Веками еврейская песня пребывала в потемках. Мать тихонечко пела ребенку грустную колыбельную песню, портняжка сетовал, что почти не находит ушкá своей иголки, а сапожник выводил жалобный напев, как сидит он в своем подвале, не видя вообще белого света… Откуда возникла мелодия, кто сочинил слова? Казалось, их знали всегда, они передавались из поколения в поколение, но не записывались. Мы же по рассказам, по литературе помним, что даже среди лучших клезмеров редко кто знал ноты… Слова песни мог записать и ребенок ― азбуке и чтению обучали с трех лет, а в пять уже учили Тору, но молиться можно ведь и не читая нот, не так ли?..
Йоэль Энгель (16.04.1868, Бердянск – 12.02.1927, Тель-Авив), а в России ― Юлий Дмитриевич Энгель, музыковед, композитор, музыкальный критик, фольклорист, педагог, тончайший знаток русской и мировой музыки, был тем, кто в конце XIX и первой четверти ХХ веков «сменил профиль», сам он назовет это «поворотом к истокам национального существования», начав одним из первых профессиональных и широко известных музыкантов систематически собирать, записывать, изучать, обрабатывать и распространять народные песни на идише… Издал три тома этих песен, выступал с лекциями, концертами.
Портрет молодого Энгеля (с сайта г. Бердянск)
Сначала надо было все-таки иметь надежную профессию, и Энгель поступил в Харьковский университет и окончил его, став юристом. А спустя еще два года Энгель получает второй диплом ― по классу фортепиано Харьковского музыкального училища. Русская и европейская музыка, как и литература, на многие годы вытеснят если не в его душе, то в творческой да и повседневной жизни все еврейское.
Энгель ― студент. Блог библиотеки г. Бердянска
Как он стал из Йоэля Юлием ― понятно, а почему именно «Дмитриевичем»? Иногда пишут, что его отца звали «Давид», но это ошибка. Сам Менахем-Мендл в интересах «бизнеса», а был он подрядчик и торговец мясом, по-русски назывался Дмитрий Ильич Энгель. С благозвучным именем на Руси все-таки полегче…
А дома отец продолжал играть себе на гитаре еврейские мелодии и петь еврейские песни, на которые душа и мысли сына отзовутся-откликнутся, вместе с языком идиш, намного позже. К занятиям музыкой отец его специально не поощрял, но видел при этом, что Йоэль запоем читает книги, и, кажется, не удивился, когда после окончания гимназии тот сообщил, что уезжает… Кстати, в бытовой жизни только при поступлении в гимназию он воспользовался помощью отца, один раз, потом зарабатывал на себя сам, в том числе и на музыкальное образование. Много читая, Йоэль знал, что за пределами и дома и города есть большой, необъятный мир. Но вот ведь парадокс: надышавшись духом других ветров, он будет снова и снова возвращаться в родные места. Собирать народные еврейские песни начнет именно с отца, немало того удивив, однако до самой душевной потребности «идти в народ» за песнями еще надо было дожить… Послушаем самого Энгеля:
«В детстве если мне и пришлось слышать некоторые прекрасные еврейские напевы, то главным образом только в инструментальном исполнении отца… Да и вообще, в том городе Таврической губернии, где я вырос, строго патриархальной еврейской руки почти не было, или, по крайней мере, я ее не видел. Я даже никогда не говорил в детстве на еврейском языке, ни в семье, ни вне ее, ― хотя, слыша язык вокруг себя, понимал его».
(Ю.Д. Энгель. Еврейская народная песня. Этнографическая поездка).
Сборник еврейских народных песен в обработке Энгеля. Обложка Л.Пастернака
Неизвестно, на сколько времени растянулось бы его самоопределение, но помог случай, счастливейший и все определивший. В марте 1893 года в Харьков приехал Петр Ильич Чайковский, и Йоэль Энгель, ему 25 лет, был представлен великому композитору. Чайковский высоко оценил одаренность молодого человека и его желание посвятить всего себя музыке, настолько был очарован, что тут же написал рекомендательное письмо тогдашнему директору Московской консерватории (позже ― имени П.И. Чайковского) ― Василию Сафонову:
«Дорогой Василий Ильич!.. Я имел случай в Харькове познакомиться с ним (т. е. с Энгелем ― Ш.Ш.), его прекрасными способностями к музыке. Рекомендую…».
Так Энгель снова засел за учебу, на сей раз в Москве. Его учителями стали А.Аренский, М. Ипполитов-Иванов и Сергей Иванович Танеев, к которому он особенно привязался, и творчески и по-человечески, и о котором напишет впоследствии одну из первых биографий.
Энгель пошел по стопам Танеева, стал не только композитором, но и теоретиком музыки. Впрочем, писать о музыке он начал еще будучи студентом, не только по любви, но и по необходимости ― чтобы зарабатывать на хлеб и на учебу, однако очень скоро заявил о себе как серьезный критик. Довольно подробные биографии Энгеля, две на иврите ― музыковедов и педагогов Менаше Равины (Рабинович, 1899–1968) и Моше Бронзафта (1910–1996) и две на русском ― театроведа Эдуарда Капитайкина (1937–1992) и Якова Сорокера, скрипача и музыковеда (1920–1995), написаны были с любовью и дополняют друг друга. В БСЭ (даже в оттепель, в 1957) Энгель назван русским муз. критиком и композитором, а во всех еврейских энциклопедиях, книгах и справочниках ― еврейским композитором и отцом еврейской музыки. И то и другое, в общем, справедливо.
Показать диапазон написанного Энгелем почти невозможно, но перечислим хотя бы малую его часть: «Очерки по истории музыки» ― популярные лекции; «В опере. Сборник статей об операх и балетах», кроме биографии Танеева, есть еще и Римского-Корсакова, и Скрябина; редактировал «Музыкальный словарь Римана» и Музыкальный отдел 7-го издания Граната, издал и свой «Краткий музыкальный словарь». Более 800 статей, посвященных русской и европейской музыке! Среди музыкальных сочинений: песни и романсы на слова Байрона, Шелли, Пушкина, Бялика, Черниховского, хоры, инструментальные пьесы, сборники детских песен и «Еврейские народные песни» (записал и гармонизировал)…
Все биографы отмечают, что лекции Энгеля о Сен-Сансе, Григе, Гайдне, Моцарте и Бетховене пользовались колоссальным успехом. На лекциях же о русской национальной музыке он нередко получал враждебные письма и даже угрозы. Чем более эмоциональным и вдохновенным был лектор, тем более раздражал он черносотенцев. Капитайкин пишет:
«Вряд ли это ― угрозы и оскорбления ― были причиной обострившегося интереса к еврейской музыке. Но толчком ― безусловно».
Однако Моше Бронзафт полагал, что толчок был не внешний, а скорее внутренний и произошел намного раньше. В годы студенчества Энгель попал в талантливую еврейскую компанию, и решили они поставить оперу «Эсфирь» («Эстер») к празднику Пурим. Либретто написал сам Энгель. До праздника оставалось всего три недели. Энгель взялся написать и музыку к двум действиям, по одному действию взяли на себя его друзья. И тут он столкнулся с неразрешимой дилеммой: привычная его слуху и перу музыка в русском духе не передавала танаховского, библейского содержания свитка Эстер, не соответствовала… Вот когда впервые он обратился к еврейским песням и мелодиям, слышанным от отца в Бердянске.
И Менаше Равина проводит параллель между собиранием и обработкой русских песен Михаилом Глинкой и той же работой, проделанной Энгелем с народной еврейской песней. Заметим, что Глинка умер в 1854 году, еще до рождения Энгеля, так что вполне мог служить для него примером. Энгель скажет, что занимался этими песнями не потому, что был евреем, скорее, наоборот, чем больше он работал, углублялся в эти песни и полюбил их, тем больше становился евреем.
Любопытно было узнать, что при всей своей деликатности, этот «остроумный, интересный, обаятельный» человек (по словам его однокурсника) не боялся высказывать свои взгляды никогда и никому, в том числе таким авторитетным людям, как Стасов или Шолом-Алейхем…
Именно Стасов, как известно, придумал наименование «Могучая кучка» для пятерых русских композиторов ― Цезаря Кюи, Балакирева, Бородина, Мусоргского, Римского-Корсакова. Энгель считал, что «могучими» можно назвать только трех последних. Так и написал Стасову и разозлил его. Стасов, о котором говорили, что он «не возражал противникам», а «хватал за горло, бичевал, повергал ниц, уничтожал», писал Энгелю:
«…я, к величайшему сожалению своему, убедился, что между нами «разногласия» и «розни» по музыкальному делу еще гораздо больше, чем я прежде думал…».
«Какой уверенностью и смелостью надо было обладать молодому музыковеду и критику» ― пишет Яков Львович Сорокер, ― чтобы… отстаивать свои убеждения да еще перед лицом такого авторитета»… Но они дружили. Дочь Энгеля, Ада Рогинская, вспоминала, что, услыхав на улице пасхальный перезвон, Стасов поднял палец, прервав беседу с Энгелем:
«Слышите, во всех церквах поют «Христос воскресе»… чудная какая мелодия, но я голову готов прозакладывать, что ее пели еще до Христа. Пели ее в Иерусалимском Храме, а оттуда она пошла гулять по свету и до сих пор ходит и будет ходить».
И еще, в письме от Стасова:
«…Христианские мелодии на добрую половину, а может быть и больше, стоят на еврейских фундаментах»!
Именно Стасов поддержит его «предприятия» с еврейскими народными песнями!
Мы говорим о Стасове. Но между Энгелем и Шолом-Алейхемом случился вообще курьезный конфликт: что считать авторской, а что народной песней? Поводом послужила рецензия Энгеля в газете «Восход». Киевский адвокат Марк Варшавский издал сборник еврейских песен, написав, нимало не смущаясь, на обложке:
«Еврейские народные песни Марка Варшавского». Энгель выступил с резкой критикой: не может композитор называть сочиненные им песни народными, таковыми они могут когда-нибудь стать… Но Шолом-Алейхем, написавший предисловие к этому сборнику, вступился за автора… Перепалка идет на русском и на идише (с идиша ― вольный пер. мой ― Ш.Ш.). «И какой же еврей не умеет петь?» ― Шолом-Алейхем насмешлив:
«…негинэ (мелодия) это ведь еврейское дело. Одна из трех вещей, в которых мы самые большие специалисты ― слезы, пение и бриллианты… Если тема какой-то мелодии основана на тактах вальса или мазурки, так что ― это может повредить сионизму, еврейскому народу?.. Признайтесь, что Вы перегнули палку. Ну, вырвется словечко, со всяким бывает. И так ведь увлекся, что сам себя заслушался».
Запальчив и Энгель:
«Ваша героиня Шейне-Шейндл умнее Вас: когда она не знает, что такое дивиденд ― спрашивает, а Вы высмеиваете то, в чем не понимаете, превращая все в фарс, в цирк. И при этом очень довольны собой».
Он обвиняет Шолом-Алейхема в незнании разницы между понятиями «ритм» и «темп», и что такое «морендо» и что такое «форте-фортиссимо»:
«…но учить Вас музыке я не собираюсь ― у меня нет ни времени, ни желания».
Спор этот тогда, наверно, был серьезен. Сегодня это мило и смешно. Ну, еще цитата из Энгеля:
«Вы пишете, будто я сказал, когда читаешь песни Варшавского, можно подумать, что еврейский народ только и делает, что пляшет, а я сказал иначе: «Когда слушаешь песни Варшавского, можно подумать, что евреи поют сплошь польки, мазурки и кадрили. А представьте себе старого благочестивого красавца-хасида в длинной капоте и белых чулках, который танцует венский вальс или… падеспань»».
А Шолом-Алейхем ― Энгелю. А тот в ответ… И, наконец, вот у меня копия письма Энгеля, уже на русском языке, завершающая их спор.
«Многоуважаемый Шолом-Алейхем!
Очень рад Вашему письмецу, из которого заключил, что Вы признаете правоту основной позиции, занятой мною по отношению к еврейским народным песням. Конечно, в частностях я был, может быть, неправ и слишком односторонен… Примите мой сборник, как знак благодарности от человека, который хотя знаком лишь с немногими Вашими сочинениями, но от этих немногих имел много удовольствия.
Нахальный Ваш Ю. Энгель, Москва,
17.2.1901»
Непривычно и замечательно назван Энгель в Еврейской энциклопедии 1913 года: писатель по музыке и композитор! Так сегодня бы не сказали. В каждый период своей жизни Энгель оказывался в том месте, где был особенно нужен, где мог принести пользу.
Йоэль Энгель ― «писатель по музыке и композитор»!
В 1900 г. на заседании Императорского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии в Москве Энгель сделал доклад с прослушиванием записанных им на фонографе фольклорных записей и обработок еврейских песен ― результат его экспедиций. Из упомянутой Энциклопедии: «Этот вечер вызвал целое движение среди еврейской молодежи». Через год похожее мероприятие состоялось в Петербурге. В результате именно там основалось «Общество еврейской народной музыки» (1908). Среди самых близких ему «по духу и страсти» в то время сам Энгель называл Зиновия (Зусмана) Киссельгофа (1878–1939), общественного деятеля, энтузиаста еврейской культуры, педагога.
В присутствии многих выдающихся музыкантов Энгель сказал, что еврейская светская песня вопреки существующему мнению, представляет не только этнографический, но и художественный интерес.
«В духовной музыке мы встречаем напевы несомненно древние, которые поются более или менее одинаково почти всеми евреями на земном шаре. Происхождение этих древних напевов, то есть, то, что поется в синагогах, теряется во мраке столетий, а может быть, даже тысячелетий».
Общество еврейской народной музыки в Петербурге, 1908
К слову, этими напевами вскоре займется именно его товарищ Шломо Розовский. Позже он напишет и издаст великолепное сочинение о кантилляции ― молитвенном пении. Энгель же посвятит себя светской музыке…
«Вы услышите, ― сказал он, ― нечто вроде еврейского песенного микрокосма. Тут есть и колыбельные песни, и любовные, и бытовые, и семейные, и свадебные, и шуточные, и солдатские. Те мелодии, которые сегодня будут исполнены на инструментах, записаны лично мной».
Он рассказывал и показывал. Ему помогали те, с кем он ставил оперу об Эстер, и это похоже было на чародейство… Шломо Розовский вспоминал, что все они ― ученики Римского-Корсакова и Глазунова ― после концерта Энгеля обратились к еврейской музыке. Слова песен первого сборника редактировал поэт Шаул Черниховский. Успех показал Энгелю, что он на верном пути. До 1912 года он будет чуть ли не каждое лето сам ездить с фонографом по городам и местечкам России, Белоруссии, Украины. В 1912 году он впервые поедет с Ан-ским.
Энгель (слева) и Ан-ский. Прибл. 1916
Три тома еврейских песен вышли в Петербурге с обложкой, сделанной художником Леонидом Осиповичем Пастернаком (Борис Пастернак, мечтавший сначала о музыкальной карьере, стал учеником Энгеля по теории музыки).
Леонид Пастернак. Портрет Энгеля, 1910
Арье Фридман-Львов (1884–1955), вокалист, один из бывших студентов Петербургской консерватории, примкнул к «Обществу…» позднее, в 1912-м. Через много лет, на вечере памяти Энгеля в Хайфе, он вспоминал:
«Мы были счастливы, что музыкант такого уровня, как Энгель, писавший в газете «Русские ведомости», критик не просто серьезный, а блестящий, бывший раньше в стороне «от еврейских дел», со всем жаром своего сердца отдался созданному у нас «Обществу…», став поистине его «живой душой»…»
В 1917 году Шаляпин на петербургской сцене, вслед за гимном «Ха-Тиква» исполнил сочинение Энгеля «Лежит дитя в колыбели». В 1920–21-м мы видим Энгеля в подмосковной Малаховке. Лучшие деятели еврейской культуры прибыли туда не на фестиваль, не на присуждение каких-либо премий или званий, а ради еврейских сирот, детей беженцев, собранных в Малаховском доме-колонии.
Деятели еврейской культуры среди детей и воспитателей Малаховского дома-колонии. Сидят в 1-м ряду (справа налево) М.Шагал, Ц.Гиршкан; во 2-м ряду ― С.Томашинский, Д.Гофштейн, Й.Энгель, И.Добрушин; в 3-м ряду: первый слева ― Дер Нистер, второй ― Б.Шварцман… 1921г. (Фото было предоставлено Левией Гофштейн, дочерью поэта Давида Гофштейна)
Особое место в творчестве Энгеля занимает музыка к спектаклю по пьесе Ан-ского «Диббук», поставленному Вахтанговым в московской еврейской театральной студии «Габима» (1922). Жаль, если вам не довелось ее слышать… Когда я готовила радиопередачу об Ан-ском, мне посчастливилось прослушать в записи весь спектакль «Габимы», потом еще и еще раз, и я настолько прониклась его музыкальной канвой, что сначала добавила к трем частям передачи четвертую, чтобы включить и музыку, а потом весь этот материал, без музыки, но с переводами текстов песен, вошел в мою книгу «Печать любви».
Сюита Й.Энгеля к спектаклю по пьесе Ан-ского «Диббук»
В 1922 году, вскоре после премьеры «Диббука», Энгель эмигрирует в Германию, где становится музыкальным директором еврейского музыкального издательства «Юваль». Публикует там и свои работы.
В Эрец-Исраэль приезжает в 1924 году.
Эмблема музыкального издательства «Юваль»
Сколько великих дел свершил бы этот человек для зарождавшейся музыкальной жизни в стране, если бы судьба отвела ему б́о́льший срок! Для новой жизни, которую он, несмотря на обычные трудности репатриации, принял всей душой, отпущено было Энгелю всего лишь три года. Поражает как много он успел, какой настоящей и полнокровной жизнью жил, какой след оставил на родной земле, с каким вдохновением и энергией создавал новую музыкальную израильскую культуру.
Энгель в новой жизни. Тель-Авив, 1925. Фото А.Соскина
Есть у меня и живое свидетельство об Энгеле.
Вдова израильского композитора Мордехая Зеиры, Сара, сама певица и преподаватель музыки, была ученицей Энгеля. Директором музыкальной школы-консерватории «Шуламит» в Яффо был тогда ученик Леопольда Ауэра Моше-Дов Хопенко (1881–1949). Это он пригласил в Эрец-Исраэль и Михаила Гнесина и Йоэля Энгеля. Монолог Сары Зеира:
«Сколько ему было тогда? 55-56? Как с очень слабым знанием языка найти себе применение на новом месте, в стране, которая только строится? Чем заняться? Я часто бывала его переводчицей. Да и музыка не требует слов».
Ноты «Гимна труду» Энгеля, опубликованные в мае 1927г.
Ей казалось, что я ее не понимаю. Сару отчего ж не понять, труднее было понять Энгеля. Подумать только: после потрясающей карьеры в России, обласканный вниманием таких корифеев, как Чайковский, Стасов, Танеев, Римский-Корсаков, проведя несколько лет в Берлине, в самом центре европейской культуры тех лет, возглавив там издательство «Юваль», Энгель, как Жаботинский, как Трумпельдор, без громких слов о сионизме, решил, что он должен жить в Эрец-Исраэль. С таких высот спустившись…
Сара, будто подслушав мои мысли:
«Энгель не стал разбирать партитуру тоски и ностальгии (как нередко вы это любите делать!), а просто стал работать. Начал с детей, стал преподавать им сольфеджио, написал для них много песен, успевал и ездить и ходить по стране, по жаре, работал и в консерватории, и на семинаре Левинского, где я училась. Помню, как он вошел в класс… Глаза черные как маслины. Волосы кудрявые, нет, кажется, надо сказать ― курчавые, тоже черные, ну, чуть-чуть начал седеть. Мы удивились: только что из Европы, а уже как сабра, без галстука. Открытый ворот рубашки. Нет, он не был высоким, поджарый такой… Очень красивый. (И растягивая это слово, она произнесла: «фантастическая личность».) Все мы жили тогда на хлебе и маслинах. Но мы впитывали каждый звук, жест, слово учителя. Голод не мешал вдохновению ― ни его, ни нашему. Мы летели на крыльях на занятия, а на хлеб уж каждый зарабатывал как мог. Потом Энгель сдружился с артистами театра «Оhель» и объехал с ними, вот такой, загорелый, курчавый, молодой, всю страну. Все время сочинял песни. Мой муж был очень впечатлен, услышав музыку Йоэля Энгеля к первому спектаклю театра «Оhель» ― по рассказам Переца. Именно после премьеры этого спектакля Мордехай решил серьезно учиться музыке. Спектакль «Рыбаки», тоже с музыкой моего дорогого учителя, сам Энгель уже не успел посмотреть».
Не спросила ее тогда, где он жил. Пришлось искать самой, «где эта улица, где этот дом»? А он в двух минутах ходьбы от моря. Родился у Азовского моря, скончался у Средиземного. Вот и табличка: «Здесь жил Йоэль Энгель». А рядом с театром «Габима» есть улица его имени.
Дом в Тель-Авиве, в котором жил Энгель. Фото автора
С 1945 года существует почетная Музыкальная премия имени Йоэля Энгеля, установленная муниципалитетом Тель-Авива.
Лауреатов премии Энгеля много, некоторые награждены дважды, а композитор и музыковед Иоахим Стучевский (1891–1982) был награжден ею трижды…
Кто помнит песни Энгеля? Но если пропеть «Нуми-нуми, ялдати» или «Гешем-гешем ми-шамаим» (первая популярная колыбельная, вторая о радости первого дождя) или напевы из спектакля «Диббук»: «Мипней ма, мипней ма» ― все, а взрослые почти без исключения, подхватывают. С радостью свидетельствую, что благодаря Интернету сегодня можно не только почитать статьи и рецензии Энгеля, его переписку, воспоминания его дочери Ады (Ю.Д. Энгель. «Глазами современника», Москва, 1971), но и послушать его музыку… Его знают во всем музыкальном мире. Детский хор исполняет песню «Гешем-гешем» израильского композитора Энгеля. Где живут эти дети? В Армении… А вот и «Фрейлехс» Энгеля (Engel J. Freilechs Ор. 20 No. 2 for violin and piano), о котором только читали, а сегодня можно послушать и дома и в дороге, ― такие вот времена счастливые! И какие исполнители: Ингольф Турбан (скрипка) и Яша Немцов (фортепиано)! За три минуты вы испытаете и рвущуюся из сердца радость и рвущую сердце грусть…
Из газеты «Доар а-йом» за 13.2.1927:
«Вчера в 9 часов вечера скончался композитор Йоэль Энгель, 58 лет от роду. Три недели назад он очень сильно простудился. Его состояние внушало опасения, но постепенно он начал поправляться и готовился встать с постели. Но вчера неожиданно произошел разрыв сердца, и он скончался. Сегодня в доме покойного побывало очень много людей, его почитатели, учащиеся консерватории «Шуламит» и учительского Семинара им. Левинского… С кончиной Йоэля Энгеля еврейский народ потерял «главного просветителя в области развития еврейской национальной музыки»… Его роль велика не только в области музыки, но и еврейской культуры в целом, потому что вокруг него сплотились, по его пути пошли такие композиторы, как Л. Саминский, И. Ахрон, Ш. Розовский, Арье Авилеа, Мильнер, братья Крейн и другие. Но первым был Энгель, горячо веривший в будущее еврейской музыки, возможность синтеза современной и имеющей глубокие корни религиозной музыки. Поэтому он приехал в Эрец-Исраэль, учился говорить на иврите, чтобы на нем читать свои лекции студентам. Здесь он творил, здесь преподавал музыку, мечтал о больших свершениях. И вдруг (все жестокое приходит вот так ― «вдруг») ― смерть, и она оборвала его песню»…
Подписан этот пространный и эмоциональный некролог одной буквой «Ш.» Полагаю, что писал его коллега и друг профессор Давид Шор, которого в 1925-м Энгель встречал в Яффском порту. Шор еще вернется в Москву, но в 1927-м окончательно поселится в Тель-Авиве. Уход Энгеля был неожиданным и для его жены Антонины Константиновны Хейфец. Она отправила архив мужа в Москву, и вскоре уехала сама, посвятив себя заботам о творческом наследии Й. Энгеля. В Москве жили их дочери, Ада и Вера. Ада Рогинская (1901–1970), художница, иллюстратор детских книг, написала воспоминания об отце, они опубликованы.
Мне кажется, домашние не разделяли ни его идей, ни устремлений. Но это другая тема.
Йоэль Энгель похоронен на кладбище (ул.Трумпельдора) в Тель-Авиве, в 750 метрах от дома, в котором он жил
Яков Львович Сорокер приводит цитату из книги композитора и музыковеда И. Стучевского «Мой путь к еврейской музыке» (Вена 1935, на нем. яз.):
«Значение Энгеля для еврейской музыки ― прежде всего в притягательной силе его идей. Он был не только музыкантом ― он был евреем, борцом… В истории современной еврейской музыки, которую напишут наши потомки, ему обеспечено первое место».
Первоначальная версия статьи опубликована в «Новостях недели» («Еврейский камертон»), апрель 2018.
Оригинал: http://s.berkovich-zametki.com/2018-snomer2-shalit/
