* * *
«Прощай немытая Россия».
Моя неласковая мать.
С какою неразумной силой
Ты научилась не прощать.
Но ты прости детей и внуков,
Нежданно посланных судьбой
На бесконечную разлуку
С твоей суровою рукой.
Молчишь, надменно сдвинув брови,
Имперской гордостью тверда.
И чую, снова жаждешь крови
Во имя мира и труда.
Молчишь. Но с гибнущей подлодкой
Что сделать ты тогда могла?
Как с перерезанною глоткой,
На дно Россия залегла.
И из прекрасного далёка
Гляжу в дождливое стекло.
Но если позовёшь до срока
Тревожной птицею в окно,
Я соберусь порой вечерней,
И, не боясь коней загнать,
Примчусь, забыв про злобу черни,
Чтоб жизнь свою тебе отдать.
Опять зима
«Мы будем счастливы, мой друг...»
Н. Коржавин
Посвящается Я.Т.
Опять зима, как питерская осень.
И мелкой сеткой сонные дожди.
Опять душа покоя тихо просит.
И вторит эхо: «Счастия не жди».
Не жди напрасно, вот усталость схлынет.
И смертный полог застит вдруг глаза.
Камин у ног погаснет и остынет.
И не нагрянет вешняя гроза.
И ни звезды и ни креста.
И мутный диск там тени водит.
И жизни миг. И неспроста
Там путник дом свой не находит.
Мысль начинает новый круг:
- Когда-нибудь на этом свете
Мы будем счастливы, мой друг…
За эту жизнь мы все в ответе.
Когда проснёшься на рассвете,
Зажги в окне своём свечу…
Я постою и помолчу.
Я постою и помолчу.
Твой свет помог с пути не сбиться.
У незнакомого крыльца
Помог святой водой напиться
Под трели раннего скворца.
И снова тот же вечный круг:
- Мы будем счастливы, мой друг.
Когда-нибудь, когда-нибудь…
- Ты моё имя не забудь.
Какую ночь мне всё не спится.
Не дай повеситься, иль спиться…
Мы будем счастливы, мой друг.
Мы будем счастливы, мой друг.
Песня Петербургу
Я песню сложил для огня,
ожидавшего в камне удара.
Для ветра, что тело забросил своё
на сутулые плечи домов
и ключицы чугунных решёток.
Для шпиля, иглою пронзившего небо,
где в вечной лазури плывёт золочёный кораблик.
Как хлеб победителю, я осторожно несу
эти завязи слов, что зачаты случайной любовью
под сумраком арок, орущих в своём единенье со мною.
Дарю по частям себя каждому слову,
желавшему трепетной плоти.
Прими меня город! Я чрево заполню твоё.
Ты рождение песни.
Честолюбец
Невольник - прикован к галерам своих вожделений.
Я тайну поверю свою лишь горбатому камню,
что встал на пути у ладьи и разбил её в щепы.
А цепи оставил галерникам, битым кнутами губительной страсти.
Простите! Мои палачи и надсмотрщик ретивый.
Напрасен ваш труд, я устал. Равнодушием смерти клеймён.
Без борьбы уступаю скамью,
что задами в занозах натёрта до блеска.
Терпите! Вот кнут засвистел, и пригнулись плечи к коленям.
И взмыли над морем протяжные вопли, как стоны,
грешащих запретной и сладкой любовью на брачной постели.
Пройдите галеры! С печатью на лбах и в глазах ожидание рая.
Довольно, достанется досок неструганых всем на занозы.
Не каждому только тот камень, что встал на пути у галеры.
Псовая охота
Мы - зайцы, бегущие следом за страхом.
За нами часть жизни, пошедшая прахом.
За нами деревьев загубленных рощи.
За нами могилы - что может быть проще.
Мы - зайцы. И жизнь наша - страх и движенье
в погоне за тенью, своим отраженьем.
Бежим мимо хижин с обрушенной кровлей.
И путь наш помечен и потом и кровью.
Мы - зайцы, за нами охотников рота.
И нас настигает лай псовой охоты.
Кого-то загнали, порвали на части.
Их в пене бордовой оскалены пасти.
Собак не кормили пред псовой охотой,
чтоб лютыми были для этой работы.
Предчувствие войны
Сижу в кафе на улице под тентом.
И замер мир. Недвижна тишина.
И горький вкус зелёного абсента
пролился в сумрак серого окна.
Фигуры движутся, размыты, как во сне.
И виснет шаг их плавно на пол-тона.
И лица опрокинуты во мгле,
как будто ждут открытия кингстона.
Чтоб всё снесло. И всё пошло на дно.
Чтоб крик о помощи завяз в тягучей вате.
Моих стихов прокисшее вино
нальют в стаканы к этой знатной дате.
Венеция
«Венеция венецианкой
Бросалась с набережных вплавь».
Б. Пастернак.
Венеция, я восхищён!
И без тире и междометий
Здесь гениально завершён
Рисунок нескольких столетий.
Изобретён Советом Дожей* -
каприз судьбы, изыск ума.
Удел его - на рай похожий.
А рядом нищая сума.
Здесь так бесстыдна нагота.
И торжествуют базилики.
Со стен глядят святые лики,
и святотатствует толпа.
Венеция в воде по пояс:
недолговечно ремесло.
Гребец, лениво в волнах роясь,
вращает медленно весло.
Из века в век. На свет из мрака
гондолы путь под сводом арок.
Над площадью Святого Марка
взлетает стая голубей,
свободе радуясь своей.
Но здесь, из камеры свинцовой
сластолюбивый Казанова
вписал язвительное слово
в историю людских страстей,
играя правдой без затей.
Что слово!? Звук его немеет.
Слова – песок. Их ветр развеет.
Истомлена морскою качкой,
забросив юбки за бедро,
Венеция роскошной прачкой
полощет ветхое бельё.
* Совет Дожей - орган управления Венецианской республикой.
Колодец
Где-то светит мой месяц.
Где-то ветер уносит
Уходящее имя
С этих губ ненасытных.
Позови меня тихо,
Еле слышно, лишь дрогнет
Серебро паутины
В свежескошенном стоге.
И с вечерней звездою
Свет прольётся в колодец
И по влажному срубу
Проиграет свой танец.
В приглушённом сознанье
Звуки словно зависли...
В грациозном качанье
Два ведра с коромыслом.
Аранов Михаил. Родился в Ленинграде. Окончил Политехнический институт. Работал инженером на закрытых предприятиях Ленинграда – Санкт-Петербурга. Живет в Ганновере и Санкт-Петербурге. Публикуется в прессе России, Германии, Англии, США. Журналы: «Невский альманах», «Крещатик», «Дети Ра», «Зарубежные записки», «Студия», «Литературный европеец», «Слово\Word», «Новый журнал», «Семь искусств», «Мастерская». Газеты «Apia» (Англия), «Интеллигент» (СПб) «Литературная газета», «Новая газета» (М.) и др. В Петербурге изданы две книги прозы «Скучные истории из прошлой жизни», изд. «Нева», «Страх замкнутого», изд. «Алетейя» и сб. стихов «Пространство вытеснения». Готовится к изданию роман «Баржа смерти». Повесть «Вернутся ли голуби в ковчег» вошла Лонг-лист «Русской премии» за 2013 год. Рассказ «Рыжая лошадь» в Лонг-лист конкурса рассказа им. В.Г. Короленко за 2016 г. Рассказ «Провинциальные истории» - Шорт-лист за 2017г.
