1.
Здесь речь пойдет о пяти еврейских философах: Гилеле, Галеви, Маймониде, Спинозе и Бергсоне. Вообще в философии евреи отличились явно меньше, чем во многих других областях. Почему, не знаю. Возможно, в силу консерватизма иудейской традиции. Но эти пятеро действительно оригинальные философы, и их взгляды достаточно интересны, и они оказали большое влияние на мировую философию. Первый и самый отдаленный по времени – это Гилель. Родился он еще до "нашей эры" и прожил 120 лет. Столько же прожил и гораздо более известный в широких кругах древнегреческий философ Демокрит. В этом вопросе они два сапога пара, хотя философии у них не во всем схожие. Гилель прежде всего законник, известный своим прилежанием и терпением.
Родившись в знатной (как будто потомок царя Давида), но бедной семье, он с юности должен был зарабатывать себе на жизнь и, не имея образования, стал дровосеком. Но желание учиться у него, видимо, было огромное. В одной еврейской академии тех времен однажды засиделись дотемна и обратили внимание, что освещение что-то уж чересчур упало. Подняв глаза к потолку (там находилось единственное в здании окно), евреи обнаружили, что над ним находится что-то непонятное, заслоняющее оконный просвет. Поднялись на крышу и обнаружили некоего молодца, то ли спящего, то ли пребывающего без чувств. Это был Гилель. Когда его привели в чувство, Гилель объяснил, что обычно сторож этой академии пропускал его послушать лекции и дебаты, после того, как он отдавал сторожу принесенные дрова. Но в этот раз все дрова уже были куплены, отдавать Гилелю было нечего, и сторож его не пустил. Но Гилель не ушел. Каким-то образом он пробрался на крышу, где от усталости вскоре уснул. А дело было зимой, и спящего Гилеля основательно присыпало снежком. Если бы не академики, возможно, мир никогда бы не узнал о будущем философе. Кстати, академики распорядились, чтобы сторож с этих пор пропускал Гилеля бесплатно.
В дальнейшем Гилель стал главным законником в очень молодом возрасте, настолько успешно он разбирался в устной и письменной традиции. Сам он относился к тем, кто признавал устную традицию наравне с письменной, поскольку любая традиция изначально всегда является устной. Терпения ему было дано не меньше, чем прилежания. Известен случай, когда некто поспорил, что сможет вывести Гилеля из себя. Явившись к его дому, спорщик начал кричать, что хочет видеть Гилеля. Тот вышел, обернувшись полотенцем, т.к. в это время принимал ванну. Спорщик задал какой-то бессмысленный вопрос, на который получил от Гилеля самый доброжелательно-обстоятельный ответ, после чего якобы ушел. Но когда Гилель вернулся принимать ванну, вернулся и спорщик и снова стал звать Гилеля. Когда тот опять вышел, ситуация повторилась. Так продолжалось значительное время. Наконец спорщик не выдержал и стал упрекать Гилеля, что из-за него потерял сто золотых монет. Узнав о причине странных вопросов, Гилель засмеялся и ответил, что стоит один раз потерять сто золотых монет, чтобы научиться больше не заключать дурацкие пари.
Философия Гилеля целиком укладывается в традиции дохристианских иудеев. Почему же я назвал его оригинальным философом? Не только за его человеческие качества и отношение к устной традиции. Гилель является автором двух известнейших высказываний, не только не потерявшихся в безбрежном океане времени (как-никак больше двух тысяч лет прошло!), но и до сих пор порой служащих неким руководством на жизненном пути. И если первое из них – "Как хотите, чтобы к вам относились люди, так и вы относитесь к ним" является скорее высказыванием теоретического плана, хотя и заключает в себе любые заповеди, то второе весьма практично и широко известно даже тем, кто не силен в истории философии. "Не верь, не бойся, не проси" – это тоже Гилель. И если десять заповедей мало кто назовет сходу, а уж тем более всерьез признает их руководством в повседневной жизни, то оба высказывания Гилеля до сих пор в ходу и на слуху.
Еще кое-что о Гилеле. Действительно немногие знают, кто автор знаменитого высказывания, ставшего заповедью криминального мира: «Не верь, не бойся, не проси». Занимательно также и то, что вообще практически весь российский уголовный сленг происходит от словечек на идише и иврите. Даже само слово "феня" является производным от еврейского "офен" – способ. В данном случае, очевидно, имеется в виду способ выражения. Слово "блатной" происходит от словечка "блат" – записочка по-еврейски. С которой обращались к нужному человеку. Таким образом, блат – это покровительство, а блатной – особый человек, что вполне соответствует определенным понятиям. Еще немного примеров. Фраер означает по-еврейски "свободный", в данном случае, от соблюдения тех самых понятий, каковым может быть только человек, не входящий в круг блатных. Шмон происходит от еврейского "шмоне" – 8. Происхождение связано с тем, что в одесских тюрьмах в 8 часов вечера проводился ежедневный обыск. Еврейское "мусер", т. е. "доносчик", превратилось в хорошо известное "мусор". И т. д., и т. п. Не самая благородная, но весьма показательная тематика о влиянии евреев на самосознание народных масс.
Другие четыре философа-еврея – Маймонид, Галеви, Спиноза и Бергсон. Из них Маймонид и Спиноза условно представляют рациональную философию, Галеви – крупный поэт – философию эмоциональную, Бергсон же, живший не так уж давно (1859-1941) и прославившийся среди современников "непонятностью" своей философии, претендует на интуитивность. Про них – в следующих письмах. Что касается Гилеля, про него добавлю, что понимание этики – одной из трех частей философии – пересекается у него с философами Востока, как практическое и близкое к восточному понятию кармы и кармического.
2.
Среди тех, кто оказал большое влияние на мировую философию, были еврейские философы Иехуда Галеви и Рамбам Маймонид. Галеви, более известный, как поэт, родился в 1075 году в ныне никому не известном городке Тудела, находившемся в Испании. Учился в Кордове на врача, благодаря все тому же блату (и личному обаянию) стал придворным врачом короля Альфонсо VI. Имел, таким образом, и материальное благополучие, и время для досуга. Но времена (не для досуга) были беспокойные – на Пиренеях шла многовековая борьба испанцев с маврами, то бишь, арабами. Впечатлительный и эмоциональный Галеви, принимавший активное участие в жизни еврейской общины, видел, что положение евреев в Испании весьма и весьма шатко. Отсюда оформились призывы Галеви к возвращению всех евреев "на землю обетованную". Таким образом, Галеви является первым в истории широко известным сионистом. Герцль и Жаботинский явились миру примерно через 800 лет. Галеви начал писать стихи уже в 13 лет – весьма рано, даже по тем временам. Живя при дворе в Кордове, он написал множество стихов, основными темами которых были, как и у Омара Хайяма, женщины, вино, любовные интриги и одновременно беседы мудрецов о жизни, ее осмыслении и в тоже время бренности. Некоторые стихи Галеви выглядят немного трафаретно, но большинство их являются, по-видимому, лучшими образцами еврейской лирики, не уступающими и "Песне песней" царя Соломона. Галеви писал также многочисленные поздравления на злобу дня и к юбилеям своих друзей, а также что-то вроде религиозных гимнов. Сборник его поэтических произведений "Сионида" исполняется в синагогах и по сей день. Писал Галеви как на иврите, так и на арабском, который в те времена был языком многих замечательных поэтов. Из арабского идет и его тяготение к сквозной рифме. Был женат, имел дочь и (позднее) внука. В конце жизни, несмотря на многочисленные попытки друзей отговорить его от опасностей (в то время немалых) длительного путешествия, не выдержал и отправился на корабле в Палестину. С транзитом в Египте. Далее сведения о его биографии становятся скудны. По наиболее достоверной версии, Галеви достиг-таки Иерусалима, осуществив свою мечту, где вскоре был случайно зарезан какими-то уголовниками с целью ограбления.
Чем Галеви интересен как философ? Единственное философское произведение, написанное Галеви, называется "Кузари" ("Хазары"). В нем рассказывается о хазарском царе, после бесед с греческим философом, христианским проповедником, муллой и раввином решившим принять иудаизм. Название книги связано с тем, что в то время некоторые хазары (разумные или неразумные – не знаю) действительно приняли иудаизм. Как философ Галеви развивает в "Кузари" некоторые идеи, которые можно отметить, как оригинальные. Наиболее важной из них является попытка примирить рациональное и интуитивное начала постижения мира. В то время обычно философы утверждали примат того или иного из вышеупомянутых начал. Галеви, пожалуй, первый, склоняясь, как поэт, к чувствам и интуиции, в то же время никоим образом не отрицает значения рационального познания мира, даже подчеркивает его. Это был определенный шаг в развитии философии. Галеви также сравнивает религию с аптекой. Звучит немного смешно, но смысл сравнения заключается в том, что в аптеке существует множество препаратов и аппаратов, но как их правильно применить, знает лишь врач. Однако это не мешает обычному человеку узнавать применение и свойства тех или иных препаратов. Аналогия Галеви заключается в том, что Бога можно уподобить врачу в аптеке, лишь он в полной мере сведущ, но и обычный человек может познавать мир и премудрость божью в пределах своего разумения. Мир в том числе рационально, а премудрость в основном интуитивно-вдохновенно. Кроме того, Галеви считал, что совершение определенных религиозных действий изменяет существующий мир, с чем не был согласен другой еврейский философ – Маймонид.
3.
Рамбам Маймонид родился несколько позднее Галеви – 30 марта 1135 года. Умер – 13 декабря 1204 года. Интересно, что так же, как и Галеви, Маймонид учился на врача, только не в Кордове, а в марокканском Фесе, куда его семью занесло в поисках лучшей доли. В Марокко и до сих пор живет горстка евреев, так же, как и в ЮАР и Эфиопии. В других африканских странах, насколько я знаю, еврейских диаспор нет. Более того в дальнейшем, когда семья Маймонида обосновалась в Египте, он стал придворным врачом визиря самого султана Салах-ад-Дина. Знаменитый султан, которого уважали даже крестоносцы (однажды у Салах-ад-Дина было небольшое состязание с Ричардом Львиное Сердце – тот разрубил мечом целое копье; в ответ султан подбросил в воздух шелковый платок и моментально разрезал его пополам острейшим клинком из дамасской стали – состязание, таким образом, закончилось вничью), терпимо относился к самым разным вероисповеданиям и народностям, а евреям даже покровительствовал. В Египте Маймонид прожил всю жизнь.
Как философ он написал два больших произведения – "Мишна Тора" и "Путеводитель растерянных". Последний был написан для его ученика Иосифа бен Иегуды, который по срочным делам вынужден был уехать, недоучившись. Маймонид является представителем рационализма аристотелевского типа и иудаизма в одном флаконе. Здесь следует добавить, что и Галеви, и Маймонид являлись по своим взглядам типичными неоплатониками, наиболее значимым из которых, как известно, был Плотин. Но если Галеви лишь допускает аристотелевскую логику к познанию мира, то Маймонид буквально пытается примирить Аристотеля с талмудом. Как известно, философия состоит из трех частей: учения о бытии – онтологии; учения о познании – гносеологии; и учения о поведении и взаимоотношениях с окружающим миром – этики. В классической западной философии онтологию представляет Платон, гносеологию – Аристотель и этику – Сократ. И если Гилеля можно сравнить с Сократом, Галеви – отчасти с Платоном, то Маймонида – безусловно, с Аристотелем. Будучи рационалистом, Маймонид и многие заповеди Торы объясняет историческими условиями, что частенько вызывало в то время недовольство и нападки со стороны иудейской. В то же время именно Маймонид выписал и прокомментировал все предписания Торы, коих оказалось 613! Также Маймонид представлял себе некоторые библейские сцены, например борьбу Иакова с ангелом или явление Аврааму трех мужей, как происходящие во сне.
Наиболее последовательным и смелым (как в исследовательском, так и в прямом смысле) по тем временам является отрицание Маймонидом существования ада в любых вариантах. Маймонид утверждает, что после смерти существует лишь сожаление об упущенных возможностях и своего рода раскаяние в содеянном или же закостенение во зле, но никак не ад. Наиболее важным философским открытием Маймонида можно назвать понимание зла, как несовершенства. Здесь Маймонид предстает оригинальным еврейским философом, пересекающимся в своих взглядах с Сократом и восточными философами – диалектиками. Соответственно, совершенствование разума в широком смысле слова, является, по Маймониду, естественной целью человеческой жизни. Ну и, конечно, Маймонид полностью отрицает какое бы то ни было намеренно посланное людям или отдельному человеку бедствие от Бога.
Относительно возникновения мира Маймонид высказывается более осторожно, не противореча Аристотелю, считавшему мир вечно существующим, но и не отрицая возможности его сотворения. Маймониду также полностью чужды апокалиптические мотивы, он считает, что мир не погибнет, хотя, может быть, изменится. Это тоже требовало определенной смелости и свободы мышления, ибо в то время сюжеты конца света были весьма и весьма популярны. В целом Маймонид предстает, как последовательный философ-рационалист, лишенный кликушества и тому подобных прелестей. Его же отрицательное отношение к христианству неудивительно. Ибо не имея возможности знать учение Иисуса, которое после его убийства было искажено, Маймонид, естественно, руководствовался прежде всего отношением тогдашних христиан к евреям, отношением, которое, мягко говоря, трудно назвать хотя бы терпимым. Столь же смелые взгляды продемонстрирует спустя почти 500 лет другой философ-еврей по имени Спиноза. Но это уже история для следующего письма.
4.
Через 428 лет после Маймонида уже на голландской земле миру явился никто иной, как Барух д'Эспиноза, более известный большинству под светским псевдонимом Бенедикт Спиноза. Родился этот заслуженный деятель философии в многодетной семье эмигрантов-сефардов, осевших в маленькой и довольно благополучной Голландии. Ко времени его рождения (24 ноября 1632 года) Голландия уже полвека с лишним жила по своим законам, освободившись в 1579 году от бывшего ужасным испанского владычества. Получается, что родители Спинозы знали, куда следует бежать из Испании. Это двойное вольнолюбие (от голландского народа и от папы с мамой), несомненно, передалось маленькому Баруху, который всю жизнь демонстрировал такое вольнодумство и независимость взглядов, что вскоре после его смерти, последовавшей 21 февраля 1677 года, все его сочинения были запрещены даже в весьма демократичной по тем временам Голландии. Впрочем, сегодня в Голландии Спинозе памятник стоит, но с тех пор, как говорится, много воды утекло. Что же такого натворил этот человечек с ярко выраженной иудейской внешностью, что не только труды его были запрещены, но и сам он подвергался при жизни официальному остракизму со стороны еврейской общины? В общем-то, ничего особенно криминального Спиноза не делал – писал себе что-то на бумажке, большинству совершенно непонятное, да и все, пожалуй. Ну еще имел наглость правоверному иудаизму предпочесть какой-то там коллегиантский протестантизм. Этого ему не простили. В 1656 году Спинозу исключили из еврейской общины, и он уехал из Амстердама, в котором родился и жил. Уехал правда совсем недалеко – в Оверкерк – пригород того же Амстердама. Впрочем, Голландия маленькая – далеко (не выходя за ее пределы) в принципе не уедешь. Живя в этом Оверкерке, Спиноза преспокойно наведывался обратно в Амстердам, где одновременно учился и преподавал в одном и том же университете. В те времена все высшие учебные заведения назывались университетами. Учился Спиноза, конечно, философии (а не мореплаванию, например) и латыни (чтобы лучше уметь читать древних, да и современных ему философов), а преподавал языки, в частности, иврит. Был он настоящий полиглот – мог говорить на латыни, древнегреческом, французском, итальянском, испанском, португальском, ладино (местечковый язык евреев-сефардов, вроде идиша) и иврите, не говоря уже о голландском. Терпеть такое было невозможно. И в 1660 году еврейская община официально обратилась к властям Амстердама, требуя запретить Спинозе въезд в этот славный город. И власти запретили. "Угрозе благочестию" нечего делать в Амстердаме. "Угроза" недолго думала и переехала в Рейнсбург – деревню, фактически "оккупированную" теми самыми коллегиантами, из-за которых на Спинозу так взъелись братья-евреи.
Предусмотрительный Барух помимо прочего успел изучить в Амстердаме профессиональную шлифовку оптических стекол – занятие или, как сейчас принято говорить, "бизнес", приносящее немалый доход. Здесь необходимо сделать небольшой экскурс в историю. В середине XVII века в Европе и, вероятно, в мире в целом было всего две уже капиталистические страны. Англия, ставшая таковой совсем недавно, и Голландия, живущая этак уже более полувека, о чем было упомянуто в начале сего повествования. Не считая итальянских городов-республик, но это особая статья. Больших же (хоть Голландия и невелика) стран, кроме вышеупомянутых, еще просто не было. США не было, как страны, вообще. Хотя зародыш будущих США уже возник – в начале прошлого, XVI века, часть наиболее предприимчивых и небоязливых англичан на судне с красивым названием "Мэйфлауэр" отправилась далеко за океан, основав общину, ставшую тем самым зародышем. Так вот, Спиноза, родившийся в Голландии, что называется "с молоком матери", впитал буржуазный дух сей страны, дух, который был тогда еще очень молод. Живя в Рейнсбурге, Спиноза знай себе шлифует линзы да пописывает философские труды. И постепенно становится знаменит. К нему приезжают, с ним беседуют известные в то время философы, в беседах и дискуссиях с которыми Спиноза оттачивает свое мастерство.
Спиноза, переехав в предместье Гааги – Ворбюрг, в 1664 году издает первый (и единственный при его жизни под его именем) крупный философский труд – "Основы философии Декарта". Несмотря на название, труд весьма оригинальный, написать который мог, пожалуй, только Спиноза. Оно же, то бишь, название многое говорит и о направленности философских интересов Спинозы. В середине XVII века в Европе впервые после уродливых веков церковного затмения стала развиваться наука. Развиваться почти с нуля. Конечно, рационалистическое мировоззрение ученых еще не имело широкого распространения, так сказать, среди масс, но желающие уже в некоторой степени могли к нему приобщиться. Что касается Спинозы, то он ярый рационалист, сравнимый из известных философов разве только с древнегреческими софистами Парменидом и Зеноном. Последний прославился своими апориями, самая известная из которых про Ахиллеса и черепаху. Согласно рассуждениям Зенона, Ахиллес никогда не догонит черепаху, если между ними есть хоть какое-то расстояние. Этой апории еще стоит коснуться, говоря о Бергсоне, что же касается Спинозы, то он в 1670 году переезжает в Гаагу, где в 1675 завершает свой главный труд – "Этику". Попутно Спиноза успевает отказаться от выгодного места преподавателя философии в Гейдельбергском университете, мотивировав свой отказ тем, что вряд ли он сможет преподавать философию, не поступившись свободой мнения. В 1672 году произошло также событие, косвенно затрагивающее Спинозу. Правившие Голландией братья (формально правил один из них, но фактически оба) были убиты в результате своего рода путча. Братья эти покровительствовали Спинозе – не напрямую, но косвенно, один из них разделял соответствующую философию. В какой-то степени, поэтому, хотя въезд в Амстердам Спинозе и запретили, но в остальном, слишком не преследовали. Кроме того буржуйская демократия, уже существовавшая к тому времени в Голландии, существенно ограничивала возможность таких преследований. Но все же после случившегося дразнить гусей не следовало, и "Этику" Спиноза при жизни так и не опубликовал. Но завещал опубликовать после смерти, что и было сделано в короткий промежуток времени до запрещения всех его трудов. Умер Спиноза от вялотекущего туберкулеза очень рано даже по меркам того времени. Туберкулезом он заразился, еще учась в Амстердаме, а медицина тогда была неважная. Достаточно сказать, что Спинозе рекомендовали в качестве излечивающего средства весьма модное нововведение – привезенное из-за океана табакокурение! Чему он и следовал двадцать лет до самой смерти.
Сегодня философия Спинозы не хранится под семью замками, а доступна любому желающему с ней ознакомиться. Итак, в чем же собственно заключается эта философия? Главный труд Спинозы – "Этика" – состоит из пяти частей, первая из которых называется "О Боге". Что же такого непоправимо страшного понаписал сей прохвост в этой первой части? Отчего правоверные иудеи пришили ему атеизм и "угрозу благочестию"? Попробуем разобраться. Раскроем "Этику" и посмотрим, то бишь, почитаем. Удивительно, но в первой части "О Боге" Спиноза приводит аж три доказательства существования оного! Может, иудеям мало показалось? В целом, "Этика" напоминает своеобразный учебник. В начале Спиноза приводит так называемые "дефиниции" – определения терминов, которыми он в дальнейшем оперирует, как-то: субстанция, модус, атрибут, аксиома и теорема. Аксиом насчитывается семь – они, по Спинозе, являются утверждениями очевидными, не требующими доказательств. Теорем в первой части Спиноза выводит тридцать шесть, три из них и есть доказательства существования Бога. Это может показаться интересным, однако, действительно интересной является демонстрация поразительной безупречности логических рассуждений Спинозы. Сам Зенон поразился бы, увидев до какой превосходной степени доведена софистика рассуждений у Спинозы. Что касается его логических доказательств бытия божия, то они не более доказывают что-либо, чем опровергающие сие бытие рассуждения вроде того, что если Бог есть, то может ли он создать камень, который сам не сможет поднять? И вот незадача – как ни крути, на этот вопрос не может быть однозначного логического ответа. Правда, при чем здесь божье бытие? У Спинозы все чуть сложнее, но качественно близко. Одним из его дарований являлась способность не только безупречно рассуждать, но и выражать итоги своих рассуждений на столь же безупречном философском языке. Субстанция Спинозы есть своего рода вещь в себе, модусы – это ее частные проявления, атрибуты – качества модусов. При всей софистике своих рассуждений Спиноза, однако, ставит на первое место по достоверности познания интуицию и лишь на второе логику, которой он столь одарен. Что касается непосредственного восприятия, оно, по Спинозе, занимает лишь третье место. Касаясь представлений людей о Боге, Спиноза справедливо замечает, что люди о других судят по себе. Отсюда крайне субъективно- примитивные представления о том, что Богу надо "воздавать", чтобы самому "получать". А восприятие бурь, землетрясений, болезней как божьей кары. На вопрос, отчего же Бог награждает и карает столь неразборчиво, остается лишь ответ в духе того, что решения Бога превосходят понимание человека. Здесь у Спинозы появляется почти насмешливая интонация, очевидно, окружающая его тупорылость, столь ярко присущая многим особям, его слегка задевала. Основными атрибутами субстанции Спиноза называет протяженность и мышление. На вопрос, отчего же тогда возникает она самая, то бишь, умопомрачительная тупорылость (которую Спиноза деликатно называет недостатком понимания очевидного), он отвечает, что законы природы достаточны для произведения всего.
Иногда Спинозу называют пантеистом, что лежит на поверхности и не совсем верно, учитывая, что он принял не сулящий ему ничего, кроме осуждения и преследований, протестантизм. Более рациональный и молодой протестантизм действительно лучше подходит Спинозе, отражая в то же время столь близкие ему смелость и упрямство в выражении и отстаивании своих взглядов. Также Спинозу часто считают фаталистом, что тоже, по-моему, верно лишь отчасти. Именно Спинозе принадлежит знаменитое и столь любимое советскими вождями выражение: "Свобода есть осознанная необходимость". Правда, сами они эту необходимость осознавали по-своему. Тем более, по-своему понимал сказанное сам Спиноза. Например, Спиноза пишет об удачном действии, как о сумме из двух слагаемых – первое внешнее, когда желание человека совпадает с внешним течением вещей и событий, и второе – внутреннее – когда действия человека происходят в соответствии со знанием. Как конкретным, так и знанием с большой буквы. Даже из этого простого примера видно, что Спиноза – не вполне законченный фаталист, скорее, он предостерегает от самоуверенности и посмеивается над самодовольными дураками, воображающими себя пупом вселенной, но с трудом складывающими два плюс два.
Барух д'Эспиноза остается в истории философии и просто человеческой истории ярким примером верности себе, свободолюбия и решительного противодействия попыткам навязать человеку чуждый ему образ жизни и убеждения. Сам он писал, что вместе с уничтожением невежества уничтожается и изумление, подразумевая выход одураченного из-под влияния любителей марионеток. Отсюда ясна истинная причина гонений на самого Спинозу – сей фрукт посмел посягнуть на привилегию пастухов стричь овец. А такое не прощают. Но кто сегодня помнит его ничтожных гонителей? И кто сегодня не знает о Спинозе? Из всех еврейских философов имя Спинозы прочно стоит на первом месте, хотя лишь очень немногие прочли до конца хотя бы один его труд. Гете называл Спинозу одним из трех людей, оказавших в жизни на него влияние (все трое не его современники – еще Шекспир и Линней), а его философию – вершиной спекулятивных устремлений человеческого мышления. Парадокс! Но о парадоксах уже в следующем письме, посвященном Анри Бергсону. Спиноза же среди всех философов – рационалистов выглядит настоящим спинозавром (был такой динозавр – хищник с огромным гребнем на спине). Правда, иудейской внешности!
5.
Настало время Бергсона. Во всяком смысле. И в том числе, в таком, что ближе к веку двадцатому познание, вялотекущее и неторопливое до сего переходного момента, неожиданно приобрело невиданные черты. Многие открытия, совершенные в конце века XIX и, соответственно, в течение следующего столетия, не укладывались в привычные представления о том, как устроен мир. Представления, бытовавшие до поры до времени, как совершенно незыблемые и естественно-очевидно несомненные. Квантовая механика и теория относительности, теория "Большого взрыва", Циолковский с его почти навязчивой идеей выхода в космос (на полном серьезе, а не в качестве темы для светского разговора), искусственно созданные химические элементы, полеты во сне и наяву (на аппаратах тяжелее воздуха!), батискафы и прочая дребедень множились не по дням, а по часам. Казалось, нет такого уголка, куда не сможет проникнуть вездесущая наука. Но одновременно с триумфом множества открытий, научное познание столкнулось с конфузящим все прогрессивное человечество фактом. Или скорее даже фактами. Оказалось, прости господи, что мир поразительно абсурден. Так даже мозглявый электрончик имеет что сказать господам ученым и никак при всей своей полуматериальной сущности не желает определять точное место своего пребывания. Относительно времени и пространства даже заикнуться страшно. И вообще, чем больше человечество узнавало, тем больше оно выпадало в осадок. В смысле понимания того, сколь немного на самом деле оно знает. В общем, полный Бергсон. Что же это за господинчик такой и с чем его кушать подают?
Анри Бергсон родился 18 октября 1859 года во вполне благопристойной семье. Его папá по имени Мишель был довольно-таки неплохим музыкантом-учеником самого Шопена. Мамá тоже была ничего себе. Кетрин Левинсон происходила то ли из английских, то ли из ирландских евреев. Маленький Бергсон родился в Париже (где, кстати, и умер – мечта многих идиотов!), но вскоре его семья переехала в Англию. Но что-то там не срослось, и в 1867 году Бергсоны вернулись снова в Париж, где осели уже окончательно. Анри между тем как-то незаметно рос и в итоге в 1878 году окончил лицей Кондорсе, а в 1881-м коллеж Эколь Суперьер. Попутно он успел получить от родителей традиционное иудейское воспитание, однако, познакомившись в шестнадцатилетнем возрасте с Дарвином (не лично, а только с его трудами), как-то по-другому стал воспринимать то, что говорили ему папа с мамой. Не то, чтобы Бергсон отошел от иудаизма, но и не то, чтобы не отходил. В смысле остался иудеем. То есть совсем наоборот. Ну, то есть понятно про что я... Не то, чтобы в конце жизни Анри принял католичество, но и не то, чтобы и не принял. Такой вот корпускулярно-волновой дуализм в жизни отдельно взятого человека. Работая то там, то сям, Бергсон в 1889 году наконец-то защищает диссертацию. Причем даже не одну, а сразу две, наверное, для надежности. "Опыт о непосредственных данных сознания" – это первая диссертация и "Идея места у Аристотеля" (не в том смысле, что у товарища Аристотеля какое-то место побаливало там или как-то по другому его волновало, а в смысле чисто философическом) – это вторая. Диссертации создали Бергсону репутацию надежного парня, и в результате в 1900-м ему дают место почти аристотелевское – профессора кафедры философии Коллеж де Франс. В том же эпохальном году Анри пишет весьма известную свою работу – "Cмех". Это была вещь такая, что, ну как бы сказать... В общем, смех, да и только. Бергсона срочно посылают. Нет не туда, а в США с циклом лекций. Пусть американцев смешит. Такого философа там еще не видели. Вместо скучного старичка-педанта, что-то шепелявящего себе под нос и каждые пять минут громко протирающего вышеупомянутый нос платочком, американские студенты увидали человека шекспировских страстей. Бергсон импровизировал, прямо во время лекций создавая будущую "философию жизни", как он все это безобразие называл.
Вернувшись в 1907 году, Анри пишет свою знаменитую "Творческую эволюцию". После чего его снова посылают. Бергсон идет по указанному адресу (точнее, едет), снова и снова читает лекции и становится все более знаменит. В результате в 1914 году его избирают Президентом Академии моральных и политических наук Франции. Нехило так. И опять посылают! И Анри опять едет. Или идет. Куда надо. А надо ему было ходить за три моря и тридевять земель со все теми же лекциями, лекциями и снова лекциями, черт бы их побрал. В конце концов, возмужавший Бергсон сам посылает тех, кто посылал его самого, публично уходит в отставку, милостиво соизволив лишь дать согласие на скромный пост Президента Международного Комитета по интеллектуальному сотрудничеству Лиги Наций. Произошло сие событие в 1922 году.
Попутно ко всему вышеупомянутому в жизни Анри происходили и менее выразительные события. Так в 1880-м он официально становится гражданином Франции, а в 1891 не менее официально регистрирует законный брак с гражданкой Луизой Нойбергер. Ибо негоже дочери безотцовщиной расти. С 1922 года Анри тихо-мирно президентствует (а поедет или пойдет лишь разок – получать нобелевку по литературе в 1927-м), пока в 1940-м сапог нацистского солдата не осквернит своим прикосновением землю прекрасной Франции. Все, кто... Ну вы понимаете... Должны быть зарегистрированы в немецкой комендатуре. Правда, для Бергсона немецкие нацисты через поставленное ими во главе Франции правительство Виши сделали исключение. Он мог не регистрироваться. Но оказалось, что Анри Бергсон, подобно Сократу, владеет не только пером, но и мечом. Заявив, что он до конца разделит со своим народом все, что ни выпадет на его долю, Бергсон пришел в комендатуру. Там оказалась многокилометровая и многочасовая очередь. А дело было 3 января 1941-го. А какие раньше были морозы, лишний раз говорить не надо. Анри заболел. И на следующий день – 4 января 1941-го года умер. Умер, оставшись со своим народом до конца. Но хотя телесная оболочка Анри Бергсона и перестала подавать признаки жизни на 81-м году своего существования, дело его живет. И, в некотором смысле, побеждает. Да и как может умереть сама "философия жизни" (так Бергсон называл свое детище)?!
Что же это за такая-сякая философия? Бергсон утверждает, что наше восприятие реальности существует в дискретной форме. То бишь, он сходится с древнеиндийскими мудрецами, но не в том, чтобы сообразить, разделив единое на троих, а в том, что "риши", "девита", "чандас", то есть познающий, познаваемое и процесс познания разделяются в процессе этого самого познания. Естественно, в его интеллектуальной форме. В противовес (или в дополнение) этому разделению Бергсон предлагает интуитивное познание, которое ценит наравне с инстинктом. Интеллект, как справедливо отмечает Бергсон, родился в процессе эволюции, как орган выживания. Соответственно основная роль его практическая. В этом Бергсон предвосхищает знаменитого канадского физиолога Ганса Селье. Поскольку интеллект является продуктом эволюции, любая наука несет на себе субъективное отражение практической сущности интеллекта. Таким образом, предмет науки не столько реальность, сколько наши действия по отношению к этой реальности. Следовательно, в значительной степени интеллектуальное познание есть познание внешнее, дискретное в силу самих качеств интеллекта. Кроме того, любое восприятие символично – вспомним вторую сигнальную систему академика Павлова. А символ есть и преимущество, и дискретность. Как и интеллект в целом, который, имея определенные преимущества, естественно, конкретно ограничен. Интуиция же, согласно Бергсону, позволяет осуществлять акт, так сказать, слияния с "невыразимым предмета".
Исходя из логики, если взглянуть на жизнь без определений, она предстает непрерывным процессом становления. Если из логики не исходить, то практически то же самое. Как выражается сам Бергсон: "Точное определение может быть дано только завершенной реальности; жизненные свойства никогда не бывают полностью реализованными; они всегда лишь на пути к реализации". Отсюда ум, как часть целого выступает в своей роли, не становясь исполнителем чужой, но и не стремясь искусственно себя к чему-то привязать и тем более ограничить. То, что первично "целое", а не просто ум, писал еще Платон. Если бы, по Платону, ум был первичным, то поскольку все стремится к первичности, то и все вещи были бы умными – однако, мы этого не наблюдаем.
Ну, тут что скажешь... Действительно, не наблюдаем, что есть, того не отнимешь. Субъективность восприятия тоже не отнимешь. Скажем, по мнению ученых, люди на 70-90% состоят из воды, а по мнению крокодилов, люди на 100% состоят из еды. То есть у каждого свой субъективный взгляд при полном плюрализме мнений. Воспринимая жизнь как процесс, естественно, нельзя не сказать и о таком деле, как эволюция. О чем Бергсон тоже выражается. "Жизненный порыв" – это, по Бергсону, тот самый сокровенный заряд энергии, который ведет нас от простых форм к сложным. Здесь Бергсон касается сразу трех сакральных аспектов эволюционной теории: морфофизиологического прогресса, случайности или закономерности и постепенности или скачкообразности (или, говоря по-научному, сальтационизма). По мнению Бергсона, эволюция представляет собой творческий акт, происходящий во времени. Человек, будучи творческим существом, находится как бы на гребне эволюционного процесса. А поскольку любой процесс есть явление, происходящее во времени, то и сущность этого самого времени весьма занимала Бергсона. Он утверждал, что есть время, так сказать, физическое и есть "время сознания". В отличие от физического времени "время сознания" содержит в себе развитие. Это связано с тем, что события, создающие его, неповторимы. Про смех Бергсон замечает, что "в обществе людей, живущих только умом, вероятно, не плакали бы, но, пожалуй, все-таки смеялись". Это связано с тем, что смех наиболее душевная составляющая ума. Мораль, по Бергсону, бывает двоякого рода. Первая нагнетает запреты и учит, что хорошо, а что плохо (и согласно ей, что хорошо, то как раз таки плохо). Вторая занимается не попреками, а помогает человеку творчески развиваться.
У Бергсона не было прямых учеников, но его философские взгляды оказали огромное влияние на развитие культуры ХХ века. Бергсона высоко ценил Владимир Иванович Вернадский – создатель учения о ноосфере, его идеи оказали огромное влияние на знаменитого теолога-эволюциониста Пьера Тейяра де Шардена с его "радиальной" и "тангенциальной" энергиями мирового развития. То, что эволюция может быть процессом творчества, а соответственно, процесс сотворения мира есть эволюция – в натурфилософской форме описывал еще Эразм Дарвин – дедушка того самого Чарльза Дарвина. Толковали об этом и современник Эразма – Жан-Батист Ламарк и современник Чарльза – Альфред Уоллес, параллельно создавший "дарвиновскую теорию". Но только благодаря Бергсону этот взгляд получил серьезное признание в мире (в 1967 году даже католическая церковь официально признала теорию эволюции, в том числе происхождение человека).
Бергсон излагал свои мысли таким простым и одновременно изящным языком, что не очень удивительно получение им (первым из философов!) и нобелевской премии… по литературе. Как было сформулировано нобелевским комитетом, премия вручается Анри Бергсону "как знак признания его ярких и жизнеутверждающих идей, воплощенных с исключительным мастерством". Бергсон оказал влияние на таких писателей, как Томас Манн, Вирджиния Вулф, Марсель Пруст и Джеймс Джойс. Как хорошее французское вино, Анри Бергсон упорядочивает мысли и пробуждает творческую интуицию у тех, кто пробует его философию на вкус. Такого бы всякому мыслителю пожелать!
