Фрагменты из книги (окончание. Начало в №3/2012)
Глава 7
Мемориал
В Польше после войны власти не хотели и слышать о восстании в лагере Собибор: история с выдачей беглецов противоречила официальной линии, что, мол, все поляки боролись с оккупантами и никто не был пособником фашистов1.
На территории лагеря был построен детский сад. Там, где были замучены и убиты тысячи евреев, теперь расположились горки, качели и карусели…2
Однако по прошествии времени позиция польских властей, видимо, несколько изменилась, и в 1965 году на том месте, где находился лагерь смерти Собибор, был установлен памятник. Вот что писала по этому поводу в июле 1965 года выходившая в Люблине газета «Знамя труда»:
«Последним памятником, воздвигнутым на месте бывшего концентрационного лагеря, является памятник Мученичества и Смерти... потрясающий своей выразительностью.
На всей территории бывшего лагеря выкорчеваны деревья, посаженные гитлеровцами для сокрытия следов их преступлений. Верхний слой земли, пропитанный кровью убитых мучеников, полный человеческих костей и золы от сожженных тел… снят. Из него в самом центре бывшего лагеря насыпан громадный курган диаметром пятьдесят метров. Курган вознесен на цоколе высотой в один метр с окошками, через которые видны человеческие кости, челюсти, протезы, волосы… У входа на территорию бывшего лагеря стоит скульптура – Скорбящая женщина с ребенком. Высота скульптуры – пять метров. Она выполнена из сплава цвета ржавчины и… кажется обрызганной кровью»3. [На торжественное открытие этого памятника был приглашен А. Печерский. «По не зависевшим от А. Печерского причинам он на открытие памятника не поехал», – пишет Михаил Лев 4. Причины эти понятны: Печерский был «невыездным».]
Но история с мемориалом на этом не закончилась. Томас Блатт пишет 5:
«В 1986 году монашеский орден капуцинов, собиравший пожертвования для строительства мемориальной часовни и мавзолея, воздвиг на территории лагеря смерти [Собибор] небольшую церковь. У входа в церковь установлена вырезанная из дерева в натуральную величину скульптура отца Максимилиана Кольбе . Этот священник-францисканец погиб в Аушвице [немецкое название Освенцима] и был впоследствии канонизирован. [Когда в июле 1941г. в наказание за побег из концлагеря одного из заключенных десять других узников были приговорены к голодной смерти, Кольбе попросил, чтобы его отправили на смерть вместо Франтишека Гаевничка – узника, у которого оставалась семья – жена и дети. Кольбе погиб в «голодном бункере» 14 августа 1941 года..] Его фигура расположена за колючей проволокой. Здесь же изображены трубы крематория лагеря смерти. К сожалению, эта скульптура создает впечатление, что среди жертв Собибора были неевреи, в частности католики. В действительности, единственными христианами, погибшими в Собиборе, были десять эсэсовцев и примерно такое же число украинских охранников, убитых во время восстания.
В 1987 году я возглавил Комитет по сохранению исторических мест, связанных с Холокостом. Наша цель – не просто сохранение этого места, но сохранение Собибора как целостного исторического памятника. Нас поддержали христиане и евреи, крупные бизнесмены, политики и ученые из многих стран мира. Спустя семь лет, в результате долгих и сложных переговоров с польским правительством, мы добились признания за территорией Собибора статуса исторического памятника. Детский сад был закрыт, и теперь здесь только музей Собибора.
Сложнее всего было добиться изменений в неправильном тексте мемориальной плиты. За время переговоров по этому вопросу в стране сменилось три правительства. На основании судебных документов и воспоминаний, оставленных выжившими заключенными и их палачами, в том числе – на основании моего интервью с эсэсовцем Френцелем [см. приложение 1], мы добились, чтобы текст мемориальной плиты гласил правду: жертвами Собибора были 250 000 евреев; к этому была добавлена фраза „и около 1000 поляков“ (т. е. христиан)».
Прервем здесь рассказ Томаса Блатта. В нашем распоряжении нет данных о погибших в Собиборе поляках. В книге Мириам Нович и некоторых других источниках говорится, что на строительстве Собибора использовались евреи и поляки 6. Разумеется, все евреи были уничтожены; возможно, погибли и многие из поляков.
Но есть еще один народ – жертва нацистского геноцида, о котором молчит мемориальная плита в Собиборе. На процессе Эйхмана на вопрос «Только ли евреи доставлялись для уничтожения в Собибор?» свидетель Дов Фрайберг ответил: «Я помню один случай неевреев. Это был эшелон с цыганами. Все остальные были евреи» 7. Мириам Нович также сообщает в своей книге (с. 40), что «кроме евреев, в Собиборе были уничтожены несколько групп цыган».
Сохранилось свидетельство о транспортировке польских цыган из Хелма Любельского в лагерь Собибор. Б. Ставска пишет: «В ноябре 1942 года начались погромы евреев и цыган, и множество их было расстреляно на улицах. Цыган согнали на площадь, они были впереди толпы, а за ними шли евреи. Было холодно, и цыганки жалобно плакали. Они тащили всё, что имели – включая пуховики – на спинах. Но всё это у них отобрали. Евреи вели себя безропотно. Но цыгане сильно кричали – вы могли слышать один сплошной вой. Их увели на станцию и погрузили в крепкие вагоны, которые запломбировали и отогнали через станцию Хелм в Собибор, где сожгли их в печах. Я жила в доме, стоящем поблизости от железнодорожных путей, и могла видеть эти эшелоны. Под конец их даже заставляли раздеваться и увозили голыми, чтобы никто не рискнул выпрыгнуть на ходу. Иногда некоторые из этих поездов простаивали здесь по нескольку часов. Они просили пить через окошки с решетками, но никто не давал им воды, потому что их охраняли немцы, которые стреляли в людей»8.
Продолжим рассказ Томаса Блатта: «Теперь Комитет по сохранению исторических мест, связанных с Холокостом, вместо первоначальной плиты установил новые мемориальные плиты с точной исторической информацией. Мемориальные плиты на пяти языках сообщают, что жертвами Собибора были евреи. Плиты установлены на средства Милкен Фонда и на средства правительств Германии и Нидерландов. [Фонд семьи Милкен (Milken Family Foundation) основан в 1982 году братьями Милкен с целью «помогать людям вести плодотворную и достойную жизнь» 9.]
В 1993 году, в пятидесятую годовщину восстания, наш Комитет и местные власти провели церемонию в память жертв Собибора. Церемония привлекла внимание членов польского правительства. Были зачитаны письма от президента Леха Валенсы [см. приложение 2] и премьер-министра Сухочки. С речами выступили Марек Эдельман – второй человек в штабе восстания Варшавского гетто, представители правительства и военного командования, раввин и католический священник»10.
Текст на мемориальных плитах гласит11
«На этом месте в 1942-1943 годах находился нацистский лагерь смерти, где были убиты 250 000 евреев и около 1000 поляков. 14 октября 1943 года во время вооруженного восстания еврейские заключенные сломили сопротивление фашистов, и несколько сот узников вырвались на свободу. После восстания лагерь смерти прекратил существование.
„Земля! Не закрой моей крови“ (Иов)12».
Приведем выдержки из очерка историка и журналиста Дженнифер Розенберг, побывавшей в Собиборе в конце 90-х годов.
«Пребывание в лагере смерти Собибор вызвало у меня сильные эмоции. Первое – это чувство глубокой печали. В этом лагере были убиты 250 000 человек. Их доставляли сюда в вагонах и почти сразу по приезде уводили в газовые камеры. Здесь не было принудительных работ. Из привезенных людей отбирали лишь немногих для работы на конвейере смерти. Всех остальных – сильных и слабых, мужчин и женщин, взрослых и детей – отправляли на смерть.
Первое, что мы увидели, когда вышли из машины, это четыре мемориальные плиты. На всех четырех – один и тот же текст на разных языках. Стоит небольшой домик, построенный после войны. В нем – музей „Собибор“. В этом музее мало информации. Выставлены фотографии с короткими надписями, экспонаты, даются некоторые сведения о восстании.
Сохранились рельсы, по которым шли поезда с узниками...
Вот станция Собибор. Она находится напротив лагеря. Я стою на том месте, где узники выходили из вагонов. Отсюда их обманом уводили в газовые камеры. Сегодня здесь магазин строительных материалов…
Справа от музея – длинная асфальтированная дорожка, ведущая в ту сторону, где раньше находился лагерь.
Пройдя некоторое расстояние, мы приближаемся к двум большим памятникам. Здесь находились газовые камеры. Монумент слева – высокий, из камня. Он символизирует систему уничтожения людей. Статуей справа увековечена память о жертвах этой системы. Это женщина, смотрящая в небо. У нее на руке – прижимающийся к ней ребенок. На лице ее отчаяние.
Дорожка ведет дальше. За деревьями – большой курган. Это насыпь из человеческих останков. Увидев этот холм, я была пронзена болью и ужасом. Холм – огромный! Невозможно осознать и поверить в то, что все это – пепел и человеческие кости. Слезы текли по моим щекам…
Холм, поросший травой и сорняками, обведен каменной стеной со стеклянной витриной, в которой пепел и кости. Все долго молчали. Потом мы зажгли свечу и прочитали кадиш [поминальную молитву]»13.
Следы лагеря смерти в Собиборе продолжают находить даже и в наше время. Вот сообщение от 30 июня 2004 года14:
«Польские ученые обнаружили семь братских могил на том месте, где когда-то стоял гитлеровский концлагерь Собибор.
По данным исследователей, все останки, найденные в могилах, обуглены – в последние месяцы существования лагеря нацисты сжигали [тела убитых] пленников. <...>
Польским ученым удалось обнаружить остатки одного из бараков этого лагеря. В его стене – 1700 пуль. Возможно, это свидетельствует о том, что фашисты расстреливали заключенных Собибора именно в этом бараке. <...>
В следующем году, как только земля оттает, раскопки на месте концлагеря Собибор возобновятся».
Глава польского комитета по охране исторических памятников Владислав Бартозельский, который сам чудом избежал смерти в Освенциме, говорит: «Сложно в это поверить, но были такие, кто утверждал, что событий того времени [т. е. Холокоста] просто-напросто не было».
Пережившие Холокост участники восстания в Собиборе разъехались по разным странам, но многие из них продолжали поддерживать между собой связь – по почте, а при возможности и лично. Большую роль в поддержании этих контактов играл Александр Печерский. Аркадий Вайспапир писал Томасу Блатту (вероятно, в 2001 году): «Пока был жив Саша [Печерский], на нем держалось братство бывших узников [Собибора], проживавших в Советском Союзе, а также узников [из] других стран». Там же он пишет: «В бывшем Союзе нас из Собибора после войны было семь человек. Четверо за это время умерли, в том числе Саша Печерский... Один – Семен Розенфельд – уехал в Израиль. В России, в городе Рязани, живет еще один из нашей семерки – Алексей Вайцен (твой бывший земляк из [довоенной] Польши ). 14 октября он приедет ко мне, и мы вместе отметим день нашего второго рождения. До смерти Саши, когда нас в Союзе было не два человека, мы каждые пять лет съезжались к одному из бывших узников и устраивали встречи . [Одна из таких встреч, в доме А. Печерского, запечатлена в документальном фильме Павла Когана и Лили ван ден Бергх «Восстание в Собиборе».]
В 1998 году, 14 октября, я был в Израиле, где у Дова Фрайберга мы отметили 55-летие нашего восстания. На встрече были, кроме меня и Дова, еще два бывших узника со своими семьями – Семен Розенфельд и Егуда (Иегуда) Лернер. На встрече был и наш друг – еврейский писатель Миша Лев»15.
Естественно, что многие из бывших узников Собибора эмигрировали в Израиль. В 1963 году в Израиле их проживало около двадцати человек16, в 2003 году – пять человек17. Там, в Израиле, они тоже вместе с бывшими и нынешними соотечественниками торжественно отмечают годовщины восстания в Собиборе. Такое собрание состоялось, например, на Горе Памяти 14 октября 1963 года – в двадцатую годовщину восстания. Несколько ранее – 6 октября – эта дата отмечалась в Доме имени Соколова (Клубе журналистов) в Тель-Авиве. В статье «Они не смирились» 18, посвященной этой годовщине, говорится: «У отважных повстанцев есть убедительный ответ на страшный вопрос: „Почему вы шли, как скот, на бойню?“ Они не шли, как скот, на бойню. Они проявили необычайную силу воли, противостоя нацистам – здоровым, сытым, вооруженным с ног до головы. Они постояли за честь еврейского народа. Они спасли около сорока [на самом деле больше] парней и девушек, и некоторые из них присутствовали 6 октября в Доме имени Соколова». На этом собрании выступили с воспоминаниями Моше Бахир и Эда Лихтман.
В цитировавшемся выше письме А. Вайспапира Т. Блатту говорится далее: «Миша Лев добивается, чтобы в Израиле увековечили память о Печерском, т. е. назвали его именем хотя бы улицу, но пока безуспешно». Все же усилия М. Лева и израильтян – бывших узников Собибора не пропали даром: в 2005 году одна из улиц города Цфата получила имя Александра Печерского. Большую роль в этом деле сыграл, в частности, житель Цфата, многолетний знакомый Печерского по Ростову Лев Диамант19.
14 октября 2008 года в Тель-Авиве (Израиль) состоялась встреча, посвященная 65-й годовщине восстания. Неумолимый ход времени сохранил к этому дню очень немногих бывших узников: в Израиле живут сегодня (апрель 2009 года) всего три человека, двое – в США, по одному в России и в Украине и, возможно, еще где-то. На этой встрече присутствовали четыре узника: Симха Бялович с женой Леей Бялович-Райзер, Семен Розенфельд и приехавший из Киева Аркадий Вайспапир. (Симхе Бяловичу исполнилось 95 лет, остальные ненамного моложе.) Алексей Вайцен не смог приехать из Рязани по состоянию здоровья. На встречу прилетел из Москвы один из трех составителей книги «Собибор» Семен Виленский, пришли журналист Лазарь Любарский – земляк Печерского, автор нескольких статей о нем, и упоминавшиеся выше Лев Диамант и писатель Михаил Лев. На встрече бывшие узники вспоминали о времени, когда они находились на грани жизни и смерти, и о тех собиборцах, которых уже нет. И, конечно же, во всех рассказах незримо присутствовал человек, без которого восстание не состоялось бы – Александр Аронович Печерский 20.
22 февраля 2009 года исполнилось 100 лет со дня рождения А. Печерского. Этой дате была посвящена организованная Московским историко-литературным обществом «Возвращение» встреча общественности Москвы, прошедшая в синагоге на Большой Бронной. На встрече состоялась также презентация первого издания книги «Собибор» 21.
Источники
1 http://www.dw-world.de/dw/article/0,2144,351178,00.html (Deutsche Welle. Читальный зал. 09.05.2001. Немецкие книги о войне)
2 http://www.sobibor.info/epilogue.html (Sobibor – The Forgotten Revolt, by Thomas Toivi Blatt. Epilogue)
3 Цит. по: Печерский. С. 99–100.
4 Лев М. Длинные тени. М., 1989. С. 286.
5 http://www.sobibor.info/epilogue.html (Sobibor – The Forgotten Revolt, by Thomas Toivi Blatt. Epilogue)
6 Нович. С. 28.
7 Катастрофа. С. 123; http://www.nizkor.org/hweb/people/e/eichman-adolf/transcripts/Sessions/Session-064-06.html (The Trial of Adolf Eichmann)
8 Ficowski Jerzy. The Gypsies in Poland. Warszawa. Р. 43. http://zigane.pp.ru/history18.htm
9 http://www.mff.org/about/
10 http://www.sobibor.info/epilogue.html (Sobibor – The Forgotten Revolt, by Thomas Toivi Blatt. Epilogue)
11 http://www.sobibor.info/more.html (Sobibor – The Forgotten Revolt, by Thomas Toivi Blatt. More Documents)
12 Библия. Книга Иова, 16:18.
13 http://history1900s.about.com/library/holocaust/aa050899.htm (About 20th Century History);
http://history1900s.about.com/library/holocaust/aa050899a.htm (About 20th Century History)
14 http://news.bbc.co.uk/hi/russian/news/newsid_3939000/3939733.stm (BBCRUSSIAN.com, 30.07.2007)
15 Письмо Аркадия Вайспапира Томасу Блатту. Без даты, ориентировочно – 2001 г. Личный архив В. Р. Томина.
16 Письмо Лени Мордаша Александру и Ольге Печерским из Израиля от 15 октября 1963 года.
17 Новости недели. (Израиль). 2003. 16 окт. (Розинский Г. По следам героев Собибора.)
18 Они не смирились (К 20-летию восстания в Собиборе). Перевод с иврита. 30 января 1964 г. Архив НПЦ «Холокост». Коллекция документов «Собибор».
19 Новости недели. 2009. 7 апр. «Еврейский камертон» (Израиль). (Лазарь Любарский. «Несгибаемые»)
20 Там же.
21 http://bronnaya.ru/index.php?option=com_content&task=view&id109&Itemid=95
Приложение 1
Лицом к лицу с убийцей
Выдержки из интервью, взятого в 1984 году
Томасом Блаттом у бывшего офицера СС Френцеля1
– Вы меня помните?
– Плохо, – ответил он, – вы были маленьким мальчиком.
Вполне невинный ответ. На одно мгновенье я представил, что не было всего того, что когда-то было в реальности. Мы могли быть дядей и племянником, встретившимися спустя много лет, или, возможно, отцом и сыном. Ему было 73, мне – 56. Вполне возможно, что он не помнил меня. Кем я был для него? Но я помнил его. Я никогда не забуду, я не смогу забыть. Каждую ночь мои кошмарные сны напоминают мне о том времени.
– Вы сидите тут и пьете пиво. На вашем лице улыбка. Вы могли бы быть таким же, как любой из наших соседей. Но вы не такой, как все. Вы – Карл Френцель, обершарфюрер СС. Третий по старшинству офицер в лагере смерти Собибор. Вы были комендантом лагеря № 1. Может быть, вы не помните меня, но я вас помню.
Я сильно волновался, когда я сидел напротив него.
– Передо мной это была дилемма, – сказал я ему, – но я решил прийти. Это первый случай, насколько я знаю из литературы о Второй мировой войне, когда обвиняемый и жертва разговаривают лицом к лицу, и я чувствую, что это важно.
Я сказал ему, что я отбросил в сторону моральные колебания и мои чувства и обращаюсь к нему только как объективный исследователь.
Я знаю, почему я хотел поговорить с ним. Как человек, который посвятил свою жизнь воспоминаниям о Собиборе, и как серьезный исследователь истории Собибора, я знал, что оставались вопросы, требующие ответа, и некоторые расхождения в оценке ряда событий. Как бывший старший офицер лагеря смерти, один из немногих еще живущих, он мог дать мне важную информацию и привести сведения о лагере и о восстании, известные только эсэсовцам. Я мог узнать точку зрения немца на все события и разрешить некоторые имевшиеся у меня вопросы. Но почему он захотел поговорить со мной? Я прямо спросил его об этом. Он ответил, что хотел извиниться передо мной лично. Он не мог сделать это в зале суда.
– Я не порицаю вас или других свидетелей, – сказал он. – И я могу честно сказать, что мне жаль вас и всех свидетелей… Необходимость после всех этих лет возвращаться в прошлое и при этом испытывать давление… Они давили и выжимали вас в суде.
Это было мягко сказано. Метод защиты был основан на политике дискредитации показаний свидетелей путем задавания идиотских вопросов. В моем случае, например, меня спрашивали: «Какой высоты было дерево около барака?» Или: «Дубинка, которой Френцель избивал вашего отца, была круглой или нет? Сколько сантиметров?» Посторонний человек, находясь в суде, несомненно решил бы, что я был обвиняемым, а не жертвой.
Теперь, разговаривая с ним за одним столом, в приватной обстановке, в холле отеля, я снова испытывал смешанные чувства. Мое пребывание здесь, с ним, могло быть расценено как осквернение и оскорбление памяти умерших, превращая этого убийцу снова в личность и каким-то образом даже прощая его. Я знал, что многие из выживших будут показывать на меня пальцем. Тем не менее я хотел поговорить с ним. Я знал, что если я уйду, я буду сожалеть, если нет, то буду сожалеть еще больше. Время будет идти дальше, не будет ни меня, ни Френцеля, но то, что будет записано, войдет в историю. Итак, я абстрагировался от чувств.
– Мне было пятнадцать лет. Я выжил, потому что вы взяли меня чистильщиком ботинок, но моего отца, мою мать, моего брата и двести других евреев из Избицы2 вы отправили в газовую камеру.
– Это было ужасно. Я могу сказать вам с сожалением, – сказал он бесстрастным голосом, – что это не только сейчас меня так сильно огорчает. Это огорчало меня и тогда… Вы не знаете, что происходило с нами, и вы не понимаете обстоятельств, в которых мы находились.
Я слышал его, но эмоционально не воспринимал его слова. А мой разум просто сопоставлял то, что он говорил, с фактами. Факты были таковы: действия офицера СС Френцеля выходили за рамки его «обязанностей». Он сознательно и добросовестно отправлял евреев из прибывающих эшелонов в газовые камеры. Что же касалось рабов-рабочих, то он жестоко избивал их за медлительность и за другие «нарушения». Тех, кто заболевал или был пойман на совершении таких «преступлений», как, например, кража еды, он лично отводил к месту казни. Он просил меня понять и пожалеть его за его страдания. Я не чувствовал ни жалости, ни гнева, ничего. Для того чтобы проинтервьюировать его, я выключил все чувства так же, как и сорок лет назад в Собиборе, когда я не позволял себе что-нибудь чувствовать к моим задушенным газом родителям и брату. Если бы я что-то чувствовал, я был бы сломлен и убит.
Сейчас я был объективным репортером и хотел знать, что он чувствовал в те годы. Я сказал:
– Френцель, я хотел бы знать, что вы чувствовали тогда… Были ли вы антисемитом? Или вы делали это, потому что вам приказали? Я хочу знать: верили ли вы, когда вы были там, что то, что вы делали, было правильным?
Наступила пауза. Я не осознал, в какое положение я поставил его. Если бы он сказал «нет», он показал бы себя морально несовершенным нацистом. Если бы он сказал «да», он показал бы себя морально несовершенным человеком.
– Нет, – сказал он спокойно, – но мы должны были выполнять наши обязанности. Для нас это тоже было очень тяжелое время.
Я никак не прокомментировал это сравнение, но спросил, почему он вступил в нацистскую партию. Он удивленно посмотрел на меня, как будто это был глупый вопрос.
– Потому, что была безработица!
Как будто это оправдывало все. Он рассказал мне, что его первая девушка была еврейкой, они были вместе два года, но расстались, когда ее отец, который был издателем социал-демократической газеты «Форвертс», узнал, что он был членом нацистской партии. В 1934 году она эмигрировала вместе с семьей в Америку.
– Вы были членом нацистской партии с 1930 года, – сказал я, – почему сейчас вы переменили мнение?
– Нет, не только сейчас, – ответил он. – Я проклинал нацистов и их лидеров с 1945 года за то, что они сделали. С 1945 года я более не интересовался политикой.
Я отметил, что он переменился во мнении после того, как Германия проиграла войну, но я ничего не сказал. После войны он жил мирно, как любой уважаемый гражданин. После смерти жены он воспитывал пятерых детей. В 1962 году он был арестован на своей работе во Франкфурте, где он работал осветителем сцены. Офицеры полиции спросили, действительно ли его имя Френцель и был ли он когда-либо в Собиборе. Он признал что был.
Мы продолжили.
– Френцель, сколько евреев было уничтожено газом в Собиборе? Говорят, больше полумиллиона. Это верно?
Он ответил:
– Нет. Я думаю, что не больше 160 000, но железнодорожные документы показывают, что 250 000, и многих еще привозили грузовиками, повозками и пригоняли пешком.
Я сказал:
– Вы религиозны, вы ходите в церковь?
Он ответил:
– Да, очень часто.
Затем я спросил:
– Вы не ощущали противоречий между вашими религиозными верованиями и политической деятельностью?
– Нет, мы были немецкие христиане 3. Все мои дети были крещены так же, как и я сам. Мой брат изучал теологию. Моя жена и я не каждое воскресенье, но каждое второе или третье, всегда посещали церковь.
– И вы как христианин не имели никаких проблем со своим прошлым?
Он немедленно ответил:
– Мне нечего скрывать. Я сожалею, что был замешан в этом деле.
– Но в Собиборе вы не испытывали сожалений, – нажал я.
Он ответил:
– Мы не знали, куда мы едем, до тех пор, пока мы не прибыли. Нам было сказано, что мы едем охранять концентрационный лагерь. Я должен был выполнять свои обязанности.
– Входило ли уничтожение 250 000 евреев в ваши обязанности?
Он посмотрел прямо на меня:
– Я провел в тюрьме более шестнадцати лет и имел достаточно времени для раздумий о том, что правильно и что нет, и я пришел к заключению, что то, что произошло с евреями в те времена, было неправильно. Все эти годы мне это снилось…
Я слушал как будто бы издалека. Я спросил его о детях:
– Как насчет ваших детей сегодня. Они знают? И что они говорят?
Он ответил:
– Естественно, они интересовались Собибором. Они знают, что это было преступлением. Они говорили: «Отец, ты тоже часть этого», и я им объяснил. Но они со мной и не отказались от меня. Они хотели знать все о том, что произошло в Собиборе. Мне приказали отправиться туда, я не был в СС, там было только пять членов СС, остальные были гражданскими лицами в форме СС.
Я спросил, почему он не попросил о переводе, если он не был убежденным нацистом. Он сказал, что хотел этого, он умолял своего брата вытащить его.
– Но известен случай, – сказал я, – когда офицер СС попросил о переводе и получил его. И он не был убит.
Френцель промолчал.
Служащий отеля вошел в комнату. Он наполнил бокал Френцеля и вышел. Мы снова остались одни. У меня было много вопросов к Френцелю. Как выживший, я часто интересовался, что думают нацисты о фильме «Холокост». Видел ли он его? Он покачал головой. Считает ли он, что фильм или хроника могут показать, как все было?
– Нет, – сказал он, – реальность была намного хуже… это было так ужасно, что описать это невозможно.
Неожиданно, как ни старался я избежать этого, перед моими глазами возникла картина: мой друг Леон забит до смерти, ужасно было смотреть на его агонию. Мелькнуло другое воспоминание: стою, слушаю приглушенные крики из газовой камеры… и зная, что в этот момент мужчины, женщины и дети умирают в ужасных муках, обнаженные, я должен был сортировать их одежду. Я постарался удержать репортерский тон, но мой голос задрожал.
– Френцель, – сказал я, – десятки тысяч детей были убиты в Собиборе, и в то же время у вас были дети. Я видел их фотографии. Когда вы видели маленьких детей, пятилетних, годовалых и в возрасте одной недели убитыми, вам приходило в голову, что у вас тоже есть дети?
Я не предполагал, что он воспримет это так. Защищаясь, с нотками гнева в голосе, он сказал, что он никогда не убивал детей, но другие свидетели обвиняли его в этом. В его голосе, до сих пор низком и спокойном неожиданно появились эмоции.
– Я хочу, чтобы вы знали, – сказал он, и я услышал негодование в его голосе, – что был случай, когда Вагнер хотел отправить в газовую камеру десятилетнюю девочку и ее мать, а я этого не сделал.
Потом была пауза, его голос чуть-чуть дрожал.
– Вот почему обвинение в убийстве детей расстраивает меня.
По-видимому, он не расценивал отдачу приказа, как убийство. Кто-то другой расстреливал или отправлял в газовую камеру. Как будто угадывая мои чувства, он продолжил:
– Я осуждаю все, что произошло с евреями. Я могу понять, что вы никогда не забудете, но и я не смогу. Мне снилось все это в течение шестнадцати лет, что я провел в тюрьме. Мне это снилось так же, как и вам.
Несомненно, он не мог сравнивать свои кошмары с моими… но, может быть, это совесть беспокоила его?
Френцель был направлен в Собибор из Хадамара, клиники, где в рамках программы эвтаназии были убиты газом умственно неполноценные немцы. Я упомянул Хадамар и спросил, что он ощущал, убивая немцев. Его голос стал злым. Пленка кончилась. И чтобы не рисковать интервью, я не настаивал на ответе.
Я решил задать менее личный вопрос. Помнил ли он Берлинера? (Берлинер был оберкапо, убитый евреями за жестокость по отношению к его поднадзорным.) Я спросил, является ли правдой то, что он дал разрешение на его убийство. Он откинулся в кресле в позе руководителя.
– Да, – уверенно ответил он. – Я вспоминаю, что это было именно так. Мой капо из банхофкоманды рассказал мне о Берлинере, и мне помнится, что я сказал: «Забейте его до смерти» или что-то похожее.
Его тон был пугающе обыденным, как будто он говорил об избавлении от гнилой картошки. Фактически он сделал это не потому, что он был на стороне заключенных, а потому, что он был в ярости из-за того, что Берлинер обратился через его голову к офицеру СС Вагнеру.
Я спросил его о Цукермане (после более чем сотни плетей его тело было оставлено в луже крови). Да, он вспомнил, он был поваром. Пропало от пяти до восьми килограммов мяса, и он его наказал плетью4 .
– …Позже мясо было найдено, и сын Цукермана сказал: «Мой отец не сделал ничего, это я взял мясо». Я приказал дать обоим по двадцать пять плетей. Если вы хотите знать, я всегда был честен. Я никогда не наказывал зря.
Я никак это не прокомментировал, но подумал, что не всегда он был таким мягким. Другой выживший показывал в суде, что Френцель поймал его пятнадцатилетнего друга с банкой сардин и отправил его к месту сжигания трупов, где его расстреляли.
У меня был другой важный вопрос. Что случилось с голландскими евреями? Он сразу понял, что я имею в виду. Как подобает офицеру, он ответил быстро и четко:
– Польский капо сообщил мне, что некоторые голландские евреи собираются совершить побег. Я доложил это заместителю коменданта лагеря Нейману, и он приказал казнить семьдесят два еврея.
Он забыл упомянуть, что именно он отвел их на казнь. И я не мог не отметить, что его голос и манера поведения теперь стали более уверенными и что у него появилось чувство гордости за свою квалифицированно исполнявшуюся работу.
– Восстание было хорошо проведено, не так ли? – спросил я с некоторой гордостью, но не получил ожидаемого подтверждения или похвалы.
Вместо этого он спросил, знаю ли я, как долго шло восстание?
– Пятнадцать минут, – сказал я.
Он согласился.
– Но мы работали с 3:30 до 5:30, – продолжил я, – и за это время мы уничтожили ваших товарищей. Вы доложили об этом, и позже капитан Вюрбранд5 приехал и казнил всех евреев лагеря. Вы кого-нибудь оставили в живых?
Защищаясь, он быстро ответил, что это не он отдал приказ о казнях, а генерал СС Спорренберг6 .
У меня было еще много вопросов иного характера. Многие беглецы невольно оказались снова около лагеря, совершая вокруг него круги по лесу. Я хотел знать, сколько было поймано. Его лицо засияло. Это был шанс показать свою опытность.
– Около сорока пяти, и со ста пятьюдесятью в лагере – всего около ста девяносто пяти. Тогда я остановил розыскные операции. Около семидесяти были убиты в ходе восстания и погибли на минных полях вокруг лагеря.
Потом, подумав, глядя в даль, он добавил сухим тоном:
– Я рад за каждого выжившего еврея.
Я не прокомментировал это сомнительное замечание. Я оставил тему восстания.
– Вы знаете, – сказал я, – каждый год я езжу в Собибор. Там еще и сегодня можно найти, если поскрести землю, сожженные кости и волосы, которые отрезали у женщин, прежде чем отправить их в газовую камеру.
Я не ждал никакого ответа и не получил его. Я произнес это просто потому, что каждый год, наклоняясь и поднимая кусок кости, я испытываю благоговейный трепет. Я отдаю дань почтения тем, кто погиб. Их кости не позволяют мне забыть. Кажется, что они вопиют о справедливости.
– Френцель, вы знаете, что сейчас у входа в лагерь есть мемориальная плита, и на ней вы можете прочитать: «Здесь нацисты убили 250 000 русских военнопленных, евреев, поляков и цыган»7.
Его глаза заблестели. Опять он ощутил себя начальником в Собиборе, и он уверенно возразил:
– Поляков там не убивали… Цыган там не убивали… Русских не убивали… Только евреев, русских евреев, польских евреев, голландских евреев, французских евреев8.
Я хотел получить подтверждение этому факту. Это было очень важно.
– Только ли евреи уничтожались в Собиборе?
– Только евреи, только евреи, – ответил он.
Я убедился, что это записано на пленку. Я смогу использовать это подтверждение от важного нациста из Собибора для того, чтобы показать официальным лицам коммунистической Польши, что они искажают факты.
Мы немного помолчали. Потом конфиденциальным тоном, как будто между друзьями, спокойно и несколько неуверенно и, как я полагаю, искренне он сказал:
– Господин Блатт, вы знаете, когда я смотрю по телевизору и читаю об Израиле, я спрашиваю себя, как могло так много людей идти на смерть… Когда я вижу в Израиле доказательства их [евреев] мужества, я не могу понять, как это произошло здесь. Это выше моего понимания.
Внезапно я понял, что, возможно, он не чувствовал ненависти к евреям, но презирал их за слабость. Я не дал ему продолжить. Мой голос дрожал:
– Я думаю, что вы хотите меня спросить, почему восстание произошло так поздно?
Не дожидаясь ответа, я продолжил:
– Во-первых, польские евреи уже содержались в заключении в гетто в течение трех лет и были деморализованы. Они были слабы, члены семей были разделены или убиты, их дух был сломлен. Они голодали, они были больны, и среди них были старики и женщины с детьми. И евреи из других стран, таких как Голландия, которые не были в гетто, которые ничего не знали – они были обмануты. Вы же знаете, как это делалось…
Он молчал.
– Кроме того, – сказал я, нарушая молчание, – кто мог поверить в это? Они просто не могли поверить, что немцы способны на такое. Они верили в гуманность. Вы же знаете… фальшивые вокзалы, цветы, обещания.
Я сделал паузу. Он по-прежнему ничего не отвечал.
После недолгого молчания я спросил его:
– Что вы отвечаете, когда многие немцы говорят, что это было не так, что этого никогда не было.
Он ответил:
– Я говорю, что это чистая правда. Это неправильно – говорить, что этого никогда не было.
Я спросил далее:
– Так почему же вы не пойдете в газету и не скажете открыто: «Я – немец. Я командовал там. Я работал там, и все это правда»?
Он ответил, что если он расскажет, каким образом евреи были там убиты, он будет бояться, как еврей Корнфельд. (Предположительно, Корнфельд, один из спасшихся узников Собибора, живущий в Бразилии, отказался давать показания против офицера СС Вагнера, боясь мести.)
Я спросил, что он думает о неонацистах:
– Они сильны или слабы?
– Очень слабы и должны быть запрещены, – ответил он.
– Но если они настолько слабы, почему вы боитесь честно высказаться?
Он наклонился вперед и, как будто показывая пальцем на столе различные направления на воображаемой карте, ответил:
– Они и здесь и там, и если я пойду в прессу – у них есть связи…
Мы проговорили еще несколько часов. Я старался получить больше информации, касающейся взаимодействия нацистов в Собиборе и структуры их организации в лагере. Мне представилась возможность подтвердить факты, которые никогда не были упомянуты на суде и которые были необходимы для написания истории Собибора.
Наше интервью было закончено.
Хотя он и притворился раскаивающимся, он не захотел высказаться откровенно. Сейчас он свободный человек, живущий дома (под предлогом болезни), несмотря на то, что его апелляция была отклонена 12 сентября 1985 года и он был повторно приговорен к пожизненному заключению.
Я добыл некоторую существенную информацию, но был эмоционально разбит. Я заплатил высокую цену. Я чувствовал и все еще чувствую вину и ощущаю себя предателем за то, что взял это интервью. Мое единственное утешение, что моя изданная работа даст некоторое понимание, особенно молодому поколению, того, как и почему такое зло было возможным и как далеко нас может завести ненависть и фанатизм.
1 http://www.sobibor.info/confrontation.html (Sobibor – The Forgotten Revolt, by Thomas Toivi Blatt. Confrontation)
2 Избица – городок в Польше, где родился и жил с семьей Томас Блатт.
3 Ветвь евангелической церкви, поддерживавшаяся нацистами.
4 Об этом случае рассказывает в своих воспоминаниях А. Печерский (см. главу 2).
5 В других источниках дается написание Вуллбрандт. Это капитан полиции безопасности (вероятно, в Хелме).
6Командир сил СС и полиции Люблина.
7 Речь идет о тексте мемориальной плиты, существовавшей в то время, когда Т. Блатт брал интервью у Френцеля, т. е. в 1984 году. Текст на ныне существующих мемориальных плитах приведен в главе 7.
8 Об уничтожении в Собиборе цыган см. в главе 7.
9 Томас Блатт написал и издал книги «Собибор. Забытое восстание» и «Из пепла Собибора».
Приложение 2
Послание Президента Республики Польша участникам мемориальной церемонии, посвященной пятидесятой годовщине восстания в Собиборе 1
Президент Республики Польша
Варшава, 14 октября 1993 года
Участникам мемориальной церемонии, посвященной пятидесятой годовщине восстания в Собиборе
Есть в Польской земле места, которые являются символами страдания и низости, героизма и жестокости. Это – лагеря смерти. Построенные гитлеровскими инженерами, управляемые нацистскими «профессионалами» лагеря служили единственной цели – полному истреблению еврейского народа. Одним из таких лагерей был Собибор. Ад, созданный человеческими руками. Здесь 50 лет назад заключенные-евреи подняли восстание. У заключенных практически не было шансов на успех, однако они не теряли надежды.
Спасение жизни не было целью героического восстания, борьба велась за достойную смерть. Защищая достоинство 250 тысяч жертв, большинство из которых были польскими гражданами, евреи одержали моральную победу. Они спасли свое достоинство и честь, они отстояли достоинство человеческого рода. Их деяния нельзя забыть, особенно сегодня, когда многие части мира снова охвачены фанатизмом, расизмом, нетерпимостью, когда вновь осуществляется геноцид.
Собибор остается напоминанием и предостережением. Однако история Собибора – это еще и завет гуманизма и достоинства, триумф человечности.
Воздаю долг памяти евреям из Польши и других стран Европы, замученным и убитым здесь на этой земле.
Лех Валенса
1http://www.sobibor.info/more.html (Sobibor – The Forgotten Revolt, by Thomas Toivi Blatt. More Documents)
