ЗИМНИЕ БЕЛЫЕ НОЧИ
Белая кошка неторопливо бежит
По белому снегу, зная, что есть несколько мест,
Где она может согреться:
Под недавно приехавшим автомобилем
Или на чёрном пятачке люка от теплоцентрали.
И так совпало:
Женщина в длинном белом пальто
Бродит по заснеженной детской площадке,
Что-то ищет она под ногами, иногда наклоняясь,
Заслоняя своей тенью всё
И не может найти, ибо это всё становится серым.
А я вижу то, что она потеряла:
Белое её счастье,
Лежащее под заснеженным кустом черноплодной рябины.
Оно не спешит объявиться перед женщиной в длинном белом пальто.
Оно смотрит на звёзды…
ДОН КИХОТ
Не будите меня, не будите меня.
Я из огненных снов — да в полымя огня,
Я из красных туманов — да в дым и туман,
Из полночных обманов — в полуденный зван.
Там неправда во сне, где в холодном огне
Дульсинея любимая скалится мне.
Здесь — реальность. А день — он страшнее, чем ночь.
Я не знаю, как это и то превозмочь.
Подустал от борьбы? Так иди на покой.
Ты и вправду боролся? Какой ты простой!
С кем сражался, дурак, и кого победил?
От каких же невзгод ты свалился без сил?
Накормил ли кого? И помог ли кому?
Что бормочешь? Кричи! Я тебя не пойму!
Не будите его, не будите его.
Он не помнит ни вас, ни себя самого.
Он в беспамятстве парочку мельниц сгубил.
Ну, а люди — не в счёт. Он людей позабыл.
Да с чего бы он помнил каких-то людей,
Если жил ради светлых великих идей,
Да с чего бы он помнил, как били его?
Санчо! Где твой осёл? Никого. Ничего.
Росинант! Но давно ускакал добрый конь.
Только звёзды и ночь. Только день и огонь.
Только книги, горящие в жарком костре,
Только дятел, стучащий по жёсткой коре —
За страницей страница, глава за главой,
Только дым над его и её головой.
ПОДСНЕЖНИКИ
Я нынче стих в зародыше убил — о том, как женщины шли сквозь туман на запах весны, весны. Но не было весны. А были сны: то каски, то папахи, и снег, и все под снегом прощены. Глаза сияли в отблесках луны, смотрели из проталин в мир без страха. Их долог путь от выдоха до праха. Их вечен путь из дикой той войны. А в белых перемёрзших кулаках подснежники цвели, светлее света. И бывшая зима пропахла летом в тех холмиках из касок и папах. Я знаю: это — правда, так и есть. Но позвоночник мой хрустит от правды. И правде этой все вокруг не рады. И негде мне прилечь или присесть. Отплачут те, кому пришёл черёд, оплачут тех, кого слеза согреет. Но в людях снова будущее зреет. И людям снова хочется вперёд. Я стих убил — о смерти впопыхах. Я стих убил о горе и убийствах. Поджёг — и зрел, как прежде зревший страх сгорает вместе с ложью и витийством. Но написать о радости не смог. Она придёт за дальним, за порогом. Идите к ней. Идти не так уж много. Вам, но не мне. Неодолим порог.
ДЕНЬ, КОГДА ОНИ НЕ ВЕРНУТСЯ
Есть день, когда отпускают птиц, и мы открываем клетку за клеткой. Весна на дворе. А потом будет летко. Лети! Свободна! Летишь? Летит… Волнуется. Круто легла на крыло, в испуге опёрлась на встречный ветер. Простор прозрачен, велик и светел. Волною воздушной её понесло! И сердце в зоб колокольцем бьёт. А мышцы сладко болят с непривычки. Пой, милая, пой! И она поёт! Полёт всесилен, высок полёт! И горлом открытым свободу пьёт свободная птичка, храбрая птичка! Черкнула по небу быстрая тень. Был свист холодным, а рёв голодным. В заплатку скукожился светлый день. Ты крылья сложила — и к глади водной летела, хоть страшной была вода, но то, что ревело — страшнее? Да. И лишь у самой озёрной воды ты крылья расправила: нет беды. И не было. Только далёкий гул улетел к горизонту и там уснул. Ты есть захотела, но нет еды. Воды попила (здесь полно воды). Ты вспомнить пыталась, где прежний дом, где клетка знакомая в доме том. Вот город, но так похожи дома, и в каждом — любимая чья-то тюрьма…
Над городом птицы летали. Над городом птицы кричали. И наша сумела, сыскала свой дом, окошко знакомое, форточку в нём. И в клетке родную кормушку. И зеркальце, и погремушку. Был шум возмущённый у окон других. Все окна открылись — и приняли их. Ведь так очевидно любому, что птичья свобода — лишь дома!
***
А в полночь по скайпу звонит мне вдруг мой давний, хотя виртуальный, друг. Усталый, слегка на взводе. И всё говорит о свободе. «Вот ты мне скажи, дорогой, когда мы станем свободны. Ты знаешь?». Да. Однажды это случится. В тот день не вернутся птицы.
ПИСЬМО В 23. 04. 2115 ГОДА
Мы — те, мы — которые жили в реале. Порою любили, порою страдали, мы горькую пили и песни орали. А, впрочем, вы это поймёте едва ли. Стаканами? Рюмками? Не из горла ли? По-всякому — всякому. Как подавали… Трезвели. Работали. Грызли науки. Встречались для радости, а не для скуки. Бивала судьба, мы ей сдачи давали. Мы жили в реале. Мы живы в реале. Мы дело по силам себе выбирали, и шли к неподъёмному. И поднимали. Мы не умирали, хоть нас убивали. То мы подавали, то нам подавали. А девушки наши — из плоти и крови, коснись их — и гром прогремит во вселенной, и гадины-градины грохнут по кровле. Мы жили. Мы живы. Мы смертны. Мы тленны. Я знаю, что будет потом. Но не стоит о том говорить и народ беспокоить. Здесь слово горит? Мы уста перекроем. Здесь тайна лежит? Мы её упокоим. Иначе — замОк на двери будет взломан. Иначе — изменим грядущее словом. А вместе с грядущим и прошлое канет. Не скажем, брат Авель! Не скажем, брат Каин! Не скажем. Молчим. Наливай — устаканим. Не скажем. Здесь тайна. Она за устами. Когда в виртуал переехали люди, вы создали праздник, без всяких там буден. Вы создали эхо, рождённое эхом. Вы создали смех, порождаемый смехом. И флирт, и война — производные цифры. И мышцы, и мысли, и женские циклы — всё цифра вмещает, всё цифра прощает, вас мыслями кормит и вас поглощает. Когда-то ваш мир разделён был на части. Теперь он един. Так похоже на счастье! Дороги обратной не будет, не будет. Земля вас целует. Земля вас забудет. Вы вместе, вы вместе, вы выбрали место. Какое вам дело, кто явится вместо? Он там. Он поёт. Или это не песня? Он там. Он поёт. Это точно не песня…
МЫ ДЕРЕВЬЯ
Вы простите его! Он молил о дождях, он молил. Небеса содрогнулись и ответили в мае снегами. Град с дождём. Дальше — ливень: всё лето, всё лето он лил, листья вздулись водой и земля поползла под ногами. В городах водопады, а в уличных реках — авто. Брёл, ныряя, сквозь рощи к далёким холмам пробираясь. Он молил о дождях! Но опять получилось не то. Ну, а где-то леса под сухим солнцепёком сгорали. Он и женщина шли по колени, по шею в грязи. Бились рыбы о ноги, не зная, где суша, где реки. Он людей замечал (по бокам, позади, впереди), будто гнал их вперёд этот дождь и невиданный ветер. Он не помнил зимы. Только осень. И призрачный свет. Новый мир зарождался под яркими арками радуг. Вышло солнце из туч, а за ним — незнакомая радость, будто цели достигли — и больше опасности нет…
***
Он очнулся, качнулся и понял — немного продрог. Ноги корни пустили, а руки со скрипом ветвились. Оглянуться хотел. Оказалось, что видеть он мог всё вокруг — сотни глаз на вчерашних руках поселились. Он наполнился соками. Брызнул зелёной листвой. И цветами большими. В них пчёлы нектар собирали. На его голове пара птиц обустроила свой дом для жизни — наподобие малого рая. Был ли он человеком? О, да! Он остался, кем был. Об ушедшем былом знал и помнил поболе, чем прежде. Рядом дерево — женщина, он её так же любил, даже в толстой коре, заменившей былые одежды. Так стояли они, будто мир предназначен для них, в быстром трепете крыльев, тревожащих пышные кроны, в разговорах соседей — прекрасных деревьев зелёных, в тихом шёпоте трав и в улыбках цветов полевых.
***
Но жара наступила. На ветках явились плоды. Солнце их распекало, отнимая последние силы. «Пить, пожалуйста! Пить! Нам хотя бы глоточек воды!» Но былая вода испарилась и вдаль укатила. «Пить хотим!» — всё кричали плоды на ветвях. «Дайте пить! Ну, пожалуйста! Будьте чуть-чуть милосердны! Для чего эта жажда? Зачем вам наш маленький страх? Не хотим умирать! Мы бессмертны, мы точно бессмертны!»… Он отдал им всю воду, она им свою отдала. И плоды напились, и посыпались наземь со смехом. Тут и дождик полил. Стала снова земля весела. Сколько ягод детишкам! Они и еда, и потеха. А деревья иссохли. Но вскорости будет лесник. Он их срубит, и дом неказистый поставит, чтобы в зимнюю стужу никто из ребят не погиб, чтоб в морозы не мёрзли и в злую жару не пропали.
***
Мы — деревья. Кого-то однажды накормим, любя. Мы — деревья. Спасаем живое от хлада и жара. Мы — деревня для тех, кто удрал от войны и пожаров, от обмана обманщиков, может быть, и от себя. Если кто-то однажды упал и навеки пропал, если ищете вы, но найти не выходит ни разу, вы идите в леса. Каждый павший там деревом стал. Он и сам вас отыщет, избавив от зла и от сглазу. Мы — деревья, мы помним всё то, что не помните вы. Мы — деревня, где души детей и святых отдыхают. Ветер древний колышет легонечко стебли травы, а грядущего ветер вас любит, и он не устанет.
БАРАБАНЩИКИ
Песенка о журналистах
По сонным по улицам
Призрачным днём
Шагают не в ногу друг с другом
И все барабанят о чём-то своём
Под солнцем, морозом и вьюгой.
Здесь тысяча правд,
Но каждый в них прав:
Вот этот, вот этот, вот этот…
Они барабанят о множестве прав,
До них никогда не воспетых.
Бей, барабанщик!
Рук не жалей!
По медным тарелкам, по коже!
Рожи из окон кричат: «Дуралей!»,
Но ты разбудил эти рожи!
Бей! Пусть проснутся от спячки дома —
Трезвым был сон или пьяным —
Осень на улице или весна,
Пусть достают барабаны!
Каждый мелодию носит в себе,
Каждый не высказал что-то.
Слышишь? Сосед твой на медной трубе
Песню играет уснувшей судьбе.
Есть у соседа работа!
А ты барабань. И в полночь, и в рань,
Не бойся криков и ропота,
Спавший — проснись и в ряды наши встань,
Спячку наполни грохотом.
Бей, барабанщик!
Рук не жалей!
По медным тарелкам, по коже!
Рожи из окон кричат: «Дуралей!»,
Но ты разбудил эти рожи!
Бей! Пусть проснутся от спячки дома —
Трезвым был сон или пьяным —
Осень на улице или весна,
Пусть достают барабаны!
Врач, инженер, рабочий, поэт,
Время наполни правдою.
Много тебе или мало лет —
Прав барабан твой! Прав ты!
Если же гибель настигнет тебя,
Вселенная — многолистная.
Жив ты. Но всё же шепни ей, любя:
«Считайте меня журналистом!».
Бей, барабанщик!
Рук не жалей!
По медным тарелкам, по коже!
Рожи из окон кричат: «Дуралей!»,
Но ты разбудил эти рожи!
Бей! Пусть проснутся от спячки дома —
Трезвым был сон или пьяным —
Осень на улице или весна,
Пусть достают барабаны!
Я, КАЖЕТСЯ, ПОНЯЛ
«Когда над миром нависла настоящая, казавшаяся неотвратимой, угроза, а не химера ядерных войн, народы забыли прошлые обиды ради спасения будущего. Детство человечества осталось в прошлом. И прошлое оказалось в прошлом прошлого. Белый, чёрный, жёлтый и красный нацизмы рассмеялись друг над другом и унизили друг друга этим смехом. Только единое человечество смогло победить неотвратимое, и лишь тогда люди обрели ту вечность, которую прежде каждый пытался обрести только для себя».
(2 сентября 3021 года по стилю XXI века от Р.Х. Санчо Дель-Коста, перевод с архивного новоиспанского XXD 4007 года по стилю XXI века от Р.Х.) /// И он ошибся. — В.Ч. ///
Это было время, когда сгорала бумага,
И время, когда испепелялась цифра,
И время, когда стиралась память
Ради Нового знания Новых времён,
Тогда сгорели все языки и флаги,
Онемели все, кто общался шифром,
Непотопляемое должно было кануть
И над планетой пронёсся стон
Зверя, в которого все должны были верить,
Мера, которой положено было мерить,
Лёд, который даже на звёздах не таял,
Явь, которая старше, чем сон —
Чем стоны новых времён
Чем шелест новых знамён.
Сжатое в точку пространство
Погребало в себе останки
Прежних семи человечеств
И одиннадцати миров.
Не было давнего смысла,
Из которого рождались мысли
Кончились старцы с лекарствами
Для птиц, людей и коров.
Деградация генерации?
Дегенерация нас?
Как перекисший квас?
И я спросил у Него:
— Тебе было мало всего?
Это-то зачем, для чего?
Наша боль почему и к чему?
А Он вздохнул жарким жаром,
И выдохнул смёрзшимся паром.
И сказал мне: Это не фокус,
Не какой-нибудь брекс-фекс-пекс.
Это космический секс.
Это космический секс.
Он всегда получается разным.
Смерть Вселенной подобна оргазму.
Жизнь подобна всегда соитию
Невидимых вами телес.
Всё рождённое вымрет.
И прижмётся новое к вымени.
И молоко новой жизни
превратится в новую кровь.
Всё случится по-новому вновь.
Всё случится по-новому вновь.
Все ваши прежние ценности —
Лишь трансформация ненависти.
— Даже любовь? — спросил я.
— Даже, — сказал он, — любовь.
Вы выбрали скверный курс.
Вы издержали ресурс.
Пора приложиться к вымени,
У которого новый вкус.
И тогда я начал расти,
И встал у Него на пути,
И просил его «Ты прости!
Пусти нас вперёд, пусти!
Ты ведь знаешь, что с этих пор
Все слышат наш разговор,
Мы попробуем разноголосье
Превратить в гармоничный хор.
И не будет больше других.
И не будет больше чужих.
И закончится время наших
Войн лихих шутовских.
И Каинов первый грех
Стал давно уж грехом для всех,
И злодейство стало любимейшей
из Твоих и наших утех.
Ты прости нас, Боже, прости,
Ты пусти нас дальше, пусти.
Мы кончину преодолеем,
Чтоб начало вновь обрести.
— Слово Моё нерушимо, — так сказал Он.
— Всё, что решил Я родить, — рожу, — так сказал Он.
— Но Вселенную одиннадцати миров и семи человечеств, — так сказал он.
— Не порушу нынче и впредь, — так сказал Он.
— Ты будешь гарантией нового, — так сказал Он.
— Ты ответишь за данное слово, — так сказал Он.
— Все люди нас слушали и услышали, — так сказал Он.
— Попробуйте заново, — так сказал Он.
И замолчал.
Я молился Ему, шептал и кричал,
Спрашивал о тайнах быстрого и медленного света,
Ждал ответа, ждал от Него совета.
Я не знал, кто нынче праведник, а кто злодей.
Я не понимал, как мне дальше убеждать людей.
А потом увидел, что если я их так и не убедил,
Выход один: чтобы всех полюбил. А потом всех разом убил.
И тогда все поняли, что я не всесильный Бог.
И тогда все поняли,
Что я всё это с ними действительно сделать мог,
Не разделяя: жёлтое, красное, чёрное, белое, —
Возьму — и жестоко, по-человечески, сделаю,
Не разделяя религии их и мою, земли их и мою,
Просто возьму всех скопом и навсегда убью.
И мир стал таким, каким мы видим сейчас.
И в этот миг только я услышал громоподобный глас:
— Это твоя победа, но это и твой крах, — так сказал Он.
— Я бы мог сделать так, но сделал ты, потому что дурак, — так сказал Он.
— Ты породил не любовь. Ты породил только страх, — так сказал Он.
— Вот почему я сказал, что эта победа — всего лишь твой крах, — так сказал Он.
— Это старые воды, это мёртвые воды, — так сказал Он.
— Ты лишил их главного. А главное — это Свобода, — так сказал Он.
— А теперь смотри, я попытаюсь вновь, — так сказал Он.
— Я хочу, чтоб была Свобода, и через Свободу — Любовь, — так сказал Он.
— А вы будете жить, как живёт среди вас Вечный Жид, — так сказал Он.
— Он мечтает о смерти, но вынужден жить и жить, — так сказал Он.
— Так и вы обретёте прежде запретную мысль, — так сказал Он.
— Так и вы потеряете прежде доступный смысл, — так сказал Он.
— А теперь смотри: это Слово, Логос, в котором весь текст! — так сказал Он.
— Это слово Любви и Свободы — вселенский великий секс! — так сказал Он.
И вдали на окраине мира вдруг загорелась звезда.
— Ты хоть что-нибудь понял? — так сказал Он.
— Мне кажется, понял, да! — так сказал я.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2018-nomer6-chelyshev/
