Родной сестре Марины Цветаевой, Анастасии Ивановне, 27 сентября 1992 года, когда отмечали столетие Поэта, минуло 98 лет. Она продолжала писать автобиографическую прозу. Тем летом А.И. Цветаева побывала в Голландии, где была единственным представителем России на международной книжной ярмарке… Дочь Марины Цветаевой, Ариадна Эфрон, талантливая переводчица, умершая в 1975 году, тоже оставила книгу воспоминаний «О Марине Цветаевой» (М., «Сов. писатель», 1988). Интересна её переписка с Борисом Пастернаком.
Сложными были отношения А.С. Эфрон с родной тётей – с А. И. Цветаевой, и тому были причины.
В начале 1937 г. Ариадна Сергеевна первой вернулась в СССР. Вернулась после совместной со своим отцом, Сергеем Яковлевичем Эфроном, работы на заграничную службу НКВД, чьим фактически «филиалом» был «Союз возвращения на родину» в Париже. Она помогала отцу, а тот был секретным сотрудником НКВД, одним из организаторов «ликвидации» невозвращенцев. Годы спустя, 28 июня 1955 г. А. Эфрон напишет в Главную военную прокуратуру письмо, где упомянет о «нашей заграничной работе» («Горизонт», 1992, № 1, с. 53). После убийства Игнатия Рейса, резидента советской разведки в Европе, который в 1937 году публично порвал с режимом Сталина, Эфрон, на пароходе, который тайно вышел из французского порта не зажигая огней, бежал в СССР, где впоследствии был арестован и расстрелян. Шестнадцать лет в лагерях провела А.С. Эфрон. В тюрьме её избивали, и она подписала «документы» на многих, в том числе и на собственного отца. Эти факты были преданы гласности в 1992 году в журнале «Столица» № 38 (96), в публикации М.И. Фейнберг, Ю. Клюкина «Дело Сергея Эфрона». Там, на с. 58, в частности, сказано: «Дочь Эфрон С.Я. – Эфрон Аридна Сергеевна, признав себя виновной в том, что является агентом французской разведки, на допросе от 27 сентября 1939 года показала о том, что её отец, Эфрон С.Я., является агентом французской разведки: «Не желая скрыть чего либо от следствия, я должна сообщить о том, что мой отец, Эфрон Сергей Яковлевич, так же, как и я, является агентом французской разведки… об этом мне говорил сам отец Эфрон Сергей Яковлевич».
Там, во Франции, А. Эфрон два последних года до своего отъезда не жила с матерью, они резко разошлись. Не разделяла М.И. Цветаева и увлечённости дочери, сына и мужа Советской страной, о чём писала друзьям. Сестре своей, А.И. Цветаевой, она тогда написала: «В Советский Союз едет Аля. Будь с ней осторожна. Никого она не любит, может только заиграть человека».
А.И. Цветаева говорила, что когда племянница, очарованная идеей коммунизма, приехала и стала бывать у неё, то была несколько разочарована тем, что её родная тётя вовсе не горит идеями Ленина-Сталина и пятилеткой, а по-старинному религиозна. Но Анастасия Ивановна стала давать ей уроки английского языка. Об этом М. Цветаева писала в письме А.А. Тесковой в Прагу: «Живёт она (А. Эфрон. – Ст. А.) у сестры С/ергея/ Я/ковлевича/ больной и лежачей, в крохотной, но отдельной комнатке, у моей сестры (лучшего знатока английского на всю Москву), учится по-английски» (2 мая 1937 г.)».
По возвращении из Франции, когда семья воссоединилась, М.И. Цветаева жила с мужем, дочерью и сыном Георгием (Муром) в Болшеве, на даче НКВД.
Вряд ли Марина Ивановна вернулась бы в Советскую Россию, если бы они, родные, не скрыли от неё то, что А.И. Цветаева в 1937 году была арестована и увезена – в тюрьмы, в лагеря…
После смерти родителей и брата, после окончания «сталинской эры» и после её собственной реабилитации А.С. Эфрон стала преданно служить делу восстановления имени своей матери. Она, видимо, чувствовала и свою вину перед ней… Если бы не «деятельность» Сергея Яковлевича в Париже, если бы не тот фатальный энтузиазм возвращения, который разделяли дочь Ариадна и сын Георгий, возможно, М.И. осталась бы в живых. Не случилось бы того, что произошло в Елабуге, о чём свидетельствует в своей книге «Охотник вверх ногами» Кирилл Хенкин, бывший чекист: «Сразу по приезде М. Цветаевой в Елабугу вызвал её к себе местный уполномоченный НКВД и предложил «помогать». Возможно, как Хенкин предполагает, «предложили доносительство», потому что знали – семья «увязана» с органами. Был слух, что Марине Ивановне пригрозили свободой сына. А сын рвался из её рук в самостоятельность, во взрослую жизнь, презирал и отвергал её тревоги, её отчаяние!.. И ради сына, жертвенно, – может быть, сироту не тронут? – она ушла в смерть.
Сейчас на «могиле» М. Цветаевой в Елабуге стоит памятник розового камня с полукружием сверху. На нём та же надпись, что была на кресте, который А.И. Цветаева вместе с С.И. Каган поставили в 1960 году, но не воспроизведено начало надписи: «В этой стороне кладбища похоронена» М.И. Цветаева, ибо точное местонахождение могилы до сих пор неизвестно. На обороте памятника кто-то кистью, чёрной краской от руки вывел крест… Его потом смыли дожди…
Газета «Советская Татария» в 1990 году публиковала в нескольких номерах переписку А.С. Эфрон с писателем В. Мустафиным, вся переписка – по поводу памятника, о том, каким он должен быть…
Сама А.С. Эфрон в Елабугу никогда не ездила. Она отговаривала А.И. Цветаеву ехать одной, всё обещала, что поедут вместе. Так и не дождавшись поездки совместной, Анастасия Ивановна поехала с С.И. Каган, и тогда А.С Эфрон написала ей: «Так знайте, там в Елабуге для меня мамы нет!..». Возможно, она чего-то боялась, так как, по свидетельству жителя Елабуги А.И. Сизова, «хоронили её те, с набережной», то есть опять-таки сотрудники НКВД…
В письме от 12 октября 1961 года Ариадна Эфрон, в котором речь идёт о вышедшем первом после долгого перерыва сборнике стихов Марины Цветаевой, поднимает вопрос о переносе праха Поэта в Москву. Однако позже её мнение по этому вопросу изменится.
Трагедия судеб поэтов. Трагедия Есенина, Маяковского… Но, как это ни грустно, именно из трагического конца, из последней, одинокой «точки», поставленной в жизни, воскресают в душах людей родники сочувствия, особой бережности к памяти, к творчеству, воскресает внимание к личности, чья жизнь и чья смерть были столь трагичны, загадочны… Память о них останавливается у порога тайны конца. Для этой памяти важно всё, каждая черта ушедшего, даже его «посмертье».
Письмо А.С. Эфрон – А.И. Цветаевой
12 сент/ября/ 1966
Милая Ася, пишу Вам и на Кокчетав и на Павлодар, т/ак/ к/ак/ не знаю, где Вы /м/ожет/ б/ыть/ уже в Москве, хоти вряд ли!/ Пишу Вам – наспех, чтобы скорее дошло, вот по какому поводу: совершенно случайно и стороной узнала /от знакомой, нынче, к маминому 25-летию ездившей в Елабугу/, что Литфонд поручил елабугскому исполкому сделать проект нового памятника вместо установленного Вами креста. Это то же самое, как если бы поручили переделкинскому сельсовету, совершенно игнорируя семью и комиссию по лит/ературному/ наследию, заняться пастернаковским надгробием! Елабуга или точно скопировала ужасающий купеческий монумент с колонками /украсив его пятиконечной звездой/ или просто решила взять такой монумент с чьей-либо могилы, почистить его, снабдить новой надписью и установить, т/ак/ к/ак/ я считаю, что вместо установленного Вами креста может быть поставлен только крест же, только новый, и надпись Вами составленная должна быть сохранена, что никаких купеческих надгробий со «звёздами» на этом /условном/ месте допускать нельзя, что в таких случаях хотя бы не посоветоваться с семьей – недопустимо, я, посоветовавшись с Евг/енией/ Мих/айловной/, к/отор/ая сейчас в Тарусе, отправила от имени семьи, будучи убежденной в согласии всех с моим мнением, следующую телеграмму в Литфонд:
«Семья русского поэта М/арины/ И/вановны/ Ц/ветаевой/ разрешает установить на месте её погребения в Елабуге взамен старого установленного семьей креста новый крест деревянный, каменный или металлический с точным воспроизведением прежней надписи. Никаких иных памятников тем более без согласования проекта с семьёй и в обход комиссии по литературному наследию семья Цветаевой устанавливать не разрешает». Подписи – моя, Ваша, Евг/ении/ Мих/айловны/, Инны Цв/етаевой/, Лили, Андрея, Риты, Нины.
Я думаю, что Вы не рассердитесь за то что: написала «крест, установленный семьёй» вместо «сестрой» – но это для солидарности! и что поставила подписи Вашу, Андрея и Риты – т/ак/ к/ак/ убеждена в их согласии.
Я думаю – Евг/ения/ Мих/айловна/, убеждена, что и Вы согласны с тем, что на этой /условной/ могиле должен быть только крест, /как его поставили Вы/; что – если другой памятник, /как-то вмещающий в себя символы креста непременно/, то он должен быть сделан настоящим скульптором, скромно, строго, как подобает. Списаться же с Вами предварительно не успела, т/ак/ к/ак/ надо было действовать быстро, чтобы уже утверждённый Литф/ондовский/ нелепый проект обезопасить.
Евг/ения/ Мих/айловна/ пытается навести порядок в Валерином доме. Там немыслимый хаос, грязь и запустение; я, зайдя впервые за 10 лет, ничего не узнала… Между похоронами В/алерии И/вановны/ и уездом Е/вгении М/ихайловны/ дед сторож выкрал и вынес всё, что только мог унести, т/оесть/ обчистил как «профессиональный» вор, каков он и есть. Е/вгении/ М/ихайловне/ не «вещей жалко, а – обидно, что и так одарила выше головы… Е/вге- ния/ М/ихайловна/ перевезла сюда и тот ореховый шкаф, о котором Вы писали, и вообще всю старинную Валерину мебель, в том числе плетёное кресло И/вана/ В/ладимировича/ Цв/етаева/, так что гнездо остаётся. Архив В/алерии/ И/вановны/ – в музее у Демской, то, что относится к работе её студии – в училище цирка и эстрады, где всё было принято с восторгом и пойдёт в дело; Бахрушинский музей не взял. Вообще ни одной «бумажки» не выкинула – молодец. Я из всего «наследства» попросила себе итальянские ослиные бусы, когда-то привезённые Иваном Владимировичем, не знавшим, что – ослиные.
Как Рита? Её и Ваше здоровье? Как Ваши трудные хлопоты вокруг неё? Непонятные мне времена, когда бабушки о взрослых внучках пекутся, а не наоборот!
Маринину годовщину провела в сосновом кафедральном лесу. День был чудесный; а в ночь на 31 авг/уста/ неожиданный и единственный мороз. У нас всё цветы.
Крепко целую Ваша Аля.
Письмо А.С. Эфрон – А.И. Цветаевой
12 октября 1961
Милая Асенька, сразу, чтобы не забыть – № моего жилья в Тарусе – 15. Только что получила Ваше заказное письмо, но относительно экземпляров уже писала Вам – где, как получить, и что только 10 + «наследственные», т.е. столько, сколько заказывали из Павлодара, и немного больше, чем Вы указали в Московской открытке. 75 экземпляров были действительно заказаны в Гослите на моё имя, но не все, конечно мне, эта заявка включала другие, т.е. книжку достать иным путем было невозможно. Из этих 75 – 8 «родственных», 10 Ваших, 19 – заявки, 13 – за границу, маминым друзьям, 8 – маминым друзьям иногородним (в СССР), 5 – Евг/ении/. Мих/айловне/. Цв/етаевой/, 4 – людям, помогшим в издании книжки (а всего их около 30 человек и каждому надо бы!), 1 – Эренбургу. 1 – Журавлеву, 1 – Коту Эфрон, 1 – маминой знакомой из Голицыно, обещавшей мне мамины письма для архива, 1 – человеку, собравшему мамин архив в Чехии (до войны) – сейчас и человек, и архив в СССР, 1 – Ольге и Ире. Один «запасной» подарю Аде. Мне до зарезу нужно ещё не менее 30 экз. и для своих друзей, и, главное, для помогавших книге – хлопотавших, писавших «внутренние рецензии», добывавших материалы и т.д. Так что видите, 75 экз. (больше не давали) – смехотворное количество, но и за него спасибо. Книгу добыть НЕМЫСЛИМО. На всю Москву дали 2000, из них около 2/3 в «закрытые фонды», в книжные киоски ЦК (для партсъезда) и т.д. А заявок в одной книжной лавке писателей – 2000, а дали ИМ! – 300 экз. Так что книжку надо ловить на периферии, напишите Андрею, Павлодар может получить 100 - 200 экз. Я пишу в Красноярск.
Писала Вам, что будет допечатываться ещё тираж для «Международной книги» (на экспорт, м.б. тогда можно будет достать – в будущем году.) Вообще же большинство тиража осядет в библиотеках.
Теперь совсем о другом: слышала, что Союз Писателей думает о перенесении праха из Елабуги в Москву. Срочно ответьте, можно ли дать Ваш адрес (когда ко мне обратятся по этому поводу) для того, чтобы к вам приехал человек и узнал у Вас о возможности или невозможности отыскать прах? Т.е. достоверно ли, что прах находится в определённом ряду кладбища? Как велик этот ряд, как велико, приблизительно, количество безымянных могил? М.б. то, что невозможно одному, или нескольким отдельным людям, окажется под силу организации, обладающей большими средствами, полномочиями и т.д. Может быть (всё это лишь мои домыслы) – можно будет вскрыть ряд безымянных могил, чтобы по изменению в шейном позвонке и м.б. сохранившимся пальцам? браслету? ещё чему-нибудь? опознать прах. У С/оюза/. Пис/ателей/. есть специальный человек, занимающийся захоронениями и прочими с этим связанными делами, очень опытный.
Можно ли дать ему Ваш адрес, разрешить от Вашего имени связаться с Вами? Ответьте скорее, чтобы быть нам, остаткам семьи, во всеоружии, если действительно прах захотят найти и перенести. Нам, живым, это было бы каким-то успокоением, и мамино желание быть похороненной в Москве было бы исполнено. В общем, напишите или дайте телеграмму со словом «разрешаю».
Жаль, что Вы подарили первый гослитовский экземпляр кому-то, даже, видимо, не посмотрели. Я очень ждала Вашего отзыва, отклика. Почти 6 лет беспрестанных тревог, хлопот, работ, забот, надежд, разочарований, чтобы ЭТОТ почин положить, ЭТОТ памятничек поставить. Дожила, дожили. Целую. Ваша Аля.
Открытка А.С. Эфрон – А.И. Цветаевой
17 октября 1969
Дорогая Асенька, «письма о маме с обр.[атным] адресом отправ.[ителя] ещё не получила; насчёт своих ног – закончу начатый цикл уколов и тогда, в соответствии с результатами буду или не буду лечиться дальше. Большое спасибо за заботу и координаты врача. Что-что, а без ног остаться не только не хочется, а – невозможно!!! Рада за Ваш Коктебель, очень благодарна М.С. [Марии Степановне] за книжку о нём (такую же видела у Лили!), знаю, что она любила и любит Макса, но что до того, что и М.С. моя крёстная, нет уж, останусь при своей Пра! Это родство по наследству не передаётся! Я, кстати, очень ярко помню Пра… Ваша книга несомненно двинется после юбилея, а пока пусть набирается сил! К Вам приду после конца своих уколов (отнимают много времени, из-за них все мои дни кувырком! – созвонимся предварительно. Такие расстояния (близ метро) одолевать могу. Андрей и его близкие очень волнуют. На письма не отвечают… Что за нов.[ая] работа? В Тарусе не только мне, но и всем лучше – воздух, тишина… Обнимаю! Ваша Аля
Простите телеграфный стиль!
_____
Комментарии:
1
Е.М. Цветаева, жена Андрея Ивановича Цветаева, брата сестёр Цветаевых по первому браку отца.
Инна Андреевна Цветаева, дочь А.И. Цветаева и Евгении Михайловны Цветаевой, его жены.
Лилия – Е.Я. Эфрон, сестра С.Я. Эфрона.
Кот – Константин Эфрон, племянник С.Я. Эфрона.
Андрей – А.Б. Трухачёв, сын А.И. Цветаевой.
Рита – М.А. Мещерская, дочь А. Б. Трухачёва.
Нина – Н. А. Трухачёва, жена А. Б. Трухачёва.
Валерия – В.И. Цветаева, старшая сестра Марины и Анастасии Цветаевых от первого брака их отца, И.В. Цветаева.
А.А. Демская – заведующая отделом рукописей, хранитель в музее ГМИИ им. А. Пушкина.
2
Речь идёт о книге – Цветаева, М.И. Избранное. Предисл., сост. и подгот. текста Вл. Орлова, М.: «Художественная литература», 1961.
Эренбург – И.Г. Эренбург известный советский писатель, известный сёстрам М. и А. Цветаевым ещё до революции, с ним у М.Ц. отношения то улучшались, то ухудшались, тем не менее, он помогал изданию первой посмертной книги М.Ц. в СССР, о которой идёт речь в письме. Он автор статьи «Поэзия Марины Цветаевой» (1956), которая вызвала на него яростные нападки советской критики.
«человеку, собравшему мамин архив в Чехии» – речь идёт о Вадиме Морковине, поэте, инженере, авторе книг «Марина Цветаева в Праге» (1962), публикаторе отдельного пражского издания «М. Цветаева Письма к А. Тесковой» (1969).
Ада – Ада Александровна Федерольф (Шкодина-Каверзнева), преподавательница английского языка в вузах, узница ГУЛАГа и мемуаристка, известная своей близостью с Ариадной Эфрон.
3
Открытка Ариадны Эфрон отправлена из Москвы в Москву – А.И. Цветаевой. В 1969 году Анастасия Ивановна побывала в Крыму, в Коктебеле, который носил тогда советское название Планерское, гостила у вдовы её друга, М.А. Волошина, Марии Степановны Волошиной. А.С. Эрон пишет о том, что у Лили (т.е её тёти, родной сестры его отца, Сергея Эфрона, у Лили Эфрон), она видела книгу о Коктебеле. Это могла быть только книжка Наталии Павловны Лесиной «Планерское (Коктебель») Книга для туриста, Изд-во «Крым», 1969. Видимо, в письме было чьё-то предположение, что А. Эфрон – крёстная дочь М.С. Волошиной, в то время как её крестной матерью была Елена Оттобальдовна Волошина, мать поэта и художника Максимилиана Александровича Волошина, друга М. и А. Цветаевых. Это её называли в близком кругу «Пра», т.е. – Праматерь.
«Андрей и его близкие» – имеется в виду сын А.И. Цветаевой, Андрей Борисович Трухачёв и его семья, жена и две дочери – старшая Рита, с которой Анастасия Ивановна ездила в 1969 году в Коктебель, и младшая, Оля.
