Статья Анонима: «Лыжню – наследникам классиков!» (блог Елены Завьяловой, http://e-n-z.livejournal.com/176808.html) А что – хорошее название. Если проигнорировать легко угадываемую, мягко говоря, иронию автора, обращённую к литераторам, до якобы анализа творчества которых снизошёл придумщик означенного заголовка, в сухом остатке обнаружится глубокая мысль. Аноним едва ли сам понял, что он сказал. А сказал он о вечном, неизбежном и ни от кого из нас не зависящем. Мы все, живущие сейчас, и все, кто будет жить потом когда-нибудь – пишущие и не пишущие, читающие и не читающие русские (то есть, говорящие на русском как на родном) – есть наследники классической русской литературы. И призывать (кого? Ушедших классиков?) освободить нам лыжню – дело бессмысленное, наивно-смешное, могущее проистечь только из нашего несдержанного самомнения. Процесс смены писательских и читательских поколений происходит сам по себе, помимо воли Анонима и К, и ничьих призывов-инструкций-указаний не ждёт. Оно конечно: наследники бывают разные. Кто наследство приумножит, а кто и промотает, забросив на полку и забыв о его существовании. Приумножение делает нам честь, мотовство несёт ущербность, однако и то, и другое – гордость наша и позор наш – классиков уже не касается, они своё сделали, и мы не в силах умалить их достижений. Выходит, это самое «Лыжню…» сопоставимо с тем, как если бы мы сказали: «Давай, солнце, ты и завтра всходи на востоке!»
Да ведь не всё тут просто. Кабы просто, то сей заголовок вместе с текстом под ним следовало бы, не дочитав, отодвинуть в сторону и забыть навеки. Но ежели немного подумать, в произведении Анонима можно открыть иной смысл, угадать глубокие резоны, разглядеть истинную сверхзадачу. Речь может идти о вечном, как мир, желании автора, которое он, возможно, хотел бы сохранить в тайне и от самого себя, а то, не исключено, ещё не осознал, даже не обнаружил в себе. Тогда это самое «Лыжню…» сразу обретает внятное содержание. Лыжню должно освободить для него, Анонима. И все, кто хочет или, по подозрению его, может хотеть того же, воспринимаются им как прямая угроза его мероприятию и становятся, необязательно сильно того желая, кровными его врагами. И он сразу приступает к делу: не заботясь об анализе творчества врагов сих, стремится указать всем внимающим, что конкурент мелок, пакостен и недостоин человеческого уважения. Тут уж выскакивают, набегают со всех сторон движимые сходными мотивами заединщики и находят точное имя всем, кто им не потрафил: «…всякая мелкая шушера». И – дело сделано, лыжня свободна.
Да, заголовок в самом деле – хороший. Понятный. Органично связанный с текстом. Заставляющий склониться перед автором. Понуждающий сразу крепко запомнить, с кем имеешь дело. Интригующий! То есть, возбуждающий горячее желание узнать имя выдающегося создателя. Впрочем, подпись его мы прочесть можем: «ОБОЗреватель». Тоже высокохудожественно. То есть, вызывает ассоциации. Только никак не удаётся уловить, какие именно. Необъяснимо-неожиданно становится стыдно от нехороших подозрений: «ОБОЗ…» движется не первопутком. Лыжня накатана, и обочь натоптано преизрядно.
О ЧЁМ, СОБСТВЕННО, РЕЧЬ?
Речь, собственно, о статье омича Виктора Богданова, посвящённой творчеству омича Виктора Власова, опубликованной в «далёком дальневосточном Арсеньеве» (ЛМ № 1 – 2012). Статья называется: «Писатель-смерч». Начинается она так:
«Примечательная личность ворвалась в российское литературное пространство и замелькала одновременно во множестве его точек: Виктор Власов.
Эпикуреец, расточитель слов, забавник. Циник и доброхот, повеса и трудоголик, маньяк и рубаха-парень в одном лице. Стратег-романтик, хитроумный тактик, фантазёр, путешественник и космополит-патриот. Человек с хищным взглядом и обманчиво-наивной улыбкой…
Я не успеваю читать произведения Виктора, я порой не успеваю даже знакомиться с анонсами его новых, вышедших в свет работ, список которых буквально каждую неделю увеличивается на две-три позиции! Такое ощущение, что Власов способен написать за день печатный лист прозы, а уже утром следующего – она будет обнародована в каком-либо журнале или на сайте!»
А так заканчивается: «Смерч – как всякий феномен – явление впечатляющее, но краткосрочное. Каким видится мне писательское будущее Виктора Власова? Может быть, со временем он слегка остепенится, отточит стиль, расширит или изменит творческий диапазон, будет внимательней к слову и напишет новые интересные книги, в которые перейдёт всё лучшее, что есть в уже сочинённых, а нынешние погрешности останутся в прошлом. Но вполне вероятен и другой вариант: внешняя сторона писательской жизни возобладает над Власовым, и, опочив на лаврах публикаций, собраний, званий и премий, писатель-смерч, исписавшись и посерев, станет одним из тех застывших окололитературных мастодонтов, которых он пока критикует…»
Завершающую фразу статьи пока не трогаем, она пригодится нам в дальнейшем.
Цитаты в зачине настоящей главки оставим без растолмачивания. Объяснять их непредвзятому читателю нет необходимости – всё ясно и так. А предвзятому – нет смысла. Поскольку он имеет своё сугубое отношение и к Богданову, и к Власову, и ко всему, что ими написано. Причём для настоящих знатоков вовсе необязательно, чтобы это написанное было прочитано. Читательское и литкритическое «итого» – штука в высшей степени оригинальная. Иногда сей интеллектуальный продукт можно сравнить с ярлыками-ценниками на товары, которые ещё не привезены в супермаркет, а то, может быть, и не произведены на свет. Возможно, мы имеем дело с чем-то подобным. И вынуждены замереть перед глобальностью экспертной оценки: «Читаешь всё это, и возникает в душе некая определённость. Становится наконец ясно, что ждёт нашу словесность в обозримом будущём. Ожидает её полный и окончательный (трудно подобрать слово, не оканчивающееся на «…ец») квадрат Малевича. Скорей бы уж – чтоб не мучиться.»
Вот так. Достаточно было появиться в Омске двум Викторам и одному Анониму, как, «наконец», ко всей великой русской литературе вплотную приблизился «…ец». Тут уже речь не о выкриках из зала и сокрушительных ярлыках, несчитанное количество коих во все времена всё-таки не грозило отечественной изящной словесности летальным исходом. Тут кое-что покруче. Приговор, который обжалованию не подлежит. Последний, окончательный диагноз.
Однако рискнём высказать своё особое мнение – не по поводу этого смелого приговора, этого неотменимого диагноза, а в связи с тем (теми), в адрес чего (кого) они вынесены. Надеемся, Аноним со товарищи не откажут нам в этом праве, тем паче что спорить на предмет квадрата Малевича мы не находим оснований.
Статья Виктора Богданова – вполне профессиональная, добросовестная работа. Она не повисает в воздухе «…ецом», в отличие от расстрельной заметочки Анонима. То есть, всякий тезис в ней имеет вполне конкретную аргументацию. Можно не соглашаться с тем или иным тезисом, можно отрицать все тезисы скопом, но желательно как-то обосновывать свою позицию. И вести полемику (если это – полемика) более-менее корректно. Не слишком рассчитывая, что Аноним захочет прислушаться к этому простому и, кажется, довольно логичному совету, всё же обратим внимание просвещённого критика на cleofide wrote: 29 Ноя, 2011 19:42 (UTC), где внушающий нам уважение автор в аналогичной ситуации обратился к своему оппоненту с нижеследующим предложением:
«…в любом случае неплохо было бы договориться о некоторых правилах игры: 1. Слушатели отнюдь не обязаны разделять Вашу точку зрения на предмет, и это – нормально. 2. Любое произведение искусства и любой исторический факт допускает как минимум две интерпретации, а часто и больше. И это тоже абсолютно нормально. 3. Если обладатель другой точки зрения ничем не обидел лично Вас, то дискуссия имеет сугубо академический характер и не может служить поводом для публичного выяснения отношений. 4. Доклад, вызвавший споры – это не просто нормально, а даже очень хорошо.»
Замените здесь «слушателей» на «читателей», «писателей», «критиков», а «доклад» – на «рассказ», «повесть», «роман» или «критическую статью», и наша несбыточная мечта о пока недоступных не только Омску благородных литературных нравах станет понятна тем, кого это хоть в малой степени волнует.
Однако продолжим разговор о публикации в «Литературном меридиане». На наш непросвещённый взгляд, Богданов отнюдь не впадает в излишнюю комплиментарность. Очевидно, что к Власову он испытывает добрые чувства, что само по себе не является большим грехом. Было бы странно, если бы критики в своих исследованиях творчества писателей руководствовались исключительно ненавистью к ним, и едва ли психически здоровые люди хотели бы этого желать. Закон жанра не исключает – в разумных пределах – и похвалы. Похвала, даже авансом, бывает гораздо более продуктивна, чем неумеренная, невоздержанная критика, лишённая убедительных аргументов и объективных оснований. Главное здесь – конечный результат.
К чему, к какому результату стремятся Аноним и иже с ним?
Исчерпывающий ответ найдём в комментариях сих радетелей и вершителей. «В общем, это полная, тотальная гибель… мозгу». «А ещё... Я верю, что со временем такие власовы сами рассасываются. Или им морды бьют...» «И не находится мужика, чтобы вправил мозги парнишке». «А с ним не надо связываться (точнее, надо один раз мужику с хорошим дрыном…» «Виктора едва терпят. Просили побить» «Встретиться в соответствующей обстановке и чуть-чуть напугать.»
Комменты можно умножать. Однако удручает их однообразие. И как-то сомнительна польза для будущего литературы. Невольный вопрос: вот это – литературная критика?..
А к чему стремится Виктор Богданов? Мы, как помнит читатель, придержали последнее предложение из его статьи. Вот оно: «Я желаю Власову состояться и продолжиться в качестве настоящего писателя. Ведь сейчас он живой, заразительный, талантливый и очарованный литературой человек со своеобразной писательской оптикой. Из такого должен быть толк!»
Как говорят: чувствуете разницу? Или в Омске так не говорят?
ХОТЕТЬ НЕ ВРЕДНО, НО ЗА БАЗАР НАДО ОТВЕЧАТЬ
Вообще-то, публикация в ЛитМ, на которую так живо откликнулся литературный и окололитературный Омск, не даёт повода для скандала. Надо очень захотеть, чтобы этот скандал спровоцировать. Напечатанный в связке со статьёй В. Богданова рассказ В. Власова вполне демократично предоставляет желающим возможность самим определиться в оценке того и другого. Если кому любопытно моё мнение, скажу так: я дочитал рассказ до конца (это литература), но перечитывать не буду (не интересно). На полях рассказа можно поставить плюс – за гуманизм авторского замысла, отчётливо открывающийся читателю. Тут, может быть, особо хвалить не за что. И уж точно нет оснований для разгромной критики: «Ёлочка для любимой» не содержит ничего предосудительного. Так что, вопреки смертному приговору Анонима, я, скорее, буду солидарен с Богдановым. Рассказ, по-моему, вполне подтверждает правоту Богданова, с одной стороны, признающего за Власовым литературный дар, с другой, предостерегающего его от опасности загубить этот дар неразборчивым многописанием и скорострельностью. Но литкритиками давным-давно отработаны приёмчики, позволяющие с некоторым даже изяществом (иногда, изредка) и с нескрываемой язвой (почти обязательно) наводить нетворческую тень на творческий плетень. Приведём слова Богданова, следующие за цитатой Анонима, вокруг которой, мухлёвочно вырвав её из контекста богдановской статьи, наш острословый возмутитель спокойствия организовал бучку в интернете: «В любом случае, до великих Власову далеко, однако образцовые художественные приёмы классиков среднестатистическим нынешним литератором настолько забыты (или попросту чужды ему), что детали писательской манеры В.В. могут восприниматься (и, судя по всему, воспринимаются!) как принципиально новаторские.» Право же, где тут то страшное, что может нести смерть русской литературе?
Возможно, Власов кого-то раздражает своими человеческими (нечеловеческими) свойствами. Возможно, познакомившись с ним, и я бы не пошёл к нему в гости и не позвал бы его к себе. Очень даже бывает. Сколько угодно. Во все времена. Не только с писателями. Вообще – с творцами. Вплоть до Создателя, которому от избранных омичей тоже немножко досталось – как бы из-за угла, почти незаметно. («Если в этой ПРАВОСЛАВНОЙ КУЧКЕ узнают, о чем речь... ГЫ!» «православной кучке» – выделено мной для тех, кто не сразу заметит, как это делают – В.Т.)
Дорогие девочки и мальчики, причём тут капустная склока? Отчего вас так возбуждает дурное воспитание автора? Вы что, собрались за него замуж? Не кажется ли вам, что адекватное восприятие текста и объективная (по возможности) его оценка – это всё, что необходимо критику? Вот именно – текста. Для не ангажированного критика личностные достоинства и недостатки пишущего не являются центральным предметом исследования, ибо они часто уводят исследователя так далеко, что собственно литературы уже становится не видно.
В целом, обезличенный общий портрет оппонентов Богданова и Власова (ни одного имени, в том числе и имени закопёрщика, из-над-под текстов комментов извлечь невозможно) вполне проявлен. «Вот и топор.» «Уж у меня колючек под языком найдется.» Сии признания исчерпывающе характеризуют (на миг позаимствуем у неё лук и стрелы) НЕПРАВОСЛАВНУЮ кучку с берегов православного в течение нескольких веков, русского Иртыша. Не будем говорить об очевидных общечеловеческих свойствах этого портрета, но признаем за кучкой подлинно чеховский талант. Так мало слов (особенно, если считать слова, идущие от доброго сердца и хотя бы внешне интеллигентные), и – так много свалено в кучу! Вот уж мы должны вослед за бойкими обличителями пригвоздить Власова к позорному столбу за то, что он то ли где-то не учился, то ли учился плохо. Придётся, правда, забыть о многих и многих прецедентах в отечественной и мировой литературе. Назовём два примера (не в оправдание власовской недообразованности и не для сравнения с ним, в чём нас могут с удовольствием обвинить большие в этом деле специалисты из Омска, а в качестве информации к размышлению на тему: какая связь между документом об образовании и литературным талантом?) Нобелевский лауреат Иосиф Бродский не имел аттестата зрелости, дотянул в школе лишь до девятого класса. А Валентин Савич Пикуль даже в шестом не учился.
Ну и так далее.
Люди, не только писатели, в том числе критики, и не только те, кто себя таковыми считает, – все люди вообще имеют право на ошибку. Право это дано каждому с рождения, по факту появления на свет. Нормальный человек, конечно же, не гарантированный от ошибок, пожизненно этим правом руководствуется, естественно сожалея о своих заблуждениях, но не сжигая душу ненавистью и презрением к тем, кто ненароком либо сознательно, а то и по долгу службы, эти ошибки-заблуждения увидит и прямо укажет на них. Есть и другие люди. Они присваивают себе право, которое не дано никому никогда, которого не существует в природе. Право на истину в последней инстанции. Эти люди абсолютно узнаваемы своей категоричностью в сочетании с выдающимся самомнением. Безапелляционность их суждений, склонность к навешиванию ярлыков на инакомыслящих притом, что у самих этих людей ошибок может быть как у Жучки блох, сильно докучает окружающим. Но если к ним привыкаешь, как к неизбежному, простым делением самовоспроизводящемуся злу, начинаешь видеть, с одной стороны, всю их смехотворность, с другой – полную бесполезность всякой борьбы с ними. Я никак не хочу сказать, что мы сейчас столкнулись именно с такими людьми. Греет надежда, что тут – издержки полемики, и мы можем, придав разговору должную уважительность, понять друг друга и, в чём-то соглашаясь, в чём-то оставшись при своих мнениях, даже по-человечески подружиться. Ей Богу, желание самое искреннее! Но – слово не воробей, и за всё сказанное каждому из нас приходится отвечать.
ЕСЛИ МУХИ ОТДЕЛЬНО, ТО КОТЛЕТЫ МОЖНО КУШАТЬ ВСЕМ
Особенность сегодняшнего литературного процесса точно подмечена выдающимся русским критиком Валентином Курбатовым, который, заметим на всякий случай, в компании с другими достойными представителями современной отечественной литературы входит в общественный совет издания, не жалуемого принципиальным Анонимом. В давнем телевизионном монологе, посвящённом Василию Шукшину, Валентин Яковлевич высказал мысль о том, что русская литература побежала в разные стороны. Очень хотелось бы с этим не согласиться, но – увы и ах. Центробежность литературного мира видна невооруженным глазом. Малые тиражи изданий, стремительно сокращающаяся читательская аудитория, отсутствие внутрицеховых писательских связей… Самое неприятное по грозящим последствиям – писатели не знают друг друга. Хуже этого только одно – и знать не хотят.
«Литературный меридиан» и его главный редактор Владимир Костылев, которого Аноним, без оглядки на конституционную норму о свободе вероисповедания в России, мужественно подколол за православие, как раз и пытается в меру сил заниматься собиранием русской литературы, независимо оттого, где она живёт – на берегу Босфора Восточного или на берегу Иртыша. Говорливая стайка комментаторов вкупе с замечательным коллегой-критиком походя зацепила копытцами Николая Березовского, Ивана Тарана, «журавлёвцев», «Вольный лист», ещё что-то и ещё кого-то. Обо всех и обо всём можно было бы поговорить обстоятельно, попытавшись докопаться до истинных мотивов и смыслов, которые движут нашими милыми забияками. Да как-то не хочется. Ограничимся маленькой репликой: Николай Березовский, по глубокому личному моему убеждению, как писатель, сделал сегодня больше, чем все, вместе взятые, его «доброжелатели». Как говорится, дай Бог каждому. И – от имени моих коллег-дальневосточников – признаюсь: мы рады, что у нас в Омске есть друзья, близкие нам по вере и литературе. И если кто-то из сегодняшних наших критиков захочет влиться в наши ряды, мы обнимем их по-братски. Независимо от совпадения-несовпадения взглядов и отношения к Господу Богу – это дело принято считать в достаточной мере личным. Для сотрудничества с нами требуется немного – способность хорошо писать, воплощённая в конкретное произведение. По художественным достижениям, которыми безымянные наши критики обогатили интернет, судить о их литературных талантах затруднительно.
«Литературный меридиан», № 3 (53), март 2012
