Штрихи к портретам. Ицхак Шамир0

(продолжение. Начало в № 10/2017 и сл)

Ицхак Шамир

 «Нельзя уступать. Нельзя распродавать страну. Рано или поздно весь еврейский народ вернется сюда. Мы должны помнить об этом».

 Ицхак Шамир.

Этим очерком об Ицхаке Шамире (Ицхаке Езерницком, 1915-2012), седьмом премьер-министре Израиля, я хочу закончить серию «Штрихи к портретам».

 Почему я выбрал именно его? Из многих причин я укажу здесь лишь несколько.

Нет числа местам в Израиле — улицам, площадям и пр. — названным в честь Бен-Гуриона, Голды Меир, Менахема Бегина и других глав правительства Израиля. Множество мест было поименовано и даже переименовано в честь Ицхака Рабина вскоре после его трагической смерти. Но не доводилось мне слышать ничего подобного об Ицхаке Шамире. Возможно, еще не пришло время. Я даже не допускаю и тени мысли о том, что имя Ицхака Шамира, человека, беззаветно преданного воссозданию Израиля, может быть предано забвению.

Ицхак Шамир

Ицхак Шамир был премьер-министром, в последние годы правления которого Израиль принимал, несмотря на войну в Заливе, самую большую в истории Израиля алию — алию девяностых, к которой принадлежал и я.

При мне он возглавлял, по-настоящему правительство национального единства, но вовсе не потому, что в нем действительно существовало единство, такого в истории Израиля не бывало. Да и сейчас это понятие представляет собой по сути эвфемизм.

Отличалось оно тем, что в нем под этим названием было не полное преобладание одной партии при одном-двух министрах из партии оппозиционной, как бывало и во времена Бен-Гуриона и Голды Меир, а фактически почти равное представительство двух главных традиционно противостоящих партий «Ликуда» и «Аводы». Для того, чтобы управлять такой командой в чрезвычайных, как и всегда в Израиле, условиях и не дать кораблю-государству не только не пойти ко дну, но даже выдерживать курс, надо было быть поистине уникальным человеком.

Ицхак Шамир был последним премьер-министром, которого не очень-то жаловавшие его всемогущие СМИ, а также немалочисленные недруги не сумели хотя бы косвенно задеть, а тем более связать, нигде и никогда ни с одним из трех зловещих «К» — Карьеризм, Корысть, Коррупция. Ни его самого, ни его близких.

Из книг, подробно рассказывающих о его сложном жизненном пути, я обнаружил лишь его автобиографию на английском (1) “ Summing up” («Подводя итоги»), изданную в 1994 г. На нее, в основном, я буду опираться, выбирая штрихи к его портрету. Я не думаю, что на моем веку эта книга станет широко известной в Израиле, тем более в ивритской или русской версии. Почему, ведь она захватывающе интересна? Я думаю, ответ на этот вопрос читатель сможет получить сам в ходе чтения этого очерка.

Мне же важно, чтобы читатель услышал прямую или косвенную речь самого Ицхака Шамира, человека, который наряду с теми, о ком я написал в первых четырех очерках, был в первом ряду людей, посвятивших свою жизнь возрождению еврейского государства Израиль.

После очерков о Бен-Гурионе и Голде Меир, работая над очерком об Ицхаке Шамире, я увидел возможность взглянуть на Израиль с другой «правой стороны», глазами человека, который никогда не менял своих взглядов сиониста и своего главного стремления служить независимости и безопасности государства Израиль.

Ещё в Польше

Местечко Ружаны, где родился Ицхак Езерницкий, так же, как и городок Волковыск, где он учился в школе и где начал изучать иврит, а также город Белосток, где Ицхак учился в гимназии с преподаванием на иврите, за свою историю не раз переходили от Польши к России (Белоруссии) и обратно. Белосток был известен в то время беспрецедентной свирепостью еврейских погромов 1905г, яркостью и глубиной еврейской культурной деятельности, а также размахом сионистского движения. С юных лет и до конца жизни, пишет И.Шамир, его raizon d’etre (смысл существования) сводился к главной цели — возвращению евреев на землю Израиля.

 Эта овладевшая им идея была настолько сильной и всеобъемлющей, что и в Варшаве, где он начал учиться на юридическом факультете университета, ничто не могло ее затмить. А время вокруг было революционное. Польша восстанавливала свою независимость, и на выпускном экзамене в гимназии И.Езерницкий читал на польском отрывки из эпической поэмы А.Мицкевича «Конрад Валленрод». Правда, отношения с польским языком и Польшей у Шамира остались сложными, но об этом ниже.

Белосток, кроме уже упомянутых отличий, был также родиной «Бунда», еврейской, секулярной, социалистической, антисионистской партии. И совсем рядом была Россия, молодой Ицхак Езерницкий читал все, что было доступно о революционном в ней движении о народовольцах, социал-революционерах, социал-демократах и, наконец, марксистско-ленинской партии большевиков

Так что у Ицхака был «широкий выбор». Однако все его помыслы уже тогда были связаны с далекой Палестиной, откуда новости доходили главным образом благодаря газетам на иврите, которые хоть и с большим запозданием получал его отец, Шломо Езерницкий.

 Ицхак не мог равнодушно читать об арабских мятежах, о нападениях арабов на изолированный еврейский квартал в Иерусалиме, об убийствах и увечьях живших там евреев, об убийствах евреев — мужчин, женщин, детей — в Хевроне, Цфате, Моце, организованных и направляемых Иерусалимским муфтием, о разрушениях и мародерстве в еврейских сельскохозяйственных поселениях.

В душе его закипала ярость. Он читал о том, что английские власти Палестины останавливали «беспорядки», давая понять арабским лидерам, что Великобритания не собирается прилагать особых усилий для защиты евреев и наказания арабов. Напротив, поскольку еврейский «национальный очаг» так расстроил арабов, их следует умиротворить, обуздав еврейскую иммиграцию в Землю, столь громогласно им обещанную каких-нибудь двенадцать лет назад.

В 1929 г. И. Езерницкий вступил в сионистскую молодежную организацию «Бетар», от ивритского сокращения «Брит Трумпельдор» («Союз Трумпельдора»), созданную в 1923 г. и возглавляемую Зеевом Жаботинским. Символично, что Бетаром назывался также последний оплот евреев во время трехлетнего восстания Бар-Кохбы против римлян, закончившегося в 135 г н.э. изгнанием евреев из Палестины.

Нельзя писать об Ицхаке Шамире, не обрисовав, хотя бы пунктирной линией, историю ревизионистского движения в сионизме и не приведя, хотя бы краткие, выдержки из портрета В. Жаботинского, достаточно детально описанного в автобиографии И. Шамира.

 Здесь и далее кавычки я буду использовать там, где приводится дословный перевод, опуская их при сжатом изложении текста книги «Подводя итоги».

Шамир пишет:

«Вне сомнения, Жаботинский был самой динамичной и противоречивой фигурой из множества одаренных людей, оставивших свой след в сионистском движении и соответственно в государстве Израиль. Ни один из тех, кто встречал его, кто слышал его публичные выступления, или кто читал его исключительно ясные статьи, касающиеся ситуаций и целей в сионистском движении, не остался равнодушным. Он всегда был мишенью для сильных эмоций, в одно и то же время его ненавидели, им восхищались и перед ним преклонялись; одни воспринимали его как верховного лидера, другие отвергали как опасного экстремиста, мысли и единомышленники которого, если позволить им взять вверх, приведут к деградации самой сущности сионизма.

Несмотря на то, что он никогда не был среди лидеров сионистского истеблишмента, познав лишь сомнительную радость — вечно возглавлять меньшинство, и на то, что он умер в 1940г, до рождения государства Израиль, его вклад в него и его влияние на него, на мой взгляд, нельзя охарактеризовать, иначе как фундаментальные…

Хотя Ликуд и делает многое, чтобы сохранить память о нем и хотя в Израиле вряд ли найдется город без улицы Жаботинского, я уверен, что молодые израильтяне (те, кто родился здесь в течение последних тридцати лет) и, конечно, молодые евреи диаспоры, знают о нем немного, если знают вообще.

Я не был с ним лично знаком, не всегда соглашался с его мнением, не всегда одобрял его действия и следовал его указаниям, но перспективы, которые он открыл мне и его влияние на мою жизнь были таковы, что, оглядываясь назад, я вижу, что они помогли мне сформироваться».

Во время Первой Мировой войны, находясь в Египте в качестве военного корреспондента, Жаботинский, задолго до того, как это стало для всех очевидным, пришел к убеждению, что Оттоманская империя, в конце концов, проиграет Союзникам. В то же время он был охвачен идеей о том, что евреи могут сделать серьезную заявку на свою независимость в Палестине — достаточно глухой провинции в империи, в которой, они уже проживали числом не менее 50 000.

При этом он считал, что сделать такую заявку реальной и даже привлекательной могло бы участие в войне Евреев как Евреев на стороне Союзников, чтобы приблизить предвосхищаемую им победу над турками. Судьба или рок свели его с как нельзя более подходящим для реализации этой идеи человеком, Иосифом Трумпельдором, бывшим офицером русской царской армии, а затем поселенцем в Палестине.

Оттуда Трумпельдор вместе со многими другими поселенцами был выслан турецкими властями в 1914 г. в Египет. Здесь вместе с Жаботинским они решили создать из изгнанников «Еврейский Легион» и предложить Англии использовать его для освобождения Палестины. Путь этот оказался нелегким и долгим, но в 1915 г. все же был создан «Сионский Отряд Погонщиков мулов», который англичане десантировали вместе с другими частями союзников на полуостров Галлиполи в Италии для проведения масштабной операции.

Трумпельдор ликовал, но Жаботинский не был удовлетворен. Почти в одиночку он продолжал борьбу за создание Еврейского Легиона, который мог бы сражаться именно на Палестинском фронте в составе английских войск. Только в 1917 г был сформирован Еврейский батальон и Жаботинский возглавил добровольцев в операции по форсированию реки Иордан. В 1918 г. были созданы еще 2 батальона, и к концу ПМВ Легион насчитывал около 5 000 человек.

Жаботинский, разделявший девиз Герцля «Если захотите, это не будет сказкой!», был немало обескуражен отношением к его идее со стороны лидеров Сионистского движения, за исключением Х. Вейцмана. Тот факт, что ее реализация могла бы стать первым реальным шагом к воплощению сионистской мечты, был заслонен в прессе соображениями большинства сионистов о том, что Легион может потерпеть неудачу, что турки могут в конце концов победить или тем, что план может повредить стараниям сионистов в Палестине. Привычка отвергать все немедленные действия, как нереальные, выбирать наиболее легкий и спокойный путь, делать то, что от сионистов ожидают, вместо того, во что они верят, уже вошла в обычай и отражала определенный вид пессимизма, несвойственного идеям Герцля и Жаботинского.

По сути, концепция сионизма у Жаботинского сводилась вкратце к созданию еврейского большинства в Еврейском государстве на всей библейской земле Израиля. Он верил, что это может быть достигнуто смелостью, действием, воображением тем, что называл «железом», то есть способностью отразить нападение, а не уклоняться от него.

Он также выступал за свободное предпринимательство в будущем Еврейском государстве, будучи глубоко предан идеям либерализма (диаметрально противоположным «фашизму», в котором постоянно упрекали его и его сторонников). Что бы ни говорил Жаботинский, это непременно игнорировали или искажали, даже, если это касалось человеческих жизней. Это касается и его пророческого предсказания о реальном положении дел в Европе, задолго до ВМВ, которое заставляло его искать союза с правительствами, способными оказать помощь в переселении полутора миллионов евреев Восточной Европы в Палестину в течение ближайших нескольких лет. Он говорил и о том, что если легальное переселение окажется неосуществимым, необходимо будет искать нелегальные пути для эмиграции евреев и их иммиграции в Палестину. Но эти призывы к немедленному действию воспринимались как «фанатические» и «экстремистские».

И. Шамир пишет, что по горькой иронии судьбы даже его отец относился к планам срочной эвакуации подобным же образом, говоря:

«Как может Жаботинский требовать, чтобы евреи покинули Польшу, когда мы внесли так много в ее историю?!»

В своей книге И. Шамир пишет:

«Фактически Жаботинский никогда не был экстремистом или догматиком и, конечно, не был фантазером. Он понимал и принимал тот факт, что арабы будут противиться образованию еврейского большинства в Земле Израиля. Он также понимал и принимал обоснованность их притязаний на эту землю, но считал их менее обоснованными, чем у еврейского народа. Арабы, говорил он, в конце концов, приспособятся к сосуществованию с Еврейским государством, но до этого только «железная стена» способна защитить евреев от их ярости.

Он отрицал идею «эвакуации» арабов, равно как и создание совместно с ними двунационального государства. Время, считал Жаботинский, само разрешит проблему. Он заявлял также, что Палестина достаточно велика, чтобы вместить миллион арабов, затем миллион их потомков, несколько миллионов евреев и…мир»

Будущий Шамир знал досконально все, что происходило в Палестине, еще до переезда туда.

К тому времени Сионистская Ревизионистская Партия, которую З. Жаботинский создал примерно тогда же, что и «Бетар», существенно выросла и представляла собой серьезную угрозу для руководства Всемирной Сионистской Организации, и прежде всего ее Президента д-ра Хаима Вейцмана и управлявшего финансовыми и экономическими делами ВСО Давида Вольфсона. Однако, несмотря на устремления ревизионистов, достичь лидерства в ВСО они не смогли. Вносимые ими проекты резолюций, включая и образование Еврейского государства, были заблокированы. Их анти-Британская позиция, призывы к официальному созданию еврейских сил самообороны в подмандатной Палестине блокировались и служили только поводом для очернения Жаботинского. К тому же в самой Палестине лидеры лейбористского движения и Гистадрута их объявляли штрейкбрехерами и призывали к жесткой борьбе с ними.

«Левые» и «правые» сионисты, казалось, двигаются к гибельному столкновению, ишув находился на грани переворота, в котором по мнению лейбористов, ревизионисты должны были быть раздавлены. Гражданская война? В Палестине? Среди евреев? У тех и других достало разума понять, что это невозможно. Но постепенно лейбористское большинство ишува стало открыто выступать против ревизионистов, дискриминируя их при приеме на работу, сравнивая коричневые рубашки бетаровцев с нацистскими, выступая с все более оскорбительными нападками, как вербальными, так и физическими.

На этом фоне 16 июня 1933 г. был застрелен прогуливавшийся с женой Симой по Тель-Авивской набережной Хаим Арлозоров, один из наиболее талантливых и многообещающих лидеров Лейбористской партии. В горе и страхе представители лейбористы направили обвинительный указующий перст на ревизионистов. Даже в Варшаве потрясенные евреи, читавшие газеты на идиш, не могли осознать, как такое могло случиться. Шамир вспоминает, что он сам держал в дрожащих руках газеты, где было написано, что «очевидно» Арлозоров был хладнокровно убит фанатиками, принадлежавшими к боковой ветви Ревизионистской Партии.

Полиция арестовала лидера одной из фракций ревизионистов Аббу Ахимеира и двух рядовых членов партии ревизионистов Цви Розенблата и Авраама Ставского. Двое были оправданы почти сразу, третий был оправдан и освобожден за недостаточностью улик. По мере расследования, обвинения в адрес ревизионистов скукоживались и превращались в пыль. Защита обвиняла полицию, проведшую арест и представившую обвинения лишь на основании показаний жены Арлозорова, утверждавшей, что она узнала, по крайней мере, двоих из арестованных. Затем в деле появились признательные показания одного араба, которые он вскоре взял обратно. Шамир пишет, что чувства, которые он переживал тогда, можно сравнить с тем, что он испытал в тот ужасный день, когда был убит Кеннеди. Убийство Арлозорова осталось нераскрытым. Несмотря на это тень «кровавого навета» витала над партией ревизионистов, пятнала память о Жаботинском и в определенной степени способствовала удержанию руководящей роли Лейбористской Партией (2) на политической арене государства Израиль в течение очень длительного времени.

Что касается Ицхака Езерницкого, то он давно душой жил в Палестине. Но после того страшного июньского дня он почувствовал, что никогда уже не сможет быть прежним. Однажды в 1934 году, прогуливаясь по одной из улиц Варшавы, он купил газету у бойкого мальчишки — разносчика и прочел важные новости о планируемом дружественном визите в Польшу доктора Йозефа Геббельса, Гитлеровского министра Просвещения и Пропаганды.

«Я не знаю, как реагировали на это другие прохожие и реагировали ли они на это вообще, но там и тогда я спросил себя:

— Что ты здесь делаешь? С Польшей все кончено.

Для меня в ней больше не было места. Единственным местом теперь, где я мог что-то делать для моего народа, была Земля Израиля. Позже в этот же день я начал приготовления к отъезду».

Его родители и две сестры погибли в пламени Холокоста. И. Шамир всю последующую жизнь избегал говорить по-польски, кроме одного случая. Много лет спустя, будучи министром Иностранных Дел Израиля, он был принят Папой Иоанном Павлом Вторым (Karol Józef Wojtyła) и поразил его своим свободным польским, заговорив с ним о движении «Солидарность».

Террорист из «банды Штерна»

 «Позвольте мне высказаться, чтобы не создать у Вас неверного представления: мы все были озабочены моральными аспектами нашего образа жизни, того, что мы делали, смыслом и последствиями наших действий. Непрерывно обвиняемые со всех сторон в бессмысленном пролитии крови, мы были очень чувствительны к обвинениям, тратили массу времени и усилий, чтобы разъяснить, что иного пути нет, проверяли наши мотивы и цели вновь и вновь, и не предпринимали никаких действий вслепую или автоматически или из жестокости. Наша цель — и в этом, во всяком случае, если не в других аспектах, Иргун, Хагана и позднее Лехи соглашались — была не столько наказание, сколько удержание, предупреждение и повышение цены, которую надо платить за каждую погубленную или искалеченную еврейскую жизнь. Ответные акции проводились не для восторжествования, они должны были быть и были платой, требовавшейся от нас ради национального выживания, и я вспоминаю о них без извинений и сожалений».

Со дня основания государства и до момента, когда И. Шамир начал писать свою автобиографию, по данным всеведущей статистики в Израиль приехали около двух с четвертью миллионов новых иммигрантов (олим). При этом, одни в нем долго не задержались, у других обустройство в новой стране заняло годы, были и те из оставшихся, для кого она так и осталась чужой, и почти все вначале обнаружили определенные трудные, обескураживающие и разочаровывающие аспекты новой жизни. Войны, хроническая напряженность, непривычные климат и язык, специфические проблемы государства, проводившего неселективную иммиграцию, заставляло каждую новую волну иммигрантов проходить довольно мучительные испытания, составлять целые списки жалоб, ощущать себя периодически ущемленными и непонятыми, а затем почти незаметно для себя превращаться в старожилов (ватиким), несущих ответственность за акклиматизацию следующей волны новых граждан.

Все это никак не относилось к двадцатилетнему Ицхаку Езерницкому, прибывшему после непростых перипетий в подмандатную Палестину, чтобы найти свое место среди примерно 400 000 уже поселившихся там евреев, и, хотя они имели разную жизненную предысторию и привычки, разный взгляд на сионизм, они разделяли одну общую надежду и одно давнее-давнее прошлое.

 Так или иначе, но он почувствовал себя сразу дома. Ведь мысленно он жил здесь уже не один год. Он знал почти все об ишуве (3), ему были знакомы даже названия улиц. Ему не казались чужими, окружившие его звуки и виды, даже цепочки верблюдов, шествовавших вдоль побережья моря. Он бродил целыми ночами по Тель-Авиву, радуясь своей счастливой судьбе.

Однако надо было искать свое место и средства для жизни. Ицхак начал, как и многие, с рабочего на стройке, затем подвернулось место бухгалтера, он стал понемногу зарабатывать и даже отослал деньги отцу, покрыв его расходы на отъезд сына. Затем Езерницкий записался в Еврейский университет, намереваясь продолжить начатое в Варшаве образование. Но учебу в нем он прервал, еще не начав, и писал позже, что степень доктора права (конечно, honoris causa) получил лишь шестьдесят лет спустя в Бостоне.

В стране совсем недавно происходило то, что англичане называли «Палестинскими беспорядками», а по сути — анти-еврейские арабские мятежи, имевшие, главным образом, целью остановить еврейскую иммиграцию. Они длились три года, унесли жизни 2000 арабов, около 500 евреев (как всегда арабам удавалось убить больше арабов, чем евреев) и свыше 100 англичан. Напугать евреев настолько, чтобы остановить их иммиграцию, не удалось, она продолжалась самыми разными способами. Зато удалось напугать англичан, старавшихся отныне и далее делать все от них зависящее, чтобы непрерывно снижать число евреев, получавших право на въезд в страну, и тем самым умиротворить арабов. Иммиграция евреев в Палестину стала центральным пунктом конфликта между ишувом и британскими властями.

Помимо продолжения иммиграции перед евреями стояла срочная задача самообороны. Созданная для этой цели Хагана стала полулегальной организацией — иногда привлекаемой англичанами для своих целей, иногда вынужденной уходить в подполье. Во время погромов 1929 г она оказалась малоэффективной, поскольку не могла предпринимать ответных действий и использовалась лишь для охраны еврейских населенных пунктов. Несмотря на продолжающиеся нападения арабов, руководство ишува сохраняло политику самоограничения (хавлага), базирующуюся на убеждении, что если «не сердить» англичан, то рано или поздно они выполнят свои обещания, данные ими в декларации Бальфура и при получении мандата от Лиги Наций. К тому же Бен-Гурион говорил: «Арабов … однажды простят, и что бы они ни делали, это будет когда-нибудь забыто. Нам не простят и не забудут никогда».

И. Шамир пишет, что мятежи арабов двадцатых и тридцатых годов, а также интифада восьмидесятых не отличались друг от друга методами и целью. Арабский терроризм начался не с образования ООП в 1964 г. Он был много старше. Главной целью всех арабских выступлений было уничтожить, а в худшем случае остановить еврейскую иммиграцию. Арабы не делали из этого секрета. Это другие пытались, по разным причинам, игнорировать или смягчить громко декларируемую арабами цель террора, превратив его в некую Ближневосточную гиперболу. Арабский терроризм не имел ничего общего с желанием управлять страной вместо англичан, как хотели того евреи, вовсе нет. Кровопролития арабы устраивали евреям, и мотивом всегда было уничтожение евреев или, по крайней мере, их изгнание из Палестины.

Даже, когда в 1936 арабы обратились против англичан, они отнюдь не имели целью изгнать Британцев из Палестины. Цель была та же — заставить англичан изгнать евреев. Даже и тогда, когда Британия покинула Палестину и было создано государство Израиль, палестинские арабы и не подумали установить свое правление или извлечь хоть какую-то пользу на территориях, не вошедших в состав еврейского государства — Иудее, Самарии и секторе Газа — заселенных исключительно арабами. Вся арабская энергия и все деньги вкладывались во все те же бесконечные и бесплодные попытки — сделать невыносимой жизнь евреев Палестины, а затем и государства Израиль.

В начале тридцатых годов Палестинские мандатные власти демонстрировали полное попустительство действиям арабов, что позволило последним к воинственным кличам «Режь евреев!» добавить «Правительство с нами!».

В конце концов, в Лондоне потеряли терпение из-за постоянных депеш о «беспорядках» из Палестины. Присланный в Палестину из столицы империи генерал Дилл, не питавший особых чувств ни к арабам, ни к евреям, ликвидировал «беспорядки» за четыре недели. Отказавшись выслушивать любые аргументы, он ввел жесткие коллективные наказания, установил долгий комендантский час, санкционировал немедленные аресты, снос в арабских деревнях домов, владельцы которых были заподозрены в укрывательстве террористов, хранении оружия или оказания террористам любой другой помощи.

Террор прекратился, объявленная арабами забастовка также была прекращена, страна на время успокоилась. И почему бы и нет? У генерала Дилла был приказ, вокруг не было телевизионных камер, не было репортеров, не было средств массовой информации. Арабы поняли «месседж» и хотя скрытая война (а это была именно война с евреями) не закончилась, но на короткое время в Палестине установилось спокойствие.

Уже в 1931г выявилась почти полная неэффективность Хаганы в деле еврейской самообороны. Как результат, в ней появилась «Хагана Бет», лидеры которой настаивали на контратаках, которые могли бы остановить насилие со стороны арабов. Это по существу представляло революцию в политике руководства ишува, но и в самой Хагане и у всего еврейского населения стало все более укрепляться мнение о том, что у евреев-сионистов Палестины нет иного выхода, как самим защищать себя, не полагаясь более на защиту со стороны английских властей. Продолжение политики хавлага было на руку, как англичанам, так и арабам, оставляя за ними инициативу, превращая ишув в легкую цель, а каждого еврея в потенциальную жертву.

В конце 1936 г Хагана Бет стала распадаться, часть ее членов вернулась в «материнскую» Хагану, другая — с 1937 г превратилась в Иргун Цвай Леуми, именуемой далее просто «Иргун» или ивритским акронимом ЭЦЕЛ, членом которого в 1937 г стал Ицхак Езерницкий.

Но прежде я должен упомянуть, что на Шамира в 1937 г большое влияние оказала зажигательная статья «Мы Стремимся к Власти» Палестинского еврейского поэта, известного лишь своим nom de plume (литературный псевдоним) Йонатана Ратоша. В статье было написано, что евреи не обязательно должны ждать момента, когда они станут большинством в Палестине и надеяться, что имея 51%, они смогут проголосовать в некоем неведомом органе за независимость.

«Нет, — писал Ратош, — мы должны вначале создать Еврейское правительство, правительство создаст и разовьет государство, абсорбирует иммиграцию, создаст условия, требуемые для роста и прогресса».

«Я был воспламенен этой концепцией, — пишет Шамир, — и готов был полностью посвятить себя всего ее реализации. И пусть в дальнейшем все свершилось иначе, но немногим более, чем через 10 лет, было создано государство Израиль. Евреи по факту оказались меньшинством в своей стране — но и это изменилось через недолгое время…

Однажды вечером в пустом темном классе одной Тель-Авивской школы три человека, невидимых мне из-за света в глаза одинокой настольной лампы «гусиная шея», задавали мне вопросы: «Готов ли ты на жертвы, если того потребует ситуация? Готов ли ты подчиняться военной дисциплине?» … В конце я повторял клятву верности вслед за одним из них: «Мы клянемся в верности ЭЦЕЛ на Земле Израиль. Мы будем готовы в любой момент действовать для возрождения еврейского народа на его родине. Жить и умереть за это…» Вся церемония длилась не более пяти минут, но она придала новое измерение и немалую гордость той клятве, которую я уже дал себе ранее».

Вступление в «Иргун» кардинально изменило жизнь И. Шамира. С утра в Тель-Авивском офисе сидел все тот же молодой бухгалтер. Вечером начинались занятия и интенсивные тренировки, необходимые для того, чтобы организация превратилась в военную структуру, члены которой были бы способны не только эффективно отражать арабские нападения, но и ясно дать понять англичанам, что евреи находятся в Палестине по праву, Они тренировались почти каждую ночь на пустых стоянках машин, в апельсиновых рощах, в песчаных дюнах, на месте которых в неблизком будущем суждено было вырасти огромным многозвездочным отелям и многоэтажным жилым зданиям. Шамир привыкал спать очень мало, а, если нужно, не спать целыми сутками. Они обучались военной дисциплине и субординации, владению оружием, работе со взрывчаткой, военной тактике.

Вскоре Шамир из неумелого рекрута вырос до уровня эквивалентного лейтенанту (сеген мишне) и был включен в особое подразделение, ответственное за планирование и проведение контратак, разведку и тренировку. На него также была возложена обязанность подготовки «Национальных ячеек». Днем эти группы после школы собирались в клубе, вели дискуссии на разные темы. На самом деле они готовились стать будущими бойцами «Иргуна». Шамир встречался с ними раз в неделю, пытаясь разъяснить цели «Иргуна» и свой собственный пыл. Одним из его учеников был Элиягу Бет- Цури (Eliahu Bet-Tsouri). Запомните это имя.

Когда и где это было необходимо, Шамир, сам принимал участие в акциях с применением оружия, выполнявшихся небольшими группами «Иргуна», вначале против арабов, затем против англичан —следовавшими всегда немедленно или за убийствами евреев арабами или за насилиями (пытками) применяемыми британской полиции по отношению к членам «Иргуна», с целью получить от них информацию. Иногда такие акции проводились одновременно в различных частях страны для большего эффекта. Немедленно вслед за этим подпольное радио «Голос сражающегося Сиона» объявляло о своей ответственности за проведенные экзекуции. Впрочем, ни для властей, ни для руководства ишува и без радио не составляло секрета, кто стоит за акциями возмездия и что именно было их причиной, которую «Иргун» также публиковал немедленно.

Формально руководителем Иргуна был находившийся заграницей З. Жаботинский, но в ишуве во главе этой организации стояли два выдающихся человека Давид Разиель и Авраам Штерн, известный как Яир

К сожалению, я не смогу дать здесь подробные портреты Давида Разиэля и Авраама Штерна (Яира), такими, как описал их Шамир и ограничусь лишь отрывками.

Давид Разиэль, выходец из литовской ортодоксальной семьи, приехав в Палестину, учился в ешиве и собирался изучать математику и философию в Еврейском университете. Однако реальность изменила его планы. Он оставил академическую карьеру, сосредоточился на идее возрождения Страны Израиль, и в особенности, на возрождении еврейской военной традиции. Вместе с Яиром он написал на иврите руководство по изучению малого стрелкового оружия и методам тренировки стрельбы.

С началом ВМВ З. Жаботинский обратился к руководителям «Иргуна» с призывом приостановить всякие действия против англичан. Последние предложили «Иргуну» принять участие в атаке на нефтяные установки Ирака, во главе которого недавно встал пронацистки настроенный Рашид Али. Подчиняясь команде Жаботинского, Разиель, хоть и с большой внутренней неохотой, согласился сотрудничать с англичанами, оговорив, что сам поведет бойцов «Иргуна» в атаку. Но ничто не сложилось так, как было задумано. Давид Разиель в возрасте тридцати одного года погиб под немецкой бомбардировкой, на пути в Багдад.

Никто не скорбел больше о гибели Давида, чем Яир.

Авраам Штерн

Урожденный в 1907 г в Польше Российской империи Авраам Штерн (Яир) прибыл в Палестину в восемнадцать лет, посещал Еврейский университет. Он был выдающимся оратором, исключительно эрудированный, он переводил Гомера на иврит. Был он хорош собой, одет всегда как денди, не признавая рубашек с открытым воротом, шорт и сандалий. Собой он владел великолепно и в целом выглядел как университетский профессор какого-нибудь престижного Европейского центра, ученый-политолог и философ. Частично он и был таковым, но в глубине души он был революционером, неспособным и несогласным отвлечься от буквально сжигавшего его стремления — сделать евреев свободным народом.

Как и все провидцы и мечтатели, он был глубоко убежден, что будущее для евреев определится в Иерусалиме, а не в Уайтхолле и не в Вашингтоне. Он не хотел лучшего, более просвещенного Мандата, он не хотел никакого. Он хотел видеть евреев сувереном в собственной стране и в 1941г в своем манифесте «Принципы Возрождения» написал о том, что границы Израиля четко определены в «Бэрэшит» («Генезис») 15:18 и не могут быть отменены, и что судьба евреев находится в их собственных руках.

Шамир пишет:

 «Оглядываясь назад, я думаю, что год, когда я прибыл в Палестину, был последним годом, когда сколь-нибудь разумный еврей еще мог верить в то, что ишув, после всего произошедшего может превратиться в государство, которому будет дарована независимость. Точно также, это был последний год, когда кто-то еще сохранял остатки веры в еврейский «национальный очаг» под руководством Англии и последний год каких-либо усилий самой Англии в этом направлении. Несмотря на это, официальный Сионистский истеблишмент, еще несколько лет пытался придерживаться прежней позиции».

В 1940 г. Жаботинский умер в Нью-Йорке. Яир с его последователями покинули Иргун, чтобы создать «Лехи» (לוחמי חרות ישראל , לח»י), «Борцы за свободу Израиля»). Но отделившись от «Иргуна» и создав «Лехи», Яир по сути потерял военную организацию. В «Лехи» не было иерархии, не было Генерального Штаба, не было офицеров, друг другу не отдавали честь при встрече, но дисциплина была исключительно строгой. Яир считал, что люди должны думать сами, — «Занимайтесь, изучайте, думайте», — говорил он бойцам .

«Лехи» представляла собой более глубокое подполье, чем «Иргун». В нем окончательно исчез Ицхак Езерницкий и появился Ицхак Шамир. Эту фамилию он взял навсегда со своего поддельного удостоверения и передал своим детям и внукам.

Яир учил своих соратников элементарным навыкам подпольщиков, включая искусство камуфляжа: как быть вне подозрений, оказываться всегда в тени, выглядеть слегка сутулым, немного убогим, никогда не прихорашиваться и уж, тем более, ничем не щеголять.

«Мы все обязались служить всю нашу жизнь, только смерть может освободить нас…» писал Яир в своей известной поэме «Неизвестные солдаты». Он положил ее на музыку, и она стала гимном «Лехи». Коротко говоря, все ее члены чувствовали, что борьба за свободу, по сути, станет борьбой насмерть с властями Палестины. Отделение от прежних товарищей, от «Иргуна», вступление в шаткую и одинокую кампанию незащищенными, порой даже ненавидимыми большинством ишува, против сил готовых раздавить «Лехи» —было нелегким делом. То, что она существовала, что ее бойцы не теряли духа и что до момента рождения Еврейского государства организация выстояла, несмотря на все неравенство сил, было, по мнению И. Шамира, обязано вере в кредо Яира. И даже после того, как два года спустя Яир был убит, «Лехи» оказалась способной, продолжать свою борьбу, черпая силы из того, чему он их учил.

В начале ВМВ Яир жил надеждой, что наци в своем стремлении избавиться от евреев, прорвут британскую блокаду и вышлют евреев Европы в Палестину, аннулировав все Белые книги. Хотя он не излагал свои взгляды открыто, но для него в 1940-1941 гг. ВМВ была битвой между Гогом и Магогом, силами зла с обеих сторон. Его главной idea fix было спасти евреев, о которых никто, и меньше всех англичане, не заботился. Из множества его идей по переправке евреев в Палестину, ничего не вышло. К тому времени наци уже давно работали над более плодотворным и, главное, «окончательным решением». Пока же «Лехи» вызывала у ишува неодобрение, если не ненависть, и даже страх — в ней подозревали пятую колонну.

В своей автобиографии Шамир написал:

«… в те годы термин «extermination» («истребление») еще не вошел в еврейский лексикон, в еврейскую историю, и у меня не было и тени сомнения, что преграждая евреям, которые пытались спастись из гитлеровской Европы, путь в Палестину, исходя из соображений рациональности, англичане по факту разделяли вину с нацистами. Конечно, когда был пролит полный свет, на то, что мы узнали об ужасе нацизма, это мое суждение можно подвергнуть ревизии. Но один факт не может быть опровергнут даже сейчас: именно британцы своими решениями и действиями в вопросах иммиграции, ультимативно определили ход событий в Палестине, и, отказавшись спасать евреев Европы во время их хождения по мукам, заслужили сами глубокую к себе враждебность людей мне подобных. Речь не идет о ненависти. Я по своей натуре не ненавистник и никогда не испытывал ненависти ни к англичанам, ни к арабам».

Яир писал: «мы маршируем в тени смерти». Но, пишет Шамир:

 «Лехи» никоим образом не состояла из отрядов самоубийц. Мы не были камикадзе, мы ценили жизнь и по много раз перебирали наши скудные ресурсы делали все возможное, чтобы люди безопасно возвращались после выполнения своей миссии, чтобы их ожидал транспорт, одежда и убежище. С другой стороны, нам было хорошо известно, что наши враги значительно превосходят числом наших друзей и что солдаты могут погибнуть, исполняя свой долг. Мне известно было, Яир сам говорил об этом, что он не только предвидел свою смерть но и то, как она случится — это не говоря уже о его поэтическом ее предвиденьи — «Доведется ли нам пасть в каком-нибудь доме или на улице, быть тайно похороненными ночью, тысячи других придут вместо нас, чтобы продолжить сражение».

И. Шамир говорил, что ему трудно было писать о Яире так, чтобы порой это не выглядело мелодраматически, но несомненно, что он (Яир) подхватил знамя, развернутое впервые героем, чье имя Элазар бен-Яир, Штерн взял как свое nom de guerre (воинский псевдоним), лидера зелотов, под чьим предводительством в 70 г. н.э. евреи три года удерживали Масаду, их последний оплот. Тот самый Элазар бен-Яир, который сказал евреям «Никогда не будем слугами у Римлян или у кого-либо другого, кроме как у самого Бога!»

Шамира арестовали первый раз в 1942 на явочной квартире, куда он пришел, для встречи с одним из членов «Лехи». Сразу же за этим был произведен обыск в комнате на квартире, где он укрывался и где был найден самодельный резиновый штамп для изготовления поддельных печатей. По стандартной тогда для членов «Иргуна» и «Лехи» процедуре, он был сразу же доставлен к полицейскому офицеру Еврейской Секции Криминального Разведывательного Отдела (CID). Им оказался Том Уилкин (Thomas Wilkin), позднее участвовавший в захвате и убийстве Яира и сам казненный членами «Лехи» в 1944г. Он свободно говорил на идише и иврите. После попыток получить информацию об именах и явках от арестованного, последнего доставили в тюрьму Яффо, в одну из ныне легендарных камер, в которой все еврейские заключенные сидели вместе на полу, делясь присланным «с воли» рационом, обсуждая политические новости и способы побега.

 Судил Шамира позднее в Тель Авиве судья Шнеур Залман Хешин, которому было суждено в 1948 г. стать членом Верховного Суда Израиля так же, как впоследствии его сыну. Быть еврейским судьей во времена Мандата было нелегкой миссией, и только очень скрупулезные юристы умудрялись на таких постах ставить закон выше личной лояльности. После вынесения приговора — три месяца тюремного заключения — Шамира доставили в хорошо укрепленную тюрьму Мезра в Аккре ( Акко).

Туда же вскоре доставили Натана Елин-Мора (Фридмана), имевшего подпольную кличку Гера, близко знавшего и сотрудничавшего с Яиром. В тюрьме Шамир и Гера близко познакомились, еще не подозревая, что в скором будущем им предстоит возглавить «Лехи».

За два месяца до своей гибели Яир сумел передать в Мезру полное отчаяния письмо, в котором говорилось, что большая часть членов Лехи арестована и, если перечисленные в письме люди не сумеют бежать из тюрьмы, то движение погибнет. В числе перечисленных было имя И. Шамира.

12 Февраля 1942 британская полиция окружила дом на маленькой улице в Южном Тель Авиве. В нем был захвачен Яир. Операцией руководили детектив Том Уилкин и инспектор Джеффри Мортон. Обнаружив Яира, Мортон застрелил его. Труп выволокли по лестнице и бросили в ожидавший грузовик. Яира захоронили той же ночью и объявили, что он был убит при попытке к бегству.

 И. Шамир бежал из тюрьмы вместе с Элиягу Гилади, известным среди членов «Лехи» своим экстремизмом, фанатизмом и полным отсутствием каких-либо моральных ограничений. Для побега это не было помехой, однако Гера взял слово у Шамира, что тот берет его на свою ответственность. Беглецам удалось преодолеть в темноте три ряда колючей проволоки, затем как-то обогнуть вооруженную охрану с фонарями и патрули и уползти подальше от тюрьмы.

Едва оказавшись на свободе, Гилади взялся за свое. В числе прочего он предлагал бросить гранату в толпу, вызвав полицию на жесткие ответные действия и тем вызвать к ней ненависть. На возражения Шамира, что при этом погибнут невинные люди, Гилади отвечал: «В том то и фокус, Это то, что нам надо!». С каждым днем его идеи и поступки становились все опаснее. В один из этих дней он набросился на своего связного, ударил его по лицу, а затем направил на него пистолет с криком: «Я убью тебя!».

Заслонив собой юношу, Шамир с трудом успокоил Гилади, зато теперь последним овладела новая idee fix: — « Мы должны расправиться с сионистским руководством, убить Бен-Гуриона и очистить сцену!». Шамир надеялся, что он придет в себя, но положение становилось все более угрожающим. Гилади говорил об убийствах с ледяным спокойствием.

Он не был предателем, не был шпионом, но он был безумцем. С другой стороны «Лехи» не была армией, не имела своих судов, тюрем, легальных механизмов. В ней были только люди, связанные узами, которые могли при желании исчезнуть. Шамир, сумев переговорить лишь с двумя-тремя товарищами, решил взять на себя тяжелое бремя ликвидации Гилади и выполнил решение. День спустя из тюрьмы пришло письмо от Геры, требующее не откладывать, того, что должно быть сделано немедленно.

Затем Шамиру удалось собрать в дюнах тринадцать ветеранов «Лехи» и рассказать им о свершившейся казни в деталях, добавив, что не мог связаться с ними ранее. Ни один голос не высказался в осуждение. И все же… И все же Шамир пишет:

«Я часто задаю себе вопрос, хотя прошло много лет, был ли у меня выбор? Я пытался найти параллель происшедшему в других подпольных группах, других движениях сопротивления и не находил ее. И все же, я уверен, что у меня не было альтернативы, хотя это и стоило мне немалых душевных мук».

После смерти Яира «Лехи», всегда-то немногочисленный, находился на грани исчезновения, когда во главе его стали трое Натан Елин-Мор (Гера), Ицхак Шамир (Михаэль) и Исраэль Шэйб (Эльдад).Так же как и Гера, Эльдад был высоко образованным, исключительно грамотным человеком. В годы после образования государства Израиль Гера стал придерживаться левых взглядов, тогда как Эльдад крайне правых, но и в описываемое время с 1942г по словам И.Шамира:

«…мы представляли довольно странное трио; я в центре между этими блестящими людьми с сильной волей, должен был научиться иметь дело с их резкой разницей во мнениях, позициях и личностях, избегая плоскостей острых разногласий и работая на основе лишь тех областей, в которых существовало согласие или, по крайней мере, надежда на его достижение. Сейчас это выглядит так, будто я тогда проходил тренировку для много большей, хотя и не столь уж несхожей работы на ожидавшем меня посту премьер-министра в правительстве национального единства…»

Гера и Эльдад делили между собой такие ключевые для «Лехи» области, как идеология и пропаганда, ведали связями с ее ячейками и индивидуальными представителями за границей и обеспечением публикаций, которые давали «Лехи» широкую идеологическую базу. Они, пусть и редко, давали интервью журналистам.

Что касается Шамира, то на нем было планирование общей организации, включая и главные операции, хотя самые критические решения принимались центральным комитетом, дополнявшим всех троих, если, конечно, их можно было собрать вместе, что бывало нечасто. Шамир за закрытыми дверями отбирал, готовил и инструктировал кандидатов для выполнения операций и разрабатывал их детальные планы.

За головы трех руководителей британские власти назначили приличные цены. Шамир выходил на улицу только, если не было иного выхода. Черная борода и длинное пальто придавали ему сходство с раввином. Трудно было догадаться, что красиво подстриженный и гладко выбритый молодой человек в шортах цвета хаки и шапочке, небрежно натянутой почти на глаза, был тем же человеком, который появлялся перед этим в потертом, черном облике ученого-талмудиста. В ход шло все из уроков Яира: бритва, парики, одежда, что позволило Шамиру оставаться на свободе до 1946г.

В 1944 г. освободившийся пост Министра Резидента Ближнего Востока Британской империи с резиденцией в Каире занял Вальтер Эдвард Гиннес, первый барон Мойн, известный более как лорд Мойн(4), который немедленно стал объектом пристального внимания «Лехи».

Идея нанесения удара не по рядовым, а по высшим представителям британских властей в Палестине, была выдвинута еще Яиром в 1941г, но первые попытки закончились неудачами, а с 1942 по 1944гг вышеуказанный пост занимал лорд Кейси, представитель Австралии в имперском кабинете, а с Австралией «Лехи» не воевала.

Что касается лорда Мойна, то он не просто олицетворял власть Империи, но на всех своих предыдущих постах — Министра по Делам Колоний, члена палаты лордов — он не делал секрета из своих жестких антисионистских взглядов и негативного отношения к евреям. В Июне 1942 г , выступая в палате лордов он заявил: «… сионисты используют сочувствие всего мира мучениям евреев, чтобы не допустить их расселения по всему миру…». Это было заявлено, когда приспешники Эйхмана уже «расселяли» ежедневно тысячи евреев в нацистские лагеря смерти.

 Мойну принадлежало и вовсе диковинное замечание: «…поскольку кровь Европейских евреев перемешалась со славянской, только арабы являются чистокровными семитами и bona fide (по-честному) они одни имеют право претендовать на Палестину».

Как бы грубы и жестоки ни были его высказывания, они бледнеют по сравнению с его ответственностью за смерть евреев. Еще в 1941г, когда одномоторное судно «Струма» с 769 еврейскими беженцами из Румынии на борту направлялась в Стамбул, чтобы с разрешения турецких властей пристать к берегу, а затем добраться до Палестины, Лорд Мойн, тогда Министр по делам колоний, заявил в парламенте в полном согласии с тогдашним Верховным Комиссаром Палестины МакМайклом:

«…разрешение высадиться в Палестине явилось бы грубейшим нарушением политики правительства… необходимо срочно обратиться к правительству Турции с просьбой отправить судно обратно в Черное море, как они и предлагали ранее…».

Он также подтверждал свое мнение тем, что среди беженцев могут быть нацистские шпионы.

Правительство Турции с пониманием отнеслось к просьбе Британского правительства и по прибытии «Струмы» отправило судно обратно, дрейфовать в Черном море. На следующий день «Струма» взорвалась по невыясненным причинам (5). Уцелел всего лишь один пассажир.

А в Мае 1944 венгерский еврей Джоэль Брэнд, позднее добравшийся до Палестины и вступивший в «Лехи», передал Союзникам предложение Адольфа Эйхмана — обменять один миллион евреев на десять тысяч грузовиков. Лорд Мойн был первым отозвавшимся на это предложение: «А что я буду делать с миллионом евреев?». Однако главным для «Лехи», разработавшей операцию, были не слова Мойна и даже не его отношение к евреям, а его текущий статус.

 В Египет направили двух человек — Элиягу Бет-Цури из «ячейки» самого Шамира и Элиягу Хакима. Первый —зеленоглазый блондин, бегло говоривший на многих языках, включая арабский, с трубкой в зубах и в соответствующей одежде, вполне подходил на роль английского солдата в увольнении. Второй Элиягу, уроженец Бейрута, переселившийся в Хайфу, смуглокожий, темноглазый и также соответственно экипированный, на улицах Каира был неотличим от местного жителя. В Египте находилась также маленькая ячейка «Лехи», состоявшая из еврейских солдат, служивших в английской армии.

Все вместе, работая медленно и тщательно, изучали образ жизни и график Мойна. Шамир поддерживал с группой постоянную связь и был в курсе мельчайших деталей. Одним из важнейших звеньев был выбор способа отхода и исчезновения исполнителей после исполнения ими своей миссии. В конце концов, для этой цели был выбран автомобиль-амбуланс, который должен был появиться в нужный момент на месте происшествия.

6 Ноября 1944 за несколько минут до часа пополудни, как и было намечено, Бет-цури и Хаким устроили засаду автомобилю Мойна. Нападавшие постарались не причинить вреда сидевшему рядом с лордом секретарю, но когда шофер попытался вырвать пистолет из рук Бет-Цури, Хаким выстрелил в лорда и смертельно его ранил. Дальше ничто не пошло по намеченному плану: амбуланс сломался по дороге, в египтян обоим Элиягу было категорически приказано Шамиром не стрелять. Они попытались уехать на велосипедах, но были схвачены и арестованы.

Суд приговорил их к смертной казни через повешение. В последнем слове Бет-Цури в заключение сказал:

«Мы сделали то, что сделали, и это было справедливо. Мы сражались не за сохранение декларации Бальфура или за «национальный очаг»… Мы сражались за свободу и независимость Земли Израиль».

Хаким в свою очередь заявил:

«Мы обвиняем лорда Мойна и представляемое им Правительство в смерти сотен и тысяч наших братьев… и краже нашей родины. К кому мы могли обратиться за справедливостью? У нас не было иного выбора, как сделать самим так, чтобы справедливость восторжествовала».

Египетские адвокаты сделали все возможное для смягчения приговора. Но исход был предопределен выступлением в английском парламенте старинного друга лорда Мойна, премьер-министра Уинстона Черчилля, сказавшего, что Египтяне «должны выполнить вердикт… чтобы это послужило уроком».

В Августе 1946 Ицхак Шамир был вновь арестован и вскоре доставлен в наручниках и посажен на пол кабины английского бомбардировщика «Галифакс», отправлявшегося в Африку. В депортационном ордере Шамира было написано:

«…указанное выше лицо должно покинуть страну и оставаться за ее пределами в интересах общественной безопасности и обороны Палестины… после прибытия в Эритрею он должен быть препровожден там в тюрьму…».

Здесь я не сумею описать ни его побег 14 Января 1947 г через туннель 65-сантиметровой ширины, прорытый из Эритрейской тюрьмы, ни возвращения через полсвета 20 Мая 1948г в только что родившееся государство Израиль, где его ждали с нетерпением верная жена и соратница Шуламит и годовалый сын по имени Яир.

Тем более я не стану более приводить описанную подробно в книге драматическую историю «Лехи», напомню лишь, что в течение 1940-1948 гг ее численность никогда не превышала 1000, а порой после «сезонов охоты» на нее опускалась до нескольких сотен. После объявления Бен-Гурионом «всеобщей амнистии» ее бойцы первый и последний раз устроили что-то вроде парада. Они никогда до того не собирались все вместе, не обменивались реальными адресами и фамилиями. Многие впервые видели друг друга. Многие не могли поверить в то, что они действительно видят перед собой «легендарного» Михаэля (имя, которое среди подпольщиков носил Ицхак Шамир, подобно Гере и Эльдаду).

«Надеялись ли мы, участники «Лехи», на то, мы сможем изгнать британцев из страны, притом при враждебности со стороны Хаганы и решимости британских властей задавить нас, а при возможности вырвать с корнем? Да, мы верили в это, и я думаю, что в этом преуспели — конечно, в определенной мере. Не одни, потому что, когда британцы, наконец, умыли руки в Палестине, в ишуве уже были иные элементы и влияния, развернувшиеся в полную силу. Но именно «Лехи» первой доставила британцам послание и сделала весьма чувствительное предупреждение о том, что ничто не сможет встать на пути достижения евреями независимости в Земле Израиль, ничто и никто».

Моссад

 В середине четвертого десятка своей жизни, совпавшей с первыми годами существования государства Израиль, Ицхак Шамир, оказался в непривычном для себя положении. Как и многим израильтянам, ему, отцу семейства с женой и двумя детьми, необходимо было найти приличное место для жилья и постоянную работу. Не менее требовательной была насущная необходимость найти эмоциональное и психологическое замещение той интенсивности, с которой он жил столь долгое время. Нет, это не было ни ностальгией, ни нежеланием расстаться с прошлым, которое многим казалось тем более славным, чем далее оно отступало, ни приверженность к опасности и ежедневному риску для жизни. Отнюдь нет. Это была чистосердечная привязанность к идеалу, которого Шамир так жаждал — желанию служить Еврейскому государству, сколь ни высокопарным может это показаться применительно к тому достаточно циничному времени.

Выйдя из подполья, «Лехи» совершило метаморфозу в недолгосрочную партию, названную «Партия борцов», сумевшую завоевать один мандат на выборах в первый кнессет. Мандат был вручен Гере, что позволило ему избежать привлечения к суду в связи с причастностью к убийству Бернадотта. Шамир же не проявил никакого стремления к политической деятельности как таковой, несмотря на то, что в годы подполья его деятельность была тесно связана с политикой. Он считал, что «Лехи» с образованием государства исчерпала себя, и нет ни малейшей основы продолжения ее идеологии на политической арене.

Однако, будущее Шамира выглядело туманным. В стране действовал режим строгой экономии — шла массовая иммиграция из разных концов света, преимущественно арабских стран и стран Восточной Европы. К концу 1951 в Израиль прибыли 680 000 человек, селившихся в палатках и крохотных домиках. Их нужно было интегрировать в еще только мечтавшем о мире государстве, с хрупкой экономикой, на фоне тотального бойкота арабских стран. Не хватало всего — пищи, денег, квалифицированной рабочей силы, времени на подготовку к приему вновь прибывающих.

Помимо всего прочего в Израиле в первые годы действовала негласная дискриминация при приеме на работу бывших членов «Лехи» — диссидентов. Отношение к ним варьировалось от прохладного до враждебного. На себе бывший «Михаэль» это ощутил, попробовав поступить на вакантное место бухгалтера в ведомстве Государственного Контроллера, где получил отказ с недвусмысленной ссылкой на его неблагонадежность. Сын Яир уже взрослым не без горечи вспоминал о попытках поджечь их дом или о том, как дрался в школе, защищая доброе имя отца.

Что касается дискриминации при приеме на работу, то, отдадим должное государству Израиль, она была позднее ликвидирована специальным указом, обязавшим уничтожить все досье бывших «диссидентов», и инструкцией всем правительственным учреждениям не делать никакой разницы между ними и всеми прочими гражданами страны.

Шамир перепробовал все, даже пытался заняться бизнесом:

«Иллюзия, что «преуспев» в борьбе с англичанами, нетрудно стать одним из «капитанов» промышленности посетила не только меня. Часть из нас превратила ее в реальность, обнаружив, что ей нравится этот иной мир и у них хватило таланта выжить в нем и сочетать свой бизнес с деятельностью на благо развития Израиля. Другие, подобно мне перепробовали самые разнообразные предприятия, наилучшим результатом которых был тот факт, что они быстро заканчивались, подобно быстро исчезнувшей «Партии борцов». Ничто, из того, что я пробовал затеять, не приносило успеха. И, если бы Шуламит была более требовательной и менее понимающей одолевающие меня тревогу и разочарование, то наша жизнь стала бы несносной».

В середине 50-х произошел большой провал Израильской военной разведки, приведший к так называемому «делу Лавона», сопутствующим ему отставкам премьер-министра М. Шарета и министра обороны П. Лавона, возвращению на эти посты Бен-Гуриона и основательному пересмотру работы служб безопасности Израиля.

 В связи с этим, однажды в 1955 г, один из друзей, товарищ по «Лехи» сообщил Шамиру под большим секретом, что работает в Моссаде, добавил, что там набирают новых людей, и он может попробовать предложить кандидатуру Шамира. Не возлагая на это больших надежд, Шамир согласился. Через несколько дней его известили, что с ним хочет встретиться сам, уже легендарный к тому времени, основатель и руководитель Моссада Иссер Харель.

Можно не сомневаться, что у Хареля было подробнейшее досье на Шамира еще с тех времен, когда Шамир был на плакатах Палестинской полиции. Может быть поэтому их беседа, как пишет Шамир была столь короткой:

«Мы встретились в его доме. Разговор был недолгим. Хотя мы никогда до этого не разговаривали мы знали достаточно друг о друге и сразу перешли к делу:

Готов ли ты присоединиться к нам? — спросил он, и сразу вслед за этим, — Можем ли мы тебе доверять?

Получив «Да» на оба вопроса, Иссер сказал мне, что со своей стороны не имеет никаких оговорок или условий вдобавок к своему предложению работать вместе.

— Только будь со мной откровенен. Если когда-либо тебя попросят сделать нечто, что противоречит твоим принципам, расскажи мне об этом сразу же.

Мне это понравилось, и я согласился также и на это. Мне довелось потом проработать в Моссаде 10 лет, большую часть из них вместе с Иссером. Мы разговаривали о многих вещах, но эта беседа осталась единственной, где мы говорили о моей работе «на него» и на государство Израиль, и она изменила мою жизнь. Поступление в Моссад вернуло меня к работе во имя государства».

Вначале, будучи представлен лишь нескольким сотрудникам, Шамир, задавал много вопросов, но у него достало интуиции не переспрашивать о том, что, по-видимому намеренно, опускали его «преподаватели», столь подробно объяснявшие все остальное. В течение полугода он представлял собой как бы фрилансера, переходя из сектора в сектор внутри Моссада; затем ему разрешили создать собственное подразделение, подотчетное самому Харелю. Конечно, Шамир, понимал, что в нужном месте лежит папка с его досье, а также то, что он «соприкасается плечами» с людьми, которые не так давно вели на него охоту, получая инструкции от того же Хареля. Но это не волновало его, поскольку он также ощущал, как и они, что до провозглашения государства было одно, а все, что после — совсем другое. В свой отдел Шамир привел новых людей, тех, кто работал с ним в подполье, и за чью смелость, выдержку, интеллект и лояльность он мог поручиться.

Конечно, о деталях свой работы в Моссаде Шамир не рассказал в книге ни слова, разве что написав в общих чертах, что в широкий спектр обязанностей Моссада, работавшего исключительно заграницей, входили и вербовка источников, и сбор информации по вопросам, непосредственно касающихся безопасности Израиля, и защита евреев за границей, и доставка в Израиль его граждан, незаконно удерживаемых в других странах, и розыск нацистских военных преступников, и еще многое другое.

Вся активность «Моссада» всегда опиралась, главным образом, на немногих людей, от которых требовалось многое — способность руководить другими, свободное владение рядом языков, компетенция в многих сферах, а порой и владение специфическими искусствами и ремеслами.

 То, что «Моссад» заработал высокую международную репутацию, обязано факту, что эти немногие люди были особого калибра: искренние патриоты; принимавшие дисциплину абсолютной правды в собственных рядах, наряду с внешней жизнью полной обмана; готовые пренебрегать, а иногда и действовать против своих интересов; жившие и работавшие сплошь и рядом вдали от семьи; позволявшие себе расслабиться только в кругу соратников, а поскольку это случалось достаточно редко, то внутри напряженные и одинокие.

«Не то чтобы эти атрибуты были характерны исключительно для Моссада, но обстоятельства наших жизней были таковы, что все становилось более сложным, более опасным, более критическим, чего не было бы, не будь всегда перед нами кардинальной задачи — выживания Израиля… Мой опыт десяти лет работы в Моссаде имел большое значение в той гармонии, которой я достигал позднее будучи премьер-министром со всеми службами безопасности и их взаимодействии друг с другом, , чего не всегда достигали их зарубежные коллеги, включая США, Францию и Британию».

 4. На политической арене

 На этой арене Ицхак Шамир находился пятнадцать лет, занимая посты Спикера Кнессета, Министра Иностранных дел и Премьер-Министра Израиля. Все началось в мае-июне 1977г, когда в стране произошло небывалое событие — партия «Ликуд» опередила на выборах блок лейбористов — социалистов «Маарах» и президент, профессор Эфраим Кацир предложил главе «Ликуда» Менахему Бегину сформировать правительство. В прессе и университетских кампусах это событие было немедленно предано анафеме. Были даже те, кто заявлял, что не сможет остаться в стране, которой суждено теперь превратиться в фашистское государство.

Тем не менее правительство было сформировано и в него вошли хорошо известные в стране имена — Игаль Ядин, вице-премьер; Эзер Вейцман ,министр транспорта; Ариэль Шарон, министр сельского хозяйства и ответственный за поселенческое движение; Моше Даян, министр иностранных дел, хотя и не все из упомянутых прошли позднее испытание «медными трубами».

И. Шамир по просьбе М. Бегина занял место Спикера Кнессета, имевшее по мнению большинства символическое значение, хотя являясь с 1975г Председателем Исполкома партии, он мог претендовать на большее. Однако старомодное, почти пуританское воспитание и характер Шамира не позволяли ему претендовать, «подавать» себя, и вообще выпрашивать что-либо для себя у кого бы то ни было.

Помимо этого на любом посту в еврейском государстве он был готов служить ему всеми силами и притом прибавлял все, что мог из службы на новом посту извлечь, к своему уже немалому опыту. За два с половиной года на месте Спикера он открыл для себя целый новый мир правил и установлений парламента, причем, благодаря многим поездкам, не только израильского кнессета. В определенной мере они расширили его представления о человеческой натуре, как таковой, позволив увидеть ее под ранее неведомыми ему углами. Наконец, они сделали его непосредственно причастным к историческому и беспрецедентному визиту президента Египта Анвара Садата в Иерусалим.

Однако, как ни пытаюсь я сжать объем очерка, упоминая этот визит и последовавшие за ним Кэмп-Дэвидские соглашения, невозможно не дать хотя бы коротко портрет премьер-министра нового правительства Израиля, шестого на этом посту, Менахема Бегина, в том виде, в котором он представлен в книге Шамира. Ее автор пишет, что не так много людей смогли оставить после себя так много, как Менахем Бегин.

Человек яркой индивидуальности, позволившей ему стать командиром «Иргуна; полновластный лидер «Херута»; выдающийся лидер оппозиции; в 1977 г человек, сумевший одолеть, казалось, незыблемый истеблишмент и стать первым не социалистом премьер-министром и первым премьер-министром, заключившим мир с арабским государством. Его интеллект, острый ум и его любознательность, остались неизменными даже после трагедий и депрессий, которые очевидно сделали его жизнь едва выносимой.

По мнению Шамира ни одно серьезное исследование, касающееся истории сионизма, Израиля, или Ближнего Востока середины и второй половины ХХ века не могло бы обойти М. Бегина, оказавшего большое воздействие и сыгравшее важнейшую роль на тот Израиль, которым мы знаем его сегодня (1993г — Ю.Н,).

Однако И. Шамир акцентирует далее внимание на существенных различиях между ним самим и М. Бегиным. Последний весьма был чувствителен ко всему, что касалось формы, славы (הדר ), манер и церемоний, которые выглядели для Шамира неуместными как в подполье, так и при управлении государством. Отношение публики, восприятие себя в ее на него реакциях имели всегда для М. Бегина огромное значение. Подобно актеру, он черпал силу и вдохновение в приветственных криках толпы или аплодисментах аудитории. Шамир пишет, что он не был поклонником знаменитых речей М. Бегина, находя в них излишний пафос и преувеличения, хотя редко, кто мог не испытывать воздействия их силы, сарказма и логики построения.

У И. Шамира не хватало терпения, наблюдать почтение М. Бегина к титулам, его почти благоговейный трепет перед генералами и профессорами, неравнодушие к лести и популярности. Возможно, Менахему не хватало всего этого в подполье. Однако там у него было гораздо большее расхождение с modus operandi «Лехи». М. Бегин категорически не признавал ликвидаций, даже доносчиков. Убийство на войне, когда нет другого выхода, он допускал, но одиночную ликвидацию он считал в любом случае аморальной. Ему необходимы были залы суда, процессы, тщательные и осторожные расследования, что было невозможно в условиях подполья. Поэтому союз между «Иргуном» и «Лехи» был всего лишь формальным.

О Кэмп-Дэвидских соглашениях наверняка все наслышаны, но мало кто знает о роли Бегина в трудной, важной и еще незаконченной работе (1993г — Ю.Н,) по интеграции в израильское общество тысяч и тысяч иммигрантов из арабского Ближнего Востока и Северной Африки. Поразительно как он, бегло говоривший на девяти языках, но не знавший арабского, человек, чьи естественные «избиратели» остались и в большинстве погибли в Польше, России, государствах Балтики, на Балканах, как он сумел найти дорогу к сердцам так называемых Восточных евреев! Он нашел этот путь, когда они по прибытии еще терпели муки и мерзли в транзитных лагерях. Он выслушивал их, искренне, всей душой им сочувствуя, хотя в то время ничего не мог им обещать. Он знал, что выходцы из Северной Африки были подлинными сионистами, которые поколениями мечтали о земле Израиля. Власти практически не чинили препятствий их эмиграции, но лишь малый процент из них, ассимилированных в Французской культуре, уехал в Квебек или во Францию. Восточные евреи голосовали потом за Бегина, а их дети позднее, уже социально благополучные и устроенные, были широко представлены в «Ликуде».

Но не менее поразительно, как почти в то же время Бегин, наделенный острым умом и почти сверхъестественными политическими инстинктами, привлек к себе израильтян из политического центра, буржуазного сектора, просвещенных и образованных Западноевропейских евреев, создавших в Израиле «Либеральную партию», так же влившихся затем в структуру «Ликуда». И если сегодня (1993г — Ю.Н,) в стране существует национальный лагерь, то этим страна обязана Менахему Бегину.

4.1 Кэмп-Дэвидские соглашения

Шамир, Садат, Бегин

 «Я и сегодня не могу найти лучшего слова, чем «землетрясение», чтобы описать ощущение при виде Анвара Садата, спускающегося по трапу самолета в украшенном Израильскими и Египетскими флагами Тель-Авивском аэропорту. По очереди он пожимал руки Бегину и Кациру, членам Кабинета, главным раввинам, Ариэлю Шарону и Моше Даяну. Он улыбнулся, пожимая руку Голде Меир, которую никогда не видел, но узнал мгновенно. Публика и пресса были вне себя: газеты вышли специальным выпуском с приветствием Садату на арабском языке; куда бы он ни шел, мужчины, женщины, школьники стояли часами, чтобы только перехватить его взгляд, выкрикивая приветствия и иногда рыдая от радости, от возбуждения, охваченные переполняющей их жаждой мира. Ничего из того, что я описываю, не преувеличено и не потускнело от охватывающего холода, все возраставшего по мере того как позднее я слушал его выступление в кнессете…»

Ранним утром 20 января Садат навестил молящихся в мечети Аль-Акса, затем посетил музей Яд-ва-Шем и прибыл вслед за этим к воротам кнессета, где его встретил И. Шамир и сопроводил при обходе почетного караула. Затем, следуя протоколу, Садат возложил венок к Мемориалу Павшим. Его лицо было бесстрастным и ни стоявший рядом с ним Шамир, и никто наблюдавший его вживую и по телевидению не смог бы сказать, какие мысли обуревали в этот момент президента ОАР Египет.

Ровно в четыре пополудни он вошел в Кнессет. Речи и М.Бегина и А.Садата были в чем-то схожи, оба они, люди религиозные, цитировали один из Корана, другой из Танаха, оба закончили похожими словами — Садат, провозгласив «Любовь, законность и справедливость», Бегин — «Любовь, истина и мир».

Но главное, Садат заявил, что не должно быть ни малейшего недопонимания ни его намерений, ни цены мира: полное отступление Израиля к границам 1967 г — это sine qua non (необходимое условие) без которого невозможно какое-либо сближение. Он заявил: «Не бывает мира в сочетании с оккупацией чужой земли»(неверно даже формально, поскольку для такого мира имеется множество исторических прецедентов, отметил в книге И. Шамир).

М.Бегин говорил более примирительно и не столь безоговорочно, однако в конце он сказал: «Нет, сэр! Мы не завоевывали никакую страну… мы вернулись на нашу родину, но здесь нет победителей и нет побежденных, мы будем вести переговоры, как равные с равными. В этой части мира все народы равны».

С этих речей начался длинный процесс, включивший Кэмп-Дэвидские соглашения, Нобелевские премии и в конце мирный договор Израиля с Египтом. Что же конкретно представляли собой так громко разрекламированные соглашения, последовавшие за переговорами, проходившими с 5 по 17 Сентября 1978 г в Кэмп-Дэвиде между Израилем и Египтом при активном участии, если не сказать жестком прессинге со стороны президента Картера и его администрации?

Они состояли из «Рамочного(6) соглашения для заключения мирного договора между Израилем и Египтом» и «Рамочного соглашения для мира на Ближнем Востоке».

Первое провозглашало установление полного Египетского суверенитета на Синае в международно признанных границах между Египтом и Мандатной Палестиной и вывод вооруженных сил Израиля с полуострова. а также детали размещения миротворческих сил ООН. Оговаривались при этом сроки исполнения всех пунктов-два-три года. Израиль вознаграждался правом использования международных водных путей через Суэцкий канал, Тиранский пролив и залив Акаба. Указывалось, что в дальнейшем предполагается установление «нормальных и дружеских отношений» между Израилем и Египтом, включая дипломатические, экономические и культурные связи и взаимную защиту граждан.

Второе — было куда более расплывчатым, оставляя больше места для переговоров, но возлагая при этом главную ответственность на Израиль и требуя от него больших жертв. Главное, оно закладывало основу для самоуправляемой власти (Административные советы) в Иудее, Самарии и Газе на переходный период пять лет- во время которого жители этих областей (палестинские арабы) будут сами определять свою жизнь и административные вопросы; Израиль выведет ЦАХАЛ, оставив лишь некоторые военные части в оговоренных местах. Переговоры о будущем автономных областей определят их окончательный статус, и завершатся мирным договором с Иорданией и т.д.

Отличительной чертой соглашений был факт, что в них не упоминалась никакая предыстория, и все выглядело так, как будто конфликты возникли недавно и по вине обеих сторон. С безжалостной четкостью из них следовало, что для заключения мирного договора с Египтом Израиль должен отдать ему 97% территории, управлявшейся им 20 лет с 1967 г со всеми вложенными в нее деньгами, энергией и надеждами.

Шамир не участвовал в процессе выработки Кэмп-Дэвидских соглашений, узнал о них, находясь во главе парламентской делегации в Дании и был, как громом поражен тем, что Бегин принял требования вырвать с корнем Израильские поселения на Синае и город Ямит, которые возникли при полной поддержке правительства и буквально процветали среди пустыни. Все это было не только невыносимо само по себе, но и создавало прецедент для будущего. На голосовании в кнессете он воздержался, хотя и этот скромный протест рассердил Бегина.

13 Марта1979 г началась специальная сессия кнессета, созванная для окончательного обсуждения и голосования по вопросу мирного договора с Египтом, на которую прибыл президент Картер в сопровождении одной из «звезд» соглашений Кэмп-Дэвид Госсекретаря Сайруса Вэнса, советника по Национальной Безопасности Збигнева Бзежинского, посла США в Израиле Самуэля Льюиса и др.

Шамир обратился к переполненному кнессету с просьбой не перебивать докладчиков, однако этой чести удостоился лишь президент Картер во время своей 20-минутной речи, но никак ни выступавшие после него глава правительства М. Бегин и лидер оппозиции Ш. Перес.

Шамир пишет:

«Слушая президента Картера, я ощущал его раздражение негибкостью Израиля и железное решение реализовать представление США о путях достижения мира в этом регионе мира. Из слов, которые он выбирал, похвал, которыми он наделял Египет и Израиль соответственно, гарантий и обещаний, которые он давал, мне было очевидно, насколько мало он ощущал и понимал те роковые дилеммы, которые стояли перед Бегиным, действовавшим от имени Израиля, и всю глубину наших сомнений, включая проектируемую автономию и связь между ней и мирным договором с Египтом».

На фоне явной неприязни Картера, тем более скверно выглядели развернувшиеся во всей красе крики ряда «народных избранников», прерывавшие выступавшего следом Бегина и не дававшие ему произнести двух фраз подряд. Охвативший Шамира стыд отнюдь не стал меньше, когда Бегин, повернувшись к Картеру произнес с искусственной улыбкой: «Видите, как прекрасна наша демократия, господин Президент!» Картер ответил профессионально отработанной еще боле широкой улыбкой, хотя вряд ли даже ему казались прекрасными раздававшиеся крики «слева»: «Автономия лишь прикрытие для дальнейших завоеваний!». или «справа»: «Садат дурачит весь мир, он не хочет мира! И ты, Бегин, знаешь это! Скажи правду!».

В четыре утра 22 Марта кнессет закончил самые длинные в своей истории дебаты (1993г — Ю.Н,). Из 118 присутствовавших депутатов за одобрение мирного договора с Египтом проголосовали 95, против —  8, двое, одним из которых был Шамир, воздержались. Трое — отказались принять участие в голосовании.

В конце октября Моше Даян подал в отставку с поста министра Иностранных Дел и Бегин через пять месяцев назначил на этот пост Ицхака Шамира. Как пишет последний, Кэмп-Дэвидские соглашения довлели над ним всю последующую жизнь.

4.2 Министр Иностранных Дел государства Израиль

Шамир и Бегин

1 Марта 1980 г Шамир в который уже раз вступил на незнакомую почву. Как сообщили ему некоторые дружеские источники, его назначение заставило в определенных кругах высказаться, воздев брови, в том смысле, что Бегин еще раз показал свое наплевательское отношение к общественному и на этот раз к мировому мнению. Ожидаемым было также разочарование некоторых ветеранов «Херута»(7), предсказывавших, что Шамир на этом посту приведет партию к краху.

Самым удивительным и неожиданным явилась лояльность и готовность к сотрудничеству сотрудников министерства, включая бывалых дипломатов. Советниками И. Шамира стали два опытных юриста Иосиф Чехановер и Эльяким Рубинштейн.

Собирая материалы для очерка, я обращался к различным «…педиям», но деятельность И. Шамира на посту министра иностранных дел, если и была упомянута, то не более чем одной фразой. Однако, как и на остальных «службах государству» он старался и достигал своей цели — делать максимум возможного на благо государства Израиль. Неразговорчивому по натуре ему пришлось теперь выступать и говорить непрерывно — в ООН, во множестве больших городов США и Южной Америки, на Дальнем Востоке и в Африке, в столицах Западной Европы — везде он интерпретировал, объяснял. Просвещал старых друзей и заводил новых, делая все от него зависящее, чтобы представить Израиль в наилучшем свете со всеми его ценностями и нуждами.

Это было тем более непросто, что почву к его приезду всегда старались подготовить «доброжелатели» Израиля из арабских государств, их друзей из стран Третьего Мира и сомнительных сборищ их помощников антисемитов. В каждой такой поездке у него был с собой список остро необходимого для страны, но что он мог предложить такого, что могло конкурировать с арабскими товарами, включавшими нефть золото и голоса в ООН. А если и этого было мало, то в запасе всегда был арабский бойкот и терроризм.

Но были и удачи:

«Одной из них была моя первая встреча с Рональдом Рейганом. Я конечно ожидал непременных для таких случаев любезностей и протокольных коротких бесед, прежде чем переходить к существенным вопросам. Вместо этого я был сразу же поражен теплом, с которым Президент заговорил об Израиле, его неподдельным восхищением нашим решительным отказом уступать террору, фактом, что он, по существу, идентифицирует себя с тем, что представляет Еврейское государство. Почти сразу я почувствовал в нем друга… и он проявил себя таковым даже в худшие времена (а они бывали очень плохими)… я видел его разгневанным и во время Ливанской войны, когда он ошибочно обвинял нас в зверствах… и во время интифад, когда на основе доступной ему информации он обвинял ЦАХАЛ в неоправданной жестокости, но даже его гнев не содержал ничего общего с холодным безразличием».

Неудивительно, что именно во время администрации Рейгана США подписали с Израилем неслыханное до того времени Соглашение о Стратегическом Сотрудничестве и Соглашение о Свободной Торговле. Неудивительно также, что с большим уважением и приязнью И. Шамир описал сотрудничество с двумя важнейшими людьми из администрации Р. Рейгана, последовательно занимавшими пост Госсекретаря Александра Хейга и Джорджа Шульца.

Р. Рейган «открыл» Америку для И. Шамира, который в своей книге написал:

«Я никогда не терял своей оценки базового характера Американской демократии даже в годы, когда я, уже будучи премьер-министром, так часто сталкивался с недопониманием в отношениях между Израилем и Американским правительством — иногда к сожалению между Американским Президентом и мной самим — но никогда я не усомнился в доброй воле народа Америки и не колебался обратиться к Вашингтону за помощью, когда речь шла о судьбе людей. Ни разу не случилось мне испытать разочарование».

Из множества событий и проблем, которые выпали на долю И. Шамира на посту министра Иностранных Дел, я хочу здесь коснуться, хотя бы вкратце истории с «Осираком»(7). С Сентября 1980 г и по Июнь 1988 на Ближнем Востоке шла самая длительная в истории ХХ века война на Ближнем Востоке между Ираком и Ираном. Ну шла себе и шла, применялось широко химическое оружие, убивали детей, но в целом, поскольку в ней не принимал непосредственное участие Израиль, она не очень беспокоила мировую общественность и ООН. И я бы даже не упомянул ее в этом очерке, если бы… Если бы Ирак не начал с помощью великих и менее великих держав, главным образом Франции, строить атомный реактор. К лету 1980г данные разведки не оставляли правительству Израиля сомнений в том, что, несмотря на заверения Саддама Хусейна о «мирном атоме», Ирак имеет целью производство ядерного оружия и по оценкам экспертов будет способен начать его применение в 1985 г.

Летом 1980 г И. Шамир встретился с французским Временным Поверенным в Делах Жаном-Пьером Жювье с требованием, чтобы правительство Франции не допустило ни при каких условиях создания Ираком атомного оружия. Выслушав Шамира, его собеседник разъяснил ему, что страхи его беспочвенны и было бы сумасшествием допустить применение С. Хуссейном применение атомной бомбы — ведь при этом были бы убиты тысячи арабов.

 Итальянский министр Иностранных Дел Эмилио Коломбо заверил его в том, что Израилю не о чем беспокоиться, это же повторил при встрече Канцлер Германии Гельмут Шмидт. В Нью-Йорке, вскоре после вторжения Ирака в Иран, министр Обороны Гарольд Браун и Госсекретарь Эдмунд Маски по очереди разъяснили Шамиру, что США не имеют ни малейшего намерения вмешиваться в данный вопрос. Министр Иностранных дел Франции Жан Франсуа Понсэ сказал Шамиру, что его правительство не видит ни малейших оснований для беспокойства Израиля.

Единственный, кто разделял беспокойство Израиля был Иран, дважды обстрелявший «Осирак» ракетами, однако не сумевший нанеcти ему серьезных повреждений. Атака несколько обеспокоила Францию. Спустя неделю И. Шамир был принят в Елисейском Дворце Президентом Валери Жискар д’Эстеном. Всегда надменный, он тем не менее был на этот раз в чем-то более доброжелателен, чем де Голль, Помпиду или же он сам в прошлом. «Пожалуйста, поверьте мне, — сказал он, — Если бы у нас были причины подозревать Ирак в намерении произвести ядерное оружие, мы бы приняли меры, чтобы этого не произошло».

Уже не первый раз Израиль оставался один перед лицом страшной угрозы. Но прежде чем предпринимать какие-то действия нужно было понять, смогут ли они достичь успеха и как на них будет реагировать мир — США, Россия Египет… Вспоминая тяжелейшую атмосферу тех дней, Шамир пишет, что Бегин настаивал на атаке. Шли дни и месяцы. В Марте 1981 Шамир вместе с девятью другими министрами проголосовали за решение бомбить реактор. Лидер оппозиции и партии Труда Шимон Перес написал Бегину записку, требуя отменить намеченную операцию: «Израиль будет выглядеть, как колючка в пустыне… Я присоединяю свой голос к тем, кто призывает тебя не предпринимать действий, и уж во всяком случае, в данных обстоятельствах…».

7 Июня восемь закамуфлированных израильских истребителей в сопровождении вспомогательных самолетов вылетели в направлении Багдада. Кабинет собрался в доме премьер-министра. Предстояли три часа томительного ожидания. В 17:30 раздался телефонный звонок. М. Бегин снял трубку в соседнем кабинете. Звонил Начальник Генерального Штаба ЦАХАЛ Рафаэль Эйтан (Рафуль): «Всё в порядке. Все на пути к дому. Все целы(8), кроме цели, она разрушена».

 4.3. Вместо Бегина

Шамир, Рабин, Перес

 28 Августа 1983 г во время заседания правительства Менахем Бегин встал, произнес: «Я не могу продолжать», — и вышел. Несколько секунд оставшиеся за столом заседаний были поражены шоком, не могли ни смотреть друг на друга, ни произнести хоть слово. Шамир пишет, что его охватило ранее неизведанное чувство, что случилось нечто необратимое и ничто не будет, как раньше. В сочетании с тем, что уже несколько недель все видели, как Бегин становится все более изможденным, замкнутым, почти апатичным, словно медленно уходя от окружавших его людей, тем, вызовов, которым он всегда противостоял с такой силой и динамизмом, становилось ясно, что произошло нечто неизбежное и окончательное.

 Конечно, вслед за этим последовали многочисленные попытки вернуть его, предпринимаемые индивидуально и группами. Он терпеливо выслушивал всех, выражал сожаление, но в конце говорил все то же: «Я не могу продолжать». Вероятно, он решил однажды, что не в силах изменить ничего из происходящего и хотя, казалось, что все, что могло быть сказано против него, уже было высказано, ничто не остановит дальнейшей скверны и диффамации. И если так, то не лучше ли прикрыться щитом безразличия и оставить все, как бы ни велика была его внутренняя уверенность в своей правоте, огромное чувство ответственности перед народом, перед массами, чью любовь и уважение он возвращал в полной мере. Так думал Шамир. Он бывал у Бегина иногда в течение девяти лет до конца его жизни. Они говорили о многом, но никогда не касались того дня, никогда Ицхак не пытался проникнуть в душу Менахема, никогда не просил совета по политическим вопросам.

«Ликуд»(9) осиротел. Положение усугублялось тем, что Бегин никого и никогда не выдвигал в качестве своего преемника. Шамир был единственным, кто в прошлом несколько раз пытался заговорить с ним о том, что будет, когда «мы» уйдем. Он предлагал поискать среди молодых ликудовцев кадры, которые смогут занять «наше место» и, определив их, дать возможность публике их услышать и увидеть, но Бегин уходил всегда от этой темы. В «Ликуде» не существовало никаких правил, предусматривающих возникшую ситуацию.

Но время шло, и необходимо было искать замену Бегину. Постепенно «всплыли» два имени — Ицхак Шамир и Давид Леви, вице-премьер и министр Строительства. Д. Леви был подлинно «новым» израильтянином, урожденный в Марокко из Северо-Африканской алии 50-х, человек вполне подходящий для того, чтобы представить сефардских евреев. Он жил в городе развития и был главой большой семьи. Ему было тогда 47 лет, и он уверенно совершил восхождение наверх.

Кандидатура Шамира была не столь очевидна. Человек 68 лет, б’ольшая часть деятельности которого была скрыта от публики, не очень широко известный, не слишком популярный, не входивший даже в тесный круг близких к Бегину людей.

Результаты тайного голосования оказались 416: 302 в пользу Шамира. В Израиле появился седьмой премьер-министр. Он предложил партии Труда создать правительство национального единства. Означало ли это, что он не представлял четко глубоких различий между идеологиями обеих партий. Конечно, нет. Однако Израиль переживал трудное время, и он считал, что этот шаг позволит быстрейшим образом решить главные экономические и политические проблемы. Однако лидер партии Труда Ш. Перес отверг его предложение частично потому, что, по его мнению, ситуация не требовала таких сверхрадикальных мер, частично по той причине, что территориальный компромисс был и оставался центральной идеей партии Труда, в то время как «Ликуд» поощрял поселенческую активность в Иудее и Самарии и не собирался «возвращать» какую либо часть страны. Было немало и других разногласий, в итоге Шамир сформировал правительство на базе узкой коалиции в 64 депутата, близкую к той, которая существовала при М. Бегине.

Выступая после этого в кнессете, он сказал вначале по поводу несостоявшегося правительства национального единства:

«Такое правительство могло бы сдержать процесс поляризации среди нашего народа, который принял чрезвычайную форму и угрожает нашей целостности; оно могло бы внести свежую струю, помочь вернуться к нормам демократии и цивилизованным формам дебатов между представителями разных школ мышления, изменить пугающий облик Израиля в глазах наших врагов, которые всерьез полагают, что Израиль слабеет из-за острейшей разницы во мнениях, и поднять наш политический престиж в глазах и друзей, и врагов. Мы бы имели редкую возможность для серьезного, глубокого и чистосердечного диалога между представителями партии Труда и «Ликуда» по вопросам, занимающим центральное место в национальной повестке дня. Я по-прежнему убежден в возможности такого правительства… и я намерен если представится возможность предпринять новую попытку, даже рискуя вновь получить отказ».

Однако, конец его речи вряд ли понравился оппозиции:

« Должны быть открыты все пути для еврейских поселений на земле Израиля. К чести предыдущего правительства, которое возглавлял Менахем Бегин, можно упомянуть: …Еврейские поселения в Галилее и Самарии, в Иудее и на Голанах. Эта святая работа не должна останавливаться… Мы часто боимся самих себя и превосходных степеней в мрачных прилагательных, которые используются в нашем политическом лексиконе. Давайте смотреть на этот вопрос в нужной перспективе… Мы малый народ, которому необходимо усилить свою способность встретить должным образом стоящие перед ним испытания и вызовы. Но так было всегда с тех пор, как мы стали народом, и только веря в собственную силу и историческую необходимость, мы сможем преуспеть и все преодолеть… поскольку сама история воссоздания государства Израиля является историей беспрецедентного успеха».

Во время традиционного первого визита главы правительства в США ему показалось, что он попал в другой Вашингтон по сравнению с его предыдущим визитом, что его встретили совсем другие, совсем не расположенные к нему люди. И Рейган, и Шульц осыпали его жестокими упреками по поводу событий в Ливане, о которых им было известно из собственных источников. Однако, в процессе встреч это положение существенно изменилось, чему способствовали и представленные Шамиром подлинные сведения о происшедшем в Сабре и Шатиле, и уже произошедшая замена министра обороны Ариэля Шарона на Моше Аренса, недавнего посла в США, пользовавшегося уважением не только в Белом Доме, но и в Конгрессе, и в Пентагоне и, что немаловажно, у Джорджа Шульца.

Свою роль сыграли и взрывы бомб в посольстве США в Бейруте и в казармах американских моряков, организованные поддерживаемыми Сирией террористами. США не ожидали отказа Сирии, покинуть Ливан, были глубоко разочарованы безразличием Саудовцев к происходящему в Ливане, а также отказом Иордании участвовать в мирном процессе. Уже не в первый и не в последний раз США пришли к заключению, что имевшаяся у них информация о Ближнем Востоке явилась результатом искаженной интерпретации подлинных событий.

В своей речи на заключительной пресс-конференции при отъезде Шамира Рональд Рейган в частности сказал:

«Я рад объявить, что мы договорились создать объединенную военно-политическую группу, которая должна исследовать все возможные пути для расширения американо-израильского сотрудничества. Мы придаем приоритетное значение работе этой группы на фоне угрозы нашим общим интересам, представляемой усиливающимся Советским вмешательством на Ближнем Востоке…

Не ко всем темам, которые мы обсуждали с глазу на глаз, у нас выявился общий подход, но несогласия между добрыми друзьями не меняют той уникальной и прочной основы, на которую опираются наши отношения. Я уверен, что премьер- министр Шамир разделяет со мной вновь подтвержденное убеждение, что дружба между США и Израилем будет продолжаться и процветать».

Выделенная Израилю безвозмездная финансовая помощь в 250 миллионов долларов имела для его переживающий кризис экономики важнейшее значение. Достаточно напомнить, что только один уход из Синая обошелся Израилю в 3 миллиарда долларов, которые пришлось покрывать займами с процентами, увеличивающими и без того огромный государственный долг. Общая помощь Израилю имела настолько внушительные размеры, что на следующий день в Национальном Пресс-Клубе шустрый репортер задал Шамиру вопрос: «Вы хотя бы оставили Рейгану его ранчо»?

В те далекие сегодня дни одна тема вызывала близкую к восхищению поддержку не только Президента, но и большинства американцев, включая даже американские медиа, — стойкость Израиля перед лицом арабского терроризма. Фактически у Израиля за всю его историю не было периода, когда он мог расслабиться и снизить бдительность.

В 1984 в Израиле почти ежедневно происходили жесточайшие террористические акты — от взрывов бомб в школах и автобусов до убийства двух студентов, гулявших около монастыря. Эти акты были не только источником горчайшего чувства потерь, не только калечили людей и вызывали страх. Их следствием был постоянный конфликт в рядах самих израильтян.

В конце Апреля глава «Шабака»(10) доложил Шамиру о раскрытой и предотвращенной попытке подложить взрывчатку в несколько арабских автобусов. Инициаторы были арестованы и допрошены, но вслед за их арестом последовали и другие подобные попытки. «Шабак», действуя быстро и эффективно, предотвратил катастрофу, которая могла серьезно повредить Израилю, его политической борьбе, его положению и безопасности, и превратить в насмешку разговоры о мирном сосуществовании.

Медиа бросились к Шамиру за интервью, надеясь, что он согласится на сравнение или, по крайней мере, послужит источником для дискуссий, между активностью тех, кому тут же присвоили ярлык еврейского подполья, с одной стороны, и «Лехи» — с другой. Однако, он ответил, что это гротескное сравнение оскорбляет память о подпольщиках, сражавшихся за создание еврейского государства, однако теперь это государство существует, и для него немыслимо и исключительно больно, что после 36 лет независимости находятся евреи, которые смеют отрицать фундаментальный принцип этого государства — правительство и только правительство отвечает за безопасность граждан Израиля. Он добавил также, что у него нет ни малейшего сомнения в том, что люди, нарушившие этот принцип, должны предстать перед судом.

4.4. Правительство национального единства

Шамир и Перес

 Летом 1984г, в знак протеста против неудовлетворительного положения сефардских евреев, правящую узкую коалицию покинула этническая фракция «Тами», состоявшая из трех человек, которые присоединились к партии «Маарах»(2). Правящая коалиция стала неустойчивой и выборы с Ноября 1985 г были перенесены на 23 Июля 1984.

В «Ликуде» из двух кандидатов на пост лидера — Ариэля Шарона и Ицхака Шамира — был избран последний. В «Маарах» Шимон Перес одержал победу над Ицхаком Рабиным. На выборах «Ликуд» получил 41 мандат, «Маарах» — 44. Сменившая «Тами» впервые вступившая на политическую арену новая партия ортодоксальных сефардских евреев «ШАС» получила сразу 4 мандата. Из 26 участвовавших в выборах партий в Кнессет прошли 15. В итоге возникла стандартная со времен Бен-Гуриона ситуация, когда ни одна из крупных партий не могла сформировать правительство. Оставался все тот же выход — создавать коалицию с малыми партиями ценой гарантирования их немалых экономических и политических требований.

Специфическим оставался вопрос об участии в политической жизни религиозных партий. Шамир пишет:

«В самой идее, что Тора должна быть духовным центром, сердцем иудаизма нет ничего нового. Однако это тема исключительной сложности, глубины и важности. По сути она касается самой природы нашего государства, ставя перед ним два самых важных вопроса: кто является евреем и какое место иудаизм должен занимать в Еврейском государстве 21-го века? Я не берусь ответить на эти вопросы ни на этих страницах, ни где-либо. Знаю лишь, что я сам, несоблюдающий традиции еврей, любящий и дорожащий еврейским этосом(11), базовой философией иудаизма и национальной культурой. Что касается вопроса: как мы должны жить в государстве, где существенные аспекты повседневной жизни не свободны от директив, принятых столетия назад в ответ на совсем иные нужды, я могу только согласиться с теми, кто требует, чтобы древние запреты были приведены в соответствие с сегодняшним днем, веком и страной, хотя у меня нет ни малейшего понятия, как и когда это должно произойти. Я уверен, что это требует доброй воли и взаимопонимания, но положение, когда от лица государства Израиль фактически выступает ортодоксальный иудаизм, является нетерпимым… Израильское секулярное большинство, исходя из добрых намерений, собственного, достойного уважения прошлого, не должно автоматически и крикливо отрицать право религиозных партий иметь свое видение Еврейского государства, однако я у уже многое знал о тяжелом процессе компромисса и должен был узнать еще больше».

Так или иначе, но в 1984 «Маарах» не смог сформировать узкую коалицию, поскольку от нее отказались даже его традиционные союзники и религиозные партии.

«Ликуд» был в ненамного лучшем положении, даже в союзе с партиями «Тхия» и «ШАС» он создавал лишь весьма неустойчивую коалицию, и Шамир вновь обратился к Пересу с предложением создать правительство национального единства на предстоящие пятьдесят месяцев. В этот раз Президентом Х. Герцогом была предложена новая идея — «ротации» главы правительства. Шамир и Перес долго обсуждали условия временного союза. «Странная пара», — говорили о них и это отвечало реальному положению.

В итоге первые 25 месяцев правительство предлагалось возглавить Ш. Пересу, вторые — И.Шамиру. В период правления партнера, второй должен был занимать место Вице-Премьера и министра Иностранных Дел. За И. Рабиным закреплялся пост министра Обороны на все 50 месяцев.

Недовольны были в обеих партиях. В «Маарахе» шли на союз с давним и традиционным противником. В «Ликуде» отдельные группировки шептались о том, что «партнерам» отдают важнейшие министерские портфели.

Однако на бумаге, в подписанных коалиционных соглашениях все выглядело довольно гармонично и благопристойно. Правительство обещало продолжить мирный процесс, базируясь на соглашении Кэмп-Дэвид; завершить переговоры, обеспечивающие «полную автономию» арабских жителей Иудеи, Самарии и сектора Газа; призвать Иорданию начать мирные переговоры, противиться созданию еще одного Палестинского государства в секторе Газа и на территории между Израилем и Иорданией; не вести переговоры с ООП и укреплять связи Израиля с Египтом. Дополнительные приложения оговаривали, что никакие изменения в суверенитете в Иудее, Самарии и Газе не могут произойти без соглашения между «Маарахом» и «Ликудом», а управление и развитие поселений будет происходить только с согласия правительства.

Однако «гладко было на бумаге». С самого начала работы правительства Перес был не в состоянии смириться с результатами выборов. В Октябре 1986 г, когда он передал полномочия премьер-министра Шамиру, положение еще ухудшилось, и ничто не могло заставить Переса не идти собственным путем.

 Главным источником споров между «Маарахом» и «Ликудом», а точнее между Пересом и Шамиром, стала поистине обсессивная деятельность Переса по организации международной конференции (вначале именуемой форумом), которая должна была стать частью «Великой стратегии мира» и разрешить раз и навсегда противоречия между Израилем и Арабами. Неустанно Перес продвигал эту идею, где и с кем только мог — король Хуссейн, Президент Мубарак, король Марокко Хасан II, Маргарет Тэтчер — это далеко не все, кого он убеждал с тем или иным успехом, в кардинальной важности такой конференции и глобальной опасности ведущих к гибели Израиля экстремистских взглядов Шамира — действуя в большинстве случаев за его спиной и разрушая коалицию. Эту свою деятельность Перес не прекращал и на посту премьера, и в должности министра.

Подразумеваемая им конференция вовсе не имела в виду того, что воплотилось потом в Мадридской конференции, где Советы были представлены чисто формально, США играли роль соучредителя и посредника в пиковых ситуациях, следя за тем, чтобы состоялись двунациональные, а вслед за тем многонациональные переговоры, на чем настаивал Шамир, и что и последовало фактически.

Идея Переса базировалась на озвученном в 1975 г предложении Леонида Брежнева созвать конференцию, спонсорами которой должны были выступить пять постоянных членов Совета Безопасности ООН, двадцати одного арабского государства и Израиля. Нетрудно было понять, что, учитывая список участников, это должно было привести к поддержке, а затем и прямом участии ООП, отказу от Кэмп-Дэвидских соглашений и, главное, к похоронам озвученных впервые Израилем в 1948 г требований прямых переговоров с арабскими государствами. Шамир считал, что подобная конференция привела бы Израиль к полной изоляции, и под интенсивным международным прессингом заставила его вернуться в ту абсолютно неприемлемую территориальную ситуацию, в которой он находился до 1967 г.

Шамир пишет, что желание Переса править, править любой ценой, его всепоглощающая амбиция, его постоянные разногласия внутри собственной партии, несмотря на занимаемые им важнейшие министерские посты, были настолько само-разрушительными, что в прошлом (1993г —Ю.Н.) он всегда оказывался в положении «лузера». Нет, конечно, у него не было недостатка в почитателях и даже обожателях, его контакты с Израильской интеллигенцией и многими выдающимися интеллектуалами Запада весьма значительны: он убедителен, выразителен и эффективен, но работать с ним невозможно. Шамир замечает, что пишет это на базе собственного опыта и возможно у других может быть о Пересе, куда лучшее мнение.

Лидеров некоторых стран привлекала идея международной конференции. В Апреле 1987 г Ш. Перес, находясь в Лондоне, втайне от Шамира подписал соглашение с королем Иордании, обещая ему, что именно он, а не египетский лидер, будет отныне главным миротворцем и предложил Хуссейну метод разговора с Израилем через США и СССР, так чтобы арабский фронт отказа и ООП не могли упрекнуть короля в связях с Израилем. В Израиле Перес известил Шамира и даже прочел ему текст соглашения, но отказался представить его копию. Через несколько дней посол США в Израиле Томас Пикеринг предоставил копию Шамиру. Получалось и впрямь, будто именно американская инициатива вынудила Хусейна на переговоры с Израилем, и Перес здесь был не при чем. Шамир отверг соглашение, тем более что в это время вел переговоры о личной встрече с монархом, чтобы обсудить все вопросы, накопившиеся между двумя странами и заключить долгосрочное всеобъемлющее соглашение.

Пример «самостоятельности» Переса оказался заразительным для Эзера Вейцмана, установившего прямые тайные связи с ООП. Узнав об этом, Шамир созвал кабинет и объявил об увольнении Вейцмана. Лишь по настойчивой просьбе И. Рабина Шамир ограничился выводом Вейцмана из узкого кабинета, оставив его министром.

В январе 1987 г Шамир был вновь приглашен в Вашингтон, где и Рейган и Шульц в течение трех дней настаивали на международной конференциии и введении в круг переговоров ООП. В это время шла интифада и в то же время сложная ближневосточная война интересов. Король Хусейн предпочитал создание не Палестинской автономии, а Палестинского государства, которое разом могло избавить его от избытка палестинцев в Иордании, притязаний на власть ООП и нового «Черного Сентября», и сохранить основанную дедом Хашимитскую династию под охраной верных бедуинов.

 Стойкие «нет» Шамира международной конференции и переговорам с ООП, перед лицом Администрации, Киссинджер назвал впоследствии «героическими».

В 1988 г Израиль вновь пошел на выборы. «Ликуд» набрал 40 мандатов, «Маарах» — 39. Но теперь на политической арене религиозные ортодоксальные и ультраортодоксальные партии получили в общей сложности 18 мест. Вместе с ними, а также с «Моледет» и Цомет» партия «Ликуд» могла получить большинство, отказаться от двухголового правительства национального единства, но… Но, пока Шамир занимался арифметикой, религиозные партии вели переговоры с Пересом.

Одним из главных у религиозных партий было требование внесения изменения в закон о Возвращении 1950 г так, чтобы обращенные в иудаизм признавались евреями только в случае, если обращение (гиюр) проводилось через ортодоксальный раввинат. Шамир вначале категорически отказался, зная, какой шторм это вызовет в диаспоре, да и у него самого внутри это вызывало отвращение. Но Перес согласился на все, включая и эту поправку к закону. Однако и при этом «Маарах» едва набирал нужное количество Мандатов. Оставались считанные дни, когда Шамир, решил, что выбирать между черным и белым, означает и привести к власти «Маарах», и уступить религиозным. За день до конца срока, вызвав бурю нареканий и обвинений и изнутри и снаружи, он отменил свое решение и предложил Пересу вновь создать общее правительство, но на этот раз без ротаций, удовольствовавшись важнейшим постом министра финансов. С религиозными он формально согласился на их требование, но с условием отложить его исполнение на длительный срок, на что религиозные партии с готовностью согласились.

Не имея теперь иного выхода, «Маарах» принял предложение. Рабин остался министром Обороны, а Перес… а Перес и на своем посту не упускал случая подменить собой министра Иностранных дел Моше Аренса.

В Марте 1989 г, выступая в Иерусалиме на конференции Еврейской солидарности, на которую прибыли 1600 представителей из 42 стран, Шамир сказал, что никакие интифады или вопросы типа «Кто является евреем?» не могут разделить диаспору и Израиль, которые представляют единый еврейский народ. Он выступал в преддверии очередного визита в Вашингтон, где сменилась Администрация, и старался выразить перед широкой аудиторией главные для него принципы — оппозицию возникновению арабского Палестинского государства к Западу от реки Иордан; отказ вести переговоры с ООП, приверженность Кэмп-Дэвидским соглашениям; мнение о том, что отныне единый Иерусалим вновь не будет разделен.

При встрече в Вашингтоне новый президент Джорж Буш, был любезен и холоден. Шамиру из его источников стало известно, что отбывшему домой четко накануне его визита Президенту Мубараку Буш сказал, что должен наступить конец Израильской оккупации.

 На следующий день Шамир встретился с новым Госсекретарем Джеймсом Бейкером. Внимательно, выслушав позицию премьер-министра Израиля и доводы в ее обоснование, Д. Бейкер прямо спросил,

— Что вы видите в будущем, израильский суверенитет, конфедерацию, допускаете ли вы по крайней мере разные возможности окончательных решений?

Шамир ответил,

— Мы требуем нашего суверенитета, но арабы выдвинут собственные требования, а следовательно нет иного пути, чем прямые переговоры между нами.

 В выступлении для прессы Буш не упоминая ООП, сказал, — Я ободрен тем, что премьер-министр допускает все опции для переговоров.

Пресса поспешила с заголовками «Президент поддерживает премьера!», но сам Шамир не питал подобных иллюзий. По возвращении домой он поставил свою позицию на голосование правительства и она была одобрена 20 голосами против 6.

Но вслед за этим Д. Бейкер опубликовал позицию свою, вернее Президента, в которой впервые прозвучало: «Без предварительного согласия Израиля на принцип — мир — в обмен на территории, переговоры вряд ли будут иметь смысл», а далее после длительных рассуждений была брошена бомба: «Сейчас для Израиля самое время отложить раз и навсегда в сторону нереалистическое видение «Великого Израиля». Даже если включить в площадь Израиля, Иудею, Самарию и Газу, и вспомнить подарок величиной почти в три четверти Палестины, преподнесенный в 1921г мандатными властями Хашимитской династии, определение «Великий Израиль» звучало по меньшей мере как насмешка.

 Вслед за этим в обиход заявлений американской Администрации вошли «территории», на которые Израиль претендует не по праву. Параллельно с этим в самом Израиле все чаще и громче стали звучать голоса левых политических деятелей и организаций, утверждающие, что правительство расходует общественные миллиарды на поселения, преследуя свои собственные цели. Шамир пишет, что в 1991 г, который был годом максимального по объему строительства за зеленой чертой, расходы из бюджета на поселения, включая инфраструктуру, дороги и здания, были менее 1%. от общего бюджета.

Немало раздраженный утверждением Шамира, что начало переговоров с организацией, призывающей к уничтожению Еврейского государства и проводящей политику террора по отношению к Израилю, является нерелевантным, Д. Бейкер заявил: «Запишите номер 202-456-1414. Если у Вас будут серьезные предложения по поводу мирного процесса, звоните». Это был номер коммутатора Белого дома.

Отвлекаясь казалось бы на первый взгляд от взаимоотношений с Администрацией США, надо заметить что с конца восьмидесятых в Израиль начали прибывать десятки тысяч иммигрантов из Советского Союза — в 1989-13 000; 1990 -185 000; 1991 — 1 45 000;К концу 1992г число вновь прибывших (алии 90-х) достигло 400 000.

«Нахлынувшие на меня эмоции, — пишет Шамир, — я могу сравнить только с той радостью, которую я испытал, впервые прибыв в эту страну. У меня было ощущение, что свершилось нечто, подобное чуду, нечто такое, чего я ожидал так долго и что переполняло меня благодарностью, что я дожил до того, что стал свидетелем этого великого исхода — почти полмиллиона евреев, мужчин, женщин, детей, — один за другим, переполненные самолеты прибывали в принимавшее их Еврейское государство. К тому же я был горд, что среди других помогал их выезду и действовал от их имени».

Однако, чтобы принять такую огромную массу людей, обеспечить жильем на первое время, средствами на жизнь (корзина абсорбции), обучением ивриту (ульпаны) и т.д и т.п. требовались огромные деньги. Кредитный рейтинг Израиля к этому времени был уже достаточно высок, и правительство решило просить в Европейских банках займа в 10 миллиардов сроком на пять лет, но учитывая огромные размеры займа, в качестве гаранта просить выступить Американскую администрацию, что никоим образом не должно было лечь на плечи американских налогоплательщиков.

Полученный от американцев ответ явился для Шамира неожиданным и тем более тяжелым ударом. Президент Буш поставил решение вопроса о гарантиях в прямую зависимость от выполнения требования прекратить всякую деятельность с поселениями, тем самым первым из Президентов США переведя экономический вопрос в политическую плоскость. Позднее он даже обвинял Шамира в обмане, ссылаясь на то, что Шамир якобы обещав ему прекратить создание поселений, вернувшись праздновал открытие нового.

Что действительно обещал Шамир и Бушу, и Горбачеву, так это то, что новых репатриантов из СССР не будут «посылать», в поселения. И хотя новым «русским» предоставлялся достаточно свободный выбор места жительства в почти «Великом Израиле», лишь менее 1% из них, изъявило желание отправиться в поселения.

Летом 1990 г Шамир послал Бушу письмо на 7 листах, подробно разъясняя политику своего правительства и указывая, что вопрос о поселениях отнюдь не стоит в центре арабо-израильского конфликта, однако эффекта оно не возымело.

Тем временем конфликт набирал силу в самом правительстве. Продолжая свои собственные контакты в Вашингтоне, Каире и с ООП, партия «Авода настаивала на том, чтобы Шамир принял все требования Бейкера. Наконец, Перес обратился к Шамиру с ультиматумом,

— Воскресенье — последний день, когда узкий кабинет должен принять решение!

В ответ он услышал лаконичное,

— Ты уволен.

Шамир пишет:

«Если нам требовалось больше времени для принятия сложнейших решений, никто не мог нас подгонять. В конце концов, Бейкер не управлял «мирным процессом», он лишь мог помочь обеим сторонам конфликта прийти к соглашению. Только мы сами имели право на переговорах отказаться от своих требований, идти на риск, хотя Израиль и не был единственной страной на Ближнем Востоке. Но мы могли говорить с Администрацией США, арабскими лидерами, палестинцами одним голосом, а не двумя Правительство плюс Мистер Перес или Мистер Рабин».

Все министры партии «Авода» ушли в отставку за уволенным лидером. Когда ему не удалось сформировать коалицию к установленному сроку 11 июня, свою новую узкую коалицию представил Ицхак Шамир. Сформированное им четвертое по счету правительство состояло из представителей правых партий и имело общую платформу:

— Нет Палестинскому государству, нет переговорам с ООП, Иерусалим остается единым под Израильским суверенитетом, новые поселения будут создаваться, существующие расширяться, взаимоотношения с арабскими государствами и не принадлежащими к ООП арабскими жителями Палестины должны строиться на основе Израильской инициативы 1989г. Наивысшим приоритетом остается алия и ее абсорбция.

 4.5 Война в заливе

 Ближайшие события отодвинули вопрос о гарантиях. В Августе 1990 г началось вторжение армии Саддама Хуссейна в Кувейт. Это был тот самый Хуссейн, который заявил в Апреле того же года о своем желании «выжечь половину Израиля химическим оружием». После Катастрофы еврейский народ не считал возможным относиться к подобным словам, как к пустой угрозе, тем более в обстановке, когда и другие арабские государства оставались привержены словам предыдущего президента Ирака «стереть силой Израиль с карты».

 Во время вторжения Саддам командовал сильнейшей из арабских армий и был крупнейшим в мире покупателем оружия. Его жестокость можно было сравнить только с его же амбицией возглавить арабский мир. Не забыл и уничтожения Осирака.

Понятно было, что США не оставят без ответа вторжение в Кувейт, с которым подобно Саудовской Аравии их связывали тесные узы. Когда Д. Буш начал собирать коалицию из арабских стран, ясно было как отреагирует на это ООП и палестинские арабы, неясно было только было, что делать в этой обстановке Израилю, особенно, когда на второй неделе августа Хуссейн объявил джихад США и Израилю, а в конце августа объявил, что он атакует Израиль.

Миф о нерушимом арабском единстве лопнул с треском, когда к коалиции наряду с Саудовской Аравией присоединились Египет и даже Сирия. Арабские лидеры однако передали Д. Бушу, что любые военные действия со стороны Израиля сделают коалицию невозможной. Израильские военные, правительство и Шамир находились в постоянном напряжении, однако это практически не отразилось на продолжавшейся алие, и аэропорт Бен-Гурион продолжал принимать самолеты с иммигрантами из СССР, который переживал в это время собственный кризис.

Из самолетов высаживались тысячи и тысячи тех, кто до эмиграции был вполне успешным инженером, врачом, ученым, музыкантом, журналистом, начальником, главным технологом и т.д. и т.п. Они разъезжались в большинстве по крупным городам Израиля, где их ждали родственники, знакомые или хотя бы знакомые знакомых. После эйфории первых дней, так или иначе, устроившись на первое время, заведя счет в банке, на который начинала поступать «корзина абсорбции, они вслед за этим оказывались лицом к лицу с действительностью — совершенно невозможный язык, совершенно невероятные цены на съемное жилье, совершенная «неконвертируемость» собственной профессии. Где это слыхано — бывший известный писатель вынуждена идти мыть полы — на их варварском языке это называлось никайон (уборка). И главное, со всех сторон это ужасное слово совланут(терпение).

 Все это и многое другое было, и все отыгралось, естественно, на правительстве на следующих ближайших выборах 1992г к глубокому, горькому разочарованию Шамира. Того самого Шамира, который в США так яростно спорил часами с Моррисом ‘Абрамом, главой влиятельного Совета Советского еврейства, отстаивавшего целесообразность иммиграции евреев в США. Того самого Шамира, который мечтал о большой алие из Советского Союза и сделал так много, чтобы мечта превратилась в реальность.

 Все это, повторюсь, в немалой степени внесло свою лепту в столь долгожданную лидерами «Аводы» ее решительную победу на выборах в кнессет 13 созыва. Совсем вскоре были соглашения Осло, новые нобелианты, убийство Рабина, новые интифады и джихады.

Но все это было потом. А пока… а пока, 17 Января 1991г в 01: 30 по времени Иерусалима, ведомая США коалиция нанесла первые бомбовые удары по Багдаду, а Саддат в ответ выпустил первые 8 «Скадов»… по Тель-Авиву.

За месяц до этого Шамир снова побывал в Вашингтоне, и на вопрос Буша о том, что предпримет Израиль в случае ракетной атаки, Шамир ответил: «Мы будем защищаться, — и, помедлив, добавил, — и, конечно, согласовывать свои действия с вами». Буш немедленно дал указания своему Советнику по Национальной Безопасности, генералу Бренту Скоукрофту, разработать план координации. Последовали секретные миссии Моше Аренса в Вашингтон. Пожалуй, главным результатом всего этого была установка систем ПРО «Пэтриот» в Израиле. Они сбили около 30% выпущенных по Израилю ракет, но, главное, имели моральный, ободряющий эффект.

Шамир с огромным трудом удерживал себя и военных от ответных действий, но четко обозначил «красную линию» — при первых же признаках химической атаки израильские самолеты вылетят, чтобы разрушить все пусковые установки в Ираке.

Ну а народ Израиля? Переживая огромное напряжение и страх во время атаки, он, в комнатах со стеклами, заклеенными крест-накрест полосами пленки, расплачивался бессонными ночами, разбитыми днями, ночными кошмарами маленьких детей. Старожилы (ватиким) и новые репатрианты (олим) часами дисциплинированно пребывали в противогазах, ожидая отбоя тревоги.

В это же время иорданцы и палестинцы, подогреваемые мусульманскими фундаменталистскими организациями, взбирались на крыши домов, оглашая окрестности истерическими криками радости при виде ракет, летящих на Тель-Авив.

 4.6 Мадридская конференция

 Война в Заливе закончилась 28 Февраля 1992г, и вдохновленный успехом Д. Буш решил немедленно вернуться к разрешению арабо-израильского конфликта. Видимо в рамках этой задачи он издал распоряжение задержать еще на 120 дней предоставление Израилю гарантий на займы, чтобы не повредить подготовке мирной конференции в Мадриде.

В середине этого же месяца были разосланы приглашения ее предполагаемым участникам, содержащие, в частности, следующее:

«…Соединенные Штаты и Советский Союз готовы оказать помощь участникам в достижении длительного и всеобъемлющего мирного соглашения путем прямых переговоров по двум направлениям… прямые двусторонние переговоры, которые начнутся спустя четыре дня после открытия…те же, кто заинтересован в многосторонних переговорах приглашаются организовать и начать их спустя две недели после открытия».

Продолжая манипулировать гарантиями, Буш не скрывал своей неприязни к Шамиру и его требованиям, чтобы палестинцы были представлены не ООП, а умеренными лидерами и в составе иорданской делегации. Что касается самого Шамира, то вначале он предполагал послать на нее министра Иностранных дел Д. Леви. Но, будучи в Страсбурге и отвечая на многочисленные вопросы журналистов, он стал думать о необходимости поехать туда самому. Все же эта драма исторической конфронтации между Израилем и его соседями впервые должна была быть представлена в присутствии Президентов США и Советского Союза, не говоря уже о нескольких тысячах представителей прессы.

Прибыв в Мадрид, он узнал, что, несмотря на данные ему обещания об иордано-палестинской делегации, палестинцы будут представлены самостоятельно и в первый же день был извещен, что глава Палестинской делегации поддерживает постоянную связь с Арафатом. Перед началом конференции он встретился с Бушем и Бейкером и высказал все, что он думал по этому поводу. Однако и он и Буш с Бейкером понимали, что взаимоотношения Администрации и Израильского премьера вступают на тонкий лед и обеим сторонам необходимо приложить усилия, чтобы не превратить их в прямую конфронтацию.

Президент Буш открыл конференцию 30 Октября пространной речью. В ней звучали слова: Мир, реальный мир… Договора, Безопасность, Дипломатические отношения, Инвестиции, Культурный обмен и даже Туризм. По крайней мере, Буш сдержал свое обещание, данное накануне, и ни разу не упомянул ни «поселения», ни формулу «территории в обмен на мир», чем весьма разочаровал арабов.

Речь Горбачева, привлекла гораздо меньшее внимание, уж больно он был озабочен своими собственными проблемами.

Шамир выступал первым на следующее утро. Отрывками из его речи я и закончу свой очерк.

Выступление на мадридской конференции

«Мы единственный народ, который жил на земле Израиля без перерыва в течение 4000 лет. Мы единственный народ, за исключением краткого периода королевства крестоносцев, который обладал независимым суверенитетом на этой земле. Мы единственный народ, у которого Иерусалим был столицей. Мы единственный народ, чьи все святые места находятся на земле Израиля. Ни одна нация не заявляла о своей связи со своей землей с такой интенсивностью и последовательностью, как наша. Тысячелетиями наши люди повторяли… плач псалмопевца: «Если я забуду тебя, о Иерусалим! Пусть отсохнет моя правая рука. Тысячелетиями мы подбадривали друга приветствием: «В следующем году в Иерусалиме! Тысячелетиями наши молитвы, литература и фольклор выражали сильнейшую жажду вернуться на нашу землю. Только Эрец Исраэль, земля Израиля является нашей подлинной родиной. Любая другая страна, сколь бы гостеприимной она ни была, является все же для нас диаспорой, временной остановкой на пути домой.

…Враждебность арабов к Израилю принесла трагические человеческие страдания арабскому народу. Десятки тысяч были убиты и ранены. Арабские лидеры призвали и поощрили сотни тысяч арабов, которые жили в Мандатной Палестине бежать из их домов. Их мучения — пятно на гуманности.

…Я стою сегодня перед вами, обращаясь к вам с еще одной попыткой обрести мир, не только от имени Израиля, но и от имени всего Еврейского народа… Мы всегда верили, что только прямые, двусторонние переговоры могут принести мир. Мы согласились предварить такие переговоры этой церемониальной конференцией, но надеемся, что арабы согласятся на прямые, двусторонние переговоры, проявив понимание, что нет иного пути к миру. На Ближнем Востоке это имеет особое значение, поскольку такие переговоры подразумевают взаимное признание; а коренной причиной конфликта является отказ арабов признать легитимность государства Израиль.

Многосторонние переговоры… жизненно важный компонент процесса… В нашем регионе не может быть мира, пока все региональные проблемы не будут названы и разрешены. Мы верим, что целью двусторонних переговоров является подписание мирных договоров между Израилем и его соседями и достижение соглашения о механизмах временного самоуправления с Палестинскими арабами. Но н ничто не может быть достигнуто без доброй воли.

Я призываю арабских лидеров, которые находятся здесь и тех, кто не присоединился к процессу: покажите нам и всему миру, что вы принимаете существование Израиля. Продемонстрируйте вашу готовность воспринимать Израиль как постоянную сущность в регионе. Пусть народ в нашем регионе услышит, как вы говорите языком примирения, сосуществования и мира с Израилем. В Израиле существует полное согласие о необходимости мира. Дискуссии ведутся лишь по поводу того, какой из путей к нему наилучший. Для большинства арабских стран кажется справедливо совсем другое: различия существуют лишь в предлагаемых способах поставить Израиль в беспомощное положение и уничтожить его..

Мы знаем, что наши партнеры по переговорам предъявят Израилю территориальные претензии. Но достаточно внимательно посмотреть на долгую историю конфликта, чтобы понять — его природа не территориальная. Он вспыхнул задолго до тог, как Израиль занял Иудею, Самарию, Газу и Голаны в оборонительной войне. Не существовало и намека на признание Израиля перед войной 1967 г, когда эти территории не были под контролем Израиля. Мы четырехмиллионная нация. Арабские нации от Атлантики до Залива насчитывают 170 миллионов. Мы контролируем всего 28000 кв. км. Арабы владеют землей в14 миллионов кв. км. Вопрос не в территории, а в нашем существовании. Будет достойно сожаления, если переговоры сфокусируются главным или исключительным образом на территориях. Это было быстрейшим из путей в тупик… Предметы переговоров сложны… Переговоры будут длинными и трудными. Мы утверждаем, что наилучшим местом для них является наш регион, находящийся в непосредственной близости к тем, кто должен принимать решения, а не чужая земля. Мы приглашаем наших партнеров для первого раунда прибыть в Израиль. Со своей стороны мы готовы прибыть в Иорданию, Ливан и Сирию с той же целью. Нет лучше места для достижения мира, чем говорить о нем у всех и у каждого в доме. Избегать подобных переговоров, означает отрицать их цель. Я бы приветствовал позитивный ответ от представителей этих государств, здесь и сейчас.

…Я уверен, что ни одна арабская мать не хочет смерти своего сына в бою-так же ни одна еврейская мать не хочет, чтобы ее сын погиб на войне… Сотни лет войн, глубокого антагонизма и ужасных страданий выпали этому будто проклятому континенту, на котором мы сегодня встречаемся. Европейские нации видели восхождение диктаторов и их поражения после длительных и мучительных войн. Теперь они вместе — недавние заклятые враги — в едином сообществе… Я завидую им и верю, что несмотря на все различия между нами, мы сможем постепенно построить объединенное региональное сообщество. Сегодня это мечта — но мы видели в течение нашей жизни, как самые фантастические мечты превращались в реальность…

Мы, кто сражались в семи войнах и пожертвовали тысячами жизней, не славим ни смерть, ни войну. Мы молимся о мире… Давайте решим покинуть этот зал объединенными убежденностью в том, что с этого момента, какие бы противоречия ни были между нами, мы разрешим их путем переговоров, доброй воли и взаимной терпимости. Давайте объявим конец войне, агрессивности и вражде. Давайте идти вместе вперед к примирению и миру».

Мне кажется, что эта речь вполне актуальна и сегодня, спустя более четверти века после Мадридской конференции.

 На горе Герцля, на похоронах Ицхака Шамира всего шесть лет назад его дочь Гилада Диамант сказала:

«Мой отец принадлежал к другому поколению лидеров, людей с ценностями и убеждениями. Я надеюсь, что у нас будет больше людей, подобных ему, в будущем».

Мне остается также присоединиться к этой надежде.

ПРИМЕЧАНИЯ

Summing Up, An Autobiography, Yitzhak Shamir, Little, Brown and Company, 1994 Встречающиеся в тексте у Шамира наименования партии Лейбористская, Труда, Маарах, Авода относятся к партии сионистов-социалистов, созданной впервые Бен-Гурионом под названием Мапай, менявшей свой состав, название и представлявшей на разных этапах блок левых партий. Ишув калька с иврита ישוב, здесь относится к совокупности еврейского населения мандатной Палестины и его институтов, в период предшествующий образованию государства Израиль. Walter Edward Guinness, 1st Baron Moyne «Струма» по рялу впоследствии ставших известными источников http://www.vladimirlazaris.com/archives/struma.htm была потоплена советской подводной лодкой Рамочные соглашения, применительно к политике, представляют собой временные соглашения между двумя сторонами, на основе которых в дальнейшем предполагается заключить договоры, с возможными изменениями условий рамочных соглашений по обоюдному решению сторон. «Осирак» производное от «Осирис» (кодовое название) и Ирак, обозначающее атомный реактор, построенный в Ираке, в основном с помощью Франции. Слегка задержался, но также успешно выполнил задание, молодой пилот Илан Рамон, в последующем космонавт, погибший на Американском шаттле «Колумбия» Ликуд – правая партия , созданная на базе сионистско-ревизионистского движения «Херут», основанного М.Бегином и противостоявшем партии Бен-Гуриона «Мапай» «Шабак»- организация из служб безопасности, обеспечивающая контр-разведку и внутреннюю безопасность. В определенной степени можно привестси соответствие американским службам безопасности Шабак – ФБР. Моссад – ЦРУ. Этос( не путать с этносом) – здесь сложное понятие, объединяющее базовые верования, идеалы, традиции, привычки и т.д. общины или нации

 

Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/2018-znomer5-6-notkin/