственную должность — ведущим инженером по лётным испытаниям основной ОКР. Это было для меня почётно, но очень ответственно, ибо на такую должность назначали обычно очень опытных инженеров, имевших предварительный опыт подобных работ. Это была новая отрасль знаний. Лётные испытания — это большой комплекс технических и организационных вопросов: сама испытываемая аппаратура, выбор самолёта, его переоборудование, подбор экипажа и испытательной бригады, разработка и утверждение в Генеральном Штабе маршрутов испытаний и многое другое.
Начав эту работу, я стал контактировать с работниками отдела лётных испытаний института. Этот отдел возглавляла зам. директора института по лётным испытаниям Герой Советского Союза Гризодубова Валентина Степановна. Отдел и аэродром располагались в Подмосковье — Суково (в дальнейшем переименованном в Солнечное). Отдел этот в основном состоял из лётного и наземного состава полка, которым Гризодубова командовала во время отечественной войны. Основной функцией полка была связь через линию фронта с партизанскими отрядами (доставка оружия, продовольствия, забор раненых). Лётный состав был боевой, обстрелянный. Практически отделом руководил Исаил Борисович Зельцер, сам бывший лётчик. Мы с ним легко сработались, все вопросы решали без волокиты, оперативно. В дальнейшем мы с ним сдружились и стали очень близки. Сама Гризодубова в оперативные дела вмешивалась очень мало, больше занималась общеинститутскими делами, т.к. была вхожа к министру и в высокие сферы ЦК партии и Совета Министров. Кроме того, она очень много помогала людям, и около неё всегда было много посетителей. Звонки с заявлением «Говорит Герой Советского Союза Гризодубова» действовали почти безотказно, ибо везде на высоких должностях сидели люди её поколения, знавшие это имя.
Должен сказать, что работа с Колчинским дала мне очень многое. Я считаю счастьем, что мне пришлось работать под его руководством. Это был глубокознающий, культурный, интеллигентный человек, требовательный начальник, хотя несколько суховат. Его требования были всегда ясными, чёткими; такую же ясность и чёткость он проявлял к ответственным решениям. Был справедлив, своих работников всегда защищал. Когда я однажды допустил оплошность, и меня хотели наказать, то Колчинский выступил в мою защиту, сказав, что это был его приказ. Также, когда зам. директора института Бруханскому хотели объявить выговор на партсобрании (была попытка уволить его за лояльное отношение к евреям), то Колчинский выступил в его защиту, Заявив, что только Бруханский занимается делами по существу в отличие от критиканов. Было много и других подобных случаев. Колчинский защитил кандидатскую диссертацию, а затем по совокупности трудов — докторскую. Он пользовался большим авторитетом как внутри института, так и вне него: в самолётных и вертолётных фирмах, у военных.
Здесь стоит вспомнить об одном партсобрании. Это было в 1958 или в 1959 г. Проходили выборы в партком института. Хрущёвская «оттепель» уже заканчивалась, и всё катилось к восстановлению сталинских норм. Вновь поднял голову антисемитизм. И вот в это время слово берёт Колчинский и предлагает Воробейчика в члены парткома. В зале будто произошёл взрыв. Антисемитская часть зала стала кричать, выть, топать, выкрикивать всякие гадости, и не против меня, а именно против кандидатуры с такой фамилией. Секретарём парткома был тогда Александр Иванович Андрюшин — человек либеральных взглядов, и он поддержал Колчинского. Это решило голосование в мою пользу. Конечно, Колчинский имел в виду и свои интересы. Он хотел иметь в парткоме своего человека, в противовес своим неприятелям, также имевших там своих людей.
Должен сказать, что в партию меня приняли во время войны в 1943 г. автоматически, как комсомольца. Общественная работа состояла, в основном, в посещении партсобраний и автоматическом поднятии руки при голосовании. Кстати, во времена Сталина голосование на партсобрании и на других общественных мероприятиях было часто не просто голосованием, а вопросом жизни. Живой пример с Иосифом Кацманом — моим другом по студенческому общежитию. Во время предвыборного собрания в Верховный Совет была выставлена кандидатура члена политбюро Молотова. Все стоя аплодировали, а Иосиф в этот день плохо себя чувствовал (а возможно, не очень хотел вставать) и не встал. Назавтра же он был исключён из партии (его, как и меня приняли в партию на фронте), а это означало автоматическое исключение из института. Но его каким-то образом пронесло, и он остался, будучи на последнем курсе института.
В парткоме мне поручили участок «народного контроля». Он состоял в проверке подписки на газеты и прочей ерунды. Серьёзные вопросы решались в кабинете директора института тройкой: директор, секретарь парткома, председатель профкома.
Итак, начались наземные испытания аппаратуры на аэродроме в Суково (Солнечное), затем лётные испытания над сушей, сперва на тихоходном самолёте ЛИ-2 (Дуглас), затем, после переоборудования, на самолёте ТУ-104, а также на самолёте-истребителе МИГ разных марок, и на вертолётах. После испытаний над сушей начались лётные испытания над водой (морем). Они проходили на нашей лётной базе в Крыму на военном аэродроме вблизи Феодосии (Кировское). Лётные испытания проходили, как правило, летом, и у меня была возможность устроить Лизу с детьми во время её летнего отпуска на частную квартиру. Тем самым у них была возможность побыть у моря и насладиться крымскими условиями.
Моя основная испытательная бригада по лётным испытаниям состояла из пяти человек. Это были прекрасные инженеры Василий Якушин, Сергей Туснов и два сменных лаборанта. Якушин увлекался радио-конструированием, был преданным семьянином, очень любил свою жену (еврейку) и дочь. На разных аэродромах, где нам приходилось бывать во время испытаний, были места, куда складывалась отработанная после испытаний аппаратура, и там можно было достать ценные радиодетали. Якушин этим увлекался. Однако там часто была и радиоактивная аппаратура. Несмотря на предупреждения, он копался везде, подхватил рак крови и, к сожалению, скончался ещё молодым.
Туснов оканчивал вечерний институт, это был вдумчивый, инициативный инженер. Туснов несколько позже тоже скончался молодым, примерно в 1980 году.
Лётный состав экипажа, входивший в состав нашей испытательной бригады, состоял также из пяти человек: первый и второй лётчик, штурман, техник лётный и техник наземный, готовивший самолёт к полёту. Поскольку наша бригада испытывала штурманскую аппаратуру, к нам был прикреплён постоянный штурман. Это был Марьян Францевич Витвицкий, человек очень интересный, весёлый (кладезь анекдотов), любознательный; он всегда интересовался результатами испытаний и часто давал предложения по методам полётов. Мы с ним дружили. Работать с Марьяном было интересно. С точки зрения национального вопроса он часто высказывался витиевато, загадочно о притеснениях (он сам был поляк).
Лётчики менялись, но я часто летал с Героем Советского Союза Борисом Григорьевичем Лунцем и другими известными лётчиками. При работе с истребителем МИГ лётчиком был Юра Екатов. Это был не просто лётчик, а инженер-лётчик, и кроме лётного училища закончил МАИ (Московский Авиационный Институт). С ним было очень легко работать. Он задания воспринимал с полуслова и выполнял их очень качественно.
После каждого полёта мне, как ведущему по лётным испытаниям, приходилось проводить разбор полёта, на котором разбиралось выполнение каждым членом испытательной бригады, в том числе и лётным составом, своих функций, с тем, чтобы в дальнейшем устранять выявленные недостатки. Активно участвовал в разборе Витвицкий, а отдельные лётчики успевали до разбора приложиться к спирту (его на борту было достаточно) и к разбору относились пассивно. Однако мои замечания и требования выполнялись беспрекословно, ибо результатами испытаний интересовался не только Колчинский, но и В.С. Гризодубова.
Должен сказать, что, несмотря на большую загрузку и всякие трудности (не всегда всё шло гладко), работа по лётным испытаниям и выполнение программы приносили мне моральное удовлетворение. Я эту работу любил и выполнял с удовольствием. По вопросам лётных испытаний мною совместно с одним из сотрудников теоретического отдела Мандуровским были оформлены три секретных изобретения, которые затем были подтверждены патентами.
Во время лётных испытаний мне приходилось много бывать в командировках в разных районах Союза, на разных испытательных полигонах. В частности, я был в Капустином Яре под Сталинградом, где принимал участие в запуске испытательных ракет. Запомнился один из пусков ракеты: она взорвалась на начальном участке трассы. При разборе демонстрировалась киноплёнка. Её пустили с момента пуска до момента взрыва, а затем в обратную сторону. Это была забавная картина: остатки ракеты после взрыва собираются, ракета становится целой и влетает в пусковую трубу.
Другой, уже бытовой эпизод. После пуска каждый получал фляжку спирта. Один из моей бригады сумел эту фляжку опустошить сразу, и к моменту прибытия в Сталинград был совершенно невменяем. Мне пришлось забросить его на спину в виде 70-кг. мешка и притащить в гостиницу, где он немного протрезвел к следующему утру. В противном случае он оказался бы в привокзальном вытрезвителе со всеми вытекающими последствиями, как для него, так и для меня, как руководителя группы.
Помимо морального удовлетворения работой, лётные испытания приносили определённое материальное благополучие. За выполнение программы лётных испытаний платили прилично (кроме зарплаты), и потому вскоре в 1959г. мы смогли приобрести легковой автомобиль «Москвич-401». Я и Лиза кончили курсы вождения и получили водительские права, что нам сильно облегчило жизнь в связи с садовым участком в Баковке. Больше не надо было таскать на себе продукты, а также забирать урожай. Автомобиль был подержанный, часто требовал ремонта, но всё равно это было для нас большим облегчением. Он служил нам до конца 1972 года, когда мы его продали, и купили уже новый автомобиль «Запорожец ЗАЗ-968», который мы, в свою очередь, продали в 1979г., купив новую модель «Жигули ВАЗ-203». В эти годы мы также вступили в гаражный кооператив и заимели гараж недалеко от нашего нового дома на ул. Генерала Ермолова. В гараже мы вырыли погреб и зимой хранили там овощи и фрукты — урожай с нашего участка. Сейчас, находясь в Израиле и имея всё необходимое круглый год, трудно представить себе необходимость таких заготовок.
Садовый участок очень помогал нам в снабжении и отдыхе. Но в начале 70-х годов сменился совет садоводства и во главе стал ярый антисемит, который начал нас преследовать по любому поводу и без повода, желая заполучить участок для своего родича. Участок был крайним, очень удобным и чуть больше положенных 6 соток. Нашим сыновьям-помощникам было уже в это время не до садового участка, самим обрабатывать становилось всё труднее, и мы решили продать этот участок и купить домик в деревне. Так мы и сделали. В 1974 г. мы купили пустой домик в деревне Натальино Рязанской области, примерно в 180 км от Москвы. Сильно помогала машина. Место это было замечательное: рязанская Мещёра, Есенинские места, в лесу обилие грибов и ягод: черника, малина, брусника, клюква… Туда мы ездили на всё лето. Продали мы этот домик непосредственно перед отъездом в Израиль.
Коротко расскажу, как решалась наша жилищная проблема. С приходом к власти Хрущёва (после смерти Сталина) началось массовое строительство жилья, так называемых «хрущёвок». Наш дом в Калошином переулке на Арбате требовал капитального ремонта, шли разговоры о его сносе, смотрели разные комиссии, но дольше разговоров дело не шло. В одной комнате нас было 4 человека, а фактически 5 (с домработницей). На очередь в райисполкоме меня, как инвалида войны, поставили, но очередь почти не двигалась. Основным критерием получения жилья была величина площади, приходившейся на одного человека, кажется 6 кв.м. Мы же занимали комнату в 25 кв.м., что на 1 кв. метр превышало норму…
После военной разрухи в Москву наехало уйма народу, устроиться на работу тогда было нетрудно. Приехавшие в Москву люди устраивались жить у родных, знакомых, в подвалах. Шли эти люди на это из-за голода на периферии и в деревнях, отсутствия продуктов и предметов первой необходимости. Москва же, как столица, снабжалась продовольствием, хоть и по карточкам, но по первой категории, как столица. В результате в комнатах коммунальных квартир жили по 10 — 15 человек.
В это же время началось строительство кооперативных квартир, но для этого надо было иметь большие деньги, которых у нас не было. Т.к. дети росли, нам становилось всё труднее. Но вскоре в нашей коммуналке освободилась одна комнатка в 12 кв. м. и благодаря помощи Гризодубовой эту комнату выделили нашей семье. Туда поселились дети: Вова и Лёва. Особенно рад был Вова, поскольку заимел свой уголок для занятий и сна. В это время НИИ-17 начал строить жилье для своих работников: два 12-тиэтажных дома вблизи музея «Панорама Бородинской битвы» на ул. Генерала Ермолова в конце Кутузовского проспекта.
21 июля 1967 года мы получили от НИИ-17 двухкомнатную квартиру с двумя смежными комнатами, отдельной кухней, двумя балконами. Прямо напротив дома был стадион «Метеор». Мы были рады начать приятные хлопоты по обустройству и обживанию этой квартиры. Правда, дети своего угла не получили, они жили в проходной комнате. В 1980-м году, когда Лёва женился, он с женой Соней, а на следующий год с малышкой Диной жили в проходной. Вова жил у жены Софы. В квартире числилось 7 человек, и меня поставили на очередь в райисполкоме. В 1984 году Лёва получил отдельную 3-х комнатную квартиру в новом доме на ул. Ивана Франко в «Рабочем посёлке» Кунцевского района, а Вова — отдельную комнату в коммуналке. Однако эта комната пропала в связи с принудительными работами в Старице. После женитьбы с Наташей он сумел купить 2-х комнатную кооперативную квартиру, которую продал перед отъездом в Америку в 1991-м году. Такова наша квартирная одиссея.
Наши дети и внуки
Теперь немного расскажу о наших детях Володе и Лёве. Годы бежали вскачь. Вот только родился Вова, а уже в 1956 году он пошёл в первый класс. В 1966-м году он закончил десятилетку и поступил в институт связи. Кончив в 1971-м году институт, он попал в армию. После армии в 1972-м году он устроился на работе, но уже в 1974-м, решив узнать страну, он уволился с работы, и поехал путешествовать по Союзу со своим другом Алексеем Чулитом. С ним он учился вместе в школе. Пропутешествовал он от Прибалтики до Владивостока с заездом на Кавказ и Среднюю Азию.
Вова во время путешествия питался нерегулярно, чем Бог послал, ухитрялся ездить безбилетником. Он вернулся в августе 1974г. худой и заросший. О родителях он не забывал. Во время всего путешествия и с каждого населенного пункта присылал нам открытки с видами и приветами. Вернувшись домой, наш Вова взялся за ум. Он поступил на вечерний факультет (инженерный поток) прикладной математики московского института электронного машиностроения. Он успешно закончил факультет, освоил программирование, и поступил на работу в закрытый институт (п.я.), занимавшийся разработкой ракет. Там он получил богатый опыт по программированию, что пригодилось ему в дальнейшем. В свободное время Вова увлекался игрой в стоклеточные шашки и получил звание Мастера.
11 июля 1977 г. у Вовы родилась дочка Алина, первая наша внучка. Но тот брак распался.
Его новый брак был с Наташей Ойсгельт. 17 апреля 1985г. у Вовы с Наташей родился сын Давид, наш второй внук. В мае 1991 г. Вова, со всей своей семьей —Наташей, старшим сыном Наташи Сашей, Давидом и матерью Наташи Асей Наумовной — уехали в качестве беженцев в Соединенные Штаты Америки, в гор. Детройт. В настоящее время они оба работают по специальности (Вова — программистом, Наташа — в проектной фирме). Старший сын закончил университет. Получил специальность программиста, и сейчас работает в Калифорнии. Давид учится в выпускном 12-м классе. Мать Наташи Ася Наумовна живет недалеко от них, отдельно, в благоустроенной квартире. А у Вовы с Наташей есть свой дом с участком и гаражом, в пригороде Детройта, в Саусфилде.
А теперь о нашем младшем сыне Лёве. Он родился 6 ноября 1954 г., затем учился в школе и в 1972 году, закончив среднее образование, получил аттестат зрелости. В этом же году поступил на вечерний факультет электроники Московского Авиационного института (МАИ), откуда через полгода перевелся на дневной факультет прикладной математики того же МАИ. Он окончил институт в 1979 г. Распределили его в закрытое Специальное Конструкторское Бюро (Туполева), но он работать в закрытом учреждении отказался. Получив свободное распределение, он устроился в 1-м мединституте на работу по созданию автоматической системы управления (АСУ), а затем перешел в проектный институт приборостроения.
Учась еще в школе, Лева заболел почками (гломерулонефрит), осложнение после скарлатины. Он лечился во многих учреждениях: в 1-м мединституте у врача Эллы Гавриловны Лейзеровской, в институте трансплантации у проф. Ратнер, в больнице им. Боткина, в санатории Байрам-Али (Туркмения), даже побывал у знахаря на Украине. Конечно, при такой болезни он не мог полностью отдаться работе, но он еще окончил курсы по вычислительной технике и разъезжал по командировкам.
Летом 1979г. в Ялте (Крыму) Лева познакомился с Соней Магид, они полюбили друг друга, и 28 июля 1980 г. образовалась молодая семья. Шикарная свадьба была в Ленинграде, т.к. там Соня жила с родителями. После свадьбы Лева с Соней жили у нас в Москве, в нашей двухкомнатной квартире на ул. Генерала Ермолова. 15 ноября 1981 г. родилась у них дочь, наша вторая внучка Дина, а через полтора года, 30 августа 1983 г. родился наш первый внук Дан. В 1984 г. семья Левы получила 4-х комнатную квартиру в Подмосковье, в Рабочем Поселке, по Белорусской железной дороге. В этой квартире Лева, Соня и их друзья часто собирались, обсуждали дела в Израиле, проводили еврейские праздники, ставили спектакль — Пуримшпиль — и мечтали о своем переезде в Страну Обетованную.
В 1989 г. Леву познакомили на медицинском симпозиуме в Москве с еврейским врачом из Англии, по фамилии Фенер. Этот врач прислал Леве вызов на лечение в Англию. После трудной волокиты, которая требует отдельного рассказа, удалось в министерстве здравоохранения получить подтверждение вызова, и в декабре 1989 г. Леве улетел в Лондон к семье Фенер на лечение. Фенеры тут же поместили Леву в больницу и тем самым спасли ему жизнь. Врачи сказали, что если он запоздал бы на неделю, то спасти бы его не удалось. Но в пересадке почки ему отказали, т.к. в связи с дефицитом органов в Англии запрещена пересадка почек иностранцам. Англичане сами договорились с Израилем, дали Леве сопровождающего, и в январе 1990 г. Лева прибыл в страну его мечты — Израиль, в гор. Бер-Шева. Через небольшое время он сумел перебраться в Иерусалим, где он стал регулярно получать диализ 3 раза в неделю.
В 1990 г. на несколько недель в качестве туристки приезжала к Леве Соня с детьми. Им в Израиле очень понравилось, и Соня обещала сразу после окончания мединститута, через год приехать в Израиль на постоянное местожительство. Лева жил ожиданием приезда Сони с детьми. Однако ожидание затянулось. Он прямо считал дни. Соня приехала лишь осенью 1992 г. К сожалению, семья их, по многим причинам, распалась, и в 1993 г. они через раввинат развелись. Формально Дина осталась в записи у Сони, а Даня — у Левы. В дальнейшем Лева всю свою жизнь отдал воспитанию детей: устраивал в лучшие школы, устроил занятиям музыкой в училище при музыкальной академии им. Рубина. И Дина, и Даня закончили одну из лучших школ в Иерусалиме — школу Бойер. Дина в 1999 г. получила багрут (аттестат зрелости), а Даня окончил школу в 2001 г. После окончания школы Дина служила в армии до января 2002 г., а Даня служит в боевых частях с октября 2001 г. После окончания школы Даня получил от Саши Гордон прекрасный подарок в виде 2-х месячной учебы английскому языку в Оксфорде (Англия).
Лева, после прибытия в Израиль, учился в докторантуре университета, освоил бытовой иврит, но в связи с большой загрузкой, при одновременном диализе, он вынужден был оставить докторантуру. Он переключился на попытку создания какого-то своего малого бизнеса (обзорное колесо), но из этого ничего не вышло. Тогда он стал играть на бирже, и, к сожалению, всё, что имел, он проиграл.
В последние годы Лева жил надеждой на пересадку почки, необходимую для него по его параметрам. И когда, после 11 лет ожидания, ему сообщили, что такая почка имеется, он тут же, с радостью, дал согласие на операцию. Операцию ему провели в больнице Адаса-эйн-Керем, в ночь на 5 февраля 2001 г. Первые 10 дней послеоперационного периода у него шло нормально, однако 17 февраля у него появились сильные боли (очевидно, попала какая-то инфекция) и 19 февраля его взяли на вторую операцию, но сердце не выдержало, и нашего Лёвушки не стало. Такое несчастье обрушилось на нас. Мы и Лёвины дети были в шоке, особенно Даня и Лиза. 21 февраля прилетел из Америки Вова, и Лева был похоронен на кладбище Гиват Шауль в святом городе Иерусалиме. На похороны пришло уйма народу. У Левы было много друзей и знакомых, как приехавших из Москвы, так и в самом Израиле. Нет ужаснее положения, когда родители должны хоронить своих детей. Природой задумано наоборот. Такова вкратце горестная эпопея жизни нашего младшего сына Левы.
Путешествия по Союзу
Теперь немного расскажу о наших путешествиях. Когда наши сыновья подросли и стали взрослыми, мы с Лизой могли себе позволить во время отпуска путешествовать по Союзу. Об экскурсиях за рубеж, работая в закрытом почтовом ящике, тем более еврею, не могло быть и речи. Первое наше путешествие было в 1983г. по Волге по маршруту Москва — Астрахань — Москва на благоустроенном теплоходе. Мы проплыли канал Москва-Волга, Рыбинск, Ярославль, Кострому, Горький (ныне Нижний Новгород), Казань, Куйбышев (ныне Самара), Тольятти, Волгоград (Сталинград), Астрахань. В каждом городе были свои достопримечательности: в Сталинграде — музей Победы, в Ярославле и Астрахани — старые кремли, а в Костроме я вспомнил свои казармы 1941г. Во время этого плавания мы получили телеграмму от Левы о том, что 30 августа у нас появился внук Даня. К моменту выписки из роддома мы встречали Соню с новорожденным сынишкой. Путешествием по Волге мы остались очень довольны. Мы ознакомились с волжскими просторами и центром европейской части Союза.
Следующее путешествие под названием — Край Белых Ночей — мы осуществили в 1984 г. Это путешествие было смешанное — сухопутное и по воде. Началось оно в Ленинграде, затем поездом мы переехали из Ленинграда в Петрозаводск, а затем паромом, автобусом и пешком по Карелии. В Петрозаводске мы познакомились с писателем Бацером Исааком. Природа Карелии оставила у нас сильное впечатление.
Летом 1987 г. мы совершили путешествие на комфортабельном теплоходе по реке Енисей и ознакомились с восточной частью Сибири. Маршрут начинался из Красноярска, куда мы прилетели самолетом из Москвы, далее по Енисею до острова Диксон (северная точка на берегу Ледовитого океана) и до губы Карского моря. Мы проплыли северный полярный круг ночью, хотя было совсем светло. Над нами кружили чайки. Издали мы видели изображение Оленя — символа полярного круга. В связи со сложной ледовой обстановкой, наш теплоход дошел только до Дудинки. Далее мы были в Норильске, городом, построенным заключенными, репрессированными сталинским режимом. В городе находится крупнейший в Союзе горно-металлургический комбинат по добыче медно-никелевой руды. Город находится за полярным кругом, и более полугода там нет солнца. В то время, когда мы там были, город был окутан смогом. Плывя по Енисею, мы заплывали на реках и притоках его: Ангаре, Подкаменной Тунгуске, Нижней Тунгуске, описанной в книге «Угрюм река». Во время плавания мы останавливались в крупных станицах, в том числе в музее ссылки Сталина и Свердлова. Жители станицы нас угостили очень вкусной ухой из свежей рыбы и самой рыбой. Енисей — самая многоводная река в Союзе. Деревни по берегам Енисея расположены друг от друга на больших расстояниях. Население в основном занимается рыболовством. Люди очень благожелательны и гостеприимны. Берега Енисея радуют глаз густыми лесами. На обратном пути, прибыв в Красноярск, мы решили побывать на озере Байкал. Поездом мы приехали в Иркутск, затем паромом переплыли узкую часть озера, а потом продолжили путь вокруг Байкала на поезде, по старой байкальской железной дороге-узкоколейке. Поезд состоял из 3-х вагонов и древнего паровоза. Дорога проходила в горах, и мы проехали более 50 очень красивых тоннелей. Поезд шел медленно и принимал пассажиров по дороге, в любом месте. Также поезд останавливался по просьбе пассажиров поезда. Байкал по своей красоте произвел на нас большое впечатление.
Летом 1988г. Лиза уволилась со своей работы дежурного электрика в университете, и во время моего отпуска мы совершили путешествие по Землям Дальнего Востока. Самолетом мы прилетели самолетом из Москвы в Анадырь (Камчатка) и далее по маршруту: Павловск-Камчатский (крупный порт), Хабаровск, Владивосток, остров Сахалин (город Южно-Сахалинск). Во время пребывания на Камчатке мы облетели на малом самолете АНТ-2 действующий Авачинский вулкан, и пролетели над самым дымящимся кратером.
Также мы были на экскурсии по Средней Азии: Ташкент, Душанбе, Ашхабад, Самарканд. Таким образом, мы своими путешествиями и экскурсиями смогли ознакомиться с Севером России, центром, Поволжьем, Уралом, Восточной Сибирью, Средней Азией и Дальним Востоком Советского Союза.
После наших путешествий по Енисею в 1987г. и по Землям Дальнего Востока в 1988г. мы посещали гор. Орск (Урал), где проживала семья Цомик: Иля с Исааком, Иосиф с женой Галей и детьми Мишей и Ирой, Яша с женой Эллой и сыном Лёней. Там мы отмечали дни рождения, золотую свадьбу Или и Исаака, купались в реке Урал, ездили на приусадебный участок, который активно обрабатывал Иосиф. К сожалению, жизнь в дальнейшем сложилась так, что в 1988г. скончался Яша. А в 1998г. Иосиф. И старым родителям пришлось хоронить своих детей. В августе 2000г., на 91-ом году жизни скончался Исаак. И Иля осталась одна, но за ней ухаживают Галя и внуки Миша и Ира.
Трудовая деятельность в НИЛИЦе (1968 — 1990).
Продолжу рассказ о моей производственной карьере. До 1963 г. я занимался как летными испытаниями, так и участием в разных госкомиссиях по приемке вооружения, например, в приемке первой атомной подводной лодки в Северодвинске. Там находилась аппаратура наших разработок. Кроме того, был консультантом по освоению наших разработок в военном институте.
В 1963 г. В.Е. предложил мне занять должность зам. начальника лаборатории, поскольку сам Колчинский был в частых командировках, а также готовил докторскую диссертацию. В это время произошла посадка советского лунохода на луне. Наша аппаратура обеспечила высокую точность посадки. Колчинский был представлен к званию — Герой Социалистического Труда, но в высоких инстанциях утвердили только Орден Ленина. Я был также награждён орденом «Знак Почета».
Несколько ранее, в 1962 г. отдел летных испытаний НИИ-17 был выделен из института и преобразован в Научно-исследовательский Летно-Испытательный Центр (НИЛИЦ). Возглавила его Герой Советского Союза Гризодубова Валентина Степановна. На этот Центр были возложены задачи проведения летных испытаний всей разрабатываемой в министерстве авиационной промышленности радиоэлектронной аппаратуры, с дачей оценки готовности этой аппаратуры к Государственным испытаниям (в основном для военных целей). Вопросы проведения летных испытаний не были новыми, но они расширились: потребовалась разработка новых методик, увеличения лётного парка и т.д. Но вопросы дачи оценки аппаратуры были совершенно новыми. Ранее эту функцию выполнялась силами Главного Конструктора разработки, и не всегда данные были объективными. По рекомендации зам. Гризодубовой Исаила Борисовича Зельцера Главным инженером НИЛИЦ был назначен Пономарев Борис Михайлович, из Омского СКБ (куда в свое время в 1950 г. меня хотели направить на работу вместо НИИ-17). Но Пономарев был заинтересован в курировании непосредственно самих летных испытаний, поскольку это связано было с большими материальными выгодами для него лично. Поэтому вопрос оценки аппаратуры повис в воздухе.
Встал вопрос о назначении зам. главного инженера с функцией решения вопросов инженерной оценки результатов летных испытаний. Зельцер и Колчинский рекомендовали на эту должность меня. Колчинский, конечно, не хотел меня отпускать и всячески находил причин для моего задержания, но он хорошо понимал значение этой должности по существу вопроса, а также для моей дальнейшей карьеры. С Гризодубовой у меня были деловые отношения с начала моих занятий летными испытаниями; побеседовав со мной, она поддержала мою кандидатуру и начала бурную деятельность по назначению меня на эту должность. Дело в том, что эта должность оказалась номенклатурной, и кадровики и другие высокопоставленные лица не желали допустить еврея на эту должность (это были Брежневские времена). Особо старался не допустить меня на эту должность куратор нашего Центра в министерстве Шувалов, который меня хорошо знал еще по совместной работе в лаборатории Егорова и на словах представлялся мне другом. Волокита с моим назначением тянулась довольно долго, но побороть Гризодубову бюрократы не смогли. Она решила этот вопрос положительно напрямую с министром, куда она была вхожа. В июле 1968 г. я был переводом из НИИ-17 назначен зам. главного инженера НИЛИЦ. Пономарев принял меня очень сдержано. Он почувствовал в моем лице помеху своим экономически нечистым делам с программами летных испытаний, к тому же он любил крепко выпить, днями не бывал на работе, пользуясь командировками Гризодубовой в министерстве. Но возражать Гризодубовой он боялся, зная, что меня в работе поддерживает Зельцер, а он фактически возглавлял фирму.
В короткое время мне удалось создать, на базе малочисленного отдела измерений, ряд отделов по измерению, обработке и анализу результатов летных испытаний, с учётом современных средств автоматизации, программирования и вычислительной техники. Новых вопросов оказалось уйма, и вскоре встал вопрос о необходимости проведения научно-исследовательской работы. Научным руководителем этой работы был назначен Пономарев, а я его заместителем. Фактически к этой работе Пономарев не касался, она полностью лежала на моих плечах. В процессе выполнения этой работы я приобрел много знаний, как технических, так и организационных. В конце 1970г. работа была принята Госкомиссией с высокой оценкой. Конечно, у меня появились помощники, которые сначала приняли меня настороженно, но затем стали эффективно помогать в работе. Это были Волковицкий Кирилл, Бойко Виктор, Солодовников Владимир, Сертун Виктор, Васин Юра, Галдин Анатолий, Городинский Изар (из Ленинградской летно-испытательной базы), Перстнева Светлана. Были для Режимного отдела свои стукачи: Солодихин, Середа и др., они хоть помогали, но с ними надо было держать ухо востро. Предприятие было строго режимным и провокаций можно было ожидать в любое время. Так оно и оказалось. Устроили провокацию на Зельцера Исаила Борисовича. На его место претендовал полковник-солдафон (родственник Гризодубовой) Зельцера обвинили в сокрытии в анкете данных о репрессированном отце. И хотя Зельцер был близок в служебных делах и в быту с Гризодубовой, она его не защитила, и его уволили. Всем было ясно, что это покушение на саму Гризодубову. В министерстве сменилось руководство, новый министр не жаловал Гризодубову, и накануне праздника 8 марта 1972 года коллективу НИЛИЦ был зачитан приказ об освобождении Гризодубовой с должности и назначении начальником НИЛИЦ генерала Белюнова Анатолия Николаевича, бывшего зам. командующего ВВС по вооружению. Для Гризодубовой это была пощечина, хотя формально она была назначена зам. директора НИИ-17 по летной части (но никакой летной части там не было).
В деятельности НИЛИЦ началась новая эра. Вновь пришедший генерал стал потрошить все руководящие кадры, работавшие с Гризодубовой. О каждом стал наводить справки, многих уволил, и стал приводить в Центр своих военных. Пономарев был уволен и главным инженером был назначен полковник Розиньков Сергей Петрович. До этого он работал в военном летном институте Чкаловская. Я с ним был знаком по совместным государственным испытаниям аппаратуры Колчинского. Из руководящих работников НИЛИЦ генерал оставил 4 еврея: начальника планового отдела Кагана Ханана, одного из начальников отделов Плессера Абрама, юрисконсульта Каплана Марка и меня. После беседы с генералом он сообщил, что зам. главного инженера он уже назначил полковника Задворочнова Андрея Ивановича, а меня начальником отделения обработки и анализа летных испытаний, куда вошли все отделы, с которыми я работал до сих пор. Зарплату генерал оставил мне прежнюю, которую я получал, будучи зам. главного инженера. Несмотря на неоднократные попытки разных деятелей снизить мне зарплату, генерал свое слово сдержал. Задворочнов был мне хорошо знаком по совместной работе с военными представителями. Работать с генералом мне было не сложно. Вопросы, которые мне приходилось решать с ним, как правило, решались оперативно, с учетом моих предложений. Генерал имел обычай приглашать на праздники и закрытые встречи людей по своему списку. Обычно я был в числе приглашенных.
В скором времени генерал стал научным руководителем одной НИР, ему помогли сделать диссертацию, и на старости лет он стал кандидатом наук. В 1980г., в мой 60-летний юбилей генерал устроил мне на работе официальное торжество, собралось много народу. Генерал выступил с очень теплой поздравительной речью.
В 1985г. наступил срок моего выхода на пенсию. Я попросил освободить меня от сверхнапряженной и ответственной работы начальника отделения. Генерал пошел мне навстречу и предложил должность ведущего инженера, с сохранением прежнего оклада, в отдел вычислительной техники. С его стороны это был очень благородный шаг. Эта работа мне была знакома и не обременительна. В этой должности я проработал 4 года. В июне 1989г. я уволился из НИЛИЦ. Возле дома на улице ген. Ермолова, где я жил, на Поклонной Горе начали строить музей Победы. Там я устроился работать сменным дежурным сантехником на рабочей ставке, для сохранения пенсии. В связи с наметившимся переездом в Израиль, в мае 1991г. я уволился с работы.
Мой общий трудовой стаж составил 54 года, а с учетом службы в армии в военное время — более 60 лет.
В Израиле (с 1991 г.)
В конце 80-х, начале 90-х годов в Советском Союзе шла перестройка. Руководитель Государства Горбачев разрешил свободный выезд евреев из СССР. Начался массовый выезд евреев из страны по всяким реальным и нереальным вызовам родственников. Многие, по пути, останавливались в Вене или Риме, направлялись ехать не в Израиль, а в Америку. Но большинство ехали по вызовам в Израиль.
Наш сын Лева, после лечения в Англии, в январе 1990г. уже был в Израиле и получал три раза в неделю диализ. Лева жил один и очень скучал. Он беспрерывно звал нас жить к нему. Сразу в 1990г. мы поехать не могли в связи с моим закрытым допуском к секретной работе в НИЛИЦе. Я все время, с 1948г., следил за жизнью в Израиле, переживал ее трудности. Следил за оборонительными войнами Израиля, радовался победам Израиля, и особенно в 6-ти дневной войне 1967г. и гибели ярого врага Израиля Насера. У Левы в Москве, в его квартире, собирались диссиденты-сионисты, а сам Лева был ярым националистом. Я иногда присутствовал на таких встречах, слушал Голос Израиля. Однако решение ехать в 1990 году у нас еще не выкристаллизовалось.
В это же время Володя с Наташей тоже решили уехать из Союза. Вова уже оформил визу в Израиль, но одновременно было получено разрешение на въезд в Соединенные Штаты Америки в качестве беженцев. Они решили ехать в Америку и теперь только ждали спонсора, который должен был подтвердить согласие их принять. Это был, как правило, представитель местной еврейской общины. В мае 1991г. Вова со всей своей семьей (Наташей, Сашей, Давидом) и с матерью Наташи Асей Наумовной улетели в Америку.
Несколько ранее, в 1990 г. также уехала в Израиль семья Крюковых — бывшая жена Вовы Софа с дочкой Алиной, нашей внучкой. Они устроились вблизи города Натания. В дальнейшем Алина, окончив школу, отслужила в армии, а 4 марта 2000г. вышла замуж за офицера Андрея Радзина. Андрей вскоре демобилизовался и устроился работать по армейской специальности, связанной с разработкой электронных устройств. Через год, 5 марта 2001г. Алина родила своего первенца Арика, нашего первого правнука. Ну, а Вова наш стал дедом (дедушкой).
На бесконечные увещевания Вовы ехать в Штаты вместе с ними, я ответил, что менять весь свой образ жизни в 70 лет очень тяжело и непросто, но если мы с Лизой поедем (а решение ехать мы к этому времени еще не приняли), то только в Израиль, т.к. там больной Лева один, и еврейское Государство мне по духу ближе. Хотя было совершенно неизвестно, что нас там ждет, и как решится вопрос с моей секретностью. Вова взял на себя организацию и оформление всех материальных дел, а также сбор и отправку багажа в Израиль. Очень нам содействовала в отъезде представительница Сохнута Броня Ройхман, особенно когда она удостоверилась, что действительно в Израиле Лева один и принимает диализ.
Вопрос о моей секретности по-прежнему висел в воздухе. По инструкции режимного отдела, моя форма секретности давала право на выезд минимум через 5 лет после ухода с работы в почтовом ящике. Знакомые сотрудники получили отказ в получении визы. В этом вопросе мне повезло: начальник НИЛИЦ генерал Белюнов ушел на пенсию, и начальником стал мой бывший подчиненный, начальник одного из отделов Бойко Виктор Денисович. Он относился ко мне с большим уважением и обещал, что в связи с болезнью моего сына он даст указание своему режимнику не препятствовать моему временному отъезду в качестве туриста. Он свое слово сдержал.
К этому времени (август 1991 г.) мы остались одни. Вова с семьей были уже в Америке, семья Лизиного брата Бориса тоже уже оформили свой отъезд в Америку. Соня с нашими внуками была в это время в Ленинграде. Поскольку решился вопрос с моей секретностью, мы начали активно готовиться к отъезду в Израиль, тем более что на бытовом уровне часто было слышно: «Жиды, уезжайте в свой Израиль». Квартиру тогда еще нельзя было приватизировать и продать на свободном рынке, это стало возможным лишь через год; но мы сумели обменять нашу двухкомнатную квартиру на комнату в коммунальной квартире в Ленинграде с небольшой прибылью. Продать комнату удалось лишь в 1997г. за малую цену. Мы с Лизой получили паспорта туриста, и вот наступил 19 августа 1991г. Мы сели в поезд на Будапешт (с Киевского вокзала) и двинулись в неизвестность. Нас пришли проводить Соня, приехавшая с Ленинграда, и Рита, которая тоже собиралась с семьей в Израиль. В пути мы услыхали новость, что в Москве произошел путч, власть захватили сторонники Сталина. Также прошел слух, что закрывается граница. Это вызвало сильное беспокойство, т.к. в этом случае мы остаемся между небом и землей: в Москве уже все ликвидировано, а до места в Израиль не добрались. Но путч был не долгий, контроль на границе был слабый. Прибыв в Будапешт, мы узнали, что путч ликвидирован. По письму Брони Ройхман представителю сохнута в Будапеште, нас посадили в самолет на Тель-Авив, и вот к вечеру 22 августа 1991г. мы увидели светящиеся огни Тель-Авива, и нашей радости, и всех пассажиров в самолете, не было предела. Мы на святой земле Израиля. Нас встретил Лева и отвез сразу в Иерусалим в Бейт Канаду, где он проживал в однокомнатной квартире. Это такой комплекс из трех 5-ти этажных домов, который был предназначен для временного проживания репатриантов, пока они не заимеют своего жилья. Его в свое время построил канадский еврей-миллионер. Лева сдал свою однокомнатную квартиру, и нас втроем поселили в двухкомнатную квартиру. В течение нескольких дней Лева сумел нам оформить статус постоянных жителей Израиля, взамен туристов, и мы получили постоянные паспорта Израиля — Теудат Зеут. Одновременно нам тут же оформили пособие по старости. Так называемую корзину абсорбции (определенная сумма денег для проживания в первые полгода), нам не дали, т.к. платить за жилье в Бейт-Канаде не надо было. Однако мы сделали ошибку, не отметив наши паспорта в Российском консульстве, за что впоследствии, при получении Российского гражданства, для получения пенсии из России, нас наказали рублем (шекелем).
В первые годы нашего пребывания в Израиле репатриантам уделяли много внимания, как со стороны Государства, так и со стороны населения: приносили бесплатно корзины продуктов, предлагали всякие электрические приборы (не новые, но действующие), за мизерную плату мы ездили на экскурсии знакомиться со страной. Израиль — страна очень красивая, круглый год цветут розы, зелень никогда не увядает. Несмотря на свою малую территорию, в Израиле есть ряд климатических зон. В Иерусалиме климат хоть и жаркий, но не душный, а вечерами — даже прохладный. В самом Иерусалиме каждый дом, каждый камень — история, в особенности в старом городе, за стеной, где размещены еврейский, арабский, христианский и армянский кварталы. Мы сразу же по приезде стали посещать ульпан по изучению иврита. Но для большинства репатриантов встали два сложных вопроса: жилье и работа. Страна оказалась не готовой принять сразу по 150-200 тысяч человек в год. Социальное жилье было в мизерных количествах, а строящегося частного не хватало и было не по карману для большинства. Правительство нашло выход в караванах, деньги на которые выделили США. Однако это было неудобное временное жилье. Приехало огромное количество инженеров, врачей, музыкантов, людей свободных профессий. Но воспользоваться такими ценными, высококвалифицированными кадрами Правительство не сумело. Эти кадры не надо было готовить заранее, для бюджета это были свалившиеся миллиарды денег. Русская алия внесла огромный вклад в развитие страны, но вопрос устройства высококвалицированных кадров в возрасте 45-50 лет не решен до сих пор. Отношение израильского общества к русской алие после примерно 1995 г. резко ухудшилось. Израильтяне почувствовали в лице русской алии мощную конкуренцию. Были, конечно, и другие причины.
В Израиле в 1991г. я оформил временное членство в обществе слепых, которое мне подтвердили на постоянное в 1998г. Это дало мне право на бесплатный проезд в общественном транспорте. Также я оформил членство в обществе инвалидов войны. Это длилось более полутора лет. Предварительно я прошёл две комиссии: мандатную и медицинскую. Это длилось более полутора лет, после чего ретроактивно мне была выплачена разница между получаемым мною пособием по старости и пенсией инвалида войны, за период от момента подачи заявления до утверждения меня инвалидом войны. Мне назначили пенсию в соответствие с 55-процентной инвалидностью. Пособие по старости в Битуах Леуми (национальное страхование) мне отменили. Пенсию мне стало выплачивать министерство финансов. Лизе вообще перестали выплачивать какое-либо пособие, т.к. по прожиточному минимуму в Стране, размер моей пенсии считается достаточным для проживания нашей семейной пары. Проводится политика выравнивания, что, в принципе, справедливо.
Жилищный вопрос решался у нас в Израиле довольно тяжело. После 4-х летнего проживания в Бейт-Канаде, меня и Лизу пытались выселить. Леву не трогали. Это длилось до 1998 г. Леве с Даней выделили хорошую трехкомнатную квартиру. Нам же пришлось пережить много неприятностей, но, в конце концов, в июле 1999г. нам предложили однокомнатную квартиру в хостеле в районе Писгат Зеев в Иерусалиме. Мы были рады тому, что получили постоянную крышу над головой, хотя квартира была рассчитана на одного человека.
В Израиле помимо путешествий по Стране, мы совершили несколько экскурсий за границу. В 1993г. мы были в Италии и Швейцарии, в 1995г. — в Египте, в 1996г — круиз по Средиземному морю с пребыванием в Греции, и на острове Кипр и Родос. Несколько раз, мы летали в Америку к Вове, в 1995, в 1999г и в 2002. Вова нам показывал много красивых мест в штате Мичиган, водопады, в том числе Ниагарский в Канаде.
Вова с Давидом был также несколько раз у нас в Израиле. В Израиле мы отметили нашу с Лизой золотую свадьбу (50-летие нашей совместной жизни). Это было 5 марта 1999г. вместо 11 декабря 1998г. Изменение даты юбилея было вызвано тем, что мы ждали Вову с Давидом. Они прилетели в Израиль на свадьбу Алины, которая проводилась 4 марта 1999г., а 5 марта 1999г. мы все собрались (вся наша семья с сыновьями и внуками) у близких Володиных друзей Сени и Марины Дренделей, у них дома, в Маале-Адумим. Торжество у Дренделей было теплым, семейным.
6 ноября 2000г. к нам в Израиль снова прилетел Вова и мы отметили мой 80-летний юбилей в ресторане «Ностальгия» в Иерусалиме. Собралась вся наша семья, внуки Дина, Даня, Алина с мужем Андреем, и друзья. Всего было 25 человек. 6 ноября у нас особенный день. В этот день отмечают день рождения Лиза, Лева, брат Лизы Борис (близнец), Рита Гордон и я. Встреча была очень теплой, веселой, непринужденной. Через год мы отмечали Лизин юбилей, к великому сожалению, без Левы. Жизнь в Израиле, несмотря на проблемы со здоровьем, продолжается.
В Государстве Израиль много сложного и недоработанного В Стране нет конституции, хотя ряд основных законов имеется. До сих пор действуют ряд юридических Установлений, существовавших во времена турецкого и английского управления Палестиной. Религия не отделена от Государства. Демократия вывернута наизнанку. Выборная система в Кнессет порочная. Голосуют не за своего кандидата, а за партию, списки которой составляет само руководство партии. Законодательная власть не отделена от исполнительной. Министры правительства — они же члены Кнессета (законодатели). В экономике много социализма, что тормозит ее развитие. Фактически сотня семей элиты определяют все вопросы управления и экономики. И самое неприятное — это то, что в народе нет единства. Все время конфликтуют левые с правыми, светские с ортодоксами, евреи с арабами, и т.д. Война уносит из жизни много невинных людей. Несмотря на все эти и другие изъяны израильской жизни, мы благодарны судьбе за то, что на старости лет она нам улыбнулась, и мы живем в своей стране Израиле.
Послесловие Елизаветы Воробейчик
Подарки судьбы
Первый подарок судьбы я получила за один год до моего рождения. Мой будущий муж, о котором я естественно еще ничего не знала, родился в тот же день и месяц, но на один год раньше меня. Я и мой брат Борис, который появился на свет на 15 минут раньше меня, издали первые приветствия нашему светлому будущему 6 ноября 1921 г. на Арбате Москве. Маму и папу я помню примерно с двух с половиной лет. Это были чудесные люди. Мама была очень доброй и внимательной. Я не помню, чтобы мама когда-либо ругала меня за что-либо испорченное, разбитое, испачканное, порезанное. Папа имел удивительные способности замечать все детские хитрости и очень, очень умно и умело, без упреков и выговоров направлять мои желания в нужное русло. Поняла я это когда стала старше и очень благодарна ему. Когда пришло время, я и брат Борис пошли учиться в школу. Училась я легко, так как папа подготовил нас к школе. Помню нашу первую учительницу Рахель Львовну, очень красивую и ласковую. После 7-го класса в 8-й брали не всех. Брат поступил в училище получать специальность, а меня перевели в 8-й. Класс был очень интересный, примерно половина учеников составляли еврейские дети. Годы 8-го — 10-го классов были самыми яркими в школьной жизни. Было много шалостей, за которые отдувалась наша староста. Но нам все прощали, ибо учителя очень любили наш класс. Но вот школьные годы остались позади. Началась война с немцами: бомбежка Москвы фашистами, дежурства на крышах, призывных пунктах, работа на военном заводе. Помню хорошо налет и бомбежку театра Вахтангова, вблизи которого мы жили. Много тяжелого и страшного пережила, но судьба меня сохранила. Далее тяжелое время эвакуации в Сибирь (город Шадринск). В 1943 г. я вернулась в Москву. К этому времени Москва была хорошо защищена и бомбежек не было. Поступила учиться в Энергетический институт. Об институтских годах можно написать отдельную повесть. Появились новые друзья, увлечения и заботы. Уже после войны судьбе было угодно познакомить меня с человеком, предназначенном мне в мужья. О нем я начала свои воспоминания. В 1948 году появилась наша новая молодая семья. Этой семье уже более 50 лет. Судьба подарила нам двух сынов: Владимира и Льва. Я и муж много трудились всю жизнь, одновременно воспитывая детей. К сожалению, моя мама рано скончалась, а родители мужа погибли в 1941 г. в гетто в Витебске. У нас не было бабушек, которые могли бы помочь в заботах и воспитании детей. Все это, наряду с работой, лежало на наших плечах. Я работала сначала инженером, а затем преподавателем в авиационном техникуме. Мы справились со всеми трудностями жизни. У нас выросли прекрасные два сына, которые получили высшее образование, заимели свои семьи, и подарили нам двух внуков и двух внучек. Старшая внучка Алина отслужила уже в Израильской армии, вышла замуж и подарила нам прекрасного правнука. К сожалению. Судьба принесла нам большое и неизлечимое горе. Наш младший сын Лева, еще в юношеском возрасте получил тяжелое заболевание почек (осложнение после скарлатины). Лечение во многих медицинских учреждениях не дали положительных результатов, и ему потребовался диализ (искусственное очищение крови машиной). В то время получить диализ в Москве было невозможно. Благодаря религиозной еврейской семье Фенер из Лондона Леве удалось в конце 1989 г. уехать в Англию, и там получить диализ. Еврейская община Лондона помогла ему в январе 1990 г. перебраться в Израиль. 3 раза в неделю он получал диализ в течение 11 лет. В феврале 2001 года ему сделали операцию по пересадке почки. Сердце его не выдержало эту нагрузку, и нашего Левушки не стало. В Израиле он работать не мог, и все свое время и усилие отдавал воспитанию детей Дины и Дани. Спасибо судьбе, что Лева оказался в Израиле, о котором он мечтал детства. Страна Израиля продлила ему жизнь на 11 лет.
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/2018-znomer4-gvorobejchik/
