В китайском ресторане
Котик золотой лапкой золотой
делает привет.
Делает привет, делает постой
котик золотой.
Котик золотой, я хочу в Китай,
я хочу в Тибет —
за твоей пустой, плоской красотой,
котик золотой!
Котик золотой лапкой золотой
делает прощай.
Делает прощай, делает бывай-
нас-не-забывай.
Котик без затей, мудрый и простой,
с крупной головой —
как Шалтай-Болтай, только не из той
песни вообще.
Что-то мы опять путаем слова,
Ваше Шутовство:
на-дворе-трава, на-траве-дрова,
на-дворе-трава…
вместо чтоб сиять лапкой золотой:
дескать, всем привет,
или всем прощай, или всем постой —
больше ничего.
***
Cо вселенной на ладони
наподобье спелой дыни,
здравствуй, здравствуй, цирк Бальдони,
полный детской дребедени,
детских сновидений…
Вот вам птичка, вот вам рыбка,
вот вам бубен, вот вам скрипка,
вот вам кролик — вял как тряпка,
вот вам клоун — глуп как пробка…
до чего ж всё хрупко!
Вот пушинка акробата
к небу гвоздиком прибита,
вот жонглер литую биту
шлёт наверх, как на работу…
до чего ж всё круто!
Здравствуй, старенькая тайна
Барабаса-шарлатана,
моё имя Буратино…
всё на свете обратимо.
***
Мы играем в прежние игры, почти не плачем.
Нас смешат бумажные тигры — живые, впрочем.
По ночам мы латаем пробоины свежим скотчем,
потому что пробоин много и больше нечем,
а еще потому, что мы все так и так потонем,
мы потонем один за другим, но еще потянем —
эту тонкую нить: потянем и попотеем,
хоть давно уж скучаем по теням и по потерям.
И не только по ним — мы и так, вообще, скучаем:
жить скучаем и быть — казначеем ли, книгочеем…
невзначаем ли! Впрочем, лучше уж невзначаем:
скромный пост — неоплачиваем и неназначаем.
Что касается этих новых… понятно, левых,
оборотливых, суетливых и безголовых,
они тоже, конечно, прекрасны необычайно —
просто чуть скучноваты, и плоски, и мэйд-ин-чайна.
Но, понятно, мы не суёмся в их изобилье,
да и кто мы такие, чтоб нам восставать из пыли?
А что все они молятся сивой, пардон, кобыле —
нас забыли спросить!..
И правильно, что забыли.
Фрёкен Дежавю
Поздняя весна,
лес невдалеке,
завтрак на траве.
У моего сна
яблоко в руке,
ветер в рукаве.
У моего сна
нету головы,
сбивчивы слова:
новая страна,
облака новы,
синева нова.
Я тебе совью
новую семью
в золотом краю,
фрёкен Дежавю,
если доживу,
если допою.
Я тебе совью
новую главу,
если поспешу,
фрёкен Дежавю,
если доживу,
если допишу.
***
Все тебя покидают, только я тебя не покину,
Хочешь, уедем отсюда? Я тебя в обиду не дам.
Будем жевать мякину — например, бродя по Пекину…
или не по Пекину, по другим каким городам!
Будем бродить по Праге, нацепив высокие краги,
или по Лиссабону, с собой прихватив тромбон,
или поднимем флаги — и как там насчёт Малаги,
или насчёт Коломбо, если в Коломбо — лбом?
Купим себе попугая: попугай, моя дорогая,
это такой приборчик, настроенный на повтор:
смысл того попугая — почвенность отвергая,
просто быть резонатором горних альтов и втор.
Или сама придумай, будучи всё же дамой,
что предпринять в угоду ласковым небесам —
я, как всегда, согласен просто с любой программой,
я же твой раб, ты знаешь… раб, крепостной, вассал!
Лодочкой до Босфора, бабочкой до Коринфа,
ласточкой до Парнаса — крылышками звеня…
Я тебя не покину, дурочка моя рифма,
я тебя не покину, не покидай меня!
***
А.С. Симонову
…и ещё на эти деньги
можно было бы построить
фабрики или больницы,
и ещё — на те же деньги —
можно было бы утроить
население столицы,
и ещё — на те же деньги —
старых добрых айболитов
разослать в десяток африк,
и ещё — на те же деньги —
вылечить всех инвалидов,
всех бродяг созвать на завтрак.
Но на все на эти деньги
я купил у антиквара
драгоценный колокольчик —
и ко мне приходят дети
со всего земного шара
и звенят кто как захочет.
Когда расставляли все точки над «i»
Когда расставляли все точки над «i»,
смолкали один за другим соловьи
и прятались мышки в норушки свои,
и пересыхали ручьи,
и рушились своды, куда ни взгляни,
и плакали дети, и гасли огни,
когда расставляли все точки над «i»
в архивах страны и семьи.
И старились в небе звезда за звездой,
и время, прядая лошадкой седой,
когда расставляли все точки над «i»,
кровавой давилось уздой,
и люди теряли обличье людей,
и души их злой забирал чародей,
когда расставляли все точки над «i»,
и свежею пахло бедой.
В стране начинались грабеж и разбой,
шатались десантники пьяной гурьбой,
и мы становились врагами с тобой,
и шли все часы вразнобой,
и время стояло при нас как конвой,
когда нашу жизнь хоронили — живой,
когда расставляли все точки над «i»,
по крышке лупя гробовой.
***
Пусть они делают что хотят,
пусть захлебнутся в своих новостях:
это теперь не моя игра,
я уже умер вчера.
Я уже умер — одним из тех,
кто еще жив, но чей срок истёк,
кто говорит, что мы все умрём —
все мы умрём живьём.
Я отшумел своё, оторал —
по площадям своим и дворам,
и отстоял на своих двоих
век свой в своих боях:
тысячу белых своих облаков
отвоевал у своих штыков
и тысячу белых своих домов
запер на свой замок.
И пусть они делают что хотят —
топчут цветы и топят котят,
я — по сю сторону баррикад,
я не хожу назад:
за упокой покричав ура,
там хоронили меня вчера,
а что на этом конце… так це —
це уже не игра.
Идёт война
1
Там не моя идёт война
(в моей войне меня убьют),
не мой парад, не мой салют,
знамёна, ордена.
Там не мои идут бои —
там комиссары не мои
за идеалы не мои
свои ведут бои.
Там не моя темнеет кровь,
там все пуляют вкось и вкривь
и попадают невпопад
куда глаза глядят,
своих калеча, как чужих,
не ведая, кто мёртв, кто жив,
рубя сплеча — и сгоряча
давая стрекача.
В то время как моя война —
она прекрасна и нежна,
и такова, как быть должна:
поюнна и вабна,
и никого не тронет тут,
и длится несколько минут,
и все танцуют и поют,
и в ней меня убьют.
2
Хоть вы, шальные-соловьи,
скажите мне, кто тут свои, —
и я тогда за них пойду
в огонь и в воду.
А то, не зная, кто свои,
я сам в понятие семьи,
на вашу и мою беду,
никак не въеду.
Я вечно путаю цвета,
не с тем братаюсь и не та
меня пленяет высота —
и сам не рад я,
что с ним вожусь, а не вот… с ним,
но мне никто не объяснил,
где пограничная черта
и кто тут братья!
По мне — так все они они милы
или хотя бы уж смелы,
а что схватились за стволы —
увы, бандиты…
Пойдём-ка, детка, на войну —
стрелять в длину и в ширину:
страна напала на страну,
шпана напала на шпану —
и все мы квиты.
3
И происходит ближний бой,
и все стреляют вразнобой,
и убивают нас с тобой
или других.
А я стреляю далеко
и попадаю в молоко,
хотя, признаться, от других —
лишь в двух шагах.
Но мне хватает молока:
я не люблю наверняка
ни убивать, ни целовать —
наверняка.
И без меня жизнь коротка —
и улетает в облака
под пули свист, под лязг штыка,
под взмах смычка.
Пошли мне, Боже, благодать —
чтоб ни в кого не попадать:
ни в червяка, ни в слизняка,
ни в мотылька!
Пошли мне — чтобы бой утих,
пошли патронов холостых,
пошли — чтоб смерть была легка,
и молока…
Примечание редакции
Рецензия на новый сборник Евгения Клюева опубликована в этом номере журнала «Семь искусств».
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2018-nomer7-ekljuev/
