1
…Они пришли после ужина: высокий, худощавый и импозантный мужчина лет шестидесяти и молодой бородач с широкими, как у богатыря, плечами. Говорил в основном пожилой, а бородач внимательно слушал, рассматривая свои руки и изредка, одобрительно и едва заметно, кивая головой.
— Мария Васильевна, поймите меня правильно, пожалуйста… — гость с трудом находил слова. — Конечно, в том, что случилось, есть и моя вина, но… не знаю… но меня же просто не было рядом. Ваш муж погиб во время сверхурочных работ около семи вечера. Было уже темно… Он заканчивал электропроводку в подвале, а в это время на строительной площадке кто-то включил главный рубильник.
Разговор получился тягостным и каким-то скомканным. Муж Маши Александр погиб три года назад. Время лечит, но прошлая душевная рана вдруг снова засаднила. Женщина поднесла ладонь ко лбу и прикрыла глаза.
— Нелепость какая-то, просто дикость!.. — повысил голос худощавый, и в нем отчетливо зазвучали нотки досады. — Я уволил прораба, а что я мог тогда сделать еще? Посадить его в тюрьму? Но ведь не он включил рубильник. Там по стройке дети бегали, может быть, это они… как это?.. ну, баловались…
— Порядок нужно было навести на стройке, вот и все, — глухо сказал бородач.
Его сильные пальцы скатывали хлебный шарик на покрытом старой клеенкой столе. Бородач не поднимал глаза и говорил так, словно обращаясь к своим пальцам.
Худощавый сник. Пауза получилась довольно длинной. Потом пожилой гость снова заговорил о стройке, технике безопасности и постепенно перешел к оценке политического бардака в стране.
— Достаточно, — наконец оборвал его бородач. — Семен Борисович, ты о главном скажи.
Пожилой быстро закивал и положил на стол кейс.
— Мария Васильевна, здесь три миллиона рублей, — слегка смутившись, пояснил он. — Я как учредитель и деловой человек… То есть с чисто человеческой точки зрения… У вас же трое детей и вам дальше жить нужно. В общем, это вам… В порядке компенсации. Никакой расписки не нужно. И простите меня за все, пожалуйста!
Бородач поднял глаза и повторил:
— Простите.
Гости встали. В коридоре они столкнулись с табунчиком детей — Василек, Леночка и Миша с нескрываемым любопытством рассматривали лица гостей. Дети застыли на месте.
Бородач поднял на руки самого маленького и с нарочитой строгостью спросил:
— Тебя как звать-то?
— Василек, — опуская глаза и краснея, признался малыш.
— Будь здоров, Василек, — бородач широко и ласково улыбнулся и поцеловал ребенка в щеку. — Договорились?..
2
…Кейс так и остался лежать на кухонном столе. Маша уложила детей спать и вдруг поняла, что не хочет возвращаться на кухню. Волнение чуть улеглось, и тем не менее она с большим трудом понимала то, что только что произошло, не верила и чего-то боялась. А еще к ней вернулась скорбь о муже, но уже теперь эту скорбь почему-то заслонял кейс на кухонном столе и Маше было очень стыдно.
Дети не хотели спать. Чтобы хоть как-то успокоить их, Маша включила старенький видеомагнитофон. Она бездумно смотрела на мелькающие на экране рисованные фигурки и с силой терла горячий лоб ладонью.
Тревожный и громкий стук в дверь раздался уже после десяти. Маша, к своему удивлению, обрадовалась ему, потому что он оборвал ее горячечные мысли. За дверью стояла полная, светловолосая женщина неопределенного возраста. У нее было широкое, ухоженное лицо и капризные, искривлённые то ли в усмешке, то ли в брезгливой гримасе губы.
— К вам Семен Борисович приходил, — с вызовом сказала женщина. — Он деньги у вас оставил?
Маша кивнула. Гостья сделала шаг вперед, и Маша невольно попятилась перед ней. Светловолосая безошибочно прошла на кухню и взяла кейс.
— Вы уж извините, милочка, но это мои деньги, — сказала она.
Гостья в упор рассматривала хозяйку дома и, судя по всему, ждала возражений. Маша ничего не ответила. Светловолосая гостья усмехнулась и торжественно вышла.
3
Утром к Маше пришел настоятель храма отец Василий. Дверь ему открыл Миша, и отец Василий сразу направился в кухню. Он широко перекрестился на иконы, поздоровался и, уже улыбаясь, обратился к сидевшим за столом:
— Как вы тут поживаете, а?.. — он подмигнул детям. — Пираты маму слушаются или нет?
— Слушаются! — бодро и весело отозвался Василек.
Уже за чашкой чая отец Василий сказал:
— Он на улице стоит, заходить боится… — в бороде священника появилась и тут же спряталась усмешка. — Ты посмотри в окошко-то, Маша.
Маша посмотрела. Там, возле крыльца, стоял вчерашний бородач. У него было хмурое и какое-то больное лицо, а широченные плечи опустились вниз, словно он пытался поднять огромную тяжесть.
— Это мой двоюродный брат Павел. В Москве священствует. Возле рая, короче говоря, служит и обретается. Как ты понимаешь, Маша, спрос с такого человека невелик. Семен Борисович его с собой чуть ли не силой притащил. Сказал, мол, хочу в грехе покаяться и хоть чем-то вдове помочь. Вот они оба и помогли тебе вчера… — отец Василий припал скрытыми бородой губами к чашке с чаем. — Деньги у тебя вчера Ольга Петровна взяла. Она даже не жена Семена, а так… Но влияние имеет очень большое. Се ля ви, короче говоря. Теперь Паша говорит, что не может в Москву вернуться. Стыдно ему, понимаешь ли. Я его не гоню… Пусть. А еще пусть он у тебя поживет, хорошо, Машенька?
Женщина заметила, как плечи священника напряглись и стали чуть выше.
— Что молчишь? Он тебя не побеспокоит, в сарайчике поживет, там у тебя место есть, я знаю. Сейчас май месяц — не замерзнет.
— Пусть живет, — согласилась Маша.
Отец Василий облегченно вздохнул.
— Вот ведь балбес, а?! — в сердцах сказал он и тут же, обратившись к иконам, перекрестился. — Прости, Господи, за дурные слова! Отпустил Паша, что называется, грехи. А теперь пусть сам с этими грехами разбирается, я ему не помощник…
4
После вечерней службы Маша вернулась домой в приподнятом настроении. Она не раз замечала, что после посещения храма ее настроение, точнее говоря — душевный настрой, едва ли не менял свою природу: Маша становилась строже, но легче улыбалась, она меньше говорила, но то, что она говорила, словно приобретало гораздо больший смысл, и даже дети, как будто чувствуя ее настроение, вели себя тише и меньше капризничали.
Павел сидел на порожках веранды и рассматривал с Мишей игрушечный автомобиль. Гость что-то объяснял малышу, и тот деловито кивал головой.
Увидев Машу, Павел встал и, явно смущаясь, заговорил:
— Я ваш дом осмотрел: фундамент, крышу, стены, все, короче говоря. Дому ремонт нужен, причем не маленький. Я все сделаю… Сделать обязательно надо, там, со стороны двора на углу, две трещины и одна под окном спереди. Иначе фундамент просядет, тогда совсем плохо будет. И крышу тоже… Шифер совсем старый.
Маша долго рассматривала светлыми, смелыми глазами потупленное лицо Павла и коротко спросила:
— Вам-то зачем это нужно?
Павел слегка покраснел и промолчал.
Дом был действительно очень старым, и муж Александр говорил о ремонте еще пять лет назад. В сущности, он уехал в Москву за тем, чтобы подработать на этот ремонт.
— А можно я тоже буду ремонтировать? — спросил Миша.
Он смотрел снизу вверх на лица взрослых и никак не мог понять, почему они оба молчат…
5
Работа закипела уже на следующий день. К дому подъехали несколько грузовиков с песком, цементом, досками и кровельным железом, и до обеда Павел командовал выгрузкой. Потом он долго осматривал дом с горбоносым, сутулым бригадиром строителей. Они с ним спорили, осматривая фундамент, затем Павел начал ругать строителя, когда они поднялись на крышу.
— Много знаешь, да? — отбивался от Павла бригадир. — Вот и делай сам! А мне еще в Алешкине церкву заканчивать нужно…
Он так и говорил «церкву» вместо «церковь», и Маша невольно улыбнулась.
Уже за вечерним чаем Паша все пояснил:
— Разбалованные они очень, строители эти… И много о себе воображают. Правильно Василий говорит, строже с ними нужно, иначе вообще берега потеряют. А деревянную вязку на крыше я без них переберу, это я умею. Фундамент и кровля — да, тут Федот-Енот большой специалист. Правда, про церковь в Алешкине он врет, он ее еще неделю назад закончил…
На следующий день вокруг фундамента дома начали рыть глубокую траншею. Павел выругал «Енота» за то, что тот привез только двоих рабочих, и сам взялся за лопату. Рабочие с опаской поглядывали на широченную, мускулистую спину Павла и старались держаться от него подальше.
— Как экскаватор, честно слово! — тихо сказал Маше один из рабочих, принимая от нее кружку воды. — Устроил тут, понимаешь, ударную стройку тридцатых годов… Словно Днепрогэс строим.
Вечером, за ужином, бригадир «Енот» вдруг стал пересказывать фильм «Коммунист». Рабочие за столом, едва сдерживая смех, прятали лица.
— …В общем, этот коммунист похлеще Павки Корчагина из «Как закалялась сталь» был. Так топором размахивал, когда лес рубил, что люди от страха разбегались, — говорил «Енот». — А потом его кулаки убили. Это я к тому говорю-то, отец Павел, что тут, я слышал, сектанты неподалеку обретаются. Вы уж поаккуратнее вечером на улицу выходите.
6
Объем ремонта оказался огромным. Весь небольшой двор был завален кучами земли, а когда с крыши сняли старое железо и шифер, кучи превратились едва ли не в горы.
Все чаще приходил отец Василий. Он то брался за лопату, то за носилки, то помогал брату на крыше. Во время его визитов стихали ссоры между бригадиром «Енотом» и Павлом, да и вообще обрывались любые разговоры. Так продолжалось до тех пор, пока однажды Маша и все остальные не увидели, как отец Василий отвешивает — не без азарта — щелчки по наклоненной голове Павла.
— Проиграл — терпи, не будешь больше спорить со старшими, — приговаривал отец Василий. — И вообще, вас, московских, учить надо. Учить, учить и учить!..
«Экзекуция» окончилась под тихий смех невольных свидетелей. Паша выпрямился, и Маша вдруг увидела упрямый и горделивый огонек в его глазах.
Уже после работы, поливая на загорелую шею отца Василия воду из ведра, Маша спросила:
— Ну, зачем же вы так?.. Павел совсем взрослый уже.
— А просто надо и все, — отец Василий принял полотенце из рук Маши. Он вытер лицо и блаженно улыбнулся, рассматривая солнце сквозь мокрые ресницы. — Да и не в Паше одном тут дело… Мы все только люди, понимаешь?
— И все-таки зря вы так, — возразила женщина.
Лицо отца Василия вдруг стало суровым и только в глазах остались веселые искорки.
— Поучи меня еще, — строго сказал он. — Ишь, раскомандовалась тут!..
Отец Василий и Павел не работали у Маши только по воскресениям. Они оба вели воскресную службу в храме, и, глядя на их торжественные лица, невозможно было поверить, что один брат совсем недавно отвешивал щелчки другому…
7
Прошел месяц, и Павел стал собираться домой.
— Отпуск кончается, Маша. Отмостку «Енот» без меня доделает. Нужно еще входную дверь сменить, новая у сарая стоит, ты напомни ему. Ну, а мы с женой к тебе погостить через год приедем, жди нас в мае… — Павел стоял у стола, лицом к иконам. Он немного помолчал и продолжил уже низким, едва ли не хриплым голосом: — Грех я в себе ношу, Маша, страшный грех, я человека ненавижу, а не его проступок. Зачем же так поступил Семен, а?.. Ведь это же все равно что плюнуть в Божьи ладошки, — Маша вдруг заметила прежний упрямый и горделивый огонек в его глазах. — Все у Семена грех как-то сбоку получается: не он человека убил, не он деньги отнял, не он три года тянул… А что он сам? Не понимаю этого, не хочу понимать, а значит, и простить не смогу. Я Божье в человеке не вижу, понимаешь?.. — Павел с силой потер лоб, словно собираясь с мыслями.
— Грех это, мой грех и неоспоримый грех, потому что нельзя человека с такой силой не любить, — он снова посмотрел в глаза Марии. Горделивый огонек в его глазах пропал и в них появилась темная мука. — Что делать, сестра?..
Целую минуту Павел всматривался в глаза Маши, а потом положил руки ей на плечи и поцеловал ее в лоб.
— Ты на Семена не сердишься?
— Нет, — Маша улыбнулась. — Я просто не думаю о нем.
— А мне что делать? — спросил Паша. — Что же мне, дураку, делать, сестра, и кто меня научит?..
8
…Март торжествовал. Дорога состояла из льда и луж, и когда у «Вольво» Вовки «Пончика» пробило заднее левое колесо, он выругался настолько забористо, что это возмутило жену. Она тут же выпалила, что такое могло случиться только с таким, как он, что Вовке постоянно не везет и что только он попадает в глупейшие истории.
Вовка вывернул руль и, подняв кучу брызг, ввалился на крохотную площадь за автобусной остановкой. Он сунул в рот сигарету и прикурил.
— Ты — просто дурак, — заявила жена.
Вовка вышел и с силой хлопнул дверцей, как бритвой перерезав крик жены. Какое-то время он курил, рассматривая ботинки, и пытался успокоиться. Ни о чем не хотелось думать. Нужно было просто сменить колесо и ехать дальше. Досадный прокол шины казался только случайным эпизодом и не более того.
Вовка поднял голову и осмотрелся вокруг. Справа, со стороны церкви, шла женщина. На ней был белый платок и недорогое, старомодное пальто.
«Вот бы моей жене такую обновку!..», — со злорадством подумал Вовка.
Его глаза скользнули выше, и он увидел лицо женщины… Оно было удивительно спокойным и светлым. А еще сильным и притягательным, что ли? В нем было что-то такое, что заставило Вовку замереть.
«Сестра… — вдруг подумал он. — Это твоя сестра».
Женщина прошла мимо. Вовка уронил в лужу сигарету и потер щеку.
«Какая сестра?! — одернул он себя. — Ты что, с ума сошел? У тебя же сестры никогда не было…»
Он взглянул вслед незнакомке. Та обогнула лужу и уходила все дальше. Вовка обошел машину и сердито стукнул ногой по спущенному колесу. Пора было открывать багажник и доставать домкрат.
«Сестра», — мысль казалась невесомой и снова пришла ниоткуда.
Вовка резко оглянулся и с суеверным ужасом посмотрел вслед удаляющейся женщине.
«Сестра, сестра… Да почему вдруг сестра-то?!» — подумал он.
Но ответа не было, и Вовка отлично понимал, что не может знать его. А может быть, это и был сам ответ, но Вовка не знал вопроса, на который он был дан.
…По дороге домой он не сказал жене ни единого дурного слова.
