Век мой, зверь мой, кто сумеет
Заглянуть в твои зрачки
И своею кровью склеит
Двух столетий позвонки?
О. Мандельштам.
С развалом СССР, когда хаос и беспредел решительно скомпрометировали мечту о прекрасном будущем, ее все более уверенно стали вытеснять мечты с прекрасном дореволюционном прошлом, в связи с чем началась его стремительная реабилитация и канонизация. События, уже давно ставшие достояние истории, перекраиваются в соответствии с придуманной легендой, героизируются, превращаясь в пропаганду патриотических и имперских шаблонов. Как и в советское время, средства массовой информации наполняются мифическими концепциями и положительными персонажами, которые, изменив заряд социальной энергетики на противоположный, формируют фундамент державно-патриотической идеологии.
Впрочем, новые «работники идеологического фронта», также как и их советские предшественники, фанатично уверены в том, что история существует не для объективного изображения прошлого, а для сохранения и использования положительных примеров, необходимых для воспитания масс в духе единых требований, поставленных катехизисом современной идеологии. Нынешние эталоны и штампы трактуют исторические события в националистическом духе, делают историю набором художественных и малохудожественных мифов, насаждая в то же время монархистско-имперские настроения. Созданные в настоящее время ложные концепции, основой которых являются искаженные факты и патриотические чувства, базирующиеся на их основе точки зрения, как и всякая фетишизация событий, отвлекают от объективного взгляда на прошлое и настоящее и способствуют утверждению националистических принципов, с позиций которых и рассматривается исторический процесс.
Творцов и распространителей новоявленных мифов нисколько не беспокоит этическая потребность в объективности изображения. Как преданные потомки апологетов и распространителей соцреализма, они охотно отрешаются от обыденной действительности, желая во чтобы то ни стало, «сказку сделать былью». Новая виртуальная реальность становится доминантой при формировании под прикрытием демократии нового авторитарного режима, когда инакомыслие опять не допускается, и «все идут в ногу».
Учитывая, что в перестроечный и постперестроечный период были низвергнуты герои прежнего времени, воплощавшие социалистические принципы, возникла острая идеологическая потребность в новых кумирах. При этом освободившиеся места на высоком пьедестале истории, разумеется, предоставляются кандидатам, отвечающим современным потребностям. Это относится и к крупномасштабной и крайне противоречивой личности П.А. Столыпина, который руководствуясь благими побуждениями, создать могучую Россию, практически подтолкнул страну к гибели.
Петр Столыпин
Впервые в конце двадцатого века обновленный образ Столыпина появился в романе Александра Солженицына «Август 14-го». Очевидно, не случайно, что Россия, давшая миру целую плеяду великих композиторов, писателей, художников не может похвастать обилием выдающихся государственных деятелей, даже Петр Первый и Екатерина Вторая, признанные великими профессиональными историками, воспринимаются неоднозначно.
Солженицын привлек внимание читателей к одной из ключевых фигур российской истории ХХ века, к личности государственного деятеля предреволюционного периода, верой и правдой служившего царю и отечеству и пытавшегося своей твердой рукой предотвратить близящуюся революцию. К сожалению, литературная версия, созданная Солженицыным, далека от реального портрета Председателя Совета министров и скорее напоминает мудрого и решительного пророка, поселившегося в собственном отечестве, исключительно для его спасения.
Именно такая трактовка на гребне времени была подхвачена прессой — появилось множество статей и книг, восхваляющих деятельность Столыпина и приписывающих ему особую, исключительно позитивную роль в событиях прошлого. Авторы подобного рода произведений, во-первых, всецело оправдывают предпринятые Столыпиным «решительные меры», направленные не только против революционеров, но и против самых широких слоев населения, и, во-вторых, поднимают на щит его аграрную реформу. Мало того, некоторые из авторов убеждены, что России и на современном этапе непременно нужен новый Столыпин, так как лишь такому правителю под силу справиться с мафией, коррупцией и повести страну к светлому будущему, которым на сей раз является капитализм.
Быть может, новым либералам нравится фигура Столыпина, потому что современные реформаторы сравнительно недавно при переходе к рыночной экономике уже неукоснительно следовали его совету — опираться на сильных мужиков, забыв о существовании слабых, а может быть, современникам близки какие-то другие имманентные черты его характера. Во всяком случае, в целях возвращения истории объективной характеристики государственного деятеля, безусловно повлиявшего на судьбу России, необходимо рассмотреть его личность в контексте времени.
Проведенные Александром II Великие реформы, такие как освобождение крестьян, учреждение земств и городских дум, реформа судебной системы, введение обязательной воинской повинности, требовали привлечения различных слоев населения к активному участию в жизни страны. Однако, уже в начале 1861 г., когда были опубликованы условия освобождения крестьян, в соответствии с которыми, стало ясно, что трудящиеся аграрии получали лишь половину обрабатываемой земли и должны были за нее расплачиваться в течение нескольких лет, информация вызвала недовольство не только среди самого крестьянства и радикальной части интеллигенции, но также представителей других общественных категорий.
Как отметил известный американский историк Ричард Пайпс в своей книге «Россия при старом режиме», между 1878 и 1881 гг. в стране «был заложен юридический и организационный фундамент полицейского режима с тоталитарными обертонами».
Поворотным пунктом становления полицейской власти было изданное 14 августа 1881 г. Александром III «Распоряжение о мерах к сохранению государственного порядка и общественного спокойствия и приведении определенных местностей в состояние Усиленной Охраны». Этот законодательный акт был создан для борьбы с широко развернувшимся революционным движением и представлял право политической полиции в 10 губерниях Российской империи не только устанавливать критерии и степень фактической ответственности граждан, но и проводить обыски и отправлять в тюрьмы без санкции прокурора.
Таким образом, в борьбе за сохранение существующего порядка полицейские органы перестали быть орудием закона. Они функционировали вопреки закону и даже возвышались над ним, т.к. их деятельность не подлежала судебному надзору и опиралась всецело на административно-бюрократическую систему. При этом концентрация власти в руках бюрократической полиции отнюдь не способствовала воцарению общественного спокойствия.
Наоборот, в условиях жесточайшего аграрного кризиса она увеличивала раскол между государством и обществом, вовлекая народные массы в бурный революционный поток. Вот что писал в связи с этим известный политический деятель и публицист того времени П.Б. Струве:
«То состояние, в котором находится в настоящее время Россия, есть — приходится это признать с величайшей горечью — состояние открытой вражды между властью и наиболее культурными элементами общества. До событий революции власть могла сослаться — хотя и фиктивно — на сочувствие к ней молчальника народа. После всего, что произошло, после первой и второй Думы, подобная ссылка невозможна. Разрыв власти с наиболее культурными элементами есть в тоже время разрыв с народом. Такое положение вещей в стране глубоко ненормально, в сущности, оно есть тот червь, который всего сильнее подтачивает нашу государственную мощь». (Русская мысль, 1908г., кн.1, стр. 143-157)
Что же касается самого народа, то события «Кровавого воскресения» 9-го января стали не только началом революции 1905 г., но и ознаменовали новую веху в российской истории. В день, когда на Дворцовой площади было убито около 200 демонстрантов и гораздо большее количество ранено, был нанесен мощный непоправимый удар по идеократическим основам империи. Знаменитая формула Уварова: «православие, самодержавие и народность», благодаря которой ни народники, ни эсеры, ни прочие «бесы» не могли подтолкнуть широкие массы к антиправительственным действиям, утратила былой смысл и больше не противодействовала разрастанию революционной борьбы в городе и в деревне. Повсеместные стачки и забастовки заставили Николая II издать манифест от 17 февраля 1905 года, который даровал населению империи некоторые гражданские свободы, но не принес желаемого «умиротворения».
Необходимо отметить, что во второй половине девятнадцатого века на политическую арену выступает русская интеллигенция, активно возложившая на себя миссию борьбы с царизмом. Теперь, оторвавшись от реальной панорамы того времени, легко обвинять всех участников образовавшихся тогда партийных группировок в терроризме, неоправданных жертвах и мифических социальных проектах. Их трагические, отторгнутые настоящим фигуры не только не соответствуют параметрам византийской этики, но и противоречат всемирным понятиям современной нравственности. Пользуясь тем, что в двадцать первом веке сам термин «террор» приобрел характер стереотипа и шокирует общественное сознание, многие проецируют российские события того времени на современность, не учитывая характера, условий зарождения и особенности распространения нынешнего международного террора, и, нисколько не чувствуя неправомерности подобного сравнения.
Причиной революции 1905 г. явилась мощная волна недовольства правящим режимом, захлестнувшая не только интеллигенцию, но и основную массу населения, немалую часть которой составляло крестьянство. Советская историография, рассматривавшая прошлое сквозь призму коммунистической идеологии, искажала многие факты, относящиеся к тому времени, поскольку наиболее активную роль в той революции играли не большевики, а эсеры и кадеты. При участии различных социальных слоев восстанием были охвачены Польша, Кавказ, Прибалтика и значительная часть центральной южной России. В указанный период, несмотря на то что буржуазия стала приобретать существенную роль в воздействии на государственные и хозяйственные механизмы, социальная структура общества оставалась неизменной. Политическим строем страны оставалась монархия, сохраняя все принципы абсолютизма, а дворянство продолжало оставаться главной опорой самодержавия. Недовольство ширилось во всех слоях имперского общества. Именно в это время рабочие формируют противостоящие власти объединения, впервые учреждают профсоюзные организации. Тогда же из забастовочных комитетов выросли советы рабочих депутатов, которые в некоторых городах даже осуществляли функции временного управления.
Однако многие современные историки и журналисты предпочитают видеть в событиях тех лет всего лишь безостановочную серию заговоров и убийств. Правда, сейчас модно и Октябрьскую революцию считать заговором, хотя по полноте охвата, масштабам, глубине социального раскола, участию всех категорий населения, продолжительности, с учетом длительности гражданской войны, а главное результатам, сохранявшимся более 70 лет, она не имеет себе равных.
П. А. Столыпин был назначен министром внутренних дел в канун созыва Первой Государственной Думы, а спустя еще 3 месяца, 9 июля 1906 года, Председателем Совета министров. Он проявил на этих постах исключительную волю и энергию для подавления революции и продлил существование монархии не меньше, чем на 10 лет. Однако, при этом страна продолжала двигаться семимильными шагами по пути укрепления полицейского государства. Первая и Вторая Думы были разогнаны. Обещанные Манифестом «незыблемые основы гражданской свободы» оказались существенно урезанными избирательным законом от 3 июня 1907 года. Практически он лишал представительства в Думе как многочисленные слои трудового населения, так и национальные меньшинства на окраинах империи. «Распоряжение» от 14 августа 1881 года, действовавшее ранее в 10 губерниях, было распространено на всю Россию, а идея «православия, самодержавия и народности» была окончательно разрушена введенными Столыпиным военно-полевыми судами, которые санкционировали без всякого разбирательства массовые казни, превратив насилие в будничный факт общественной жизни.
Необходимо сказать, что общественное сознание в России никогда не оправдывало массовое использование репрессивных методов для достижения внутриполитических целей, какими бы прекрасными они ни казались. Достоевский, как известно, утверждал даже, что «высшая гармония» не стоит слезинки одного замученного ребенка. Лев Толстой в статье «Не могу молчать» непосредственно отозвавшись на повешение двадцати крестьян Херсонской губернии, яростно выступил против столыпинских казней:
«Все эти бесчеловечные насилия и убийства кроме прямого зла, которое причиняют жертвам насилий и их семьям, причиняют еще большее зло всему народу, разнося быстро распространяющееся, как пожар при сухой соломе, развращение всех сословий русского народа. Распространяется же это развращение особенно быстро среди простого рабочего народа, потому что все эти преступления, превышающие в сотни раз все то, что делалось и делается простыми ворами, разбойниками и всеми революционерами вместе, совершаются под видом чего-то нужного, хорошего, необходимого, не только оправдываемого, но поддерживаемого разными нераздельными в понятиях народа со справедливостью и даже святостью учреждениями: сенат, синод, дума церковь, царь». И далее Толстой продолжает: «Вы говорите, вы совершаете все эти ужасы для того, чтобы водворить спокойствие и порядок! Вы водворяете спокойствие и порядок! Чем же вы его водворяете? Тем, что вы, представители христианской власти, руководители, наставники, одобряемые и поощряемые церковными служителями, разрушаете в людях последние остатки веры и нравственности, совершая величайшие преступления: ложь, предательство, всякого рода мучительство и — последнее самое ужасное преступление, самое противное всякому не вполне развращенному сердцу человеческому: не убийство, не одно убийство, а убийства, бесконечные убийства, которые вы думаете оправдать разными глупыми ссылками на такие-то статьи, написанные вами же в ваших глупых и лживых книгах, кощунственно называемых вами законами».(Л. Толстой не могу молчать, М. Советская Россия, 1985г., стр.445,447)
Льва Толстого горячо поддержали А. Блок, Л. Андреев и многие другие известные литераторы. Художник И. Репин в своем письме в газету заявил:
«Прав Лев Толстой — лучше петля или тюрьма, нежели продолжать безмолвно ежедневно узнавать об ужасных казнях, позорящих нашу Родину, и этим молчанием как бы сочувствовать им. Миллионы, десятки миллионов людей, несомненно подпишутся теперь под письмом нашего великого гения, и каждая подпись выразит собою как бы вопль измученной души».
Между тем, как уже было отмечено выше, не только идеалы Столыпина, но и методы их внедрения зачастую находят широкую поддержку среди значительной части наших современников. Как правило, они противоречат демократическим установкам и очень похожи на те, которые насаждались советской идеологической машиной. Особенной популярностью пользуется лозунг, выдвинутый Председателем Совета министров на одном из заседаний Государственной думы: «Вам нужны великие потрясения, а мне нужна Великая Россия!» Следует однако отметить, что это яркое патриотическое высказывание было сделано накануне разгона 1-й Государственной думы, когда в составе ее членов было зарегистрировано более 40% процентов крестьян, которые, без всякого сомнения, не поддержали реформу, предложенную Столыпиным. Ну, а период, когда он находился на самой вершине политического олимпа, не только сам характеризуется достаточно сильными потрясениями, но и стал началом и залогом новых еще более мощных.
«Решительные меры» Столыпина, отличавшиеся для своего времени ни с чем не сравнимой жестокостью, не способствовали разрешению коренных проблем и вызвали вскоре — вместе с другими обстоятельствами — ответную волну грандиозных убийств. У сталинских «троек» в прошлом имелся весомый прецедент: столыпинские казни «по усмотрению администрации»… А российская почва, щедро удобренная теорией и практикой византийской идеологии, создавала широкие возможности для превалирования авторитарных тенденций.
И хотя Столыпин горячо и последовательно выступал против изжившей себя общинной формы крестьянского хозяйства, также поддерживаемой и порожденной византизмом, и в отличие от К. Леонтьева, положительно относился к теории прогресса, для достижения желаемых результатов и во имя сохранения порядка, главной основой которого было самодержавие, он не менее последовательно и энергично использовал жестокие методы того же византизма.
Невольно напрашивается вопрос, на который, признаюсь, я не в силах ответить, и который, к счастью, не является предметом этой статьи. Так может быть, все эти постоянные рецидивы имперской формы развития, насилие, репрессии, постоянное подавление человеческой личности и т.д., и т.п., никак не связаны ни с французскими энциклопедистами, ни с ницшеанством, ни с марксистским мировоззрением и пр., а являются всего лишь проявлением «особой стати» России, т.е. влияния на ее историю все того же византизма?
Что же касается, столыпинских репрессий, то они смогли довести даже известный неисчерпаемостью своего терпения русский социум до той грани, за которой всякий компромисс между противоборствующими сторонами оказался невозможным. Убийства, возведенные в ранг государственной политики, способствовали отравлению народного сознания, подготовив его к последующим событиям, таким как коллективизация, индустриализация и массовые репрессии 1937 г.
В особом рассмотрении, хотя бы в самой краткой форме, нуждается вопрос «Столыпин и евреи». Зачастую всемогущий Председатель Совета министров изображается чуть ли не другом еврейского народа, добивающимся перед царем, если не полного равноправия, то, во всяком случае расширения и защиты прав еврейского меньшинства. Однако фактически с 1906 по 1911 гг., то есть за время пребывания Столыпина в ранге главы правительства, ровно никаких законодательных изменений в положении евреев не произошло. Будучи основным инициатором «Особого журнала Совета министров» 1906 года, или, говоря более современным языком, докладной записки, адресованной царю, глава правительства полагал, что «дарование ныне частичных льгот (евреям — А.Г.) дало бы возможность государственной думе отложить разрешение этого вопроса на долгий срок». «Отложить» — это была первая важнейшая задача. Второй задачей было «успокоить нереволюционную часть еврейства». Руководствуясь этими намерениями, Столыпин не был особенно щедр на перечисляемые в «Особом журнале» льготы. Так, например, «отменялось узаконение», воспрещавшее евреям жить в сельских местностях (разумеется, в пределах все той же черты оседлости); отменялось ограничение производства евреями крепких напитков; отменялась «денежная ответственность семейства еврея, уклонившегося от воинской повинности», также отменялись «некоторые ограничения в праве следования членов еврейских семейств за ссылаемыми в Сибирь главами их» и т.д. И только!
Тут же в предполагаемом проекте говорилось, что «в нем не имеется в виду разрешение еврейского вопроса в полном объеме, ибо такая коренная мера не могла быть принята иначе, как в общем законодательном порядке, «по выслушании голоса народной совести» (Выделено мной здесь и выше. — А.Г.) Примечательно, что Столыпин, опиравшийся в своем правлении отнюдь не на волеизъявление народа, а на штыки и виселицы, для решения еврейского вопроса считает нужным обратиться к «голосу народной совести…» Любопытно также, что «народная совесть» во Франции провозгласила равноправие евреев еще в 1791 году, в Германии, Австрии, Италии гражданское равноправие было дано в результате революций 1848 года. В Англии евреи получили в 1858 году столь широкие политические права, что стали посылать своих представителей в парламент. В Сербии и Болгарии равноправие евреев было признано в 1878 году, в Швейцарии и Дании — несколько раньше. В России этот вопрос — кровоточащий в самом прямом смысле — даже не ставился на государственном уровне вплоть до 1917 года, когда его разрешила Февральская революция.
В начале двадцатого века евреи были самой бесправной нацией царской России. Великий еврейский поэт Хаим-Нахман Бялик дает описание жизни человека из гетто как
Жизни без надежды, затхлой, топкой, грязной,
Мертвенно-свинцовой, жалко-безобразной —
Жизни пса, что рвется на цепи, голодный…
О, проклятье жизни, жизни безысходной!..
(Хаим-Нахман Бялик «Одинокая звезда». Перевод В. Жаботинского)
Эта униженность и неотвратимость, невозможность свободы передвижения и выбора профессии обуславливала тот факт, что процент уходящих в революцию среди молодежи у евреев был выше, чем у других народов. Практически данное обстоятельство значения не имело, поскольку удельный вес численности евреев даже в черте оседлости не превышал четырех процентов, однако оно широко применялось для антисемитской пропаганды.
Впрочем, для разжигания межнациональной ненависти широко использовались и откровенно сфальсифицированные материалы. Уже в начале ХХ века на юго-западе России возникли такие всемирно известные шовинистические организации как «Черная сотня» и «Союз русского народа», вошедшие в историю в связи с организованными ими погромами 1905-1906 годов.
Немаловажной причиной укорененности антисемитских настроений в этих районах были давние события семнадцатого века, когда во времена гетманства бандитских групп Б. Хмельницкого были инспирированы чудовищные издевательства и убийства мирного еврейского населения. Что же касается начала двадцатого столетия, то к концу 1906 г. волна еврейских погромов прекратилась, но возобновилась с новой силой и неимоверным неистовством в годы гражданской войны.
В период перестройки и гласности имя Столыпина было причислено державниками к героям России, а его речи и высказывания печатались достаточно широко. Тем не менее, сам Столыпин особой симпатии к черносотенцам не испытывал и решительно им противодействовал, когда они, будучи источником нестабильности, мешали устранению проблем, стоящих перед страной. Что же касается самого черносотенства, то оно, к сожалению, и сейчас, задрапировавшись в овечью шкуру, оказывает достаточно существенное шовинистическое влияние на российскую идеологию.
Интересно, что сравнительно недавно умерший известный историк и публицист Вадим Кожинов, проявивший в перестроечный период горячую любовь и идеологическую приверженность черносотенству, в своей книге «Россия век ХХ-й 1901-1939». утверждает, «что именно и только «черносотенцы» ясно предвидели чудовищные результаты революционных потрясений. Не менее существенно и их понимание действительного, реального состояния России в конце ХIХ- начале ХХ века». (В. Кожинов, Россия век ХХ-й 1901-1939, М. Алгоритм, 1999, ст. 48).
Однако в этой же своей книге он на конкретных фактах убедительно и многократно опровергает собственное утверждение. Причем, в отличие от большей части интеллигенции настоящего и прошлого, Кожинов не только всецело разделяет позицию черносотенства, но и оценивает политическую и экономическую ситуацию предреволюционного периода начала века без всякого осмысления в такт своим единомышленникам, ни на шаг не приближаясь к объективности. Как известно, именно это тяжелое для страны время ярко описывает А. Блок в своей гениальной поэме, «Возмездие», с глубоким чувством выражая сумрак настоящего и трагичность наступающего будущего.
Двадцатый век, еще бездомней
Еще темнее жизни мгла
Еще чернее и огромней
Тень Люциферова крыла.
(А. Блок. Возмездие).
Трогательная преданность идеям самодержавия, православия и народности, с позиций которой он рассматривает события, мешает Кожинову, проанализировать цифры и, как говорят сейчас, элементарно врубиться в тему. Вступив на стезю черносотенства, ему немыслимо даже сколько-нибудь приблизиться к объективной оценке происходящего Блоком, так что, игнорируя реальное значение и смысл цифр, он с запасом неоправданного националистического оптимизма повествует:
«Возьмем всего только двадцатилетие, с 1893 по 1913 год; без особо сложных разысканий можно убедиться, что Россия за этот краткий период выросла поистине «страшно» (по суворинскому слову). Население увеличилось почти на 50 миллионов человек (со 122 до 171 млн.) — то есть на 40 процентов; среднегодовой урожай зерновых — с 39 млн. тонн до 72 млн. тонн, следовательно почти вдвое (на 85 процентов), добыча угля — в 5 раз (от 7,2 млн. тонн до 35,4 млн. тонн), выплавка железа и стали — более чем в 4 раза (от 0.9 млн. тонн до 4.3 млн тонн) и т. д. и т.п.». (В. Кожинов, Россия век ХХ-й 1901-1939, М. Алгоритм, 1999, ст. 50)
Конечно, промышленный подъем, обусловленный политикой Александра II — налицо: почти в течение двадцати лет до начала Первой мировой войны темпы среднегодового общественного продукта в России были выше, чем в высокоразвитых европейских странах, однако объективности ради нельзя не отметить, что здесь первостепенное значение имел не отечественный, а иностранный капитал.
К 1910 г. в металлургии банки владели 88 процентами акций, из этой доли 67 процентов принадлежало парижскому консорциуму, а на все банки с участием (только участием) российского капитала приходилось всего лишь 18 процентов. 80 процентов капитала нефтяной промышленности было у группы «Шелл», «Ойл» и «Нобель», в их руках была сосредоточена не только большая часть добычи нефти, но и 3/4 торговли ею. В Донбассе в распоряжении иностранного капитала находилось 70 процентов добычи угля. И т.д.
Разумеется, такой расклад озадачил бы любого аналитика, но Кожинова остановить невозможно, с тупым самодовольством он просто приводит цифры, даже не пытаясь в них вникнуть. Особого внимания заслуживает вопрос стремительного роста численности населения, который отрицательно влиял и на показатели индустриализации — при высоким среднегодовом объеме и по производству продукции на душу населения, и по урожайности. По всем этим показателям Россия оставалась на последнем месте в Европе.
Состояние страны и общества, описанные Блоком проблемы, которые просто не в состоянии была решить тогдашняя власть, Кожинова абсолютно не интересуют. Его не озадачивает и не тревожит даже крестьянский вопрос, являющийся центральным для всех монархических и антимонархических партий. Маститый державник все с тем же с тупым удовольствием сообщает о росте населения на 50 млн человек, не замечая, что данную тенденцию никак нельзя считать положительной, и что она приобрела в то время характер неразрешимой проблемы.
Очевидно, узость и крайняя ограниченность черносотенства и примкнувшего к его рядам Кожинова мешает ему понять насколько опасна была, для страны с 80-ти процентным крестьянским населением тенденция увеличения его численности. Ведь несмотря на возникший в то время рост промышленности, экономической основой российского земледелия, как и в прошлом, оставалась крестьянская община, надел которой определялся, исходя из численности работников мужского пола данной семьи. Гипертрофированный рост рождаемости был следствием действующего закона, стимулирующего рождаемость и вместе с тем — стремительно сокращавшего размер надела, выделяемого каждому члену общины. Учитывая, что в то время 60 процентов земель находилось в распоряжении помещиков, установленный порядок стал серьезной угрозой существования общины и обезземеливания крестьянства. И дело здесь не только в логических изысках.
Как отмечает С. Кара-Мурза в книге «Гражданская война 1918-1921гг. урок для ХХI века»:
«За 1870-1900гг. Площадь сельскохозяйственных угодий в Европейской России выросла на 20,5 процентов, площадь пашни на 40,5 процентов, сельское население на 56,9 процентов, а количество скота — всего на 9,5 процентов. Таким образом, на душу населения стало существенно меньше пашни и намного меньше скота». (М., Алгоритм, стр 104).
Рост населения в деревне не только множил ряды беднейшей части сельских жителей, но и закладывал мощную основу для будущих «великих потрясений». В обездоленной, переполненной ненавистью деревне ежегодно увеличивалось число тех, кто в 1914-1917 гг. представил собою готовую к действию многомиллионную армию, способную уничтожить и царя, и становящееся ненавистным отечество. В отличие от Кожинова, власти, разумеется, были обеспокоены наметившимся и принимавшим устойчивый характер фактором обезземеливания, он не раз обсуждался и даже был одной из причин крестьянской реформы 1861 г.
При этом не надо быть семи пядей во лбу, чтобы убедиться, что главным источником противоречий и революционных столкновений того периода был отнюдь не национальный вопрос, как бы остро он порой ни проявлялся, и который черносотенцы тупоголово ставили не только во главе всех вопросов, но и целого комплекса общественных проблем. Всякими правдами и неправдами именно черносотенцы оказались в числе тех, кто пытался подменить конфликт основных социальных интересов феодально-крепостнического государства, национальным конфликтом, в котором главным козлом отпущения пытались сделать евреев. Постоянно раздувая антисемитскую травлю, националистам удалось усилить эмиграционный поток самой угнетенной и лишенной прав части населения. за период с 1905 по 1910 гг. из России только в Америку уехало более 500 тысяч евреев, однако революционная ситуация не утратила своего накала.
Обнищание крестьянства приводило к сужению внутреннего рынка для промышленности. Писатель и историк Сергей Кара-Мурза в той же книге, которая цитировалась выше, утверждает даже, что инспирированное этим процессом «возникновение секторного разрыва между промышленностью и сельским хозяйством явилось решающим фактором, обусловившим буржуазно-крестьянскую революцию 1905-1907 гг.». Однако социальные проблемы крестьянства черносотенцев и выразителя их взглядов В. Кожинова мало интересуют. Отметив в том же сочинении без всяких эмоций, что крестьяне «и до 1917года и после него — сами потребляли основное количество выращиваемого ими хлеба, притом многим из них не хватало этого хлеба до нового урожая» Кожинов утешает, читателя, сообщая, как зато, успешно, в то же самое время в благословенном отечестве обстояло дело с театральным искусством и книгопечатанием… В заключение он делает оптимистичный вывод: “Есть все основания полагать, что в конечном счете всестороннее развитие России подняло бы уровень жизни крестьян».(В Кожинов «Россия век ХХ-й 1901-1939,М.Алгоритм,ст. 58). Такого откровенно наплевательского отношения со стороны какой-либо идеологической или националистической группы к трудовой части отечественных аграриев еще не наблюдалось.
На рубеже ХIХ и ХХ веков в стране, как уже было отмечено, начался промышленный подъем. Его причиной, в значительной степени, была политика правительства, которая способствовала увеличению инвестиций за счет иностранного капитала и притоку зарубежных товаров, благодаря снижению таможенных пошлин. Деревня, только недавно освобожденная от крепостного права, предельно отражала пережитки капитализма: с одной стороны, крупные помещичьи хозяйства — с другой, постоянно обезземеливающееся крестьянство с его общиной, неспособной к модернизации и земельной реформе. Вопрос о ней обсуждался еще осенью 1905 г.
Тогда правительство, испуганное ростом народных волнений, собиралось провести ее так, чтобы крестьяне получили примерно 25 млн. га земли, причем значительную часть их надела должны были составить бывшие помещичьи земли. Но после подавления революции дворянство отказалось отдать какую-то часть своих владений крестьянам, в связи с этим аграрное законодательство, выработанное под началом Столыпина, в отличие от проекта Витте, оставляло дворянские земли в неприкосновенности, но требовало разрушения крестьянской общины.
Причем никаких демократических методов при решении указанной проблемы не допускалось. Реформа Столыпина была направлена на создание фундаментального среднего класса в сельскохозяйственном производстве, располагающего частной собственностью и активно противостоящего инициированию и разрастанию революционных эксцессов. Создавая благоприятные возможности для развития частного хозяйства и капитализма в земледелии и оставляя земельные наделы феодальных собственников без изменения, аграрные преобразования были нацелены на ликвидацию крестьянской общины.
На первый взгляд, такое решение казалось обоснованным. Помещичьи хозяйства были более производительными, именно они обеспечивали хлебом страну и поставляли сельскохозяйственную продукцию на экспорт. Что же касается общинной формы землепользования, которую всячески превозносили как славянофилы, так и народники, то она базировалась на архаических принципах ведения хозяйства, препятствуя внедрению прогрессивной технологии и повышению урожайности.
Тем не менее, большая часть крестьян выступала против столыпинской реформы, которая безжалостно вторгалась в их жизнь, лишая возможности пользоваться общинными пастбищами, лугами, мельницами и т. д. и вызывая ожесточенные конфликты в связи с многочисленными случаями чересполосицы и перераспределения участков. Крестьяне поддерживались широким кругом городской и сельской общественности и интеллигенции.
Сама идея «поддержки сильных» в качестве основы замысла Столыпина противоречила крестьянским, да общечеловеческим понятиям справедливости. Земля бедняков должна была перейти к богатым мужикам, составлявшим 10-15% сельского населения, часть крестьян планировалось переселить на отруба, на окраины страны. Очевидно поэтому значительная часть различных социальных групп и партий, разумеется, исключая помещиков, выступала против предложенных преобразований и в особенности против сохранения в собственности крупных земельных наделов и невозможности их перераспределения в пользу крестьян. Решить этот вопрос демократическим путем так и не удалось.
Хотя в соответствии с манифестом 17 октября 1905 г. в стране была учреждена Государственная Дума, которая рассматривала законопроекты, затем обсуждавшиеся и утверждавшиеся царем, практически ее предписания в отношении увеличения крестьянских наделов за счет отчуждения части помещичьих земель, проигнорировали. А сама Дума, начавшая действовать 24 апреля 1906 г., в составе которой было большинство крестьянских депутатов, проявивших полную враждебность к реформе Столыпина, как уже сообщалось выше, была разогнана. Однако, несмотря на то, что прежних депутатов было запрещено избирать в следующую II Думу, численность фракции, защищающей интересы крестьянства, превысила вдвое количество их сторонников, находящихся в первой.
Депутаты от крестьян и от кадетов, разделявших позицию крестьянства, также проявили полное неприятие реформы Столыпина и повторили требования их предшественников. Представители властей были непоколебимы, II Государственная дума тоже была распущена. Действия народных избранников были направлены против реформы, насаждавшейся фактически господствующей властью. Тем не менее, столыпинский проект стал внедряться в жизнь уже в 1906 г., хотя его законодательное утверждение произошло только 14 июня 1911 г. III Думой, в составе которой крестьян почти не было. В основном она состояла из помещиков и крупной буржуазии. Однако, депутаты-трудовики (сельские учителя, врачи, выдвинутые общинным сходом) огласили крестьянские требования об отмене аграрной реформы, которые, разумеется, были отвергнуты.
В целом на этот раз законодательство было утверждено и получило название: “Об изменении и дополнении некоторых постановлений о крестьянском землевладении». В соответствии с окончательно принятым решением, освобождение от крепостного права в России не предусматривало наделение крестьян необходимым участком земли.
Известный религиозный философ и выдающийся экономист С. Булгаков в своей книге «О рынках при капиталистическом производстве» отметил, что у помещичьих крестьян при освобождении отобрана часть их земли, а некоторые категории и вовсе обезземелены (дарственники, десятинщики)». (М., Астрель, стр. 258).
Уже с середины 90-х годов между землевладельцами и крестьянами антагонизм существенно усиливается, этому способствует, с одной стороны, постоянное обеднение крестьянства, обусловленное распадением крестьянской общины, а с другой — в связи с ростом капиталистических отношений, увеличение вывоза зерна за рубеж, вызывающее недостаток хлеба и инициирующее голодные крестьянские бунты.
Безусловно, первопричиной революции 1905 г. в деревне стала реформа 1861 г., в результате которой крестьяне оказались лишенными права на землю. Для широкой массы бывших крепостных, которые в будущем при известных условиях могли обзавестись земельным участком, вошел в жизнь термин «временнообязанный», а требования, при исполнении которых вожделенное желание владения участком воплощалось в жизнь, были почти невыполнимы. Временнообязанные должны были обрабатывать барщину или оброк до тех пор, пока они накопят деньги и смогут выкупить необходимый земельный надел.
Практически государство оплачивало помещичью землю через банк и обязывало крестьян вносить в банк выкупные платежи, которые ложились тяжелым бременем на плечи новых хозяев, и которые, как считалось, должны были длиться, приблизительно девять лет. При этом, согласно статистическим данным середины 70-х годов ХIХ в., средний доход крестьян с десятины в европейской части России составлял 163 коп., а все платежи и налоги с этой десятины — 164,1 коп.
Очень высокими в центральной и южной части пореформенной России были также арендные платежи. Известный экономист А.В. Чаянов в книге «Теория крестьянского хозяйства», выпущенной в 1923 г. утверждает, «что русский крестьянин перенаселенных губерний платил до войны аренду выше всего чистого дохода земледельческого предприятия». Этот факт был следствием таких причин, как нехватка посевных площадей, постоянный рост народонаселения, низкая продуктивность сельскохозяйственного производства, а также традиционная приверженность крестьянина земле.
Столыпин считал, что предложенная им реформа должна с успехом решить целый ряд социальных и экономических проблем, нанося одновременно сокрушительный удар набирающим силу общественным катаклизмам. Однако, его цели, направленные на развитие капиталистических отношений в деревне и городе, требовали для внедрения в жизнь достаточно жестких методов, которыми он не гнушался.
Упор на создание слоя крепких зажиточных собственников, независимых от общины, требовал дальнейшего расслоения в деревне, обнищания части крестьянства, превращенных в люмпенов и выплеснутых на рынок труда для пополнения потенциала рабочей силы, обеспечивающей развитие промышленного производства. Объем этой никем не контролируемой, постоянно растущей массы «голодных и рабов» становился залогом новых «великих потрясений», против которых и была направлена реформа.
Конечно, Столыпин мог предвидеть и пытался предотвратить подобный ход событий. Для помощи крестьянину по его инициативе был основан крестьянский банк, с помощью кредитов помогающий крестьянам в приобретении земельных участков. Основным резервом для формирования земельного фонда данного банка были средства разоренных помещиков, не желающих или не умеющих вести хозяйство. Причем, из-за недостатка средств и жесткой аграрной политики автора проекта, условия продажи через банк базировались на серьезных ограничениях — за просрочку платежей приобретенная земля у покупателя отнималась и возвращалась банку для новых продаж.
Поскольку количество участков и их площадь не обеспечивали потребности желающих их приобрести, было организовано массовое переселение для обработки крестьянами неиспользованных земель. Между 1907 и 1914 гг. на новые земли в Сибирь выехало 3,5 млн. человек, вернулось обратно в европейскую часть 1 млн., значительная часть погибла, а возвратившиеся, лишенные прежнего хозяйства, остались без денег и каких бы то надежд.
Результаты аграрной реформы нельзя считать положительными, лишь небольшой части крестьян реально удалось стать собственниками земли. Создание среднего класса — опору царя и отечества — в аграрном секторе создать не удалось. Участки, оказавшиеся в распоряжении крестьян после реформы, составили лишь 15 процентов от общей площади обрабатываемой земли.
И, хотя общий объем производства зерновых существенно увеличился, а экспорт в 1912 г. составил 15 млн. тонн в год, из общего числа сельских тружеников только 8 процентов стали владельцами собственных наделов. Можно, конечно, считать, что при наличии двадцати спокойных лет, как надеялся Столыпин, его реформа постепенно была бы внедрена в жизнь, но существующие факты свидетельствуют о ее полном провале. Сейчас вряд ли кто-либо из его ревностных почитателей смог бы опровергнуть этот факт или найти против него веские аргументы.
Но тогда возникает вопрос, почему не разрешив поставленной задачи — ликвидации земельного голода и создания в стране фермерских аграрных отношений, — имя Столыпина приобрело незаслуженный авторитет, почему его считают великим реформатором, хотя главную реформу ему так и не удалось внедрить, и как повлияла его страсть к реформаторству на реальную жизнь страны и ее будущее?
Разумеется, нет никаких сомнений в том, что как при создании своей теории, так и при ее реализации, верный слуга царя и отечества руководствовался только благими принципами. Однако, фатальной ошибкой Столыпина был тот факт, что он не учел, что его реформа и силовые методы ее внедрения создавали условия, при которых численность беднейшего крестьянства, выделившегося из общины и направлявшегося на заработки в город, или оставшегося в деревне, значительно превысила численность зажиточных мужиков, которые, по его мнению, должны были стать опорой империи.
Впоследствии огромная масса обезземеленных сельских жителей, влившаяся в ряды сельского и городского пролетариата, стала благодатной средой для восприятия марксистско-ленинской идеологии в ее предельно вульгаризованном варианте и пополнила ряды Красной армии, помогая Ленину и Троцкому добиться окончательной победы.
«Известно, что к весне 1919 г., когда Колчаку удалось создать армию, имеющую в своем распоряжении более 150 тысяч штыков и сабель, численность Красной армии достигла почти 2-х миллионов». (См. Рой Медведев., 1917 русская революция: победа и поражение большевиков, М. «Права человека»,1997 г.).
Значительное количественное превосходство рабоче-крестьянской армии обеспечили возможность столь малой по численности партии большевиков не только захватить власть в октябре 17-го, но и выиграть гражданскую войну. Кстати, ни Колчак, ни Деникин не смогли сгладить остроту аграрного вопроса, вызывающего как недовольство крестьян на занятых ими территориях, так и существенную нехватку в рядовом составе.
Понятно, что мое кощунственное обвинение верного патриота и защитника имперских интересов в создании в стране революционной ситуации найдет немалое число возражений. Например, кто-то непременно отметит, что нельзя все валить на Столыпина, что его деятельность была определена ходом и логикой истории. И в частности реформа 1861 г., принесшая крестьянам физическую свободу вместе с экономическим закабалением, сильно ударила по их традиционным монархическим предпочтениям. Прежняя патерналистская политика, объединяющая «православие, самодержавие и народность», потеряла эффективность. Царю больше не удавалось быть любимым отцом одновременно для господ и холопов, крестьянам стало ясно что для царя-батюшки они вовсе не родные дети, а всего лишь пасынки.
Разумеется, новые обстоятельства повлияли на ослабление их вековой покорности и вызвали некоторую активизацию волнений в деревне уже в 1902-1903 гг., т.е. до аграрной реформы.
С этой позицией трудно не согласиться, хотя авторитарные настроения известной части российского общества, опирающейся на монархические и несбыточные мессианские идеалы, сохранились и по сей день. Однако именно попытки Столыпина внести системные преобразования на основе силовых методов, а также разгон, вопреки воле народа, первой и второй Государственной думы подчеркнул непререкаемый альянс царской и дворянской власти и побуждал к борьбе с режимом.
Аграрная реформа Столыпина вызвала огромную волну народного недовольства, яростную ненависть крестьянства и революцию 1905 г. в деревне. Этот потенциал неиссякаемой ненависти еще более окреп в годы первой мировой войны, послужив причиной февральской и октябрьской революций. Некоторые считают, что всему виной является крестьянская отсталость и глубокая преданность архаическим традициям. Тем не менее, как уже было отмечено, в условиях реализации реформы от крестьянина требовались непомерные материальные и физические затраты, выдержать которые было большинству не под силу.
Сам проект реформы можно расценивать как грандиозную утопическую попытку преобразования всей российской жизни путем модернизации ее социально-экономической системы. При этом преобразования не ограничивались аграрной сферой, поскольку деньги от выкупа земельных участков должны были направляться на обновление вооружений армии и флота, потерпевших позорное поражение в войне с Японией, а также на инвестирование российской промышленности. Такую политику правительства нельзя не квалифицировать как достаточно жестокую по отношению к крестьянству, хотя она выглядит вполне оправданной, если принять во внимание желание власти достичь прогресса при недопущении конфискации помещичьих хозяйств.
Однако внедрение утопий в жизнь, как показывает история, всегда требует кровавых методов. В инспирированной Столыпиным ситуации крестьянское большинство оказало решительное вооруженное противостояние «революции сверху». События 1905 г. в деревне наглядно продемонстрировали силу революционного потенциала крестьянства. Несмотря на подавление бунта Столыпиным рост ненависти крестьянских масс к владельцам земли не иссякал и оставался грозной опасностью, нависшей над Россией. А поскольку, как утверждает известный русский философ И. Ильин, «войны иногда вызывают к жизни междоусобия и революции отчасти именно потому, что они развязывают в душах кровожадность и приучают людей посягать, не опасаясь и не удерживаясь» (И. Ильин. Сочинения в двух томах, М. «Медиум.» 1993 г., стр. 446.). Очевидно, Первая мировая война и стала для страны такого рода инициатором.
Как видите, Столыпин — фигура трагическая, при всей его масштабности амбициозности и фанатичности, он так и не успел понять, что все его усилия привели страну к катастрофе. Практические результаты, вызванные его стремлением решить все социально-экономические проблемы, насаждением на российской почве властными методами европейских фермерских хозяйств, буржуазной цивилизации и собственнических начал, не дает каких-либо оснований для зачисления его в разряд дальновидных государственных деятелей. Скорее, его можно отнести к огромному клану утопистов, переполняющих отечественную историю. Но так уж вышло, что русские утописты — не чета зарубежным. Пока те, наморщив лоб, излагают свои теории в толстых фолиантах, наподобие Вольтера, Фурье, Маркса или Маркузе, отечественные зря время не теряют, а решительно спешат внедрить в жизнь иллюзорные проекты, как свои, так и иностранные.
В длинной веренице народников, анархистов, эсеров, меньшевиков, большевиков и пр. образ Столыпина отличается печатью глубокого трагизма — его мечта создание стабильности и Великой России — его же усилиями превратилась в свою противоположность, возбудив повсюду в стране «неслыханные перемены, невиданные мятежи». Без учета этого доминантного фактора его деятельности, вместо живой личности Столыпина, предстанет некий заменивший его мифологизированный феномен. Тем не менее, в России, где по традиции, Великие инквизиторы на протяжении веков пользуются любовью и почтением, возведение Петра Аркадьевича в ранг героя — вполне естественно и закономерно.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2018-nomer7-agert/
