ОКАМЕНЕВШАЯ РОДИНА
За снежным полем солнечным — поселок,
Окаменевшей родины осколок.
Сереет лиц дресва, и глаз весенний лед
Тоской знакомою мне душу обдает.
Окаменела лошадь, и скалой
Нависнул дым над улицей кривой.
Иду к вокзалу талой колеёю,
Чуть не задетый каменной полою —
Пальто распахнуто на пьяном — зябко мне,
Как будто сердце в минеральном сне,
И сам я каменею, в этот сон
Твоим, Россия, взглядом погружен.
Я В ХРАМ ВОШЕЛ
Я в храм вошел. У темной ниши
Подстерегли меня враги.
Оксана, разве ты не слышишь,
Как снег крадет мои шаги!
Твои испуганные брови
Напоминают крылья птиц.
Тоской наполнен город вдовий
От колоколен до гробниц.
Оксана, мертвые в России,
Убийцам мстить обречены,
И их душа, как этот синий
Сугроб вечерний у стены.
Вот почему опять знакомый
Вдруг ужас отразил твой взор,
Когда ты нынче за соломой
Ходила вечером во двор.
И я услышал, как забилось
Родное сердце в тишине,
И из-под ног твоих змеилась
Навстречу улица ко мне…
Спит крепко деревянный город,
В сугробы заметен веков, —
Запомни мой бесплотный холод —
Я отыщу своих врагов!
Растут Москвы старинной крыши —
В какие сны занесены! —
Пусть каждый сон им местью дышит
За кровь у рубленой стены.
РУСЬ
Вечереющая даль
С дымчатыми клубами кустов,
Сизыми березками, деревенькой.
Странно нежный закат
За кладбищенским бугром над руинами храма
Долго, печально улыбался.
И вот он умер.
Сотлеет в крапиве деревянная ограда.
Ручей вонючий, навозный
Зарастет осокой и купырями.
И кладбища древний бугор
Сравняется с землей там, за ручьем.
И оттуда,
Из красного, остывающего тупика горизонта
Крадется новая беда,
А Русь уже только сердцу видна
Да ангелу с облачных башен.
Меж небом и Русью встают
Косматые руины кладбищенского храма.
А тень от руин
Падает в сердце
И сосет его,
Как могильная глина.
Почему же снится,
Что рядом, за тем же вонючим ручьем,
Жирно заросшим осокой и купырями,
Строится новый храм —
А чей, кому?
Об этом и сердце не знает.
Но я ложусь на его прохладную
Белую кладку, как в облако.
И замуровываюсь… в небо ли, в вечность?..
***
За кладбищем кусты и поле,
Разъезженная колея.
И в сон земли ушла с листвою
Стезя, Иванушка, твоя.
Ведь жизни, прожитой так просто,
Воспоминанья не нужны.
Молчат березы, словно сестры,
Твоею тайною полны.
Туман вечерний — там, в разлоге,
Твоя деревня в пять домов.
Иду и думаю о Боге,
Про твой, Иван, небесный кров.
Вся наша нищета оттуда
Душе распрягшейся видней.
Что ж белокаменного чуда
Встает стена в душе моей?
Христов ли храм? — Он где-то рядом.
И я с тобой со всех сторон
Одной лишь тонкою прохладой
Стены нездешней разделен.
ПЛАЧ У СТЕНЫ
Погрузи мою душу в глубины до дна,
Там, где райская слабо мерцает стена.
И у этой стены я заплачу легко,
Пепел страстного сердца собрав своего.
Я один на один со своею душой.
Что мне прошлого вихрь охряной!
Царства мира прошли, не касаясь глубин,
Где я с плачем один на один.
Мне на пепле сгоревшего сердца сидеть.
Мне осталося то, что не может сгореть.
Я один на один со своею душой,
Со своею стеной да с кромешною тьмой.
БОГОМАТЕРЬ
И вдруг в сердечном злом тумане
Проступит вечности окно,
И луч родной в него заглянет,
Знакомый сердцу так давно.
Там твой пшеничный, желтый волос
Разлил незаходимый свет,
Звучащего покрова голос —
Алмазный с вечностью завет.
Живым, любовным покрывалом
Окинула мне душу ты —
Душа все образы впитала,
Поющие ей с высоты.
Ищу созвучья им, где глина
Красна, как кровь, и где оград
Серебряная паутина
Раскинута до райских врат.
И ты молись! И плат свой бросит
Оземленевшим в страшных снах
Желтоволосая, как осень,
Благословенная в женах.
ВОСКРЕСЕНИЕ СЛОВ
Может, это свежее сосновое бревно,
Над которым звучит запотевшая сталь,
Тебе приоткроет смысл воскресения слов?
Сосна — воплотившийся солнечный луч:
Щепа отваливается и ложится
У ног корой книзу,
Свежей медовой плотью — к солнцу,
Над ней жужжат большие слюдяные мухи.
Откровенье о себе дает любая вещь,
Даже древесная плоть,
Каждый ломоть щепы,
Истекающий медовым свечением.
Вбирай этот свет, этот мысленный мед.
Пишешь слово «бревно»,
А душа видит не это, а иное:
Преображенное, воскрешенное,
Будто отпиленное от сияющего
Солнечного столпа.
Сначала увидеть
Хотя бы одно такое бревно — райское.
Ведь ставят же и в раю срубы!
Словесное семя с годами
Очистилось от земности,
Проросло в душе.
Из слова «небо», например,
Вырос живой покров,
Как чья-то большая синяя душа.
И когда накопилось воскресших слов —
Открылась под живым
Синим покровом
Большая стройка — град
И плотники —
Все из живого света.
Там и бревна, и балки,
Все — из живого света,
Но остаются
Необъяснимой силой
И просто балками, и бревнами,
Как на земле,
Да еще весь мир-свет
Там играет-разговаривает,
И музыка его вливается в венцы,
Отчего, наверное, срубы града
И кажутся живыми.
А плотники?
Вот один —
Склонился над бревном,
Не его ли кровавый образ
На моховине,
У карликовых березок — угас:
Не отличался
От дикого грунта и
Коряги?..
Погляди ему в глаза.
Поглядел — и всех остальных
Плотников
Узнал,
Всех вспомнил,
Потому что
Все слова
Воскресли
В преображенном виде.
Да и сам ты уже не тот.
Влез на небо,
Слово воскресило и тебя.
