Из рассказов о Сереже Балакиреве
В наш город приехал зоопарк. Сейчас подобное событие может показаться будничным и неинтересным, но тогда, в самом начале 70-х, для подмосковной глубинки оно было значительным.
Говорили, что расположился зоопарк на поляне возле реки. А главное, что в первый же день его приезда по улице Ленина провели бегемота. Вернее, бегемотиху по имени Лота. Две тонны!
В свои без малого шесть лет я знал о бегемотах только по картинкам и по телепередаче «В мире животных». И, конечно же, мечтал увидеть их взаправду.
Но вот прошел день, другой, а я оставался ни с чем. Мама, как обычно, была очень занята, а отец после рейсов возвращался домой слишком поздно. На брата же, тогда пятнадцатилетнего подростка, надежды не было никакой: свои интересы. А мне так хотелось в зоопарк! Так хотелось!
И вот в среду вечером отец сказал мне:
— Не грусти. Завтра я приду с работы пораньше, часа в четыре, и мы с тобой обязательно сходим в зоопарк. Обещаю. Вот здесь — и на билеты, и на мороженое.
С этими словами он торжественно достал из кармана брюк пятидесятирублевую бумажку и положил ее на верх книжного шкафа.
Утро следующего дня тянулось как никогда медленно. Я то и дело подходил к настенным часам, висевшим в большой комнате, прислушивался, ходят ли они, не остановились ли. И ждал.
Было солнечно и тепло. Бабушка, по обыкновению, вязала в комнате. Я же, взяв всё необходимое для рисования, перебрался из дома на воздух, в беседку. Но и там мысль о зоопарке не давала покоя. Вскоре нарисованные слон, черепаха и бегемотиха Лота смотрели на меня, словно упрекая: «Ну, что же ты? Мы уже давно приехали, а ты еще ни разу не пришел».
«Сегодня приду. Приду!», — мысленно пообещал я. И в очередной раз побежал в дом посмотреть, сколько времени на часах.
Около двенадцати со «школьной отработки, чтоб ее» пришел мой старший брат Миша со своим приятелем, которого все в округе почему-то звали Рыжий, хотя волосы у него были совсем не рыжие. Оба подошли к беседке.
— Привет, Сережка! Чего рисуешь? Ну-ка, — с этими словами Рыжий взял в руки лист с Лотой. — Ну, ты даешь! Таких бегемотов не бывает. Он же у тебя синий. А они разве синие?
— А мне так больше нравится. И вообще, папа говорит, что дело не в цвете, — возразил я неуверенно, не будучи убежден, что отец говорил именно так.
— Понимал бы чего. Синих зверей вообще не бывает, — добавил брат. — Мазила!
И оба приятеля громко засмеялись.
— Отец — художник, а сын — маляр, — добавил Рыжий. И снова раздался взрыв хохота.
Я ничуть не обиделся. Я привык, что меня так дразнили. А мой отец и вправду хорошо рисовал. Но иногда из-под его руки выходило что-то совсем непонятное: какие-то линии, пятна, расплывшиеся силуэты... Порой казалось, что на картину выплеснули воду и краски растеклись. Но всё равно это было здорово!
С весны до осени отец работал на одной из двух террас дома. Я любил проникать туда и, пока не было отца, долго сидеть, вдыхая стойкий запах скипидара, перебирая многочисленные тюбики красок, кисти, дощечки, инструменты. Для меня это был непонятный, но притягивающий к себе мир. Там же, на террасе, в одном из ящиков письменного стола лежали самодельные книжки. А еще фотографии, на которых были не люди, не растения и даже не животные, а какие-то тексты. Фотографии были аккуратно скреплены между собой. Отец никому не разрешал заглядывать в ящики стола и, когда однажды застал меня за этим занятием, всерьез рассердился. Он даже стал закрывать дверь на террасу на ключ. И мне приходилось лазить туда через окно комнаты.
Как-то раз, в один из вечеров, отец стал наводить порядок на террасе. Некоторые картины он разрезал ножом: наверное, они ему перестали нравиться. Некоторые, в рамках, убрал на чердак. Остальные свернул в трубочки и ушел куда-то, взяв их с собой.
Мама почему-то плакала ночью. Я слышал.
Вернулся отец через несколько дней и вскоре стал работать шофером на большой машине. Может быть, ему разонравилось рисовать и он решил ездить на этой машине в другие города? Он любил дороги. Как же их не любить!
Я тоже любил дороги. Особенно, когда отец брал меня в поездки. Иногда назад мы возвращались затемно. Ехали на отцовской машине, номер которой я помню до сих пор — 39-01 ЮАЗ.
Я вообще хорошо помню то время. Хотя прошло много лет, память моя до сих пор сохраняет все запахи и звуки, окружавшие меня тогда. Я помню и свое ожидание прихода отца с работы, и строгий бабушкин голос, и мамины песни, и рыбалку с братом и Рыжим. Сохраняет моя память и наш дом, и большой сад, окружавший его, и беседку, увитую плющом. Много чего я помню...
— И травы красной не бывает! Ты опять, Сережка, цвета перепутал, — уже серьезно сказал брат. — Я же тебе говорил, что баночка с зеленой краской — первая в верхнем ряду. А ты какую взял? Рисуй лучше простым карандашом, а вечером вместе раскрасим твой рисунок. Ладно?
— А я сегодня в зоопарк пойду с папой, — похвалился я. — Он сказал мне вчера, перед сном, что пойдем обязательно.
— Когда он с работы вернется, звери уже спать будут, — заметил Миша. — Так что ты особо не жди. Я сам слышал, как отец маме говорил, что работы у него много.
— Неправда! Он мне сказал, что мы с ним в зоопарк пойдем! Сегодня! — с обидой воскликнул я. — Он обещал, что пойдем!
Я всегда верил отцу — он никогда меня не обманывал. Но слова брата пробудили во мне какое-то странное чувство.
— Мы пойдем в зоопарк! Сегодня пойдем! — насупившись, как будто стремясь кому-то что-то доказать, не унимался я.
— Да ладно, Серый, успокойся. Сходишь ты в свой зоопарк. Может, там и неинтересно совсем. Мы тебе расскажем вечером, — по-своему решил поддержать меня Рыжий.
— А вы тоже пойдете, что ли? А когда? — я пристально посмотрел на Рыжего, а затем на брата. — Пойдете, да?
— Пойдем, — нехотя ответил Миша. И покрутил пальцем у виска. Жест адресовался Рыжему. Видимо, брат не хотел, чтобы я знал об их планах.
— А когда?
Повисла пауза.
— Когда пойдете?
— Сейчас, — сдавшись, произнес Миша. И сурово посмотрел на своего товарища.
— Да ладно. Чего ты... — извинительно пробормотал Рыжий.
И тут я не удержался:
— Возьмите меня с собой! Ну, пожалуйста, Миша!
— Дома сиди, жди маму. Бабушка скоро закончит вязать, почитает тебе что-нибудь. А вечером папа придет, вот и сходишь с ним, — не отзываясь на мою мольбу, стоял на своем мой бесчувственный брат.
— А вдруг не придет? — я и сам ужаснулся сказанному. Но мне невыносимо хотелось попасть в зоопарк.
— Денег на билет для тебя у нас нет, — не сдавался брат.
— У меня есть! Полтинник! — мое падение было стремительным. — Мне папа дал. Там, на шкафу лежит...
Приятели переглянулись.
— Да ладно, Мишка. Давай возьмем. Чего там... — пробормотал Рыжий.
Брат ответил не сразу, видимо, прикидывая, как лучше поступить.
— Ну ладно, возьмем. Только за удовольствие все денежки нам отдашь. И не говори, что мы курить будем, а то сам знаешь чего, — Миша угрожающе показал мне кулак. — Если папа спросит, куда потратили деньги, скажешь — на мороженое. Идет?
— Идет.
Торг был окончен.
Миша сходил в дом, взял со шкафа оставленный отцом полтинник, а заодно сказал бабушке, что берет меня с собой в зоопарк. И мы втроем отправились навстречу моей маленькой мечте.
В зоопарке было здорово! Там были обезьяны, ягуар, бегемотиха Лота, а еще лев и много других зверей. Но мне стало немного грустно: все звери лежали в тесных клетках или обреченно ходили туда-сюда. Им, наверное, было в тех клетках не так хорошо, как нам. Особенно мне запомнились тоскливые глаза лошади, прежний хозяин которой, как мне сказал приятель брата, носил фамилию Пожевальский.
Домой мы возвращались по берегу реки. Посидели около спасательной станции. Миша с Рыжим курили заранее купленные папиросы, потом жевали листья, чтобы отбить запах. Когда мы подошли к самому нашему дому, брат втолкнул меня в калитку, а сам пошел вместе с Рыжим гулять дальше.
Я подбежал к маме, только что вернувшейся с работы.
— Мама, мама, а мы в зоопарке были!
— Вот и молодцы. Понравилось?
— Очень! Там такие обезьяны смешные. Мам, а Лота больша-ая такая, толстая, — я развел руки в стороны, стараясь показать размеры бегемотихи. — А еще там был лев злой. А еще филин…
Ровно в четыре часа, когда я, мама и бабушка сидели за столом на террасе и пили чай, послышался звук открывающейся калитки. Я услышал знакомые шаги по дорожке, затем открылась входная дверь и в ее проеме показалась фигура отца. Сердце мое замерло.
— Всем привет, вот и я! — радостно сказал он. И, подойдя к столу, произнес. — Ну что, сын? В зоопарк?
Онемев, я смотрел на отца. Смотрел, не слыша ничего и никого. Лишь чувствовал: вот-вот расплачусь. Если бы я мог в ту минуту провалиться под землю, с радостью бы это сделал.
— Ты не заболел? Сережа, что с тобой? — сквозь наступившую глухоту прорезался тревожный голос мамы.
— Собирайся, пошли бегемота смотреть, — улыбаясь, проговорил отец.
И тут я сорвался с места! И бегом помчался из дома!
В саду я забился в самый глухой уголок возле сарайчика, где обильно росла крапива, и заплакал навзрыд. Рыдал до тех пор, пока отец не нашел меня.
Он подошел ко мне, присел на корточки, погладил меня по голове. Потом обнял своими большими сильными руками, прижал к себе. Не переставая плакать, я уткнулся в его грудь. Отец продолжал гладить меня по волосам, и мне становилось хорошо и спокойно. Я затихал.
Все еще всхлипывая, я пробормотал:
— Я… я был… в зоопарке… с Ми… с Мишей. Не дож… не дождался тебя...
— Ну и ничего. Мы с тобой в воскресенье туда еще раз сходим. И маму возьмем с собой. Возьмем ведь?
— Да. Я… я очень хотел…
— А каких зверей ты там видел?
Я оторвал свое лицо от отцовской груди и, вытирая слезы, стал рассказывать.
— Там… там бегемо… бегемотиха... Большая такая. Ее Лота зовут. И орел еще есть...
— Орел? Красивый, наверное? — спросил отец, вытирая мне щеки.
— Красивый, пап! Там много зверей, — я уже совсем успокоился. — Пап, а кто такой Пожевальский?
— Кто?
— Пожевальский. Он свою лошадь в зоопарк отдал.
— Кто это тебе сказал?
— Рыжий. Я спросил, почему лошадь так зовут, а он мне так сказал.
— А, понятно. Пржевальский, а не Пожевальский. Идем, я тебе расскажу про него. Давай пять, сынок...
Я подал отцу руку и мы с ним пошли к дому, где нас ждали взволнованные мама и бабушка.
А потом был рассказ о знаменитом русском путешественнике. И еще много-много счастливых минут моего детства.
