Дневник Анны Франк ценен не только как один из самых значительных документов Холокоста. Он содержит глубокие мысли и интересные оригинальные суждения о жизни, что свидетельствует о несомненном таланте его юного автора. Старшая сестра Анны, Марго, тоже вела дневник — к сожалению, не сохранившийся. Возможно, иначе, и она стала бы знаменитой. В приведённом материале представлены немногие известные факты и сохранившиеся воспоминания о Марго Франк.
Омрачённое детство
В конце 1933 года семья Франков эмигрировала из гитлеровской Германии в нейтральные Нидерланды, надеясь таким образом спастись от нацистских преследований. Но уйти от опасности им не удалось. 10 мая 1940 года немецкие войска напали на Голландию, а с 15 мая в стране был учреждён оккупационный режим. 6 июля 1942 года Отто, Эдит, Марго и Анна Франк перешли на нелегальное положение. Их убежищем стала задняя часть дома, в котором располагалась фирма г-на Франка по производству джемов. Марго было тогда шестнадцать с половиной лет. Как складывалась её жизнь до того дня?
Марго
Марго Бетти Франк (Margot Betti Frank) родилась 16 февраля 1926 года во Франкфурте на Майне. Её родители были интеллигентными и обеспеченными людьми, они окружали обеих своих дочерей (Анна родилась 12 июня 1929 года) любовью и вниманием. Тем не менее, раннее детство Марго не было безоблачным. Семья часто переезжала, по финансовым причинам. В шесть лет девочка пошла в первый класс, а спустя несколько месяцев её — из-за очередного переезда — перевели другую школу. Там Марго узнала, что она еврейка, а значит, человек второго сорта. Еврейским детям выделили в классе отдельные парты. И ввели для них особую — двухбалльную — систему отметок: удовлетворительно и неудовлетворительно. Родители сочли такое обращение недопустимым и забрали дочь из школы. Переводить её в другое учебное заведение не имело смысла, гонения быстро распространялись по всей стране. К тому времени Франки уже готовилась к переезду в Нидерланды. Поскольку Отто был успешным предпринимателем, он и его семья могли легко получить там вид на жительство.
Марго и Анна, 1933 год
После эмиграции жизнь семьи вошла в спокойное русло, пусть и старшие очень скучали по родине. Дети же быстро привыкли к новой обстановке, легко освоили язык. Семья поселилась в южной части Амстердама. Спустя шесть лет, в 1940 году, Марго напишет своей американской подруге:
«Мы живём на втором этаже, в пятикомнатной квартире. К нашему дому примыкает единственный на весь город небоскрёб! Здесь нет ни лесов, ни холмов. Наша страна равнинная и лежит ниже уровня моря, потому её называют Низкими Землями». В январе 1934 года Марго пошла в школу, где сразу проявила себя способной и примерной ученицей. В отличие от большинства других детей-эмигрантов ей не пришлось первое время посещать подготовительный класс. По средам, после занятий, и по воскресеньям она ходила на уроки к раввину, где вместе с другими еврейскими детьми изучала иврит, иудейскую историю и Талмуд. Одна из её одноклассниц позже вспоминала: «Марго любила эти занятия и никогда их не пропускала. И всё же иногда расстраивалась, что не может в это время поиграть на улице с подругами».
И ещё несколько свидетельств о старшей дочери Франков в период с 1932 по 1942 год.
Франц Краузе, друг семьи:
«Марго в свои шесть-семь лет была необыкновенно красивым ребёнком. Её живые тёмные глаза излучали доброту и скромность. Она всегда вела себя сдержанно, даже, когда играла с ровесниками. Во всех её действиях и движениях ощущался особый — серьёзный и своеобразный — взгляд на мир. Образцовая дочь, всегда милая и послушная. Счастье для родителей!»
Хильда Якобстал, знакомая Марго по спортивному клубу:
«По сравнению со своей непоседливой младшей сестрой Анной, Марго олицетворяла спокойствие и благоразумие. Она была очень умна и усидчива. Учителя и родители возлагали на неё большие надежды».
Белла ван де Велк, одноклассница:
«Марго охотно помогла другим. На неё всегда и во всём можно было положиться. Я часто звонила ей, поскольку забывала записать в школе домашнюю работу. И она терпеливо диктовала мне задания, ни разу не упрекнув меня за мою небрежность. Я никогда не слышала от неё, что она чем-то недовольна, никогда не видела её раздражённой».
Грейт Безема, одноклассница:
«В отличие от Анны, Марго не требовала внимания, не стремилась выделиться. Она была неизменно серьёзна и приветлива. В дневнике Анны мы видим несколько другую Марго, но это вполне объяснимо. Ведь к тому времени она повзрослела на несколько лет. И их семья жила в особых условиях, которые неизбежно влияют на характер и личность».
Мип Гиз, сотрудница Отто Франка, оказавшая впоследствии неоценимую помощь ему и его семье:
«Франки пригласили нас на день рождения Марго, ей исполнилось четырнадцать. Ещё ребёнок, но уже немного юная дама. Её фигура округлилась, тёмные глаза серьёзно смотрели из-под толстых стёкол очков. Она очень похорошела, очки совсем её не портили. Чистая кожа, прекрасный цвет лица. Она была не только красавицей, но и умницей, её школьные результаты были образцом для подражания. Это же касалось её безупречных манер. Помню её постоянно при деле. Никогда не видела, чтобы она играла или общалась с подругами».
Мип ошибалась: у Марго были подруги. Вспоминает Йеттека Фрейда:
«После школы мы часто болтали на разные темы. Мы были хорошими подругами. Я всегда удивлялась, как легко Марго даётся учёба! Но она ничуть не задавалась. Редко говорила о себе, но умела хорошо слушать. Весной 1942-го она написала в моём альбоме: ‘Времена меняются, люди меняются. Меняются мысли о добре и зле. И о том, что верно, а что ошибочно. Но сохраняется единство с друзьями, они думают о тебе и желают тебе добра. Это останется неизменным — навсегда’».
Марго, 1939 год
Марго проводила время не только за уроками и чтением, но ещё и увлекалась теннисом и греблей. Участвовала в состязаниях и даже завоёвывала награды. Но с сентября 1941 года оккупационные власти запретили евреям заниматься спортом в общественных местах и учиться в общеобразовательных учреждениях. Марго пришлось уйти из спортивного клуба. А вскоре и из лицея. Белла ван де Велк:
«Кажется, это было в начале июня 1941-го. Марго не пришла на занятия. Но когда я вышла из школы, то увидела её, стоявшую с велосипедом под дождём. Она показалась мне грустной, но спокойной. Рассказала, что её исключили, потому что она еврейка. Мы немного поговорили и разошлись».
Теперь еврейским детям было дозволено посещать только еврейские школы. Перед властями Нидерландов встала непростая задача: открыть ряд новых учебных заведений, для чего необходимо было найти и благоустроить помещения, подобрать кадры. В столице это удалось за относительно короткие сроки. В октябре 1941-го Марго и её подруга Йеттека начала учиться в еврейском лицее. По воспоминаниям Йеттеки это было хорошее время. «Наконец мы ощутили себя не людьми низшего сорта, а равными с другими учениками. К тому же в новой школе правила были гораздо менее строгими, чем в старой. И ещё один положительный момент. В нашем классе было двадцать учеников: семнадцать мальчиков и три девочки. А прежняя школа была только для девочек. Нам льстило внимание парней. Но не помню, чтобы у Марго были поклонники».
Из двадцати учеников класса лишь четверо переживут войну. Выжил и ректор лицея. В 1954 году он напишет Отто Франку:
«Я хорошо помню Марго. Она отличалась незаурядным умом, примерным поведением. При всей её скромности в ней ощущались чувство собственного достоинства и уверенности в себе».
Наряду со школьными занятиями Марго посещала дополнительные уроки по немецкой литературе. А также молодёжный сионистский клуб. Её знакомая, тоже член этого клуба, после войны рассказывала:
«Участников наших сборов постепенно становилось всё меньше: каждый раз мы кого-то недосчитывали. Мы знали, что это означает. Мне казалось, что я постепенно теряю веру в Бога. Я не скрывала это. Мне возражали, что Бог послал нам испытания, которые мы должны выдержать с честью. И что нам надлежит гордиться тем, что мы евреи. Во время этих дискуссий я обычно распылялась. А Марго всегда сохраняла спокойствие. К сожалению, я не запомнила, что именно она говорила».
3 июля 1942 года Марго получила табель с оценками за учебный год. Как всегда, безукоризненный. А спустя два дня жизнь её и её семьи круто изменилась.
Анна и Марго, 1941 год
Уход в подполье
Из дневника Анны Франк.
5 июля 1942 года.
«На днях гуляла с папой, и он вдруг заговорил о том, что нам предстоит поселиться где-то тайно. И прибавил, что будет очень трудно жить отрезанными от внешнего мира. <…> ‘Анна, — сказал он, — ты знаешь, что мы уже больше года прячем у знакомых мебель, одежду, еду. Мы не хотим оставить всё это немцам, а тем более, самим попасться в их руки. И чтобы этого не произошло, уйдём сами’».
Очевидно, Отто Франк посвятил в эти планы и Марго. Возможно, сёстры знали, что весной 1940-го он пытался оформить для своей семьи визы в Соединённые Штаты. Но безрезультатно: американские власти к тому времени жёстко ограничили приём эмигрантов.
Из книги Мип Гиз «Воспоминания об Анне Франк»:
«Однажды утром г-н Франк пригласил меня в свой кабинет. Он плотно закрыл за мной дверь, попросил присесть. И глядя мне прямо в глаза, сказал: ‘Мип, я должен открыть тебе одну тайну. Я, Эдит, Марго и Анна собираемся перейти на нелегальное положение. Вместе с семьёй Ван Даан[1] мы поселимся в тайном укрытии: в заднем доме нашей фирмы, в комнатах, где мой друг г-н Левин проводил химические опыты. Нет ли у тебя возражений? Я сказала, что, разумеется, не возражаю. Он немного помолчал. Его лицо выражало сомнения и нерешительность. Наконец, он спросил: ‘Мип, а ты готова помогать нам в течение всего времени, пока мы будем скрываться?’ ‘Конечно’, — ответила я».
Из дневника Анны, 8 июля 1942 года:
«Кто-то позвонил в дверь, но я ничего не слышала, так как лежала и читала в кресле-качалке на веранде. Вдруг в дверях появилась Марго, вся взволнованная. «Папе прислали повестку из гестапо, — прошептала она, — мама пошла к господину Ван Даану». Я перепугалась ужасно, ведь все знают, что означает подобная повестка. “Он, конечно, не поедет, — успокаивала меня Марго, — мама как раз решает с Ван Даанами, можем ли мы уже завтра скрыться в нашем убежище».
<…>
Мама и Ван Даан поднялись наверх. Они хотели поговорить друг с другом наедине, так что меня с Марго выставили из комнаты и строго наказали при каждом звонке смотреть в замочную щёлку и никому не открывать кроме папы. Мы ушли в нашу комнату, и тут Марго рассказала, что повестка пришла на самом деле не папе, а ей. Я испугалась ещё больше и расплакалась. Марго всего шестнадцать лет, как можно забирать таких юных девушек? Но, к счастью, она останется с нами. <…> Мы принялись упаковывать сумки…».
Марго, предположительно 1942 год
Из книги Мип Гиз:
«В воскресенье вечером в нашу дверь позвонили. В дверях стоял Герман Ван Даан, очень взволнованный. ‘Марго Франк получила повестку, Франки решили немедленно скрыться. Поможете перевезти вещи?’ Мы с Яном[2] тут же стали одеваться. Хотя было жарко и светило солнце, мы надели осенние куртки, чтобы спрятать под ними книги или предметы одежды — ведь большой чемодан мог вызвать подозрения. Мы отправились к Франкам, взяли партию вещей, перевезли её на велосипедах к нам домой (чтобы впоследствии переправить на их новый адрес), потом повторили это несколько раз. На следующий день в пол восьмого утра я снова подъехала к Франкам. Велосипед Марго[3] уже стоял у дверей, а через минуту вышла и она сама — одетая явно не по сезону, как и мы с Яном накануне. Мы отправились в путь, под проливным дождём. Я выбрала обходной маршрут, по тихим малолюдным улицам. Риск был немалым: я сопровождала еврейку, не носившую жёлтую звезду, не сдавшую свой велосипед и к тому же получившую повестку в гестапо. Но я оставалась спокойной. Как и Марго: её лицо не выдавало ни следа страха или паники. Лишь когда мы вошли в наш офис на Принсенграхт, я поняла, что её невозмутимость была скорее своего рода отрешённостью. Я крепко сжала её руку и быстро отвела в тайную часть дома. Потом — как ни в чём не бывало — села за свой рабочий стол. Начинался рабочий день, с минуты на минуту могли появиться другие сотрудники».
Из дневника Анны:
«Как только мы вступили в наш новый дом на Принсенграхт 263, Мип сразу увела нас по лестнице в заднюю часть. Там уже ждала Марго. Всюду вперемежку лежали разные вещи и предметы: беспорядок, не поддающийся описанию! Мама и Марго, совершенно сломленные и обессиленные, улеглись на незастелённые кровати. Они и пальцем не могли пошевелить. А мы с папой, единственные работоспособные члены семьи, взялись за работу. Целый день разбирали коробки и укладывали вещи в шкафы…»
Потерянный дневник
В течение двух лет Анна Франк подробно, до мельчайших деталей, описывала жизнь восьми вынужденных затворников[4]. Но о своей старшей сестре она писала мало, хотя та часто упоминается в дневнике. Однако речь идёт о так называемых бытовых ситуациях. О настроении, мыслях, переживаниях и чувствах Марго нет почти ничего. При этом о других жителях Убежища и их покровителях Анна рассказывала гораздо подробнее. Например, о г-же Ван Даан — женщине работящей, добродушной, открытой, и в то же время острой на язык и склонной к конфликтам. Анна ярко описала свои неоднозначные отношения с ней. Она много писала о личных переживаниях Беп Фоскейл[5], глубоко сочувствовала ей. И разумеется, десятки страниц посвящены Петеру Ван Даану, с которым у Анны был роман. Немало также о родителях: отца девочка обожала, а с матерью у неё не было близости, из-за чего обе глубоко переживали. О старшей же сестре Анна писала в основном редко, скупо и однообразно. Лишь в 1944 году её отношение к Марго изменится – но об этом позже.
Из дневника Анны:
27 сентября 1942 г.
С Марго мы тоже плохо понимаем друг друга. Натуры, подобные маме и Марго, так далеки от меня!
2 ноября 1942 г.
Марго снова действует мне на нервы.
5 ноября 1942г.
До чего же противна Марго! Она раздражает меня безумно и круглосуточно.
5 февраля 1943г.
Должна сказать честно: я вовсе не хочу быть похожей на Марго. Она слишком вялая и безразличная, её легко уговорить, и она всем уступает.
Но вот совсем другая запись.
14 октября 1942 г.
Между мамой, Марго и мной снова мир, и я этому очень рада. Вчера мы с Марго лежали в моей постели, было очень тесно, но уютно. Марго спросила, можно ли ей иногда читать мой дневник. “Некоторые места”, — ответила я. И задала тот же вопрос о её дневнике. Теперь Марго даст мне его почитать.
Больше упоминаний о дневнике Марго в записках Анны нет. Остаётся неизвестным, читала ли она его. Но зато открывается немаловажный факт: о том, что этот дневник вообще существовал. Об этом не знал даже отец девочек. Друг Отто Франка, Джон Найман, после войны вспоминал:
«Отто крайне редко говорил о Марго. О том, что та вела дневник, он узнал лишь из записок Анны. И был поражён этим. Он никогда не думал, что Марго испытывала потребность доверить кому-то свои мысли. Пусть даже и бумаге. Она была такой закрытой».
Но может, Марго вела дневник лишь короткое время? Иначе было бы трудно сохранить это в тайне: жизнь восьми затворников проходила буквально на глазах друг у друга. Лишь у Петера была собственная комната. Марго же делила спальню с родителями, читала и занималась там же или в гостиной, совмещённой с кухней. О дневнике Анны знали все. После ареста обитателей Убежища Мип и Ян Гиз поспешили в опустевшие разорённые комнаты и сразу увидели на полу знакомую тетрадь и отдельные листы, исписанные почерком Анны. Мип подобрала их и хранила, не читая, до возвращения Отто Франка — единственного из тайных жильцов, пережившего лагеря. А о дневнике Марго Мип ничего не знала, иначе она, наверно, и его бы нашла и сохранила. В итоге он пропал бесследно — очевидно, полицейские потом выбросили его вместе с другими бумагами или использовали в качестве топлива.
Что ещё известно о жизни Марго в Убежище? То, что она, как Анна и Петер, проходила школьный курс, чтобы не отстать от своих сверстников. А кроме того под вымышленным именем училась на заочных курсах латинского и стенографии. И получала там отличные отметки. В мае 1944 года Анна описала в дневнике основные занятия и интересы каждого из своих домочадцев. О сестре она сообщила следующее: «Марго Франк: учит английский, французский и латынь, а также голландскую, английскую и немецкую стенографию, механику, стереометрию, физику, химию, алгебру, геометрию, английскую, французскую, немецкую и голландскую литературу, бухгалтерию, географию, современную историю, биологию, экономику. Читает всё, отдавая предпочтение книгам по религии и медицине». Позже Отто Франк вспоминал, что Марго прекрасно владела английским, пьесы Шекспира читала в подлиннике. Хотя Анна не всегда выражалась о сестре лестно, та несомненно была для неё примером. Наверно, усидчивость и работоспособность старшей сестры побуждали и младшую ответственно относиться к учёбе. А в стенах Убежища — в условиях постоянной опасности, и к тому же без учителей, одноклассников, экзаменов и отметок — это было совсем не просто.
По-видимому, дни Марго в Убежище были заполнены в основном учёбой и чтением. Кроме того она, как Анна и Петер, имела определённые обязанности по дому. Изредка детям ещё и поручали заполнять конторские книги. Марго регулярно помогала отцу и г-ну Пффеферу — тоже эмигранту из Германии — в совершенствовании голландского. Иногда Марго вместе с Анной усаживались перед окном, чтобы через щель в занавесках наблюдать за прохожими. А по вечерам все тайные жильцы спускались в контору, чтобы послушать радио. Жизнь восьми обитателей задней части дома на Принсенграхт 263 была бедна внешними событиями, зато наполнена страхами, надеждами и внутренними переживаниями. Для детей вынужденная оторванность от внешнего мира и недостаток общения со сверстниками были тяжелы вдвойне.
Сёстры
Более двух лет затворничества мало сблизили сестёр Франк: очевидно, они были слишком разными, чтобы понять друг друга. Спонтанная, открытая, увлекающаяся, вспыльчивая, общительная Анна и замкнутая, покладистая и спокойная Марго. Её не так легко вывести из себя. Лишь один раз Анна упоминает в своём дневнике, что Марго рассердилась.
30 октября 1943 г.
Мама ужасно нервная, и я из-за этого как на иголках. Почему мама и папа никогда не ругают Марго, зато всегда меня? Вот, например, вчера Марго читала книгу с прекрасными иллюстрациями, потом поставила её на полку и вышла из комнаты. Я как раз не знала, чем заняться, и стала рассматривать в ней картинки. Но тут Марго вернулась, увидела “свою книжку” в моих руках и потребовала её обратно, скорчив сердитую гримасу. Мне хотелось еще немного посмотреть, но Марго злилась всё больше, а тут и мама вмешалась: “Отдай сейчас же книгу!” В комнату вошёл папа, он даже не знал, в чём дело, только заметил, что Марго обижают! И накинулся на меня: “Посмотрел бы на тебя, если бы взяли что-то твоё!” Я послушалась, положила книгу на место и, надувшись, вышла из комнаты. На самом деле, я вовсе не обиделась и не рассердилась, просто мне было очень грустно. <…> Разумеется, он не умышленно делает мне больно: ведь Марго у нас самая умная, добрая и красивая. Но я хочу, чтобы и меня воспринимали серьёзно….
Позже Отто Франк прокомментировал эту запись:
«Ревность Анны не имела никаких оснований. С ней я был как раз ближе, чем с Марго, которая в свою очередь была сильнее привязана к матери. Я уделял Анне больше внимания, поскольку она в нём остро нуждалась. Марго же редко проявляла свои чувства, она была предельно скрытной».
Именно из-за беспокойства за младшую дочь Отто попросил старшую чаще общаться с той. Возможно, это несколько сблизило сестёр и в какой-то момент побудило бескомпромиссную Анну взглянуть на Марго другими глазами.
Из дневника Анны:
12 января 1944 г.
Марго сейчас мила и добра ко мне, по-моему, она очень изменилась — ни следа прежней раздражительности. Она всё больше становится моей настоящей подругой.
8 марта 1944 г.
Мы с Марго пишем друг другу записочки, ради шутки, разумеется.
17 марта 1944 г.
… мы Марго устали от наших родителей.
Слово «мы» при упоминании о старшей сестре до этого времени почти не появлялось в дневнике.
20 марта 1944 г.
Марго очень добра ко мне и явно рассчитывает на мою откровенность, но я просто не могу рассказать ей всё. Она воспринимает меня всерьёз, слишком всерьёз, много думает о своей безрассудной сестрёнке и спрашивает себя: “Правдива ли та или разыгрывает комедию?”
Под словами «рассказать ей всё» Анна подразумевала романтические отношения, возникшие между ей и Петером Ван Пелсом. Ещё недавно Анна считала своего юного соседа скучным, неинтересным и предсказуемым, а тут вдруг без оглядки влюбилась в него. И тот ответил взаимностью. Молодые люди стали часто уединяться в комнатке Петера на чердаке. Что думала в это время Марго? Анну, несмотря на её молодость и эгоизм, свойственный влюблённым, это немало беспокоило.
Из дневника:
20 марта 1944 г.
… Но мое счастье не безоблачно: мне кажется, что Петер уже давно нравится Марго. <…> Удивительно, что она ничем себя не выдаёт, и уверена, что сама сошла бы с ума от ревности. А Марго только убеждает меня, что жалеть её не надо. “Но ведь нехорошо получается, что ты оказываешься в стороне”, — сказала я ей. “Я к этому привыкла”, — ответила она с какой-то горечью.
И вот ещё доказательство великодушия Марго: письмо, которое я от неё получила.
“Анна, когда я вчера сказала, что не ревную, то была откровенна только наполовину. Хотя я в самом деле не ревную ни тебя, ни Петера, мне немного грустно, что я пока не встретила и, наверно, не скоро встречу человека, с которым могла бы делить свои мысли и чувства. Но именно поэтому я от души рада, что вы можете довериться друг другу. Ведь тебе не хватает здесь многого из того, чем человек должен обладать бесспорно и естественно. С другой стороны, я убеждена, что не смогла бы по-настоящему подружиться с Петером. Чтобы быть с кем-то откровенной, я должна сначала близко сойтись с этим человеком и почувствовать, что он меня хорошо понимает, без лишних слов. Такой человек должен стоять духовно гораздо выше меня, что я не могу сказать о Петере. А для тебя это, возможно, именно так и есть. Пожалуйста, не думай, что я чувствую себя обделённой, это не правда. А вы с Петером только много выиграете от общения друг с другом”.
Мой ответ:
Милая Марго,
Ты написала очень хорошее письмо, но оно не успокоило меня до конца. Между мной и Петером ещё совсем нет того доверия, о котором ты пишешь. Но у тёмного открытого окна можно сказать друг другу больше, чем при ясном солнечном свете. И о чувствах легче говорить шёпотом, чем разглашать их на весь мир. Я думаю, что ты привязана к Петеру, как сестра и не меньше меня хотела бы помочь ему. <…>
Анна.
22 марта 1944 г.
Вот ответ Марго:
Дорогая Анна,
После твоего вчерашнего письма я снова подумала, что во время общения или занятий с Петером ты испытываешь угрызения совести. Для этого нет причин. Конечно, где-то есть человек, который заслуживает моё доверие, но это в любом случае не Петер. Возможно, ты права в том, что Петер для меня что-то вроде брата, но … младшего брата. Наши чувства, подобно щупальцам, тянутся друг к другу вслепую, чтобы, возможно, соприкоснуться когда-то, как брат и сестра. Но если это и произойдёт, то не скоро. Так что, не надо жалеть меня. Лучше радуйся своей новой дружбе.
Из этой переписки мы наконец узнаём о Марго чуть больше. И видим в ней натуру глубокую откровенную и требовательную. И одинокую. Разумеется, ей не нашлось места рядом с влюблённой парочкой. Анна вскоре осознает это и 24 марта напишет: «Очень жаль, что Марго сидит внизу, в то время как я у Петера. Но поделать с этим ничего нельзя. Конечно, она может подняться к нам наверх, но боюсь, что почувствует себя лишней: пятым колесом в телеге». Впрочем, Анна скоро разочаруется в Петере. И больше ничего не напишет об откровениях с сестрой.
Ещё два отрывка из дневника, относящихся к Марго.
17 апр. 1944 г.
Я уверена, что Марго никогда не поцеловалась бы с мальчиком, если бы не была помолвлена с ним и не собиралась за него замуж.
8 мая 1944 г
Я — в отличие от мамы и Марго — не стану довольствоваться спокойном серым существованием. Хочу поехать на год в Париж и на год в Лондон для изучения языков и истории искусств. А у Марго совсем другие мечты: она собирается стать акушеркой в Палестине.
Берген-Бельзен
Утром 4 августа 1944 г. перед домом на Принсенграхт 263 остановился автомобиль. Оттуда вышёл немецкий офицер Карл Йозеф Зилбербауер и три вооруженных голландских полицейских. Вероятно, кто-то выдал укрывавшихся в доме людей. Все они, а также их покровители Виктор Куглер и Йоханнес Кляйман[6] были арестованы. Полицейские захватили все найденные деньги и ценности. Как уже упоминалось выше, Мип Гиз нашла и сохранила дневник Анны.
Обитателей Убежища поместили в амстердамскую тюрьму, а четыре дня спустя доставили в Вестерборк: пересадочный лагерь для евреев. Там они пробыли около месяца. 3 сентября 1944 года их последним транспортом на восток депортировали в польский Освенцим. По прибытии туда мужчин и женщин выстроили в отдельные колонны. Отто Франк распрощался с женой и дочерьми, он видел их в последний раз. Часть женщин и детей тут же направили в газовую камеру. Остальных, в том числе Эдит, Марго и Анну, поместили в Биркенау или Освенцим-2, находившегося в трёх километрах от основного лагеря. По воспоминаниям бывших заключённых мать и две дочери всегда держались вместе. Эдит постоянно переживала за детей, старалась достать для них что-то съестное. Каждый день мать и сёстры Франк, вместе с другими пленницами, должны были раскапывать поле — труд совершенно бесполезный и бессмысленный. Работали по двенадцать часов в день, с получасовым перерывом на скудный обед, вечером возвращались в грязный и тесный барак. В начале октября женщины узнали, что самых молодых и сильных из них отберут для работы на оружейной фабрике. Каждая мечтала попасть туда: ведь это был шанс выжить. Одна из узниц потом рассказывала: «У Анны тогда была чесотка. Иначе её, наверно, тоже взяли бы на фабрику. Госпожа Франк сказала: ‘Конечно, мы останемся вместе с ней’, и Марго кивком подтвердила это». Вскоре Марго из солидарности пошла вслед за сестрой в лагерную больницу, где, конечно, тоже заразилась чесоткой. Девочки болели тяжело, мучились от сыпи и зуда. По воспоминаниям очевидцев они выглядели очень удрученными и мало общались с другими пациентами. Наконец, болезнь отступила. Однако самые страшные испытания были ещё впереди.
30 октября в женском отделении Освенцима-Биркенау объявили селекцию. Эдит оставили в Освенциме, а Анну и Марго депортировали в Берген-Бельзен. Из воспоминаний бывшей заключённой Лин Бриллеслейпер[7]:
“ Марго и моей сестре Янни кое-как удавалось работать[8], и они делили с нами дополнительный паёк, который за это получали: кусочек хлеба и немного водянистого супа. Мы же с Анной ‘организовывали’ еду, то есть воровали или выпрашивали на кухне. Первое время Анна и Марго как-то держались, их воля ещё не была сломлена. <…> Мы вместе навещали маленьких детей, прибывших в лагерь вскоре после нас”.
В декабре 1944 года заключенные Берген-Бельзена попытались отметить Рождество. За несколько дней до праздника они начали откладывать еду из своего жалкого рациона. Лин:
“Все это мы поставили на наш рождественский стол, тайком разожгли камин и поджарили на нем картофельную кожуру. <…> Мы пели еврейские песенки и плакали. Потом стали рассказывать истории. Марго вспомнила, что их отец был мастером сочинять. ‘Жив ли он?’ — спросила она в слезах[9]”.
В конце января сестры Бриллеслейпер добровольно пошли работать санитарками в барак для смертельно больных. Марго и Анна не смогли последовать за ними, они были слишком истощены.
Лин и Янни увиделись с девочками Франк, когда те уже были тяжело больны. Лин:
«Марго совсем ослабела от дизентерии и не вставала с нар. Анна ухаживала за ней, как могла, а мы пытались ‘организовать’ что-то из еды. Потом их перевели в санитарный блок. Мы пытались уговорить их не идти туда: во время эпидемии тифа это означало верный конец. Но зато в ‘больнице’ было тепло. Анна сказала: ‘Главное, что мы вместе, а там пусть будет, как будет’. Марго молчала: у нее была высокая температура, и она мечтательно улыбалась. Её душа витала уже где-то далеко…» Сёстры Франк и в самом деле заразились тифом. Одна из узниц потом вспоминала: «Они слабели с каждым днем. Тем не менее, ежедневно подходили к забору так называемого свободного лагеря[10] в надежде, что им перепадёт какая-то передача. Иногда им везло, и тогда они, радостные, возвращались к своим нарам с посылкой и тут же с жадностью всё съедали. Но было видно, что они очень, очень больны. Выглядели они ужасно. Иногда бранились из-за пустяков — и это всё из-за болезни. А то, что у них был тиф, не оставляло сомнений. Их нары находились на очень неудобном месте: внизу около двери. Девочки постоянно мёрзли, и время от времени слышались их крики: ‘Дверь! Закройте дверь!’».
Лин Бриллеслейпер:
“Мы снова навестили сестёр Франк. Перед нами предстала удручающая картина. Марго упала с нар на цементный пол и лежала там в полузабытье. У Анны была высокая температура. Тем не менее, она встретила нас весело: ‘Марго сладко спит, а раз так, то мне не надо к ней вставать’. И прибавила: ‘Ах, мне так тепло!’ Она выглядела довольной и радостной”.
Видимо, падение на холодный пол оказалось роковым для тяжело больной Марго. Точная дата её смерти не известна: она умерла в середине или конце марта 1945 года Анна скончалась несколькими днями спустя. Тела обеих девочек, вероятно, захоронены в общей могиле Берген-Бельзена.
Литература
-
Anne Frank “Het achterhuis, dagboekbrieven”, Bert Bakker, 2003
Miep Gies & Alison Leslie Gold Herinneringen aan Anne Frank, Ooievaar, 1998
Carol Ann Lee “Pluk rozen op aarde en vergeet mij niet. Anne Frank 1929-1945”, Balans, 1997
Melissa Muller “Anne Frank, de biografie”, Bert Bakker, 1998
Sophie Zeistra “Margot”, Querido, 2012
Примечания
[1] Настоящее имя г-на Ван Даан — Ван Пелс, подробнее в комментарии 4.
[2] Ян Гиз — муж Мип
[3] В июле 1942 г. оккупационные власти обязали нидерландских евреев сдать свои велосипеды, доставив их по определенным адресам, где были оборудованы склады. Невыполнение приказа грозило тюремным заключением или денежным штрафом. Семья Франк, тем не менее, сохранила один велосипед.
[4] В задней части дома на Принсенграхт 263 вместе с семьёй Франк скрывались супруги Ван Пелс (в дневнике Анны ‘Ван Даан’) с сыном Петером и зубной врач Пфеффер (в дневнике Анны ‘Дюссель’)
[5] Беп Фоскейл — как и Мип Гиз сотрудница Опекты и покровительница затворников.
[6] Йоханнес Кляйман и Виктор Куглер, оба сотрудники Опекты, выжили. Кляймана отпустили на свободу из-за плохого состояния здоровья. Куглер бежал из плена.
[7] Лин Бриллеслейпер и её старшая сестра Янни были арестованы и депортированы как члены Сопротивления.
[8] Предполагалось, что женщины Берген-Бельзена будут работать за территорией лагеря, но из-за слабого здоровья их ежедневно посылали в так называемый обувной барак, забитый старыми башмаками. Их работа заключалась в том, чтобы отделить подошву от верхней части туфель. На это хватало сил лишь немногим, к тому же руки быстро покрывались гнойными ранами.
[9] В декабре 1944 года Отто Франк находился в Освенциме. В январе 1945-го лагерь был освобождён русскими войсками.
[10] Условия содержания в нём были лучше, чем в других отделениях Берген-Бельзена, туда поступали посылки Красного креста.
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/2018-znomer7-mogilevskaja/
