(первая часть опубликована в №2-3/2018)
СТУПЕНИ ПОСТИЖЕНИЯ СИОНИСТСКИХ ИДЕЙ В БЕССАРАБИИ (кон. XIX — нач. XX вв.)
Достаточно хорошо известно, что одним из первых организаторов и идейных вожаков сионистского движения не только в Бессарабии, но и в России являлся врач, доктор медицины, уроженец Кишинева (1859) Яков Матвеевич Бернштейн-Коган. Его деятельности на этом поприще посвящена довольно обширная литература [1]. Именно он представлял сионистов Бессарабии на 1-м Сионистском конгрессе (1897) в Базеле. На этом историческом форуме Я.М. Бернштейн-Коган был избран уполномоченным по созданию сионистских организаций в России. Многие годы он входил в состав руководящих исполнительных органов всемирной сионистской организации, являлся одним их ближайших сотрудников Теодора Герцля. В 1897-1901 годах он возглавлял им же созданное «Почтовое бюро» («Мишкат ха-Доар») в Кишиневе, осуществлявшее связи между сионистскими организациями в различных городах России. Затем он с семьей переехал в Харьков, где посвятил себя общественной и профессиональной работе до 1907 года до его первого выезда в Палестину [2].
Время показало, что семена палестинофильства, посеянные Я.М. Бернштейном-Коганом и его единомышленниками, принесли благодатные всходы. Между тем, свидетельства о деятельности ученических и более зрелых по возрасту сионистских ячейках, их составе и направлениях работы удалось почерпнуть лишь из документов Бессарабского губернского жандармского управления (БГЖУ), хранящихся в Национальном архиве Республики Молдова. Именно штатные сотрудники этого ведомства и нанятые тайные агенты («филеры») отслеживали и осуществляли негласный надзор за инакомыслящими, иначе «политически неблагонадежными» лицами, в том числе и за сионистами.
Согласно действующему в Российской империи «высочайше утвержденному» Положению о Государственной охране (1881), основные следственные действия (слежка, выявление принадлежности того или иного лица к инакомыслящим, обыск, арест, подготовка следственных материалов, наконец, определение меры ответственности и ее исполнение) осуществлялись органами жандармерии и полиции. Свою оперативную работу местные жандармы проводили в тесном контакте с Одесским Охранным отделением, под опекой которого они находились.
В июне 1908 года начальник БГЖУ полковник Соколов получает из Одессы телеграмму под грифом «Срочно. Совершенно секретно». В ней говорилось, что «по имеющимся агентурным сведениям, в г. Кишиневе существует Областное бюро ученической сионистской социалистической организации, секретарем которой состоит некий «Израиль». По инициативе этого бюро, судя по переписке означенного «Израиля» с товарищами своими — учеником Одесского Коммерческого училища имени Николая I Михаилом (Мишей) Иойновым Лимановским (Лиманским) и неким «Иосифом», в текущем месяце должна состояться, неизвестно только где и когда, конференция, на которую предполагается послать избранных делегатов, о чем и поручено Лимановскому (Лиманскому) как члену Областного бюро поторопить студенческую фракцию, а также напомнить об этом через Одесский комитет своим товарищам в Умани по адресу Арона Спивака, или написать Тривусу, узнав у него подробные адреса Уманских товарищей; равно снестись по этому поводу со всеми учащимися сионистами из других городов, какие ему только известны» [3].
Далее в телеграмме говорилось о «посылке» подробной «программы» конференции и сообщалось, что «Областное бюро возбуждает переписку с представителями сионистской партии в Умани, Гомеле, Каменец-Подольске, Ростове-на-Дону, Вильно, Киеве, Петербурге, Гродно, Ромнах, Воронеже, Москве, Минске и Ковно». В заключение руководство Одесской охранки ставит задачу: «принять меры к выяснению личности «Израиля», а также времени и места имеющей состояться конференции и лиц, могущих участвовать в качестве делегатов и уведомить в возможной скорости» [4].
Тот факт, что за руководством ученической сионистской организацией была установлена тщательная слежка, организована перлюстрация переписки (более того, возможно, в организацию был внедрен «свой» агент), подтверждает дополнительная информация из одесской охранки, поступившая кишиневским жандармам несколько дней спустя. В «совершенно секретном» сообщении, в частности, указывалось, что Михаил Лиманский по вопросам организации конференции сионистов «сносился с проживающим в Кишиневе по Армянской улице, 26 М.С. Этингером» и известил его о городах, представители которых согласились участвовать в ее работе (назывались, в частности, Воронеж, Москва, Киев, Екатеринослав, Петербург, Умань) и передал им адрес в Кишиневе некоего «В. Ландсберга», с которым они должны были списаться и подтвердить свое участие в намечаемом форуме. Кроме того, Михаил Лиманский советует М.С. Этингеру выйти на связь с «Центральным комитетом сионистской организации» по поводу уточнения места и времени проведения конференции, присовокупив при этом, что персонально пригласил на форум «Шимкина» (по агентурным данным «Меер Моисеев Шимкин есть сотрудник какой-то газеты в г. Кременчуге»).
Срочные письменные запросы кишиневских жандармов по «действующим» в сообщениях одесской охранки лицам позволил вскоре выяснить круг делегатов намечаемой конференции из Варшавы, г. Старо-Константинова, Киевской губернии и других мест империи. Выяснилось, что проживающий в Кишиневе «М.С. Этингер», является мещанином г. Бобруйска, а таинственный «В. Ландсберг» не кто иной, как «Вениамин (Виталий) Львович Ландсберг, 18 лет, бывший гимназист кишиневской второй мужской гимназии, племянник «Марка Самуиловича Этингера», живущий с ним в одной квартире по Армянской улице.
Не покладая рук «трудились» агенты кишиневских жандармов. Им удалось выяснить, что таинственный «Израиль» — «сын частного поверенного, воспитанник кишиневского Коммерческого училища Скородинского Иоель Абрамов Шиф, 16 лет от роду, проживает по Армянской улице, 81, при отце». По установленному за ним негласному филерскому наблюдению обнаружились «его многочисленные связи со многими до сей поры неизвестными лицами, которое постепенно устанавливаются. Наблюдение за Шмидтом вести крайне трудно, ибо он иногда показывает до двадцати пяти адресов…» Постоянное наружное наблюдение филеры вели за якобы «главарями сионистов-социалистов» — уже знакомыми нам М.С. Этингером и В.Л. Ландсбергом, а также «засветившимся» «Азриелем Ицковичем Бурштином».
Вскоре, однако, «по сведениям вполне солидной и осведомленной агентуры» выяснилось, что Марк Этингер вовсе «не принадлежит ни к какой преступной организации, а состоит активным деятелем легальных обществ «Ховве-Цион» (устроители еврейских колоний) и «Ришон ле-Цион» (общество вспоможения переселяющимся в Палестину евреям). К этим же обществам принадлежал и живущий с ним племянник Вениамин Ландсберг. Дальнейшая прослушка разговоров, перлюстрация их корреспонденции, наблюдение за общением с другими лицами никак не подтверждали их принадлежность к ученической организации сионистов-социалистов. Последнее обстоятельство, по мнению старших жандармов, исключало их из числа возможных «устроителей конференции».
Руководство жандармов встревожилось: не потеряли ли они верный след к конференции. Появились сомнения, не повели ли их сионисты по ложному следу (а такое бывало), не перенесено ли место конференции в Кишиневе, не изменены ли сроки ее проведения и, вообще, достоверны ли сообщения из одесской охранки. Вместе с тем, круглосуточное филерское наблюдение за некоторыми подозреваемыми и скоплением людей продолжалось. Под особое наблюдение был взят кишиневский городской сад, который, по предположениям жандармов, вполне мог стать местом проведения конференции, хотя они не исключали неимоверную трудность в «ликвидации конференции», «благодаря исключительно еврейской толпе на биржевых аллеях сада». Вскоре филеры «засекли» неожиданное исчезновение Вениамина Ландсберга, что сильно озадачило жандармов. Они продолжали считать его одним из руководителей кишиневской ученической организации сионистов и наверняка делегатом конференции, резонно предполагая, что «он мог направиться в другой город». По добытой информации оказалось, что Ландсберг якобы выехал в г. Кременец, Волынской губернии, где проживает его отец. Филеры усилили наблюдение за другими фигурантами.
Наконец, в Кишинев из Одесского Охранного отделения поступила шифрованная телеграмма: «Ученическая конференция сионистов-социалистов состоится в Житомире двадцать шестого — двадцать седьмого июня. Подполковник Левдиков» [5]. Кишиневские жандармы и филеры облегченно вздохнули: «Пронесло, господи!». Ведь для жандармов и их тайных осведомителей явный провал в работе мог повлечь за собой весьма неприятные последствия. По поводу ученической конференции в Житомире заметим, что, если жандармам действительно удалось установить точный срок и место ее проведения, то ее участникам неминуемо грозила «ликвидация», что на языке жандармов и полиции означало арест и последующие за ним серьезные неприятности. Между тем, негласное наблюдение за поведением подозреваемых участников сионистской организации продолжалось.
О нарастании молодежного, «ученического» сионистского движения в Бессарабии свидетельствует, в частности, и секретное предписание начальника Одесского Охранного отделения помощникам начальника Бессарабского губернского жандармского управления (БГЖУ) в Кишиневском, Измаильском и Аккерманском уездах в феврале 1909 года. Предписание гласило: «По встретившейся надобности, прошу меня уведомить, в самом непродолжительном времени, какие меры принимаются вами к прекращению развития в гор. Кишиневе ученической организации партии сионистов «Циойне-Цион» и дальнейшей преступной деятельности членов этой группы» [6]. Вскоре в ответ на запрос начальства был выслан список, в котором фигурировали двенадцать человек, большинство которых являлись учащимися Кишиневской торговой школы, Реального училища Карчевского, Коммерческого училища Скородинского. Причем, был указаны их возраст, место жительства, занимаемые роли в организации, а также присвоенные им филерами «клички по наблюдению». Все они принадлежали к сионистской организации «Урион» «партии сионистов «Циойне-Цион» [7].
Наряду с ростом количества молодежных, «ученических» сионистских организаций, в Бессарабии набирало силу и общественно-политическое движение, сочетавшее в себе политический сионизм с социалистической идеологией. Речь, в частности, идет о выявленной жандармами в Кишиневе группе лиц, являвшихся членами Еврейской социал-демократической партии «Поалей-Цион» (буквально — «Трудящиеся Циона»). По данному делу начальник БГЖУ полковник Нордберг направил рапорт тогдашнему бессарабскому губернатору графу Канкрину, в котором сообщалось о завершении «исследования политической неблагонадежности» большой группы лиц еврейской национальности, подлежащих, согласно Положению о Государственной охране, высылке за пределы губернии [8].
К рапорту прилагалась обширная, на 153 листах, «переписка» соответствующих служб БГЖУ, касающаяся непосредственных действий жандармов по обнаружению, персональному выявлению и фактическому определению принадлежности поименованных в рапорте лиц к «преступной» организации. В пакете документов содержалось также лично подписанное главным жандармом так называемое «Мотивированное постановление», в котором на «благоусмотрение» губернатора предлагались меры ответственности перед законом уличенных в «политической неблагонадежности» лиц.
В «Мотивированном постановлении», в частности, сообщалось, что с конца 1909 года в жандармское управление стали поступать «агентурные сведения» о существовании в Кишиневе организации «Поалей-Цион». В течение короткого времени с помощью наружного наблюдения филерами была выявлена и подтверждена принадлежность к этой организации двадцати трех лиц еврейской национальности. Большинство заподозренных являлись кишиневскими жителями: девять из них — мещанами (Сруль-Мойше Аронов Зильберфарб, Ойзер Шмулев Мостман, Гдаль Элев Зайонц и др.), врач — Бенцион Гершев Вольф-Плетцер, личный почетный гражданин — Герш Моисеев Слепак, купеческая дочь — Малка Гершева Грабойс. Кроме того, двое из подозреваемых мещан являлись жителями города Оргеева, остальные числились мещанами из городов и местечек соседней Подольской, а также Киевской и Могилевской губерний. Среди подозреваемых насчитывалось пять женщин.
Установив плотную слежку за подозреваемыми, филеры, похоже, сумели выявить их связь друг с другом, уточнить место жительства, что дало веский повод жандармам провести одновременный обыск и арест членов группы. Случилось это 19 февраля 1910 года. «Улов» при обыске, по версии жандармов, был более чем удачным. У подозреваемых изъяли: брошюру Вознесенского «Профессиональные союзы рабочих» (у оршанского мещанина Абрама Зархи); два открытых письма с «недозволенными изображениями» (у чечельницкого мещанина Иося Воловца); два номера журнала «Еврейская рабочая хроника» — органа Полтавского района Еврейской СДРП «Поалей-Цион», брошюра доктора Оппенгеймера «Социально-экономические основы колонизации» с оттиском печати «Кишиневский комитет «Цейре-Цион», журнал «Еврейская жизнь», брошюру В. Жаботинского «Бунд и сионизм», переписку на еврейском и русском языках и шекельную сионистскую квитанцию № 25 (у кишиневского мещанина Липы-Герша Гольденфуна); брошюру Карла Каутского «Аграрный вопрос», брошюру Дм. Самойлова «О безработице», брошюру Августа Бебеля «Профессиональное движение и политические партии. Закон против социалистов в Германии» (у липовецкого мещанина Фройма Когана).
Кроме того, жандармы изъяли и опечатали «перепечатки из дознания по делу Лидии Козловской, Михаила Степанова» и др. ранее выявленных сионистов, а также сведения Одесского Охранного отделения (у липовецкого мещанина Лейбы Когана); журнал «Еврейская жизнь» № 10 со статьей Д. Посланника «Сионизм и еврейская народная масса» (у боровского мещанина Симхи Пинхасовича); стихотворение «тенденциозного характера» на еврейском языке (у кишиневского мещанина Абрама Гитвашкиса); брошюру Н. Рязанова «19 февраля» и брошюру Горцева «Как грузинские крестьяне борются за свободу» (у купеческой дочери Малки Грабойс); два номера журнала «Пулемет и стрелы» и письмо на русском языке (у оргеевского мещанина Нухима Садигурского); два номера журнала «Былое» (у кишиневской мещанки Розы Розенберг) [9].
В качестве мотивированного свидетельства о принадлежности задержанных лиц к группе «Поалей-Цион» жандармский начальник ссылается на показания, в частности, уманского мещанина Лейви-Ицека Таленика, кишиневской мещанки Розы Розенберг и кишиневского мещанина Липы Гольденфуна (подробности неизвестны. — В.А.). Далее, начальник БГЖУ информирует губернатора о собранных в управлении сведениях о некоторых уже задержанных лицах, принадлежащих к группе «Поалей-Цион»: «Сруль Зильберфарб состоит в группе с 1907 года, ведет сношения с членом районного комитета Лейбой Розенбергом и агитирует среди учащихся. Нухим Садигурский первоначально состоял в группе социал-демократов, но в 1907 году вступил в члены «Поалей-Цион», считается руководителем группы и по ее делам ведет непосредственное сношение с Одесским областным комитетом и сносится с членом районного комитета Лейбой Розенбергом; Липа Гольденфун, по сведениям агентуры, хранит партийную литературу; Ойзер Мостман, Абрам Гитвашкис, Бенцион Вольф-Плетцер, Зусь Меренер, Борух Чубинский, Герш Слепак, Малка Грабойс, Хая Бойко, Абрам Зархи, Роза Розенберг и Симха Пинхасович, по сведениям агентуры, принадлежат к группе «Поалей-Цион»; Гдаль Зайонц ведет переписку с киевским комитетом названной партии, а Лейви-Ицек Талесник ведет письменные сношения с Одесским комитетом «Поалей-Цион».
Подытоживая свои выводы, главный жандарм уверяет губернатора, что приведенные факты «вполне устанавливают политическую неблагонадежность мещан Сруля-Мойше Зильберфарба, Нухима Садигурского и Липы-Герша Гольденфуна, и, находя пребывание указанных лиц в пределах Бессарабской губернии безусловно вредным для общественного спокойствия, я полагал бы необходимостью Сруля Зильберфарба, Нухима Садигурского и Липу Гольденфуна выслать в отдаленнейшие места Империи, а в отношении же остальных (перечисляются упоминавшиеся выше фамилии. — В.А.) переписку оставить без последствий «по недоказанности улик».
После ознакомления с рапортом и «Мотивированным постановлением» начальника БГЖУ, губернатор направляет в Петербург представление, вместе с перепиской на 153 листах, на имя министра внутренних дел, где соглашается с заключениями полковника Нордберга и, в свою очередь, ходатайствует перед министром «о высылке мещан Зильберфарба, Гольденфуна и Садигурского из пределов Бессарабской губернии сроком на три года».
В свою очередь «кишиневское дело» рассматривается Особым совещанием при Департаменте Полиции МВД. Министр постановляет: «1) мещан Липу Гольденфуна и Нухима Садигурского выслать под гласный надзор полиции в место, избранное ими для жительства, в черте еврейской оседлости, вне Бессарабской губернии, на два года каждого, считая срок с 9 августа 1910 года и 2) относительно Зильберфарба дело отложить для собрания дополнительных сведений». Поставив в известность об этом бессарабского губернатора, Департамент Полиции потребовал собрать сведения о возрасте Зильберфарба, его семейном положении и месте настоящего проживания, а также о роде его занятий (возможном месте работы или учебы) [10]. Губернатор, соответственно, потребовал от Кишиневского полицмейстера «немедленно привести в исполнение постановление министра», а о времени высылки Гольденфуна и Садигурского донести ему лично.
Далее события принимают крутой оборот. Пока почта доставлялась из Кишинева в Петербург и обратно, освобожденные ранее из-под ареста Гольденфун и Садигурский, смекнув недоброе, скрылись. Посыпались властные распоряжения начальства о немедленном розыске беглецов, как в самой губернии, так и за ее пределами. О побеге стало известно в Петербурге. Липу-Герша Гольденфуна удается вскоре разыскать по одному из кишиневских адресов. Получив от местной полиции так называемое «проходное свидетельство», он в середине сентября отбывает в сопровождении полицейского в избранное им место проживания — в город Тирасполь, Херсонской губернии. Здесь ему предстояло пробыть два года «под гласным надзором полиции». Из переписки жандармов с полицией узнаем, что Липа-Герш «холост, проживал при родных, служил бухгалтером в посудном магазине Каушанского, по Шмидтовской улице». Прошение, поданное его отцом Элькуном Голденфуном на имя губернатора с ходатайством о возвращении его сына на жительство в Кишинев, в связи, как считал отец, незначительностью его проступка — «хранения литературы», было решительно отклонено. Впоследствии ему была запрещена и временная отлучка в Кишинев «для утверждения в правах наследства, оставшегося после смерти его бабушки».
Другой беглец, оргеевский мещанин Нухим Абрамов Садигурский был обнаружен в начале октября в местечке Калараш, «доставлен по этапу в Кишинев», а затем по «проходному свидетельству» отправлен также в город Тирасполь «под гласный надзор полиции». Как поднадзорному лицу ему, согласно действующему Положению о полицейском надзоре, было даже отказано в обязательной явке в конце октября в Оргеев для «отбытия воинской повинности», что могло повлечь за собой наложение штрафа в триста рублей на его родителей.
Гораздо больших хлопот, чем его единомышленники, доставил жандармам и полиции кишиневский мещанин Сруль-Мойше Аронов Зильберфарб. Только к концу сентября жандармам и их сподручным — филерам наконец-то удается собрать о нем, по требованию Департамента Полиции в Петербурге, «дополнительные сведения». Из секретной депеши главного жандарма губернатору узнаем, что ему «двадцать два года от роду, с отцом не проживает и числится выбывшим в г. Бендеры, но по наведенным справкам в Бендерах проживающим не значится, и где проживает в настоящее время — сведений не имеется; окончил курс кишиневского Коммерческого училища Скородинского и последнее время занимался преподаванием частных уроков. Полковник Нордберг».
На основе дополнительных сведений из Кишинева по делу Сруля-Мойше Аронова Зильберфарба, Особое совещание в Петербурге при Департаменте Полиции МВД приняло постановление министра МВД, которое предусматривало Зильберфарбу, как и его единомышленникам, отправиться «из пределов Бессарабской губернии под гласный надзор полиции, сроком на два года, начиная с 25 октября 1910 года». Уже в начале ноября кишиневскому полицмейстеру было приказано «немедленно выслать Зильберфарба». Однако отыскать его в Кишиневе и даже в пределах губернии, как ни старались жандармы, полиция и филеры, не удавалось, хотя они буквально сбились с ног. С разных мест прибывали противоречивые сведения о его местопребывании.
По донесению пристава второго участка г. Кишинева, «из домовладельческой книги дома», где до сих пор проживал Зильберфарб, усматривалось, что он «выбыл из Кишинева на станцию «Быковец». В свою очередь, пристав четвертого стана кишиневского уезда уверял, что «еврей Зильберфарб никогда на станции «Быковец» не проживал, родственников и имущества он там не имеет, никто его не знает, и в настоящее время такого нет. Он должен находиться в г. Кишиневе в районе нового базара, где имеет посудный магазин».
Между тем, бессарабский губернатор сам «бомбардируемый» срочными предписаниями из Петербурга, буквально осаждал ими кишиневского полицмейстера и требовал ускорить поимку беглеца. Жандармские филеры даже установили постоянное наружное наблюдение «по месту жительства его родственников в г. Кишиневе». Пришлось жандармам и полиции обращаться за помощью к коллегам из соседних губерний и в Одесское сыскное отделение.
Тем временем уже миновал год 1911-й, наступил 1912-й, закончился срок «отсидки» под гласным надзором полиции у Липы-Герша Гольденфуна (вернулся в Кишинев 11 августа 1912 года), а его единомышленник, как говорится, будто сквозь землю провалился, с каждым днем усиливая головную боль жандармским ищейкам. Кишиневский полицмейстер в который раз рапортовал губернатору, что беглец «по сие время не разыскан, в виду чего вновь поручено приставам установить самое строгое наблюдение за появлением Зильберфарба в Кишиневе к его родственникам, и в случае его появления — задержать». Исчезновение Зильберфарба и беспомощность местных жандармов и полиции настолько обеспокоили департамент полиции МВД, что на основе Именного Высочайшего Указа царя во все высокие административные органы и жандармские управления империи было направлено секретное циркулярное предписание — проявлять повышенную бдительность по отношению к политически неблагонадежным лицам и группам.
Поиск Зильберфарба продолжался по всем четырем полицейским участкам Кишинева. Для верности дела кишиневский полицмейстер потребовал даже организовать перекрестную переписку между приставами полицейских участков. Околоточные надзиратели, как свидетельствуют протокольные записи, посещали многочисленных родственников Зильберфарба, живущих не только в Кишиневе, но и в сельской местности, а также в Одессе (о таинственном исчезновении Сруля-Мойше из Одессы ищейкам тоже стало известно). Протокольная подпись восьми околоточных надзирателей также подтверждала факт «непроживания» Зильберфарба в доме его родителей по Харлампиевской улице,126, а также в доме его дяди Хаима по Килийской, 53, хотя их жилища околоточные надзиратели «посещали как днем, так и ночью». Родители Сруля-Мойше заявили, что «местожительство сына им неизвестно», соседи же отказывались что-либо говорить. Не принесло удачи полицаям и установленное ими по распоряжению жандармского начальства каждодневное наблюдение за местом проживания близких родственников Сруля-Мойше: его бабушкой (по отцу) Леей, тетей (сестрой отца) Браной, проживающей в селе Ульма (Кишиневский уезд), его бабушкой (по матери) Ханой Гринберг, живущей в Одессе. Безуспешно следили ищейки и за домом № 68 по Базарной улице в той же Одессе. Словом, Сруль-Мойше Зильберфарб как в воду канул.
Анализ зачастую «экстренно-секретной» и обширной переписки жандармерии и полиции показывает, что Сруль-Мойше Зильберфарб, несомненно, владел правилами конспирации, сознательно манипулировал заведомо ложными адресами своего проживания, явно заметая следы своего пребывания, проще говоря, водил ищеек за нос [11]. Видимо, интересы сионистского дела требовали от Зильберфарба предпочесть двухлетнюю «отсидку» под гласным надзором полиции другую жизнь — полную беспокойств и тревог. Похоже, интересы дела для него были превыше всего. Любопытная деталь: в предписании бессарабского губернатора кишиневскому полицмейстеру, наверняка, не без разрешения Департамента Полиции МВД, данному в конце мая 1913 года, сообщается, что «срок гласного надзора полиции может быть сокращен после обнаружения местожительства поднадзорного Сруля-Мойше Зильберфарба лишь при условии выяснения поведения последнего за время нахождения в отлучке». Однако трудно поверить, что поистине неуловимый Сруль-Мойше Зильберфарб мог клюнуть на эту жандармскую уловку [12].
Большая нагрузка на жандармов, местную полицию, а также на тайных осведомителей и филеров выпала во время выявления возможных делегатов на очередной съезд сионистов, который, по сведениям агентуры, предполагалось провести в Одессе «после 6 января 1912 года». В населенных пунктах, где, по сведениям жандармов, могли существовать сионистские кружки, за их членами было установлено строгое наружное наблюдение. Ссылаясь на уточненные сведения Департамента Полиции МВД, что съезд сионистов в Одессе «состоится между 1 и 6 февраля 1912 года», начальник БГЖУ потребовал от своих помощников «в случае выезда делегатов из вверенного района» на съезд лично телеграфировать ему «с указанием имени, отчества и фамилии едущих на съезд делегатов» [13]. Жандармы, похоже, готовились к тотальному аресту делегатов съезда.
В последующие годы наблюдающаяся интенсивная циркулярная переписка начальника Бессарабского жандармского управления со своими районными помощниками и унтер-офицерами дополнительного штата управления, находящихся в ключевых населенных пунктах края (Аккермане, Леово и др.), их донесения с мест о сборе «негласным путем» сведений о подозреваемых в политической неблагонадежности лицах, свидетельствуют об активной деятельности сионистских организаций в Бессарабской губернии в рассматриваемый нами период.
Библиография:
-
Еврейская энциклопедия. С.-Петербург. Т. IX, Репринтное воспроизведение. Москва, 1991, с. 597; Аникин В.И. «Дни скорби и стыда…» (После Кишиневского погрома) / / Ветка Иерусалима. Вып. III, Кишинэу, 2003; Копанский Я.М. Теодор Герцль и бессарабское еврейство. // В кн.: Копанский Я.М. Исторические портреты. Видные деятели еврейского движения в Бессарабии и Молдавии ХХ века. Кишинев — Тель-Авив, 2010, с.15, 16.
http://ru.wikipedia.org/wiki/
Национальный архив Республики Молдова (далее — НАРМ), Ф. 297, Оп. 4, Ед. хр. 24, Л. 6).
Там же.
НАРМ, Ф. 297, Оп. 4, Ед. хр. 24.
НАРМ, Ф. 297, Оп. 4, Ед. хр. 32.
Там же, Л. 4, 4 об.
НАРМ, Ф. 2, Оп. 1, Ед. хр. 9018).
Там же, ЛЛ. 2, 2 об.).
НАРМ… ЛЛ. 12, 12 об.
См. подробнее: Владимир Аникин. Неуловимый сионист Зильберфарб // Еврейское местечко, 2009, 20 февраля, с. 8, 9.
НАРМ, Ф. 2, Оп. 1, Ед. хр. 9018, Л. 102).
НАРМ, Ф. 297, Оп. 4, Ед. хр. 52, ЛЛ. 1-6.
ДЕМОГРАФИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ЕВРЕЙСКОЙ СЕМЬИ В ПЕРВОЙ ЧЕТВЕРТИ XIX ВЕКА (НА ПРИМЕРЕ ГОРОДА БЕНДЕРЫ)
Интерес к демографическим проблемам, особенно возросший в последние десятилетия, прежде всего, связан с ростом национального самосознания всех без исключения этносов, издавна проживающих на территории бессарабского края. Кто мы? Откуда пришли наши предки? Чем они занимались? Эти и другие вопросы продолжают волновать многих граждан Республики Молдова, и ныне представляющей собой солидное полиэтническое пространство. Предмет данного этюда — демографический анализ средней еврейской семьи города Бендеры в первой четверти XIX столетия.
Начнем с того, что евреи проживали в Молдавском княжестве издревле. Документ, датированный 1574 годом, устанавливает факт проживания евреев еще в правление господарей Романа I (1391-1394) и Александра Доброго (1401-1433). Оба этих правителя дали евреям хризобуллы (охранные грамоты), предоставляющие им право повсеместного жительства, а также другие льготы. В начале XVI века еврейское население стало заметно усиливаться, благодаря иммиграции из Польши и немецких княжеств. Во время княжения Василия Лупулла, одновременно с эмиграцией евреев из княжества в основном по причине казацких бесчинств, происходило и расселение их во многих местах Молдавии, где их раньше совершенно не было. Тогда же началась организация евреев в общины. Исследователь Зульцер утверждает (Geschichte des Transalpinischen Daciens, II, 150), что в середине XVI века в княжестве не было ни одного города и значительного поселения, где не существовало бы еврейской общины [1].
Перепись 1803 года подтверждает, что евреи жили не только во всех двадцати четырех городах Молдавского княжества, но и во многих других поселениях, считаясь в основном коренными жителями («pămănteni). В начале XIX столетия численность евреев заметно возросло, благодаря промышленному оживлению княжества, в особенности увеличилось еврейское население в северной части Молдовы [2].
После присоединения Бессарабии к России (1812) «русское правительство нашло здесь издавна поселившихся евреев; выделенное по «Уставу образования Бессарабской области» 1818 года в особое «состояние», они должны были вступать в одно из сословий: купеческое, мещанское или земледельческое и уплачивать подати и отправлять повинности наравне с прочим населением» [3].
Разумеется, евреи проживали и в Бендерах, являвшейся, как известно, многие годы турецкой крепостью, которая во время русско-турецких войн (1770, 1789 и 1806 гг.) занималась русскими войсками. Известно, что в 1770 году здесь была построена синагога (в то время городское поселение находилось в самой крепости). Первым раввином стал цадик Лейба Вертгейм. Он же стал основателем братства «хебра-кадиша» (1810). С 1818 года Бендеры стали уездным городом Бессарабской области [4]
Выявленный нами в Национальном архиве Республики Молдова документ, представляет собой так называемый «разбор евреям по всем городам здешней области», или перепись еврейского населения, инициированная Полномочным наместником Бессарабской области и Подольским военным губернатором А.Н. Бахметевым, в рамках начатой им кампании «искоренения бродяжничества». Наместник считал, что в «совершенном искоренении бродяжничества главнейшим» является, как это не может сейчас не показаться странным, «непомерное стечение евреев, из разных мест сюда зашедших» и якобы добывающих себе «пропитание в здешнем краю вредным промыслом, нередко сопряженным с обманом, воровством, укрывательством беглых…» [5].
Среди материалов, относящихся к «переписи» евреев, представляющих, как правило, количественные и не всегда полные данные, нами был выявлен «Список евреям города Бендеры», датируемый 27 октября 1820 годом. Довольно обстоятельное содержание «списка» позволяет определить некоторые демографические особенности еврейских семейств города. Итак, всего в Бендерах проживало 106 семейств. Состав семейств представляет собой довольно пеструю картину, как по структуре и возрасту, так и по наличию недвижимости, времени оседлости и — что очень ценно — по трудовым занятиям [6].
Характеристика еврейского населения. Анализ списка показывает, что переписью было охвачено 603 еврея, или 314 членов семей мужского и 289 женского пола. Причем, треть из всех 106 семейств являлась многоструктурной. Такая, назовем ее, большая семья, руководимая родителями, объединяла порой от двух и даже до трех молодых семей, а также братьев и племянников глав семейств [7].
Как известно, в демографии состав населения по семейному признаку «дает первое представление о воспроизводстве населения, поскольку основной функцией семьи является забота членов семьи друг о друге, рождение и воспитание детей, организация быта» [8].
В частности, возрастной состав глав семейств и их жен характеризуется следующими данными (см. таблицу 1).
Таблица 1
Распределение глав семейств и их жен (вдов) по возрасту — х
Источник: Национальный архив Республики Молдова. Ф.5. Оп.2. Ед. хр. 464, ЛЛ. 161-171.
Примечания: Х — распределение по возрасту выполнено автором.
ХХ — Главами семейств являлись и вдовы.
Как видно, значительная часть (85,4%) из 103 глав семейств мужского пола пребывала в активном трудовом возрасте (от 20 до 50 лет); у их «половин» этот показатель составляет 80,1% из 106 жен или вдов. Вместе с тем, заметно преобладание представителей женщин в возрастном промежутке в абсолютных цифрах (97 женщин против 88 мужчин). Это свидетельствует о наличии достаточного резерва воспроизводства в еврейских семьях. Среди членов семей, находящихся в детском возрасте, можно констатировать (в абсолютных цифрах) преобладание числа мальчиков над девочками (144 против 97).
Анализ численного состава еврейских семей позволяет зафиксировать их многодетность. В самом деле, 54 семейства насчитывали от трех и более детей. В частности, по четыре ребенка воспитывали в семействах Шая Абрамовича, Янкеля Вольковича, Дувида Иосевича, Мошко Ицковича, Ицко Лейбовича, Волько Литмановича и Мордко Янкелевича, по пять детей — в семьях Шмуля Волиовича, Шлемы Ицковича и Дувида Хаймовича, по шесть — Янкеля Султана и семеро детей в семье Михеля Элиовича.
Необходимо отметить, что «перепись» подтвердила тенденцию заключения у евреев ранних браков. В составе почти каждой пятой большой родительской семьи состояли молодые семьи. Возраст молодоженов колебался от 14 до 20 лет у мужчин и от 13 до 18 лет у женщин. В некоторых молодых семьях имелись по одному и даже по двое детей [9].
Известно, что в материальной устойчивости семейств, да и в их духовно-нравственном благополучии, огромную роль играли такие факторы, как наличие собственного очага (дома) или другой недвижимости (лавки, трактира, постоялого двора), приусадебного участка и, конечно же, конкретной трудовой занятости. В этой связи общая картина выглядит следующим образом (см. таблицу № 2):
Таблица 2
Наличие семейной недвижимости
Источник: Национальный архив Республики Молдова. Ф. 5. Оп. 2. Ед. хр. 464. ЛЛ. 161-171.
Из приведенной таблицы видно, что большинство еврейских семей было обеспечено собственной крышей над головой. Однако отсутствие данных о вместимости наличных жилищ не позволяет утверждать, насколько имеющееся жилье могло удовлетворить, например, многодетные семьи, а также семейства, где дети проживали вместе с родителями и родственниками. Можно только предположить, что скученность, с вытекающими отсюда последствиями, имела место.
Хотя, может быть, мы и располагаем довольно скудными данными, сведенными в таблице 2, но и они в некоторой степени дают представление об источниках и средствах существования еврейского населения города Бендеры. Прежде всего, обращает на себя внимание количество приусадебных участков (в архивном документе — «хозяйственное обзаведение». — В. А.). По-видимому, такое хозяйство заключалось в огороде, где выращивались овощи, в нескольких фруктовых деревьях и виноградных кустах. Возможно, если не наверняка, на подворье имелся мелкий рогатый скот и домашняя птица. Минимальное количество постоялых дворов, трактиров и мельниц свидетельствует о том, что далеко не все еврейские семейства их могли содержать по причине крайней ограниченности наличных капиталов: и у евреев сказывалось заметное социальное расслоение.
Особая статья — наличие у еврейских семейств двадцати трех лавок. На первый взгляд может показаться, что только каждая четвертая семья непосредственно добывала средства для существования торговлей. Но это только на первый взгляд. На самом деле более детальное изучение материалов переписи показывает, что продажей «красных товаров», «мелочных товаров», «съестных припасов», «горячего и виноградного вина», «говядины», «глиняной посуды», «сальных свечей», «табака», «сапожнического товара», «леса» и т. д. было занято 61 семейство, или 57,5 процента всех наличных семейств. Кроме того, несколько семейств занимались «маркитанским промыслом», то есть торговлей при войсках, на что, разумеется, требовалось особое разрешение и доверие властей.
Конечно, не единой торговлей и огородничеством существовали еврейские семейства. В восьми из них занимались «портняжеством», в трех — «сапожничеством», в двух — ювелирным делом по серебру, в ряде других «кушнирством» (выделкой овчин, или «скорняжеством»), хлебопечением, изготовлением свечей, водовозным и стекольным промыслом, «резкою скота и птицы», мукомольным делом, разными подрядами (поставка съестных припасов, дров и т.д.), откупом городских промыслов, мелким кредитованием («векслерством») и другими полезными, не только для еврейского общества, видами жизнедеятельности. Характерная деталь: в случае, если ремесло не обеспечивало потребности семьи в необходимом пропитании и одежде, опять-таки выручала торговля и наоборот. Случалось, хлебопекари, скорняки, портные и стекольщики вынуждены были заниматься и продажей съестных припасов и разных напитков [10].
Выявленный нами архивный документ позволяет в определенной степени прояснить некоторые вопросы, связанные с продолжительностью пребывания евреев, в частности, в городе Бендеры, а также уточнить места, откуда мигранты прибыли в Бессарабию. Характерно, что переписчики, фиксируя проживающих в городе евреев, для уточнения категории горожан давно проживающих в Бендерах употребляют термин «коренной». Так, из 106 зарегистрированных глав еврейских семейств «коренными» оказались 54 еврея, или более половины от их общего числа. Для убедительности назовем лишь нескольких, наиболее возрастных из них: 85-летнего Иося Абрамовича, 70-летнего Янкеля Лейзеровича, 65-летнего Шмуля Шлиомовича; 61-летних — Мошко Имиса, Менделя Янкелевича и Хаима Серебренника; 60-летних — Шмуля Яновича, Гдаля Лейбовича и многих других, более молодых «коренных» бендерчан [11].
Большой интерес представляет анализ состава переселенцев, поселившихся в Бендерах. Так, удалось выяснить, что из соседней Подольской губернии в город прибыло 36 семейств. Время прибытия 25-ти семейств в среднем составляет 10-12 лет, восемь семейств прибыло на два года раньше, а остальные семьи на 3-4 года позднее. Наиболее часто называемые населенные пункты прежнего проживания приезжих — города: Балта, Тульчин, Бердичев, Гайсин, Немиров, местечки — Бершадь, Крутые, Пещаны, Тростянец и др. Вторая наиболее значительная группа мигрантов прибыла тоже из граничащей с Бессарабией Херсонской губернии: 9 семейств — бывшие жители г. Тирасполя, три семьи — из Одессы, две из Очакова. Среди поселившихся в Бендерах были и отдельные семьи из Екатеринославской губернии, Молдавского княжества, Австрии. Большинство из них прибыло в город в среднем за десять — двенадцать лет до переписи.
Представляется, что отмеченные при переписи сроки поселения упоминаемых выше семейств в г. Бендеры (от 10-12 лет) являются, на наш взгляд, несколько завышенными. Получается, что иммигранты прибыли в Бессарабию и, в частности, в Бендеры между 1808-1810 годами, то есть до присоединения края к России, что является маловероятным (к тому же в разгаре была русско-турецкая война 1806-1812 гг.). Скорее всего, подобная «забывчивость» переселенцев во время переписи связана с их желанием казаться более оседлыми жителями города. Впрочем, данное обстоятельство, собственно говоря, нисколько не отрицает сам факт переселения.
Таким образом, анализ результатов переписи, или так называемого «разбора евреям», инициированного Полномочным наместником Бессарабской области и Подольским военным губернатором Бахметевым, якобы с целью «прекращения бродяжничества» среди евреев, убедительно свидетельствует, в частности, на примере г. Бендеры, о достаточно полнокровной и полезной для общества жизнедеятельности еврейского населения в бессарабском крае.
Библиография
-
Еврейская энциклопедия. Т. XI, Санкт-Петербург, с. 217.
Там же, с. 218.
Еврейская энциклопедия. Т. IV, Санкт-Петербург, с. 372.
Там же, с. 105; Большая советская энциклопедия. Т. 3, Москва, 1970, с. 193.
Национальный архив Республики Молдова. Ф.5. Оп. 2. Ед. хр. 464, Л. 1.
Там же, ЛЛ. 161-171.
Там же.
См.: Статистика населения с основами демографии. Москва, «Статистика», 1990, с. 94.
Национальный архив Республики Молдова. Ф. 5. Оп. 2. Ед. хр. 464, ЛЛ. 164, 165, 170.
Там же.
Там же, ЛЛ. 161, 163-163 об., 166, 167-167 об.
КРАСНАЯ МЕЛЬНИЦА
В этом этюде, уважаемый читатель, речь пойдет не о революционных событиях и тем более не о красном терроре. Рассказ поведем о… мельнице, сложенной из красного кирпича и поэтому названной в народе красной. Сейчас и улица, где она расположена так и называется по-молдавски — «Moara Roșie», или красная мельница. Это массивное здание в пять этажей до недавнего времени входило в национальный реестр памятников промышленного зодчества середины XIX века. Опоясанное от возможного обрушения железными стяжками, как корсетом, это строение и сейчас смотрится гораздо величественнее находящихся в нескольких ста метрах новых зданий…
При стечении благоприятных обстоятельств это строение могло бы стать предметом постоянного внимания туристических групп, а не редких посещений любопытствующих гостей молдавской столицы, любителей старины и гостей еврейской общины, в частности. Как памятник промышленно-индустриальной архитектуры оно могло бы превратиться, к примеру, как в других столицах, в полноценный политехнический музей. Но увы…
Имеющиеся данные об истории возведения этой мельницы довольно скудные. Имя первоначального ее владельца неизвестно, впрочем, как и строителя. Приходится принять на веру данные, обнародованные в прессе: что это одна из первых паровых мельниц, построенная во второй половине XIX столетия (между 50-ми и 60-ми годами). Она представляла собой ничем не примечательное одноэтажное дощатое здание и за несколько десятков лет поменяла нескольких владельцев. В то время, всегда припорошенную мукою, как снегом, местные жители называли ее «белой мельницей».
Зато, выявленный нами в фондах Национального архива РМ документ позволяет пролить свет на «ближнюю» историю мельницы. Точно выяснено нами, что ее владельцами, начиная с 1888 по 1890 годы являлись коллежский советник, дворянин Михаил Иванович Гудевич и «отставной вахтер» Вильгельм Рохович Лежинский. Известно также, что 23 января 1890 года в нотариальной конторе известного кишиневского нотариуса Ильи Николаевича Кобиева, в присутствии свидетелей, была совершена «купчая крепость» в том, что «упомянутые выше владельцы продали кишиневскому мещанину Абраму Фаликовичу Левензону принадлежащее им на правах собственности имение, состоящее в дворовом месте с находящеюся на нем пятиэтажною паро-вальцовою мельницею, с другими при ней постройками, службами и обзаведениями, равно и всеми находящимися в той мельнице без остатка, поставами, вальцами, машинными и аппаратными частями, всем мельничным устройством и приспособлениями…».
В купчей крепости указывается, в частности, что все перечисленное досталось М.И. Гудевичу и В.Р. Лежинскому «покупкою с публичных торгов, проводившихся в Кишиневском окружном суде 19 сентября 1888 года». Уточнено, что все имение охватывает пространство в 321 саженей (сажень приравнивалась примерно к двум метрам) земли. Указана и сумма, выплаченная Левензоном продавцам имения — шестнадцать тысяч рублей серебром. Кроме того, для покупателя было важно знать, что все имущество до совершающейся покупки никому «не продано, не заложено, не описано, в аренду не отдано, в споре и в запрещении не состоит». Озадачить Левензона могло лишь одно — «все постройки нигде от огня не застрахованы».
Видимо, именно с этой «купчей крепости» и начинается еврейский период истории красной мельницы. В официальных документах ей присваивается название «мельница Левензона». Являясь крупнейшей в нижней части города (у подножия так называемой Инзовой горы, ныне Пушкина горка), она пользовалась популярностью у горожан и жителей близлежащих сел. Соперничать с ней могла лишь крупная паровая мельница известного купца и предпринимателя Товия Когана, находящаяся в верхней части Кишинева, к которой примыкала и макаронная фабрика.
Похоже, выявленный нами архивный документ противоречит и приведенным в «Энциклопедии Кишинев» (Chișinău. Enciclopedia, 1997, p. 467) данным о том, что «значительное, имеющее историческое значение здание паровой мельницы из обожженного кирпича построено в начале XX века». Видимо, имелась в виду реконструкция мельницы после случившегося в 1901 году пожара.
После покупки мельницы Абраму Левензону удалось расширить хозяйственную деятельность: он построил магазин по продаже продуктов мукомольного производства, усовершенствовал элеватор, обновил часть мукомольного оборудования. Словом, работа пошла. Мельница стала одним из самых бойких мест в городе. Из сообщений газет видно, что летом 1901 года на верхнем этаже мельницы вспыхнул пожар. Находившаяся в амбарах пшеница и мука, которые были заложены в Одесском учетном банке, уцелели, но само здание сильно пострадало. Владельцам пришлось заново реконструировать два верхних этажа, которые были сооружены из красного обожженного кирпича. Считается, что именно с этого времени за мельницей Абрама Левензона в народе закрепилось название «красной мельницы».
Вместе с тем отметим, что, несмотря на солидное техническое оснащение, мельница Левензона действовала не на полную мощность. Прежде всего сказывалась серьезная конкуренция между владельцами-мукомолами. Большей производительностью в первые десятилетия XX века отличались мельницы Товия Когана, Иося Суриса (арендатором ее состоял Кельман Шварцберг) и других владельцев.
Деловой авторитет Абрама Левензона среди коммерсантов и предпринимателей особенно возрос после того, как ему удалось в трудной деловой «схватке» с городской думой отстоять свое право распоряжаться по собственному усмотрению принадлежащим ему имуществом. Утвердившись среди купцов, он совершает ряд удачных коммерческих сделок. В конце 90-х годов XX века он числится в списках евреев, имеющих право быть избранными в состав Кишиневской городской думы (его недвижимое имущество оценивается в семь тысяч рублей, это так называемый имущественный ценз).
Впрочем, как и других крупных собственников, Абрама Левензона не миновало возрастающее рабочее движение. Так, в июле 1902 года, называющая себя «Южная социал-демократическая рабочая организация в г. Кишиневе», инициировала забастовку рабочих на самых крупных мельницах Кишинева. В почтовые ящики отдельных горожан в разных частях города были вброшены листовки, призывающие рабочих мукомолен защитить свои права. Забастовали и рабочие мельницы Левензона, словно оправдывая ее название «красной» (из 21 рабочих забастовало 16). Всего около пятидесяти рабочих мукомолен несколько недель солидарно не выходили на смену, изрядно переполошив в первую очередь владельцев, и, по существу, заблокировав производственный процесс. Рабочие выступили с требованиями, ввиду тяжелых условий работы, уменьшить рабочий день с 12-ти до 8-ми часов в смену, прибавить в зарплате и отменить ничем не оправданные штрафы. Владельцы же мельниц солидарно упирались.
Естественно, не обошлось без вмешательства полиции, прокуратуры и жандармов, пытающихся найти политический «след» в рабочей акции. Многие бастующие наемные рабочие были арестованы, давали показания. На мельнице Левензона ряд рабочих — сторонников и противников забастовки — выясняли отношения между собой на кулаках. В конце концов, под давлением полиции забастовщики, запуганные еще большими санкциями и даже судебной расправой, обязались под личной подпиской выйти на работу, и только после этого они были освобождены из-под ареста. Против организаторов забастовки было возбуждено уголовное преследование.
…Выдержав испытание временем, за исключением, пожалуй, военных лет, «красная мельница», действовала по своему прямому назначению вплоть до начала 80-х годов XX века. Одно время ее помещения использовались под склады.
Не иначе как трагичной можно назвать историю красной мельницы в последние десятилетия. В советское время здание красной мельницы входило в реестр городских памятников. В начале 90-х годов этому объекту отказали в исторической и архитектурной самобытности. Тем не менее, специалисты департамента культуры муниципия считают, что это здание следует сохранить. Для возвращения объекту своего «лица» необходим соответствующий проект. О своей заинтересованности в достойном решении участи объекта давно уже высказалось руководство крупной строительной компании Glorinal, офис которой расположился совсем рядом с историческим объектом. Однако поддержку у руководства примарии компания не получила. Свою озабоченность судьбой мельницы высказали и мои коллеги (см.: В. Тарнакин и Т. Соловьева в статье «Кому нужна красная мельница?» — «Кишиневский обозреватель» от 5 июня 2008 года). В конце концов, на наш взгляд, здание можно сохранить и в усеченном виде (фрагментарно) — в два-три этажа. Главное — сохранить этот памятник промышленно-индустриальной архитектуры и использовать как объект культуры (например, музей). Таких объектов в Молдове больше нет. Похоже, для сохранения этого исторического строения необходимы коллективные усилия. Многое зависит от позиции генерального примара муниципия Кишинева.
Между тем, здание мельницы продолжает ветшать. Грозит исчезнуть в том числе и частичка истории бессарабского еврейства. Выдержит ли мельница испытание временем так же стойко, как она преодолела временной период, равный более чем полутора векам?
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/2018-znomer5-6-anikin/
