(продолжение, начало в № 4/2018 и сл.)
Глава 11
Я опять в Мюнхене. Чем заняться? Та-ак, понятно, мне следует позаботиться о прибыли в «Голдман&Сакс» и всех медиаконцернах. И, вероятней всего, следует для этого встретиться с другими держателями акций в этом городе. Для этого я направляюсь в еврейскую общину, где обитают мои «бизнес-партнеры».
Главный раввин мюнхенской общины реб Стивен Лангнас приветствует меня в синагоге. Рабби «импортирован» из Соединенных Штатов, но корни его семьи в Германии. Откуда я это знаю? Он сам мне рассказывает об этом. Еще он мне рассказывает, предвосхищая мои вопросы, что в его ортодоксальной общине девять тысяч членов. Я просто восхищен. Вскоре я буду иметь возможность лично познакомиться с этой огромной еврейской общиной. Я нетерпеливо жду, ведь сейчас вечер пятницы, время для традиционной праздничной службы шабата. Она состоится в этом прекрасном Еврейском Центре Мюнхена, здание которого скорее всего стоит много миллионов, возможно оплаченных правительством Германии. Я не религиозен, но мне все равно очень приятно быть здесь.
Я начинаю считать посетителей. Шутка ли – девять тысяч! Что-то у меня не сходится… Число молящихся, включая туристов из Израиля и США – получается тридцать пять. Фактически, если бы не было иностранцев, то синагога была бы пуста. Для сравнения: Ортодоксальная синагога в Нью-Иорке всегда полна в пятницу вечером. Что же случилось с этими девятью тысячами? Я не знаю. Когда служба заканчивается, меня приглашают в дом к рабби на ужин. Там и поспрашиваю.
Главный раввин Мюнхена живет в съемной квартире на самом верхнем этаже. В субботу ортодоксальным евреям не разрешается пользоваться лифтом, включать свет и, в отличие от раввина в Берлине, у этого рабби нет поблизости полицейских для исполнения работ «шабес-гоя». Поэтому мы поднимаемся по лестнице в полной темноте. Не слишком приятно, но мы делаем это. В конце концов, евреи пересекли море уходя из Египта, так что для них лестница в Германии! Как только мы поднимаемся, рабби Стивен приветствует ангелов своего дома, как диктуют традиции. Он поет: «Добро пожаловать, ангелы!» – что звучит для меня как-то по-немецки.
«Благословите меня, ангелы», – поет он. И мне вспоминается этот американский «пророк» со своими ангелами над головой на севере Германии.
Я спрашиваю Стивена: – Вы верите в ангелов?
– Да, конечно.
– А что делают ангелы?
– Они ходят с людьми повсюду, чтобы уберечь их от несчастий.
– А как же тогда случаются автокатастрофы?
– Это потому, что Господь противостоит ангелам.
– В таком случае, не смог бы Б-г обойтись без ангелов, чтобы хранить людей?
– Конечно, смог бы!
– Тогда зачем они нам нужны?
– Хотите шнапс?
– Да, хочу.
Он наливает и мы выпиваем за здоровье всей девятитысячной еврейской общины. Это остается без комментариев. У жены раввина тост не вызывает никакого впечатления, или удивления.
– Девять тысяч? – спрашивает она риторически. – Вы лучше спросите сколько из них евреи!
Она на этом не останавливается и продолжает:
– У еврейской жизни нет будущего в Германии. Это прОклятая страна, и она никак не может быть благословенна.
И что бы её муж ни делал здесь, говорит она, это пустая трата времени.
Ничего из сказанного этой дамой не проходит мимо ушей раввина. Он спрашивает меня, да так, чтобы жена поняла недовольство её разговором:
– Вы получили достаточно того, что вам надо для вашей книги?
Я покидаю эту пару, чтобы они сами между собой обсудили будущее германского еврейства. На лестничной клетке я включаю свет и вдруг хлопаю себя по лбу: я же забыл обсудить с рабби наши акции в «Голдман&Сакс»!
Следующим утром я встречаюсь с доктором Дитером и его женой, Юлианой. Мы находимся в уличном кафе рядом с Английским садом – чем-то вроде Центрального Парка в Мюнхене. Юлиана говорит о своем сыне, который ставит музыку на большую громкость и говорит ей, его матери, что если ей это не по душе, то пусть обеспечит его отдельным домом.
– Он очень политически озабочен. Он ненавидит Израиль и идентифицирует себя с палестинцами.
Эта пара, врач и его жена, стыдятся, когда кто-то поднимает германский флаг.
– Я – Европеец! – объявляет доктор Дитер. – И я горжусь этим! Конечно, европейцы наделали много г-на тоже. Но все равно я горжусь званием Европейца.
Этого не разделяет их сын. Доктор считает, что это не его вина, а проблема этой страны. Молодых людей интересуют только бутылка и пубертатные бунты. Когда ребята выходят из дома, они покупают алкогольные напитки. Как-то доктор Дитер спросил сына: – Сколько ты выпиваешь на улице?
– Пять бутылок пива, – звучит ответ.
– Сколько?!
– Пять!
Пьянство среди молодежи не единственная проблема Германии.
– Германия движется неверно, – говорит он. – Возьмите ДБ (Дойче Баан). Никогда не бывают вОвремя!
Это я никак не могу оставить без комментария. И я говорю ему:
– Вы, немцы, – это целое племя жалобщиков, которые не способны оценить ничего из того, что имеют.
Он молчит, обдумывая сказанное мной, а затем опустив глаза вниз говорит:
– Да, мы люди, которые никогда не удовлетворены достигнутым. Мы самокритичны и пессимистичны. Но швейцарские поезда все-таки более точны!
Я иду к Английскому саду, чтобы посмотреть, как люди пьют пиво прямо из баррелей (около ста двадцати литров). Что-то очень странное в этой картине. Люди сидят часами и пьют больше верблюдов. Некоторые проходят мимо, держа в руках бутылки и кружки. И это не только баварцы, кстати. Каждый раз, когда я встречаюсь с немцем, нашу беседу сопровождает пиво. Почему это? Это генетическое? Неужели люди в Германии страдают природным недугом? Откуда это катастрофическое обезвоживание, из-за чего люди постоянно вынуждены наполнять себя жидкостью? Надо было подискутировать об этом с доктором Дитером.
Всегда умные мысли приходят ко мне поздно.
Сегодня великолепный день – солнечно, тепло. На дворе июнь. После нескольких дождливых дней люди, похоже, тепло приветствуют возврат лета. Люди в шортах, женщины в бикини спешат схватить солнечные лучи и стать чуть темней. Представьте себе, если бы люди с темной кожей ложились бы, чтобы осветлить свою кожу. Интересно, сколько из них воспользовались бы этой возможностью?
Мне становится ясно, что я не знаю чем занять себя, пока не появляется З. Это человек из еврейской общины Мюнхена. Он хочет поделиться чем-то, что грузом лежит у него на сердце. Я не возражаю. И он рассказывает:
– Общинное здание (Еврейский Центр) стоит около семидесяти миллионов евро. БОльшая часть денег идет из правительства Германии, т.к. мы говорим им, что у нас девять тысяч членов в общине. Но это неправда. Это только на бумаге. У нас максимум пятьсот человек вовлечены, и не все из них евреи. Но мы бы не получили семьдесят миллионов, если бы сказали правду. В школьной системе у нас также нехватка учеников, нехватка евреев. Поэтому мы принимаем не евреев и они становятся членами общины. По достижении ими восемнадцати лет мы их выталкиваем, т.к. они не евреи. Таким образом мы получаем деньги. Так это происходит в ортодоксальной общине.
Далее он продолжает:
– Знаете ли вы, сколько у нас еврейских семей на самом деле есть? Что-то между десятью и пятнадцатью, я не знаю точно. Семьдесят миллионов евро на постройку, плюс деньги на содержание зданий и всего остального. И это для десяти-пятнадцати семей! Вот так функционирует еврейская община. Все вокруг денег. А потом мы жалуемся на антисемитизм немцев. Теперь понятно, на чем основан немецкий антисемитизм? Разве вы не стали бы антисемитом, глядя на это? Все дело в деньгах. Все еврейские общины в Германии созданы ради денег, не только в Мюнхене. Пойдите в наши синагоги и посмотрите сколько человек приходит, и вы увидите тридцать-сорок человек, включая десять охранников… Пустая трата денег… Кому это надо? Это позор!
З. встает и уходит, оставляя меня в недоумении. Грустно.
Но Биргартенс (Пивные сады) – это не место для грусти. Наоборот, это место для получения удовольствия, и я не стану рвать традиции. Здесь выступает группа черных певцов и музыкантов с африканской музыкой особого сорта, и они это делают действительно хорошо, почти отлично. Несколько белокожих людей окружают их и с энтузиазмом танцуют под их звуки. Но их танец, далекий от грации, таланта и ритма музыки, явно не к месту. Здесь какая-то белая леди, явно неважная танцорка, смеётся во время танца. Я наблюдал этот феномен и раньше, и никак не возьму в толк, почему плохие танцоры смеются, когда они прыгают вверх-вниз явно невпопад. Я смотрю на эту сценку и мысль приходит ко мне в голову: как здорово просто наблюдать за всякими жизненными мелочами и совершенно не напрягать себя ЕВРЕЯМИ все время!
И я решаю про себя: хватит с меня! Я подсел на эту тему, сам того не замечая, и превратил это в плохую привычку. Надо положить этому конец! Ни одного слова о евреях. Не путать евреев с Германией. Германия – это пиво и ужасные белые танцоры. Вот прямо сейчас я начинаю занимать своё время только созерцанием скачущих вне ритма девиц и пьющих рядом парней.
Я остановился в квартире в прекрасной части города, на улице Каулбах. Здесь нет евреев, насколько я смог заметить. Нет и нацистов, которых пока не видно. Но есть требование НЕ КУРИТЬ, насколько мне объяснили. Это требование для меня, курильщика, большая проблема. Может закурить все-таки, пока меня никто не видит? Нет, я пожалуй воздержусь. Я обещал не курить… Но сейчас, поздно ночью, когда все евреи покинули мой мозг, жуткое желание покурить будит меня ото сна. Что же мне делать? Мне необходимо выкурить сигарету! Я одеваюсь и выхожу на улицу и затягиваюсь с особым наслаждением. Я медленно иду по улице, оглядываясь направо и налево… На третьей затяжке я обнаруживаю афишу с изображением еврея-хасида. Как это он попал на мою нееврейскую улицу? Кто ему позволил? Я приглядываюсь ближе в надежде, что мои глаза меня обманывают. Но нет, не обманывают. В объявлении речь идет о ЕВРЕЯХ-первопроходчиках, альпинистах. Что?! Да-да, в Альпийском музее проходит выставка о них, которая продлится до февраля следующего года. Только я решил выкинуть евреев из моего сознания, как они появляются в виде первопроходцев. Кому это нужно! Я выкуриваю свой покой и клянусь, что никакое объявление не сможет изменить моего решения. И я иду спать.
Наутро я уже забыл об этих еврейских первопроходчиках и решаю начать день со свежего взгляда на новые германские лица, новые германские идеи, новое германское мышление, все НОВОЕ ГЕРМАНСКОЕ! Но потом я чувствую ужасную тягу к чему-то старому – к сигарете. И я выхожу покурить и иду в другом направлении, как можно дальше от альпинистов. Просветленный, я двигаюсь бодрой походкой. Как хорошо не волноваться о евреях! Германцев достаточно для одного человека, поверьте мне.
Мои сигареты хороши! Я зажигаю одну, потом другую, двигаясь в темпе солнца, оглядываюсь вокруг. Вижу рекламу «Зюддойче Цайтунг». Это реклама постоянная, приклеенная к стене навсегда. Никакой дождь не смоет её. Реклама демонстрирует макет главной страницы газеты. Разумеется, она должна убедить читателя купить газету, как бы говоря человеку: если ты купишь газету, то это то, что ты получишь. На верху страницы фотография японца в баварском костюме. Выглядит потешно! Под японцем располагается политическая статья, модель статьи, я думаю. Там написано, что Обама хочет продвижения мира на Ближнем Востоке, что израильтяне упрямятся и что палестинцы застряли… Короче мне дают переварить, что, если купишь газету, то получишь потешного японца, упрямых израильтян и бедных палестинцев. Здорово! Есть смысл подписаться лет на десять, как минимум, на эту газету. Но тут меня настигает мысль: опять ЕВРЕИ. О, небо! Я не могу пройти пяти шагов без этих УПРЯМЫХ ЕВРЕЕВ!
– Успокойся, Тувиа, – слышу я голос, обращенный ко мне, – это только одна улица. А остальной Мюнхен чист от еврейского нашествия. Я успокаиваюсь и иду на другую улицу, а на ней замечаю книжный магазин. Посмотрим, что они продают сегодня. На витрине «История Сионизма». Правда? Да. Я пробую игнорировать, наверно это ошибка. «Еврейская Поварская Книга». Вокруг одни евреи! Почему? Я не знаю. Я выкуриваю следующую сигарету, пока во мне пульсирует вопрос, почему немцы так озабочены евреями? И я решаю, вопреки самому себе, покопаться глубже в немецко-еврейских отношениях. Но где же мне это сделать? Может, мне следовало съездить в Палестину, куда немцы едут помогать палестинцам, или в Израиль, куда немцы едут помогать им же? Секундочку, но что нужно немцам на Ближнем Востоке? Лучше я пошурую в их среде. Я слышал, что ДАХАУ находится недалеко отсюда. Не нужен самолет. Быстрый С-бан-поезд для местного сообщения доставит меня туда, даже если облака пепла опять придут назад.
Я успешно прибываю в Дахау. Первое, с чем я сталкиваюсь – это Аппельплатц. Здесь обессиленные узники стояли, как минимум, час. Умершие узники обязаны были присутствовать там тоже… Веселая площадь, не правда ли? И это еще не всё. На крыше здания обслуги, как видно из оригинальной фотографии, было написано краской: «ЭТО ТРОПА К СВОБОДЕ. К ней ведут ПОСЛУШАНИЕ, ЧЕСТНОСТЬ, ЧИСТОПЛОТНОСТЬ, ТРЕЗВОСТЬ, ТЯЖЕЛАЯ РАБОТА, ДИСЦИПЛИНА, ЖЕРТВЕННОСТЬ, ПРАВДИВОСТЬ, ЛЮБОВЬ К ОТЕЧЕСТВУ».
Хана Арендт могла бы назвать это Банальностью Дьявола, а что касается меня, то я назвал бы это Гениальностью Дьявола. Этот концлагерь (КЛ) был построен нацистами первым. Это мрачное место, как и остальные, которые мне довелось увидеть. Это место, где убийство было возведено в форму искусства, в точную, научную, прекрасно организованную, садистскую, методически чистую операцию. Я сделал здесь кое-какое открытие. Стоящий рядом со мной человек рассказал, что различные бесчеловечные медицинские эксперименты, которые производились над живыми людьми здесь дали результаты, которые до сих пор используются NASA.
Я продолжаю движение и вхожу в здание, скорее всего, главное. На стене я замечаю распоряжение, написанное черными большими буквами: КУРЕНИЕ ЗАПРЕЩЕНО! За ним другое, красными буквами: НЕ КУРИТЬ! Я не знаю как насчет NASA, но знаю кое-что, что «используется» сегодня: НЕ КУРИТЬ! Когда входишь на железнодорожный вокзал сегодняшнего Мюнхена, то самая значительная и яркая надпись бросается в глаза: «Не курить!»
Для того, чтобы получить свежий взгляд на мир КЛ, или Концентрационслагер, у меня в голове возникает мысль поговорить с одним из знатоков, из тех, кто приходит сюда каждый день.
Это приводит меня к Рози, женщине со старомодной оправой для очков, одной из служащих этого КЛ. Не может ли она поговорить со мной? Она отвечает, что не может давать мне интервью, т.к. это не разрешено. И это все? Нет, ну она могла бы поделиться со мной кое-какими собственными мыслями – такой вид интервью разрешается. Очень хорошо. Именно это меня и интересует.
– Когда вы уходите домой, продолжаете ли думать о КЛ?
– Нет, у меня есть другие проблемы, о которых я думаю. Моя машина, например.
– Часто ли вы думаете об ужасах, творящихся здесь?
– Вначале, когда я начала работать здесь, мне пришлось изучать материалы о крематориях и других подобных вещах. Но теперь мне приходится иметь дело с туристами и ответами на вопросы, типа «где туалет?».
– Работая здесь, вы чему-то научились?
– Да, я постоянно имею дело с разными культурами, даже немцами из разных областей Германии, которые отличаются. Фермеры, евреи и другие…
– Встречались ли вы персонально с евреем?
– Нет. Я думаю, они живут в Мюнхене, но я их никогда не встречала.
– Научило ли чему-нибудь страну Германию её прошлое?
– Не думаю. Германия не учится на уроках. Германия продает танки и самолеты для современных войн.
– Какова ваша мечта?
– Я мечтаю о лете. У нас не было солнца в этом году, и я мечтаю съездить на Бодензее, чтобы погреться на солнце. Вот моя мечта!
Кроме Рози и её коллег здесь, в Дахау, находятся монашки все двадцать четыре часа и семь дней в неделю. Добро пожаловать в Кармелитскую Конвенцию Святой Крови. Основной принцип здесь – это тишина и молитва, или молитва и тишина. Монашки должны молиться в тишине, надо посмотреть, как они это делают. К сожалению, я опоздал. Помещение выглядит пустым, монашки наверно ушли. Может, они беседуют где-либо. О, погодите, там вдалеке виднеется книжный магазин. Пойду погляжу. Здесь я увидел монашку. А еще здесь я обнаружил маленькую книжку, почти брошюру, «Эдит Штайн, новая святая. Еврейка и монашка». В этом жутком месте с таким количеством убитых зачем-то понадобилось продавать книгу о другой убитой еврейке.
– Почему это так важно – отметить, что Эдит Штайн тоже еврейка? – спрашиваю я у Терезы, монашки. Она с улыбкой отвечает: – Потому что Мать Бога была еврейкой и Иисус был евреем, и все Апостолы были евреями… И, если бы мы помнили это тогда, то может и Холокост не случился бы.
– А разве Папа Пий Двенадцатый не знал, что Мать Бога еврейка?
– Да-да, он знал.
– Так что вы имели в виду, когда сказали…
Далее следует длиннющий ответ, смысла которого я не уловил. Кажется, что молчание было бы лучше. Я меняю тему:
– Были ли вы замужем?
– Нет.
– Никогда не влюблялись?
Она краснеет, как ребенок.
– Да.
Она была влюблена, но мужчина умер. Это все. Она пришла сюда в лагерь, когда ей было двадцать. Как только она получила свои водительские права, она приехала сюда…
– В двадцать лет у вас первым стремлением было попасть в Дахау?!
– Я хотела разобраться в человеческих качествах.
– Почему не в Биргартен?
– Потому что у меня была симпатия к евреям.
– К евреям? Почему?
– Потому, что евреи все объединены, по всему миру они объединены. Религиозные или нет, но все они верят в одного бога.
Пусть они будут благословенны, эти германские люди. Они учат меня всему, что я должен знать об евреях.
– А вам не хотелось бы иметь детей?
– У меня много детей, чужих детей. Этого достаточно.
– А каково будущее, что после всего этого?
– После этой жизни я буду абсолютно счастлива.
– А что случится с вами в потусторонней жизни? Опишите мне, пожалуйста.
– У меня нет четкого представления.
– А вы думаете об этом иногда?
– Иисус сказал, что это будет что-то вроде свадьбы. Я думаю, что это и будет тогда.
Оказывается не только Сестра Ютта-Мария из Мюнхена мечтает выйти замуж за Иисуса. Тереза тоже хочет. Я представляю себе Рай. Наверно, веселое место. Мусульманские мужчины заняты там своими девами, а монашки – Христом. Интересно, а доктор Фрейд имеет там свой офис? Когда-нибудь надо написать книжку об этом.
А пока выясняется, что в этой земной жизни Тереза вот уже девятнадцать лет находится в Дахау.
– Каковы ваши чувствa здесь?
– О, я люблю это место. Столько людей умерло здесь, и все они получили свое бессмертие. Я уверена, что эти люди, которые были сожжены здесь теперь живут с Богом.
– Что такое Бог?
– Тотальное прощение.
– А прощен ли Адольф Гитлер Богом?
– Да, я думаю, что да.
– Что вы сегодня ели за завтраком?
– Хлеб, джем, мюсли. А в воскресенье нам дают еще и колбасу и фрукты. Между двумя и тремя часами мы получаем кофе или чай.
– А что у вас на ленч?
– В среду и пятницу нет мяса. Сегодня индюшатина, шницель и картофельный салат. Плюс вино.
– Нравится?
– Холодная еда, но хорошая.
– Как насчет отпуска?
– У меня не было отпуска в последние девятнадцать лет.
Тереза предлагает мне апельсиновый сок и тур по этим местам. Она делает это лучше многих агентов по недвижимости.
– Хотели бы вы остаться здесь на ночь? Всего за двадцать пять евро. Я могу показать вам комнату, которая свободна. Обычно здесь останавливается один еврей. Старый еврей, больше девяноста лет. Он спасся. Он всегда останавливается здесь. Это небольшая комната, но очень спокойная. Там есть и дворик, из которого видно трубу.
Комната с видом на Каменное Горло крематория.
– Вы можете остаться на одну ночь, а можете быть целую неделю.
– Да, я подумаю об этом. Жизнь здесь, по-видимому так хороша, что она не брала отпуск в течении девятнадцати лет!
– У меня черная вуаль, – говорит мне она, если я этого не заметил.
Разумеется, Тереза могла бы пройти через разные мечети, и никто бы её не остановил.
– Черную накидку я получила через шесть лет своей службы. До этого мне позволялось иметь лишь белую, т.к. я еще только училась и еще не была полным членом Ордена. А теперь я полный член Кармелитского Ордена.
Интересно, что делает людей счастливыми? Я бы не ишачил шесть лет, чтобы получить этот черный головной убор. Я бы пошел в магазин и купил его за пару долларов, если бы очень хотел. Но с другой стороны, я подумал о том, что в большинстве университетов после шести лет тяжелейшего труда ты получаешь картонную корочку с бумажкой, где буквами написано, например, «Мастер искусств». А здесь ты получаешь что-то более полезное – накидку. Так что незачем смеяться над ней!
– Вот здесь туалет, – показывает мне монашка. – А если вы решаете остаться, то там души.
Да, блестящая идея! Принять душ в Дахау!
Я покидаю Дахау этот КЛ, но брожу вокруг по городу. Хочу встретить местных людей, среднюю семью из Дахау. И вскоре мое желание осуществляется. Я приглашен на ленч в местную семью. Они радушно приветствуют меня. Еда располагается на столе дворика. Селедка, сыры различных сортов, нарезанное мясо, фаршированные перцы, различные джемы, несколько видов напитков. Нет лишь «Кола лайт». Не хочу ли я мультивитаминный напиток? Может содовую? Хозяйка дома извиняется, что содовая сегодня не очень газированная. Если бы они знали, что американец будет у них в гостях, они бы обязательно приобрели сильно газированную содовую. Да, у них есть несколько видов газировки в магазине. Звучит странно, мне кажется, когда говорят о газе в Дахау… Но хватит о газе и льде! Я не для этого пришел сюда. Лучше послушать людей.
Вот еще: – Мама приехала в Дахау 1 июня 1966 года. Мне нравится эта точность – именно 1 июня.
– А почему вы в Дахау?
– Мой муж работал в Мюнхене, а дома здесь значительно дешевле.
– А знали ли вы и ваш муж историю этого города прежде, чем вы переехали сюда?
– Да.
– Не было ли сомнений по поводу переезда сюда?
– Нет.
– Здесь уместно заметить, что среди жителей Дахау в 1966 году, наверняка, были и жители городка, которые жили здесь и во время войны. Спрашивали ли вы их, говорили ли с ними о том, что происходило здесь в те времена?
– Нет.
– А почему нет?
– У нас были другие проблемы.
– Вы сожалеете, что не спрашивали?
– Нет.
Я покидаю Дахау, но эта надпись: «Это тропа к свободе. К ней ведут ПОСЛУШАНИЕ, ЧЕСТНОСТЬ, ЧИСТОПЛОТНОСТЬ, ТРЕЗВОСТЬ, ТЯЖЕЛАЯ РАБОТА, ДИСЦИПЛИНА, ЖЕРТВЕННОСТЬ, ПРАВДИВОСТЬ, ЛЮБОВЬ К ОТЕЧЕСТВУ», – не выходит у меня из головы. Вы действительно считаете, рабби Хелмут Шмидт, что через двадцать пять тысяч лет все это будет забыто? Ведь речь не просто об убийствах людей. Речь о том КАК это было сделано. Никто и никогда не смог бы сделать ЛУЧШЕ эти убийства. Или ЦИНИЧНЕЙ.
Убийцы, убийцы повсюду, но ни одного убийцы не видно. Мне очень хочется встретить Джованни ди Лоренцо, моего «Половина на половину». Есть о чем поговорить. Но он далеко на севере, а я на юге Германии.
Я меняю направление по практическим соображениям. Мне хочется встретиться с евреем. Хочется поговорить с одним из девятитысячной общины Мюнхена. Евреи, повсюду евреи… Мои усилия приносят плоды и я получаю своего еврея. Это Якус Коэн, владелец знаменитого еврейского ресторана, работающего с 1960 года.
Я спрашиваю у него, есть ли здесь еврейская жизнь? – Бармицвы, батмицвы… словом повод людям показать насколько они богаты… Вот как-то так.
– А кто эти люди, которые приходят поесть в ваш ресторан?
– Гоим.
– А зачем они приходят сюда?
– Они любят еврейские блюда.
– А евреи?
– Те идут в «Макдоналдс».
Якус рассказывает, что ему нравится Хенрик Бродер, немецко-еврейский журналист.
– Он из тех евреев, которые не стесняются быть евреем, еврей, который говорит то, что думает.
Причина его привязанности к этому журналисту слегка ошарашивает меня. Оказывается, Бродер любит бывать в его ресторане и размышлять о больших жизненных проблемах. Быть евреем – это тяжело, говорит он. Никто и нигде его не любит. Но хуже всего быть еврейкой поскольку, помимо того, что она вынашивает ненавистных евреев, она еще и тяжело работает. Но самое худшее, добавляет он, это в Австрии. Большего антисемитизма, чем у них, нет нигде.
– А что по-вашему значит быть евреем?
– Никто не задавал мне таких вопросов.
– Ну, и что это?
– Что вы имеете в виду под «что это»?
– Что это значит – быть евреем?
– Религия, конечно религия.
– А вы религиозны?
– Нет.
– Но вы считаете себя евреем?
– Да, я горжусь своим еврейством.
– А что же это значит?
– Вы морочите мне голову. Я не знаю.
Большинство посетителей ресторана, по его словам, не евреи. Я оглядываюсь вокруг и не вижу никого – ни евреев, ни неевреев. Но у него есть потребность представить им основные еврейские идеи и обычаи. На столах его ресторана лежат карточки с пояснениями. Например, что такое некошерное вино? Судя по карточкам, некошерным является вино, сделанное из испорченных фруктов.
– Это правда, Якус?
– Да.
– А я думал, что некошерное вино, это то, которое сделано не еврейскими руками. Это ведь настоящая причина, не правда ли?
– Я не обязан писать все.
Да-а, Якус не так глуп, чтобы писать то, что не понравится посетителю, несмотря на то, что говорит об этом закон кашрута. Это иудаизм мюнхенского разлива. Здесь есть и другая карточка – с предложением сходить в музей и получить еврейские блюда за специальную цену. Поскольку я не голоден сейчас, я отправляюсь в музей.
Я нахожусь в Нойе Пинакотек. Я не знаю значения этого названия, но здание выглядит симпатично. Но не только это, ведь сегодня предлагается специальный тур под названием «Следы Третьего Рейха в Пинакотек». Я смотрю, здешние люди не могут обойти этот период истории. Может, стоит присоединиться к ним? Почему нет? Я турист, а туристы обычно это делают. Тур для туристов в этой стране обычно называют лекцией. Лектором сегодня выступает артистично выглядящая женщина. Она рассказывает о бомбардировках этого музея во Второй Мировой Войне. Я надеюсь, она простит мне, но после Дахау я не вижу малейшего сочувствия в себе по этому поводу. Напротив, мои согруппники по аудитории, солидные немцы, если судить по тому, как они одеты, совсем не разделяют моих чувств. Их очень тронул рассказ о трагической бомбардировке. Конечно, было бы лучше, если я разделял бы их чувства, по крайней мере мне не было бы так скучно теперь. Я стал терять интерес где-то в самом начале рассказа о Рейхе и вместо этого увлекся картинами передо мной.
Множество Марий я увидел здесь, одна сексуальней другой. Если бы евреи знали, насколько сексуальны они! После Дев следуют изображения Воинов. Вот картина под названием «Вступление греческого короля Отона в Неаполь» художника Петера фон Хесса, 1835 г. Каждый человек из толпы показан в уникальном настроении, схвачено движение глаз, выразительность телодвижений в мельчайших деталях. Здесь все мастерски отображено: каждый корабль, каждый камень, каждое облако, даже инстинкт животного и деталь погоды. А вот «Парк Итальянской Виллы» Освалда Ашенбаха,1860 г. Выглядит, как обычная картина, но она обворожительна. Все тени и лучи играют, переливаются и вы, глядя на них, становитесь их пленником.
Погодите, а где же группа Третьего Рейха? О, вот там, вдали от Дев и Воинов, они находятся в зале, где экспонируется частная коллекция рейхсмаршала Германа Геринга. Я присоединяюсь к ним и пытаюсь найти связь между картинами и характером их владельца. Но вскоре я понимаю, спасибо экскурсоводу, что некоторые картины возможно принадлежали евреям… Это ужасно! Ведь я только что пытался создать невероятно гениальную теорию о связи человека с его картинами… И вот экскурсовод одним предложением разрушила ее. Да, трудно поверить, но Герман был воришкой.
Я покидаю Нациста и Евреев и продолжаю прогулку. Здесь «Вид на Орли» бедняги Ван Гога. Наверное, он был в хорошем настроении, когда писал эту картину и использовал такие милые краски и дух. Невдалеке висит картина Клода Моне «Мост над Аргетуи». Совершенное волшебство в изображении, когда жесткие индустриальные мотивы сочетаются с мягкой зеленью травы.
Я думаю, что мне надо стать xудожественным критиком. За всю свою жизнь я никак не смог нарисовать прямую линию, тем более круг, но я так хорош в критике! Правда. Я совершенно серьезен.
Я так затерялся в своих мыслях и записывании их, что не заметил смотрителя, стоящего рядом со мной. Мне кажется, что ему не нравится, что я стою здесь и пишу. Слишком много посетителей останавливается возле меня, чтобы посмотреть на мой iPad. Это создает нездоровую конкуренцию.
Черт возьми, а где же моя группа, идущая по следам Третьего Рейха? Может, в туалете? Я иду туда на всякий случай. О, тут есть что-то интересное: инструкция к мытью ваших рук. Очевидно руководители этого объекта и государственные чиновники, которые финансируют их, решили, что мюнхенские посетители музея совсем не знают об искусстве мытья рук после естественных надобностей. Люди нуждаются в инструкциях. Каждый туалет имеет их. Для тех же, кто по религиозным соображениям не читает в туалетах, существуют специальные инструкции прямо в кабинках. Там поэтапно объясняется когда и как мыть руки, а также, как именно это делать со специальными наглядными иллюстрациями. Ну, например: держать руки под струей воды, затем изображение мыла и пояснение, что намылить руки мылом надо в течении двадцати-тридцати секунд; изображение рук и пояснение,что мылить надо и между пальцами; далее – изображение рук и струи воды с пояснением, что полоскать надо тщательно; затем изображение рук и куска бумаги с пояснением, что вытирать надо насухо. Такое впечатление, что город Мюнхен, столица Баварии в лице их администрации считает, что все мюнхенцы сертифицированные идиоты.
Хочу сам разобраться. Рядом с изумительной Театинер Кирхе находится маленький Биргартен. Сюда люди приходят для того, чтобы пить пиво, глазеть на церковь и друг на друга часами без ограничений, трепаться без ограничений, наблюдать за жизнью, прихлебывая тот или иной алкогольный напиток.
Вернер, один из них, красивый баварский мужчина, сидит и потягивает свое белое вино совершенно один. О чем думает одинокий мужчина в такое время ночи? О любви, о чем же еще!
– Десять лет назад я влюбился в еврейскую женщину из Америки, которая приехала посмотреть на Мюнхен.
Он показал ей город, они провели приятно время, но никаких интимных вещей не было. Она уехала. Но, когда приехала домой, то обнаружила в своей постели другую женщину. Её бедный муж видно ошибся со временем её приезда. Она решила развестись с мужем и пригласила Вернера к себе, чтобы разделить с ним свою постель. Что за прекрасная жизнь ожидала Вернера! Та еврейская женщина, вот неожиданность, оказалась очень богатой дамой. Ну, как все евреи… Она жила на Парк Авеню. Где же еще? И однажды она устроила вечеринку, куда пригласила своих друзей, еврейских друзей, разумеется. Богатых, не сомневайтесь. И одна из них – еврейская красавица из «Тысяча и одной ночи», по описанию Вернера – пригласила его в эксклюзивный ресторан. Евреи делают это иногда. Вернер не смог ей отказать – это невозможно отказать прекрасным еврейкам. Ну, это невежливо ведь. И он был пойман в сети. С этими еврейскими леди надо быть осторожными. И это стало концом романа.
– Еврейские женщины, – рассказывает мне Вернер, – живут на Парк Авеню, и они все неотразимы.
Бедный Вернер! Он мог бы сегодня жить на Парк Авеню с богатой еврейкой. А вместо этого он в одиночестве пьет вино и болтает с путешественником-евреем. Далее Вернер информирует меня:
– Старые еврейские леди красят свои лица и выглядят, как маленькие куклы.
– Правда?
– Да. И все они ходят на работу прямо в бриллиантах.
Хорошо жить в Нью-Йорке и приехать сюда, чтобы узнать больше о месте моего проживания. Сразу проглядывается перспектива жизни.
Мне очень любопытно узнать, почему это многие немецкие мужчины говорят со мной о евреях? Что, у меня на лбу написано: «Говорите со мной о евреях»? Но, по правде говоря, не только немцы держат евреев в своих мыслях, другие тоже. Только несколько часов назад в тысячах миль отсюда ветеран журналистского пула Белого Дома Хелен Томас публично вызывающе высказалась в адрес евреев: «Пусть евреи уберутся к чертям из Палестины! Пусть идут домой, на свою родину – в Польшу, в Германию!»
Вот я в Германии. Может, мне взять немецкий паспорт? Но посмотрите сюда, на противоположной стороне улицы, на левой стороне церкви кто-то нарисовал Звезду Давида, это называется граффити. И это у меня на «родине». Но я видел их и в Лодзи, в Польше – тоже моей «родине». При этом Звезда Давида, значащая «ты-еврей», превращается в «ты – вор, ты –животное». А иногда рядом со звездой появляются надписи типа: «Послать евреев в крематории!» Или: «Judеn Raus – Евреи – вон!» Что же означает магендовид здесь, в Мюнхене? Разрисованные лица по Вернеру?
Когда солнце, наконец, выплывает на небо над Мюнхеном, я оказываюсь в Английском саду. Я попиваю мой свежий кофе и прислушиваюсь к шелесту деревьев. Ветер мягко колышет их. «Голосуй НЕТ», гласит плакат неподалеку от меня. «Голосуй против тотального запрета на курение!» – мое понимание плаката. Потому что «Раухен ферботен» (курить воспрещено) говорит вывеска в Дахау.
Вскоре сад наполняется большим количеством детей и подростков. Их больше, чем деревьев. И очень много велосипедистов. Но они не похожи на тех мотоциклистов в Гамбурге, они не агрессивны, они приятные люди. Они живут и дают жить другим.
Я закуриваю, отпивая свой кофе, любуюсь открытыми частями молодой кожи, Oдин из них обращается ко мне:
– Могу я задать вам вопрос?
– Конечно, почему нет.
Он рассказывает, что является студентoм кинематографического отделения Мюнхенского Университета и, поскольку я выгляжу, как местный баварец, то он хотел бы интервьюировать меня для своего документального фильма.
Я? Местный баварец? Как он это определил?
– По тому, как вы выглядите, по тому, как вы сидите, по тому, как вы пьете свой утренний кофе.
Я начал свое путешествие, как иорданец, а теперь я – баварец. Неплохо, неплохо. Я – немец! Я так счастлив! Я готов закричать: «Их бин дойче!» Студента зовут Ионас. Он уже снял один фильм, а это будет второй.
– О чем фильм?
– Дахау.
О, Господи, только не это опять!
– Почему Дахау?
– Я работал в обслуге КЛ четыре года.
– В самом деле? Почему?
– Это важно.
– На самом деле?
– Да.
– Почему? Имела ли твоя семья какое-либо отношение к Дахау?
Он смотрит на меня, словно я говорю по-китайски. Я, кажется, начинаю догадываться почему музей Пинакотека инструктирует людей, как мыть руки. Мюнхенцы, понимаете ли, ну немножко медлительны и нуждаются в простейших обьяснениях. Да. И я немного видоизменяю свой вопрос:
– Знаешь ли ты, что делали, к примеру, твои дедушки и бабушки во время второй мировой войны? Ну, поскольку ты работал в лагере и делаешь фильм про Дахау.
– Вы – еврей?!
Я возмущен. Как может он обзывать местного баварца евреем?
– Откуда ты это взял?
– Да по тому, как вы задаете мне вопрос.
Чёртов музей! Мюнхенцы, оказывается, не так уж глупы!
– Хорошо, но ты спрашивал у них об этом?
– Однажды,– звучит ответ, – однажды я спросил у бабушки.
– А что же ты спросил у бабушки однажды?
– Я спросил у нее за кого она голосовала в 1933 году.
– И что же она ответила?
– Она сказала… она не ответила. Она ответила вопросом: «А за кого я должна была голосовать, за коммунистов?!»
– И?
– И это всё.
– Все?
– Да.
– И ты не задал больше других вопросов?
– Нет, я был в шоке. Я не мог больше спрашивать ни о чем. Я просто не мог.
Да, вот таково мое утро. Я молился, чтобы у меня был день без евреев. Но нет.
Глубже в саду сидит мужчина и пьет лимонад. Его зовут доктор С. фон Либе, он хирург. Он только что выпил пива. Он говорит:
– Германия богата, но политика здесь плоха. Вы никогда не можете понять кто прав, а кто виноват, кто говорит правду, а кто врет. Посмотрите на эти облака пепла, к примеру. Кто-то внушал нам, что мы ни за что не сможем летать самолетами. А потом другие говорили, что это ерунда, что летать, разумеется, можно. Ну, как понять, кто говорит правду, а кто лжет? Германские политики воюют друг с другом, и у вас нет инструмента распознать, кто прав, а кто неправ. В этом проблема Германии. А в остальном все хорошо у нас. А вот Америка, напротив, ужасна. Большая страна. Огромная страна. И все время занята «террором», «террористами»… Это как Гитлер был все время озабочен евреями. Он обвинял во всем евреев, а Америка террористов. Они хотят контролировать своих граждан!
Он повышает свой голос. Он возмущен! Он берет и кусает твердый бретцель, видимо, чтобы зарядиться энергией.
– Зачем Америка это делает?!
Я на самом деле не понимаю, чего он хочет от моей жизни. Почему они все так озабочены американцами?
– Америка отказывается надавить на Израиль, чтобы те признали Палестину как государство.
У меня впечатление,что кто-то подсыпал доктору в лимонад чего-то возбуждающего. Что с ним происходит? Вернее, ЧТО ПРОИСХОДИТ С ЭТОЙ СТРАНОЙ? Они более озабочены палестинскими проблемами, чем ТВ «Аль Джазира».
– Почему вас волнуют палестинцы?
– Потому, что я хочу спокойствия в мире.
– Волнует ли вас Чечня?
– Что?!
– Чечня. Ну, Россия и ее дела.
– О, да, Чечня.
– Так Вас волнует?
– Да, конечно.
– Но вы не так эмоциональны, говоря о Чечне. Почему?
– Потому… потому что Ближний Восток более важен!
– Но почему?
– Потому что там есть религия. Из-за религии! Это основа нашего…
– А вы религиозны?
– Я?
– Да, вы религиозны?
– Я – нет.
Доктор С. родился в 1945 году. Что делал его отец во время войны? Он не знает. Но знает точно, что он не был связан с нацистами. А откуда он это знает? Он отвечает,что его отец был бабником, и единственное, что его интересовало – это женщины.
Оп-па! Пули летали, люди гибли, а этот мужик…
– Никогда в жизни, – добавляет доктор, – я не встретил антисемита в Германии. Их здесь нет.
– А где они есть?
– В Австрии.
Бавария, любовь моя, ты сводишь меня с ума!
Глава 12
Я ухожу из сада и направляюсь к БМВ. Когда люди тебя уже «достали», то автомобили могут быть хорошей заменой им.
Мюнхен. Здание БМВ. За информационным столиком сидят две дамы и приветствуют меня. Одна из них с белыми волосами, другая с черными. Очень белыми и очень черными, как на клавиатуре фортепиано. Очень политкорректно.
– Извините, дамы, у вас имеется БМВ?
Следует тишина.
– Понимаете ли, вне работы, водите ли вы БМВ?
– У моего мужа есть БМВ, а я вожу Фолксваген, – отвечает одна.
Вторая пытается ответить примерно так же – мол, мы все равны, и автомобили тоже.
Как только я миную это «фортепиано», мне в глаза бросается девиз компании, размещенный на видео экране:
«Чтобы воплотить дизайн в жизнь, надо в него верить.
Дизайн БМВ воплощает то, что БМВ представляет.
Мы создаем эмоциональный продукт.
Эмоции влияют на совершенство».
Эмоциональный продукт?! Да ну?! В смежном здании имеется зал, в котором только один автомобиль, но с большими экранами вокруг и огромным экраном позади. И это восклицание: «Кто мог подумать, что совершенство может быть таким прекрасным!»
Все это похоже на Храм, где Бог – это автомобиль. Мы, визитеры, – паства. Я знал, что Германия никак не капиталистическая страна. Это экстремально религиозное сообщество, благоговейное. В общем надо сказать, что музей БМВ менее амбициозен, чем Аутоштадт, а также менее ослепителен, но во многом более приятен для глаза. Но в обоих случаях надо отдать должное гениальному немецкому дизайну. Их красота привлекательна. И есть что-то, с чем я сталкиваюсь в этой стране все больше и больше – удивительный дизайн и наглядность. И это повсюду – в театрах, в архитектуре и скульптурах главных площадей, или в музеях, вроде этого. Немецкий дизайн прекрасен!
Я вхожу на завод, где меня учат нескольким вещам. Здесь производится Серия III. Чтобы собрать машину от начала и до конца требуется пятьдесят два часа, не включая рабочие перерывы. В день собирают девятьсот автомобилей. Большинство американских покупателей хотят иметь БМВ белого цвета, большинство немецких покупателей предпочитает темные цвета, вроде темно-синего. Из тысячи ста работников завода женщины составляют 10%. Но вот небольшая деталь: я не понимаю, зачем им такое большое количество работников. Тут и там встречаются люди, которые играют со своими iphone, кто-то проверяет е-mail, кто-то гуляет с кофе, кто-то стоя пьет кофе… Словом, тяжелая жизнь.
Напротив, роботы здесь не пьют кофе и не имеют перерывов. Они работают, как дружная команда. Похоже на научную фантастику, но без фантастики. Так интересно наблюдать, как один робот ждет, пока другой робот не кончит свою часть работы, чтобы перехватить и дополнить или завершить свою часть операции. Это удивительно и восхитительно. И чем больше ты на них смотришь, тем больше они тебе нравятся, и ты привязываешься к ним, как людям, как к животным. Думаю, вскоре роботы организуют свои Союзы и будут защищать свои права, а потом будут демонстрировать свою лояльность к Палестинским людям.
Пару слов о чистоте на заводе. Пол кажется можно облизывать. Каждый миллиметр, каждый закоулок. Серьёзно не понимаю, как это возможно сохранять такую чистоту на заводе. Кто создавал немцев? Явно не Б-г, т.к. он сам несовершенен.
Я двигаюсь вперед, следуйте и вы со мной. Посмотрите на эту секцию, где они красят машины. Я произвожу больше грязи, когда заполняю свою авторучку. А тут у нас машины. Не одна или две, а сотни машин. А место это сверкает и блещет. Как эти люди достигают этого? Как эти немцы выполняют свою миссию с такой чистотой? Не спрашивайте меня почему, но образы Роте Флора всплыли в моей голове. Многие лица имеет эта Фатерланд, не все они одинаковы. А может, это оборотная сторона той же монеты? Я чувствую себя таким чистым, прямо до тошноты. Я выхожу на улицу, сажусь в поезд и через десять минут оказываюсь вне этого завода.
Меня приветствует «Демо». Где это я? В Гамбурге? Нет, все в том же Мюнхене. Это студенты университета вышли на демонстрацию. О чем это? Тони, студент, объясняет мне достаточно долго, что демонстрация эта против провальной политики, финансовой практики, просто законов, за социализм, равные возможности, равные права и многие другие хорошие вещи.
– Что вы хотите, Тони? Коротко и просто объясни мне.
– Мы не хотим платить за учебу.
Мне нравится Тони и компания его пьющих друзей. Они объясняют мне, что завтра будет большая демонстрация, где по их предположению будет пять тысяч демонстрантов. Трафик будет остановлен, и правительство получит урок.
– А если нет?
– Мы захватим здания университета.
На следующий день в полдень я и еще мюнхенская полиция приходим для того, чтобы увидеть это чудо. Такую демонстрацию в Нью-Йорке назвали бы парти, ибо она потешна. Все вокруг пьют галлонами пиво. Большинство студентов здесь платят за учебу пятьсот евро за семестр. У меня такое впечатление, что они тратят на пиво за пару дней столько же. Они должны бы демонстрировать свое несогласие платить за пиво компаниям, производящим его. Нет плате за пиво!
Мне кажется, они сильно нуждаются в молитве. И я, находясь в этом районе, берусь помочь им с этим. Вот виднеется желтая церковь, Титинеркирхе св. Каетана. Это всего в двух шагах от них, замечательное место. Я берусь стать молящимся волонтером для них. Симпатичное место. Вот Черная Мадонна. Наверно матерь божия была черной. Эти люди в Обераммергау сделали большую ошибку, изображая ее белой. Бывает. Две пожилые немецкие дамы сидят возле этой Матери.
– Это католическая церковь? – спрашивает одна у другой. Вторая дама явно смущена. Они покидают храм. Я остаюсь один с несколькими голыми ангелами. Если бы я был католическим священником, человеком отказавшимся от брака и секса, как бы я реагировал на этих обнаженных маленьких мальчиков с цветочками на пенисe? Я бы наверно стал педофилом. В США, если бы вы торговали такими скульптурами вне церкви, вам были бы обеспечены, минимум, двадцать пять тысяч лет в тюрьме.
Я пробую беседовать с черной божьей матерью о студентах и моей пивной программе для них, но она не говорит на идиш.
Я захожу в другую церковь, Старый Петер. Может, здешняя матерь божия говорит на идиш. Воистину бесподобная церковь. Невероятно! Сколько бы германское правительство ни тратило на еврейский культурный центр в Мюнхене, это не идет ни в какое сравнение с тем, сколько христиане получили здесь. Это миллиарды!
Позади меня какая-то женщина горько плачет. Почему она плачет? Это время молитв. Люди то и дело то встают, то садятся. По-видимому, Господу нравится такой вид молитв. Т-Mobile хочет, чтобы вы платили деньги, а Б-г, – чтобы делали упражнения. Старый священник берет угощение и засовывает людям прямо в рот, словно они маленькие дети. Это должно быть части тела Христа, которые он дает вам в рот, если вы католик. Протестанты не приветствуются в рядах поедающих Христа. Несколько недель назад в этом самом городе на Кирхентаг Протестанты говорили мне, что они обижены. А я нет. Мне как-то неважно, дают мне поесть Христа, или нет. У меня другие кулинарные пристрастия.
Я лучше поем в «Шуманн Бар». Мне рассказывали, что это место для прекрасных и богатых. Это звучит для меня более богоугодно, чем гостеприимно. Ведь Б-г скорее всего любит богатых и прекрасных, иначе он не давал бы им столько денег и красоты, верно? Верно. И я покидаю церковь ради встречи с прекрасными. Первым из прекрасных в этом заведении я встречаю его владельца.
– Что особенного в вашем баре?
– Ничего.
– А как же вы завоевали такую репутацию?
– Я работал столько лет! Не так, как в этой г-ной Америке. Тридцать лет! Я никогда не стремился стать известным. Может, я и известен теперь, но я не делал для этого ничего. В Америке нет настоящих барменов, там только миксологисты (смешиватели). Американские бармены не единственные люди в его списке «мне не нравится». Он не особо уважает поваров в Германии,
– Нет сегодня поваров, – безапелляционно заявляет он. – Есть лишь дизайнеры блюд.
– И что же ваши клиенты получают, исходя из вашего тридцатилетнего опыта?
– Ничего. Имя «Шуманн Бар» сейчас слишком велико.
– А кто ваш среднестатистический клиент здесь?
– Все.
– И бедные тоже?
– Да. Цены здесь довольно низкие.
Я оглядываюсь вокруг, смотрю на людей. Они так же «бедны», как он сам.
– Какова философия, какая идея подходит бару?
– Это ваш дом, исключающий возможность жены говорить вам: «Завтра мы пойдем в кино». Я говорю своим служащим, что бармен должен стать близким человеком клиенту.
– Зачем клиенты приходят в бар?
– Чтобы забыть обо всем на свете.
– А разве эти богатые люди не счастливы?
– Нет. Это знамение нашего времени. Мы живем в очень поверхностном мире. Бары слишком шумны, включая и наш. Люди с трудом могут разговаривать друг с другом. Большинство людей приходит просто посмотреть на других людей. Они садятся, они смотрят, и они чувствуют удовлетворение, видя хорошо выглядящих людей. Они получают импульс. Иногда и я делаю это после обеда – сажусь снаружи и наблюдаю за проходящими мимо людьми. Иногда я говорю: к дьяволу этот мир!
– Почему?
– Потому что люди ведут себя так плохо. А некоторые одеваются так уродливо!
– Что вы узнали о человеческой природе, наблюдая за людьми в течении тридцати лет в баре?
– Я не сторонник гуманизма.
– Объясните, пожалуйста.
– Очень небольшое количество людей не является эгоистами. Я вижу, как они себя ведут. Они невежливы. Они не джентльмены. Они ужасно одеты, без вкуса. Все одинаково.
– Если бы вы имели возможность выбрать себе национальность, кем бы вы стали?
– Не немцем.
– Почему нет?
– Немцы слишком тяжеловесны. Они не умеют расслабляться.
Только сейчас я вспомнил, что забыл помолиться за тех студентов. Но у меня уже нет этой возможности, нет времени, т.к. Чарлз пригласил меня на ленч на внешнюю открытую веранду. Я не могу ему отказать. Не могу отказаться от ленча. Я счастлив! Я признан! Я в том месте, где можно получить настоящий вкус «Шуманн Бара». Во-первых, это сам Чарлз. Он участвует во всем.Он знает каждого клиента и приветствует их персонально. Если он пропустил их приход в бар, он обязательно ущипнет их за щеку позже, когда подойдет к их столу. Он получает удовольствие от ожидания и приветствия людей. Закон о соблюдении дистанции между людьми не его правило. Блюда средней стоимости великолепны на вкус. И не в пример ресторану Коэна, этот заполнен до отказа. Фактически это и не ресторан, и не бар. Это клуб. Клуб для определенного круга людей. И Король Чарлз Первый руководит каждой деталью. Нет ни пустых столиков, ни пустых стаканов. Поколения назад здесь рулил Король Людовик, а теперь Чарлз. И Чарлз постановил, что я не буду пить Коку, т.к. вино лучше. Белое вино, а не темная Кока. Я повинуюсь и получаю щипок в щеку. Я становлюсь полноправным гражданином. Горжусь быть Шуманнистом. «Рукола-Картофел-салат мит Пулпо» путешествует от моего рта к желудку с благодарностью за вкуснятину. А «Хакстек мит Шпицкол» вообще тает во рту. Но самое лучшее в этот жаркий день – это напиток. Он сделан из «Лиллет Лаканау» смешанным с «Кампари», много льда и маленьким кусочком апельсина на самом верху. Он очаровывает ваше обоняние, когда вы это пьете.
– Я бутылка, – говорит мне Чарлз, – и я втягиваю ингредиенты в себя.
Да этот человек – Поэт!
Вдруг я вспоминаю студентов. Опять. Я обещал участвовать в их демонстрации. Мне надо идти! Но прежде, чем я ухожу, Чарлзу необходимо кое-что сказать мне: – Одной вещи я не могу научить своих работников – это способности затащить интересных людей в бар. Это могу только я, потому что я могу сдружиться с ними.
Это правда.
Итак, я иду к своим студентам.Чтобы демонстрировать. Несложная задача. Все, что требуется – это пиво. Я обнаруживаю двух молодых студентов, которых я раньше не видел. Это Керем и Лиса, и они сидят безучастно глядя на проходящих людей. Он мусульманин-атеист, она христианка-атеист. Оба убежденные коммунисты. Они хотят, чтобы Германия была коммунистическим государством.
– Коммунизм – это здорово! – говорят они в унисон. – Люди должны сами решать за себя, а не политики за них.
Они знают друг друга много лет, эти двадцатилетние с чем-то малолетки. И это является причиной тому, что они не могут стать парой. Никогда. Но они хорошие друзья и разделяют одинаковые ценности. Оба посетили Кубу. Куба – это хорошо! Рай на земле. Они видели это своими глазами. Куба действительно демократична, не то, что Германия. На Кубе все решают люди, а не коррумпированные политики. Если политики на Кубе коррумпированы, то люди идут на выборы и выкидывают их. Разве такое может случиться в Германии? Разве можно выкинуть коррупционеров в середине срока, на который их выбрали? А на Кубе можно.
Интересно, что Керем и Лиса совершенно трезвы.
Я покидаю Мюнхен. Меня забирает поезд. Куда? В Нюрнберг. Красивое название. Вообще-то это стоит семьдесят пять евро до Нюрнберга, если вы не хотите платить только десять. Вообще, разобраться с ценами на билеты в Германии очень сложно. Для того, чтобы это освоить нужно вероятно иметь двадцатилетний опыт шахматной игры и только тогда стоит покупать первый билет. Или быть коренным немцем. Если вы можете купить нормальный билет, то вашим отцом должен быть Чарлз Шуманн, но если нет, то вы покупаете Байрен-тикет. Я прибываю в Нюрнберг после полуночи и немедленно благодарю Аллаха за арабов. Нет, не потому, что я изменил свое намерение поехать в Палестину, ничего общего с теми арабами. Это связано с арабами здешними. Понимаете, здесь, в этом городе существует закон рутинно подстегиваемый местной полицией, по которому все владельцы кафе и ресторанов обязаны закрывать все внешние части их бизнесов к полуночи. Но иракский владелец турецкого ресторана настолько растроган тем, что я обратился к нему по-арабски, что он, просияв, с удовольствием оставляет один столик и пару стульев снаружи. Для моего удовольствия. И надо признать, что приготовленная им еда божественна. И даже предложенный сладкий турецкий напиток, хоть и не натуральный, но вполне вкусный. Я ем и пью и обозреваю стоящую на другой стороне улицы церковь Св. Клары.
Эта церковь была построена в 1273 году, была разрушена в 1945 г. и восстановлена в 1953 г., о чем свидетельствует табличка. Характерная для Германии история, должен отметить. Эта табличка настраивает меня на философский лад. Есть причина для бешенства в этой стране. Во время путешествия из города в город в этой большой стране мои глаза встречаются с повторяющимся образом: разрушенные в прошлом столетии здания реконструируются в недавние годы. Сотни лет истории, их истории были стерты в один облачный день благодаря Второй Мировой Войне. Эта история потерь, без сомнения, будет сидеть в сознании людей вечно. Где бы они ни жили – на юге ли, на севере, на востоке ли, на западе Германии – Вторая Мировая Война, как знак Каина, никогда не исчезнет. Их старые здания, их гордость должны быть восстановлены.
Я иду к своему отелю «Драй Рабенс» («Три вороны»). Время для сна. Я слишком много думал сегодня. Оглядываюсь вокруг в моей комнате и вижу деревянный ящик с кнопочкой. Я нажимаю на кнопку и слышу детский голос, который рассказывает историю этого отеля, в который попал снаряд в 1945 г., и он горел. Речь идет о бомбардировках Нюрнберга силами союзников. Ну, теперь, можно сказать, я имею все для спокойного сна, ведь информация же для этого и поставлена, нет?
Когда я утром просыпаюсь, я встречаю Даниэлу Хюттингер, владелицу отеля. Она рассказывает подробности события 1945 года. Ее отец пытался остановить огонь, но ему не удалось с ним справиться. Лишь первый этаж сохранился. Их семья покинула город немедленно и приехала обратно после войны.
– Мой отец рассказывал мне эту историю много-много раз.
– А что еще рассказал вам ваш отец о войне?
– Он говорил, что на всех улицах валялись трупы.
– А он не рассказал вам почему это случилось?
– Нет.
– Ничего?
– Он говорил мне, что его отец не был членом нацистской партии.
– И это все?
– Да.
– Все?
– Он был просто владельцем отеля. Он не был студентом, и он не был критиком чего-либо.
– Понятно.
– Моя бабушка была наполовину еврейкой. Может, запишете это. Однажды, когда нацисты пришли расследовать семью из-за того, что дедушка слушал иностранное радио, он заорал на них. Он был актером. Он кричал: – Я сейчас позвоню Юлиусу Штрайхеру (известнoму публицистy нацистской газеты «Штюрмер»). Чего вам от меня надо? И они ушли.
Постепенно, потихоньку я узнаю, что в этой стране больше евреев, чем в Израиле. Начиная с Хельмута Шмидта. Ну, разве только исключая Половина-наполовину. Но я ничего не говорю Даниэле – не могу огорчать сестру по крови.
Вместо этого я спрашиваю её, почему отель назван так – «Три вороны»? Этот город имеет интересную историю, и некоторые вполне симпатичные.
– Когда у меня выпадает ресничка, – говорит она, расслабившись, – я всегда загадываю желание. И желание мое, чтобы все оставалось таким, какое оно есть, потому что я счастлива. Жизнь вполне прекрасна. Я ею довольна, несмотря на то, что я немка.
Тяжело быть немцем. Да. Однажды ты просыпаешься и оказывается, что твой город бомбят.
Но хватит об этом периоде. Хватит о нацистах. Не хочу думать о них, слышать о них, читать о них. Хватит, наконец! Я приехал в Нюрнберг не из-за его нацистской истории. Я приехал, чтобы увидеть ПОЕЗД. Да-да. Мне рассказали, что самый первый поезд в мире сохранен здесь. Я хочу его увидеть. Но Даниэла говорит, что я должен обязательно посетить Музей Документации Нацистских Партийных Выборов. Ну и длинное название для музея! Я говорю Даниэле, что с меня хватит историй про нацистов, но она настаивает на том, что я oбязан пойти в музей. Просто обязан! Да, еврейские женщины становятся иногда настойчивыми, лучше с ними не спорить.
Так я оказался слушателем показаний Генриха Геринга. Его спросили: – Знали ли вы о массовом уничтожении евреев?-
– Нет, я не знал.
Человек понятия не имел. Ничего не видел, ничего не слышал. И это был один из его последних комментариев на земле, его последняя воля и последнее завещание немецкому народу. Он НЕ ЗНАЛ. Абсолютная новость для него. НИКТО НЕ СКАЗАЛ ЕМУ. НИКТО НЕ ЗНАЛ, особенно ОН. Как и отец Даниэлы.
Хочу бежать отсюда! Сейчас же в ДБ (дойче бане) Музей. Поезда все-таки лучше нацистов. Хочу увидеть Самый Первый Поезд!
– Самый первый паровоз, – говорит мужчина возле информационного стола, – был создан в Манчестере в 1824 г. А первый в Германии – в 1835 г. И это был пятый паровоз в мире. А в музее находится его копия 1953 года, которая сама по себе является копией копии. А оригинальный паровоз был распродан по частям в 1851 г. какой-то текстильной фабрике в Аугсбурге.
Человек говорит, наверное он знает о чем говорит. Выходит, я зря приехал в Нюрнберг. Но убейте меня, я никуда не уеду, пока не посмотрю поезда. Оригинальные, копии – мне все равно. В конце концов, все древние церкви в этой стране тоже копии. Большое дело!
На входе в музей приветственный знак на блестящем стекле. ДБ приветствует вас! Т.е. МЕНЯ. На многих языках, включая два семитских языка. Интересно,что надпись на иврите имеет три ошибки. Прямо рекорд Гиннеса! А некоторые буквы даже взяты из другого языка. Каким образом ДБ умудрился сделать столько ошибок в одном приветствии? ОК, я должен перестать жаловаться, ведь билет до Нюрнберга стоил мне всего десять евро. Кстати, в надписи на арабском нет ни одной ошибки. Я думаю, что арабские туристы обязаны платить за билет по семьдесят пять евро.
Но ведь должна быть причина этому. В конце концов, немцы знают много об Израиле, о евреях и обо всем с ними связанном. Как же так? Ну, не мой же дешевый билет тому причиной.
О, поглядите сюда! Вот вагон короля Людовика. Какой красавец! Хотел бы я быть королем! А вот вагон Адлера, копия копии. Я не знаю, как вы, но мне кажется,что он должен заставить ДБ краснеть за новые экспресс-поезда. Да, последние двигаются значительно быстрее, но старые просто радуют глаз – такие красавцы! Не удивительно, что они так медленно двигались. Никто, скорее всего, не хотел из них выходить. И не только поезда, но и вокзалы изменились с тех пор в худшую сторону. Посмотрите на Централ Банхоф (Центральный Вокзал) во времена Адлера. Это картинка! Прекрасная работа, изображающая вокзал, лучше некоторых картин в других музеях. В них глубина, осязаемость. Я долго стою, любуясь этим изображением.
Двигаюсь вперед, как кошка, воодушевленная свежей сметаной. О, нет! Я прихожу к вагону времен Третьего Рейха. Опять эти Нацисты! Сейчас же вон отсюда! Я убегаю без оглядки. С меня хватит!
Я направляюсь к Фрауенкирхе. Я все еще «должен» мюнхенским студентам молитву. Внутри я сталкиваюсь с огромным постером, анонсирующим большое событие в стенах церкви. Что-то о погромах. О каком погроме? Против евреев. Опять евреев? Да. Когда же он произошел? В 1349 г. Никогда не оставляли евреев в покое, и сейчас без них, ну никак. А мне достаточно! Я выхожу оттуда. Хочу найти Леберкезе (печеночный сыр). Но вместо этого я нахожу Дорогу Прав Человека. Этa аллея вдоль тридцати колонн – мемориал. Бедные немцы! Люди показывают период Второй Мировой Войны в их лицах при любой подвернувшейся возможности. И эти люди, сами немцы, в данном случае работники Германских Национальных Музеев, инициаторы этого Мемориала. Я слышу, что под Ратхаус (Ратушей) находилась пыточная камера. Может мне сходить туда, чтобы забыть все холокостовские дела? Но она оказывается закрытой.
Но зато я знакомлюсь с господином Амано, владельцем ювелирного магазина. Он приехал в Германию из Шри Ланки тридцать лет назад. Сегодня у него уже два магазина в старом городе и его бизнес процветает. Мы сидим в кофейне рядом с одним из его магазинов. Посетители, в большинстве своем, наблюдают на огромном экране трансляцию по ТВ открытия Чемпионата Мира по футболу. Но Амано этим не интересуется. Он рассказывает мне, что любит немцев.
За что именно?
– Они много думают. И ему это нравится. И нравится еще и то,что немецкие клиенты делают его богатым.
– Знаете ли вы, какое первое предложение я выучил прежде всего?
– Нет.
– Почему вы так серьезны?
– И каков был ответ?-
– Они становились еще более серьезными.
Он делится со мной фактами из своей жизни, которой является его бизнес.
– 99% людей, которые покупают у меня в магазине – мужчины. Большинство приходят несколько раз. Некоторые покупают для более чем одной женщины. Если клиент говорит мне: – Подбери мне три кольца и три ожерелья, но только, чтобы они были разного цвета, – я знаю,что у него больше, чем одна женщина. Самые дорогостоящие изделия мужчины покупают для своих любовниц. Жены получают более дешевые вещи. Мои клиенты состоят из докторов, юристов, бизнесменов, владельцев разных индустрий. Большинство из них немцы, но иногда заходят и арабы, и турки. Эти всегда просят о скидке.
А потом он добавляет: – Авраамические религии сумасшедшие. Нет никакой разницы между христианами, мусульманами и иудеями. Я не религиозен. Я буддист и следую учениям Будды.
– Почему вы следуете его учениям, если не религиозны?
– Потому, что Он умен.
– А Ницше не умен?
– Он был мрачным человеком, негативным человеком.
– А есть ли на свете еще жизнерадостные и умные люди, кроме Будды?
Здесь Амано теряется.
– Чего вы хотели бы выпить? – спрашивает он. – За мой счет.
По улице мимо проезжает грузовик со знаком Государственного Театра Нюрнберга и с картинкой, на кoторой. изображена женщина, закалывающая себя ножом. Кровь капает на её белое платье. В других частях света это изображение могло бы служить символом местной психиатрической больницы. А здесь это для местных нормальных людей. Я иду к вокзалу и сажусь в ближайший поезд, уезжающий из города Нюрнберг.
В Лихтенфелс поезд делает длительную остановку. Я выхожу из вагона и оглядываюсь вокруг. Повсюду граффити.
«Нет мультикультурализму!» и «Свободу социалистам и националистам!»
Куда я направляюсь? В Кобург. Там в замке Эренбург состоится праздник «Дойче Турнферайн». Мне объяснили,что это объединение, которому исполнилось сто пятьдесят лет. Я понятия не имею, что это такое, но постараюсь выяснить. Первый, с кем я там сталкиваюсь, это Иоахим Херрманн. баварский министр по интерьеру. Весёлый, высокий человек с голосом кантора.
– Что это значит – быть баварцем? – задаю я вопрос. Иногда я задаю вопросы, которые не особо интеллигентны. К счастью для меня, Иоахим не обращает на это внимания. Он – политик и должен отвечать на любые заданные вопросы.
– Тысячелетняя история и самоуверенность. Баварцы чувствуют, что они особая, прекрасная часть Германии.
Я не уверен, что понял его и говорю ему об этом.
– МЫ более всех чтим свои традиции. Больше, чем немцы в других частях Германии. Мы также более религиозны, чем остальные.
– А как насчет пива? Пьют ли баварцы пива больше остальных?
– Может, немного больше.
– Вы, лично, пьете его и сколько?
– Немного.
– А на праздники?
– Всегда не больше двух «Масс» («Масс» – это литровая кружка).
Теперь, когда я знаю все, я замолкаю. Ничего не лезет в мою голову. Такую ситуацию, как учат на журналистском факультете, вам ни в коем разе нельзя допускать. Но жизнь не университет.
А он продолжает: – В Баварии мы любим свою страну.
– Вы поднимаете свой флаг выше других?
– Флаг Баварии, да.
– А как насчет флага Германии?
– Во время футбольных матчей – да.
– Флаг Германии? – повторяю я, словно не смогу заснуть, если не узнаю подробностей поднятия немецкого флага.
– Гордитесь ли вы флагом Германии?
– Мы гордимся флагом Баварии.
Этот человек квалифицированный политик. Он не может прямо отвечать на поставленные вопросы.
– Хотели бы вы стать канцлером Германии?
– Нет, я хочу оставаться в Баварии.
Я тоже хочу, по крайней мере сейчас и в этом месте. Здесь столько различных бутербродов на столах, которые выглядят очень аппетитно, и каждый улыбается мне, умоляя положить его в рот.
Я иногда разрешаю им попасть туда.
Я приехал сюда потому, что Кристоф, человек, которого я уважаю и доверяю, рассказал, что в Кобурге проходит Турнфест. А Турнфест – это соревнования по спортивной гимнастике. Я до сих пор никогда не видел и не слышал о таких. О футболе – да. Я понимаю, что во время футбола ты поднимаешь немецкий флаг и чувствуешь хорошо. Но как насчет гимнастических соревнований? Я уже не был в спортивном зале больше десяти лет и чувствую себя виноватым. Может, я буду чувствовать себя лучше, если я пойду в спортивный зал на соревнования. Я пару часов посмотрю на людей, как они делают упражнения и больше не буду чувствовать своей вины.
Но никто не говорил мне, что здесь будет еда! Никто не говорил мне также, что здесь будут двухчасовые речи. Я думал, что Турнфест – это соревнования по отжиманию на полу. Но речи…
Сначала выступал профессор спорта.Профессор спорта? Интересно, а есть ли у них Доктор по футболу? Я так удивлен,что продолжаю беспрерывно есть. Я набираю, наверное, пять-семь килограмм веса. Интересно, есть ли у них профессор по весу? Прежде чем я стану слоном, я нахожу для себя человека, который может объяснить мне где я нахожусь.
Доктор Рейнхард Гантен, бывший юрист в министерстве юстиции, а ныне президент «Академишер Турнбунд» (Академического объединения гимнастики). Отвечая на мои вопросы, доктор будет рад объяснить мне идею Турнфераинов и всех этих ТУРНов.
– Спорт – это соревнование, – говорит он. – ТУРНЕН – это контролируемые движения вашего тела.
Моему собеседнику семьдесят лет, но «мой разум работает отлично. Это потому, что я всю жизнь занимался спортом, лет с трех-четырех»
– Это что-то уникальное, чисто немецкое? – спрашиваю я, откусывая кусок салями.
– Делать разные упражнения, все в одно время, при этом контролируя свое тело, зная как использовать каждый мускул… Думаю – это чисто немецкое.
Вот оно! Наконец! Днями и ночами я себя изводил, спать не мог из-за вопроса «Что такое немец?» А этот человек знал точный ответ на него в течении семидесяти лет!
Но он знает еще много чего: – Турнфест, тот оригинальный, который зародился сто пятьдесят лет назад, ПОМОГ СОЗДАТЬ НАЦИЮ. Дюк Кобурга разрешил людям из разных областей приехать в свое герцогство на турнфест. Это что-то такое, чего бы не сделал ни один король или герцог в то время. Это создало у людей чувство ЕДИНСТВА, которое позднее помогло создать Германию. И факт,что основатель этого движения Фридрих Людвиг Ян упрочил его так, что люди могли бороться с иностранными оккупантами и служить защитниками своего отечества. Сегодня в Германии окoло двадцати тысяч клубов ДТБ (Дойче Турнер Бунд), и в них пять миллионов членов.
Слава Яну! Да, я знаю что он был тем парнем, который писал, что евреи среди других – это германское невезение. Но я не стану поднимать этот вопрос. Хочу, чтобы хоть этот день был без евреев, нацистов и других чувствительных созданий.
Я говорил и с другими господами в костюмах, и дамами в вечерних платьях, и они убеждали меня, что эти Турнен составляют душу страны, самую суть Германии. Лого ДТБ – Турненкройц, – в котором располагаются четыре «Ф»: «Фриш, Фромм, Фрёлих Фрай из ди дойче Турнерай».
– Можете перевести это на английский? – прошу я их. Да. Но каждый переводил по-своему. .
Но не стоит тратить столько времени на это. Главная мысль заключается в следующем: «Спорт и упражнения – это не самое важное. Главное – это Объединение».
Так элегантно объяснил мне один из них. И продолжил: – Когда я встречаю людей, я употребляю вежливую форму «вы», а когда встречаю членов клуба, обращаюсь к ним на «ты». Это, как семья . Это уникально немецкое.
Поняли? Нас познакомили с новым понятием– «ферайн» (обьединение,сообщество). Что это? Если спросите значение этого слова, то каждый здесь согласился бы, что «ферайн» – это что-то НЕМЕЦКОЕ, очень немецкое.
– Что такое Ферайн?
Каждый человек дает мне свой перевод: клуб, союз, ассоциация, группа.
Короче, трудно переводимое очень немецкое слово – «ФЕРАЙН».
Как хорошо образованный ученый, я спешу встретиться с профессором спорта в надежде иметь беседу между аналитиком отжимания и экспертом по бутербродам с салями. Её зовут профессор, доктор Гудрун Долл-Теппер.
– Скажите мне, доктор, где вы получили свою степень?
– В Свободном Университете в Берлине.
– Не могли бы вы помочь мне? У меня проблема. Пожалуйста, можете ли описать слово Турнен?
Да, она может.
– Это практиковать физическую активность с определенным снарядом. Штангой, например.
Для меня это звучит, как средний американский джим (спортзал). Так ли это?
– Джимы, такие, какими мы видим их сегодня, используют оборудование, которое создано в Германии двести лет назад.
Да, без докторской степени не разобраться в этих вещах.
В большом зале замка Эренбург кто-то только что поставил огромный плакат: «УВИДИМСЯ с 17 по 25 мая 2013 года». Вот это планирование! Я не знаю где я буду завтра, а эти люди уже знают где они будут через два года!
Но хватит восторгаться этим феноменом! В 19:00 должно начаться спортивное шоу. Местные подростки, взрослые, дети должны продемонстрировать свое умение. Мне сказали, что около тысячи человек должны участвовать в этом. Я присоединяюсь к толпе. Какие счастливые лица! Кажется, все друг друга знают. Сцена готова. Гимнасты приходят с единственным снарядом – своим телом. Они отжимаются, они делают обычные гимнастические упражнения, они разогреваются…а толпа взрывается от аплодисментов. Как сказал мне Чарлз Шуманн, люди наблюдают за людьми. Интересно, а вороны тоже наблюдают за другими воронами?
(продолжение следует)
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/2018-znomer7-tenenbom/
